Дорога Токайдо

ГЛАВА 26 Без дома в трех мирах

Услышав крик Касанэ, Кошечка быстро повернулась и вгляделась в темноту. «Дура! — пробормотала она. — Надо было запихнуть ее в шкаф». И все же от этих криков сердце Кошечки бешено заколотилось.

«Начиная бой, кричи как можно громче; голос — знак жизни», — писал Мусаси. Кошечка глубоко вздохнула, крепче сжала посох и призвала на помощь все свое мужество. «И-эй-й!» — пронзительно крикнула она и бросилась через ряды памятников на свет фонаря.

Но там никого не было. Когда вопли Касанэ сделались тише и превратились в прерывистое всхлипывание, Кошечка услышала удаляющийся шум: грабители могил бежали, не разбирая дороги, ломясь через кусты подлеска. Держа посох по-прежнему наготове, она подняла брошенный фонарь и посветила вокруг себя. Сердце все еще сильно билось. Убедившись, что они с Касанэ остались одни, Кошечка окликнула свою невольную спутницу.

— Здесь мертвое тело, ваша честь! — послышался из темноты дрожащий голос.

— Здесь их сотни, ты, ведро с грязью! — Кошечка была так зла, что забыла наставления своего отца о том, как надо вести себя со слугами. Крик Касанэ растревожил ее и вывел из состояния сосредоточенного равновесия.

— До чего бестолковы эти крестьяне! — пробормотала она.

— Это тело не похоронено, — робко объяснила Касанэ. — Может, это неупокоенный дух.

Кошечка, светя фонарем, пошла между могилами. Касанэ сидела на корточках, обхватив руками плечи, и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми от страха глазами.

Дочь князя Асано нагнулась, чтобы лучше рассмотреть труп.

— Это женщина. Она ушла из жизни в белых пеленах, как и положено умершим, — Кошечка понимала, что только подтверждает очевидное. — Но тот, кто хоронил ее, старался зря: эти навозные жуки выкопали ее тело. У покойницы, должно быть, есть родственники, которые позаботятся о ее душе. В любом случае мы ничего тут не можем поделать.

Кошечка выпрямилась:

— Уже поздно, мы должны найти себе место для сна.

— Здесь? — осмелилась возразить своему новому хозяину Касанэ. После встречи с потусторонними силами он казался ей сравнительно безвредным. — Черти могут вернуться.

— Они не черти. — Кошечка поддержала сундучок Касанэ, пока та надевала на плечи его плетеные ремни. Потом Кошечка привязала поверх сундучка скатанные циновки, положила на них фуросики и придерживала его, пока Касанэ надевала на грудь петлю из связанных концов платка.

— Это люди, которые так бедны, что обворовывают мертвецов. — Кошечка подала крестьянке фонарь. — Они боятся меча палача в этом мире и кары богов в мире ином. Они не вернутся.

— Я должна идти первой, господин?

— Да. — Кошечка слегка кольнула Касанэ концом посоха, чтобы заставить двигаться.

— Что они воруют? — шепотом спросила Касанэ. Она боялась нарушить покой мертвых и разгневать своего господина, но еще больше боялась тишины, которую нарушали лишь шуршащие звуки — движения невидимых лис, обезьян и сов.

— Из мертвого тела легко вырвать волосы и ногти. Волосы эти осквернители могил продают мастерам, делающим парики. Ногти они красиво обрезают и продают в веселые кварталы. Женщины дарят их своим покровителям в знак любви. Так женщина может обмануть многих мужчин — заставить каждого думать, что она любит только его.

— А женщины знают, откуда берутся эти ногти? — Касанэ вздрогнула при мысли, что и она могла только что дотронуться до ногтя мертвеца. Похищение, рабство, грозный новый хозяин, разрытые могилы, ограбленные трупы — от всего этого ум Касанэ заходил за разум. Крестьянская девушка тряслась так, что вздрагивало пятно света, бежавшее перед ней.

— Мы… — Кошечка тотчас заметила ошибку и поправилась: — Женщины не думают об этом. Ногти им продают перекупщики, которые скупают эти знаки любви у грабителей. Покупательницы никогда не видят негодяев, добывающих товар.

«Носильщики гробов, священники и торговцы находят способы получать доход даже от смерти», — подумала Кошечка. Она вспомнила изящные обрезки ногтей в форме полумесяца, которые однажды купила сама, и впервые осознала, с какой руки они могли быть сорваны.

Через просветы в шатре листвы Кошечка увидела ребристые очертания плоскости, покрытой серебристым мхом. Хорошо утоптанная тропа вела к простой по форме часовне без стен, стоявшей в стороне от кладбища. Кошечка слегка ударила посохом по сундучку Касанэ и указала на эту часовенку:

— Мы будем спать там.

Возле места смерти имелось место жизни: маленькая часовня внутри была увешана деревянными ковшами без дна, освященными служившим и Будде, и синтоистским богам священником, о котором Кошечка и Касанэ уже слышали. Эти ковши брали домой беременные женщины. После успешных родов молодая мать выводила тушью сама или просила кого-нибудь начертать на стенке такого ковша ее имя и возраст и возвращала его в часовню.

— Приготовь постель, — приказала Кошечка.

— Слушаюсь, ваша честь.

Касанэ с облегчением подумала, что новый хозяин не собирается убивать ее. Она торопливо развернула циновки и положила одну поверх другой, чтобы постель господина была не такой тонкой.

— На одной можешь спать сама, — проворчала Кошечка. Земляной пол часовни был холодным как лед. Как бы сильно Кошечка ни злилась на Касанэ, она не могла позволить ей спать на голой земле.

— Вы очень добры, господин. — Касанэ встала на колени и несколько раз коснулась лбом пола. Потом она захлопотала вокруг Кошечки, набивая ее маленькую трубку табаком и зажигая с помощью кремня. Пока Кошечка курила, глядя на темный лес, еле освещенный луной, Касанэ вынула из сундучка и положила на циновку хозяина бумажный дорожный плащ своего погибшего брата, а поверх этой постели набросила вместо одеяла новый плащ Кошечки.

Потом деревенская девушка легла на вторую, ничем не покрытую циновку, поджала ноги и подоткнула подол своей одежды вокруг холодных как лед ступней, напрасно пытаясь согреть их, положила голову на руку, закрыла глаза и, дрожа от холода, стала думать о доме.

Сейчас во всех хижинах ее родной Сосновой деревни — лачугах под соломенными крышами, — наверно, уже потушили огонь. Ее родители и бабушка, конечно, спят на потертых соломенных циновках в единственной комнате своего крошечного дома, нисколько не беспокоясь за нее: они считают, что Касанэ, ее младший брат и семеро остальных земляков находятся на попечении главы общества паломников и идут в Исэ, к великому алтарю.

Касанэ была уверена, что судьба больше никогда не позволит ей увидеть родных, но не кляла своей участи — в любом случае она вскоре должна была расстаться с ними: нанятая родителями сваха уже просватала ее за незнакомого молодого крестьянина из соседней деревни. Посещение алтаря богини Солнца было традиционным паломничеством невесты. Но оно обернулось ужасной бедой. Касанэ знала, что, вернувшись в родную деревню, она опозорит свой дом. Она проживет всю жизнь одна. Пути назад нет.

У Касанэ защипало в носу, и она заплакала, уткнувшись лицом в локоть своей согнутой руки.

Сводник, таская Касанэ за собой и выкрадывая ее из гостиниц, уже много ночей не давал ей отдыха. Девушка так устала, что даже горе, холод и страх перед кладбищенскими ужасами не смогли помешать ей уснуть. Когда Кошечка отложила трубку, перебирая в уме невеселые мысли о предстоящем дне, деревенская девочка уже спала.

Во сне Касанэ выглядела такой беспомощной, что Кошечку обжег стыд при мысли о том, как плохо она обходилась с ней. Беглянка накрыла свою спутницу дешевым бумажным плащом, завернулась в свой плащ, положила посох рядом с циновкой и забылась тяжелым сном.

Поскольку в храме не было священника, его колокол молчал и ни один посторонний звук не тревожил сон Кошечки. Когда она открыла глаза, прошла уже половина часа Зайца и солнце взошло. Кошечка долго смотрела на связки пыльных деревянных ковшей, свисавших с широких балок потолка часовни. Каждый из них означал рождение ребенка. «Интересно, что все эти детки поделывают сейчас», — подумала она.

Потом Кошечка взглянула на вторую циновку. Она была аккуратно скатана, перевязана веревкой и лежала рядом с сундучком грязеедки.

— Идиотка! — выругала себя дочь князя Асано. Если она спала так крепко, что не слышала, как сбежала крестьянка, то не услышала бы и приближения врагов.

Кошечка понимала, что должна сейчас же покинуть эти места, пока девчонка не привела сюда кучу людей. Она связала концы фуросики и взвалила его на спину, потом внимательно взглянула на брошенный сундучок. Он явно был не нужен крестьянке, иначе та взяла бы его с собой. Внутри короба могло оказаться что-нибудь пригодное для перемены внешности. Беглянка просунула руку под ремни сундучка и вскинула на левое плечо.

Кошечка завязывала шнуры шляпы под подбородком, когда перед ней неожиданно появилась Касанэ. Подол белой одежды крестьянки был подобран, ее голые ноги были до самых бедер испачканы глинистой грязью. В руках Касанэ несла небольшую охапку покрытых мокрой землей побегов бамбука. Они были длиной с ее предплечье и заострены на обоих концах.

— Я принесла вам детей бамбука на завтрак, господин, — Касанэ положила свою ношу на землю и омыла ладони и ступни ног в соседнем ручье.

Кошечка сняла с себя шляпу, фуросики и сундучок, потом села, скрестив ноги, и отыскала в узле свою трубку. Касанэ зажгла ее. Потом, к величайшему изумлению Кошечки, деревенская девчонка вынула из складок своей одежды большой острый нож. Где она его прятала? Кошечка пришла в ужас от своей беспечности.

Касанэ стояла, скромно опустив глаза, ожидая распоряжений.

— Он принадлежал моему предыдущему господину.

Крестьянка умело и быстро расколола пополам толстое междоузлие бамбука там, где стебель омертвел и высох до серебристо-коричневого цвета. В задней стенке одной из половин девушка прорезала узкую щель и заполнила пустую сердцевину бамбуковыми стружками, потом потерла об это приспособление длинную узкую бамбуковую щепку. Полетели искры. Тлеющий порошок, образовавшийся в результате трения, посыпался через щель на стружки, играющие роль трута. Касанэ осторожно подула на них сквозь тонкую камышинку. Она разожгла огонь так быстро, что сердце Кошечки не успело ударить и шестьдесят раз.

Касанэ стала подбрасывать в огонь топливо — сначала, пока он был слабым, сухие иглы и ветки кипариса, потом более крупные куски дерева, пока не получила ровное потрескивающее пламя. Тогда она положила вокруг огня пять плоских камней и установила на них три зеленых бамбуковых междоузлия, обрезанных как большие стаканы, в которых узел служил дном.

Когда вода в них закипела, деревенская мастерица своим ножом очистила, обрезала по краям и мелко нарезала бамбуковые ростки. Рис, «дети бамбука» и пара сушеных летучих рыбок были готовы одновременно. Воду из третьей бамбуковой посудины Касанэ использовала для чая.

Она выложила еду на куски оболочек бамбуковых ростков и подала ее Кошечке, потом отошла в противоположный конец часовни, села, откинувшись на пятки, сложила руки на коленях и склонила голову.

Ростки были белыми, хрустящими и сладкими. Съев всю рыбу и половину риса, Кошечка толкнула бамбуковую оболочку в сторону Касанэ.

— Огромное спасибо, добрый господин. Вы оказываете честь такому жалкому человеку, — и Касанэ несколько раз поклонилась перед тем, как приступить к еде. Ела она медленно, наслаждаясь непривычным, роскошным для нее вкусом.

Сёгун одним из своих указов запретил крестьянам есть рис, по Кошечка решила нарушить закон: ее совсем не радовала необходимость связывать по рукам и ногам эту дуреху, и теперь она дешево откупалась от своей совести.

— Из какой ты деревни? — спросила Кошечка. Если представится удобный случай, она передаст родным этой крестьянки, что с той случилось.

— Мацумура (Сосновая деревня) в провинции Кадзуса.

— Мне придется связать тебя и оставить здесь.

— Пожалуйста, господин, не бросайте меня! — Касанэ нагнулась вперед в сидячем поклоне. — Умоляю вас, пожалуйста, не оставляйте меня здесь одну! Здесь живет нечистая сила! — Она представила себе, как останется здесь связанная, а ночью разбойники вернутся и вырвут ей ногти.

— Ты выдашь меня властям. — Даже в тот момент, когда Кошечка произносила эти слова, она не переставала удивляться, что дает себе труд отчитываться в своих действиях перед мужичкой.

— Я обещаю, что никому ничего не скажу. — Касанэ плакала так сильно, что ее слова было почти невозможно разобрать. — Здесь такое глухое место, меня никто не найдет. До самой ночи. А ночью придут черти. — Она ухватилась за куртку Кошечки. Слезы оставляли темные пятна на потертой черной ткани. — Возьмите меня с собой! Я буду вашей служанкой. Я сильная. Я понесу все ваши вещи. Я буду растирать вам ноги и готовить еду.

— Не будь дурой! В ближайшем городе я попрошу кого-нибудь дать твоим родным знать о тебе. Ты сможешь вернуться домой.

— Я не могу вернуться в Сосновую деревню, господин: я теперь опозорена!

— У меня есть враги. Идти со мной опасно, — сказала Кошечка.

— Если я останусь здесь, мой прежний хозяин поймает меня, — голос Касанэ еще дрожал, но она перестала плакать. Это ее судьба, и она должна принять ее. — Он изобьет меня и снова продаст, но тут ничем не поможешь, если у женщины нет дома в трех мирах.

Старая поговорка, которую вспомнила Касанэ, первоначально относилась к трем мирам, на которые делили все сущее буддисты. Но деревенские жители, не знавшие буддийской философии, стали толковать ее иначе: женщина должна жить сначала в доме отца, потом в доме мужа и под конец жизни в доме сына.

Касанэ открыла свой сундучок и пошарила в нем.

— Это защитит вас в дороге, ваша честь. — Она подала Кошечке дешевый амулет в маленьком дешевом парчовом мешочке, посвященный божеству-покровителю путников. Глава общества паломников в Исэ из Сосновой деревни подарил каждому такой талисман. Потом она протянула Кошечке что-то завернутое в ткань и промасленную бумагу. Крестьянка обращалась с этой вещью так, будто та тоже имела магическую силу.

— Тут подорожная моего брата.

— Откуда мне знать, что ты не донесешь на меня? — Кошечка задумчиво смотрела на маленький сверток. — Откуда мне знать, что власти не станут искать меня по этой подорожной?

— Я обещаю, что этого не будет, господин.

— Чего стоит слово крестьянина! — Кошечка со стыдом призналась себе, что эта безродная девчонка начинает ей нравиться.

— Даже у червяка в палец длиной есть душа длиной в полпальца, господин, — тихо сказала Касанэ.

От этих слов Кошечка вздрогнула, словно от косого удара, прорезающего доспехи. Она вспомнила добрую улыбку Мусуи. Вся эта ерунда явно тревожит ее больше, чем надо. Она становится слабой и глупой. Горести ничтожной крестьянской девчонки мешают ей идти к цели.

Кошечка перевела взгляд на подорожную и задумалась. Эта бумага была ей очень полезна, но у Кошечки имелась веская причина для отказа. Принять подорожную значило связать себя обязанностью отблагодарить Касанэ. А долг благодарности (японцы называют его он) иногда становится очень тяжелым бременем.

Кошечка все же взяла сверток и стала расхаживать вдоль фасада часовни, раздумывая, как быть. Чуткие пальцы непроизвольно ощупывали сквозь ткань острые хрустящие края документа. Впереди Кошечку ожидали горы Хаконэ и самая грозная из всех правительственных застав. Подорожная могла помочь беглянке.

— Я доведу тебя до ближайшего города — Фудзисавы, — сказала она Касанэ. — Оттуда ты должна будешь пойти своим путем.

— Спасибо, господин, спасибо! Пусть улыбнутся вам с небес боги! — Касанэ низко поклонилась, затем торопливо принялась убирать остатки завтрака и упаковывать вещи.