Дорога Токайдо

ГЛАВА 33 Замени гору морем

Черная черепичная крыша замка влиятельного семейства Окубо, владевшего Одаварой, возвышалась над низкими крышами городских домов, как князь над покорными подданными. Одавара была крупным портом и ремесленным центром и состояла из примерно пяти тысяч крытых черепицей домов. В ней проживало много плотников, бумажных дел мастеров, штукатуров, кровельщиков — укладчиков черепицы и бочаров. Город также гордился тремя красильщиками, пятью кузнецами, десятью точильщиками мечей, двумя лакировщиками, шестью серебряных дел мастерами и ста тремя винокурами, изготовлявшими сакэ.

Когда Кошечка и Касанэ в середине часа Зайца вошли в Одавару, ее улицы были уже полны торговцев-разносчиков и носильщиков, нагруженных коробками и тюками. Дети, торговавшие с маленьких лотков закусками домашнего изготовления, позевывая, разбредались по улицам, выбираясь из маленьких боковых дверей многоквартирных арендных домов.

С грохотом и стуком ученики открывали тяжелые ставни в лавке изготовителя бобового сыра, выставляя напоказ кипящие на огне чаны с бурлящей в них зловонной дымящей жидкостью. Торговцы рыбой навязчиво предлагали прохожим откушать селедки. На прилавках меняльных лавок бренчали монеты.

Из одной боковой улицы до слуха Кошечки донесся ритмичный звон — оружейники ковали мечи, из другой слышался стук деревянных молотков — ткачи отбивали ткань, чтобы сделать ее мягче.

Служанки пользовались необычно теплой погодой. Одни прилежно стирали одежду в больших лоханях. Другие натягивали длинные мокрые прямоугольные куски ткани (развязанные кимоно) на рамы, горизонтально подвешенные между деревьями. Третьи, высовываясь из окон вторых этажей, раскладывали постельные принадлежности для проветривания на выступах крыш. Они игриво поддразнивали Кошечку, и та сердито надвинула шляпу на лицо.

Кошечка пересекла, не задерживаясь нигде, весь город. На окраине Одавары она остановилась, чтобы прочесть надписи на деревянных и каменных указателях, теснившихся на перекрестке, как деревья небольшой рощицы. Сориентировавшись, беглянка свернула на широкую Токайдо, вступавшую здесь в предгорья Хаконэ. За городской чертой, по другую сторону моста Санмай, пестрели маленькие ларьки, где торговали чаем и мелочами на память.

В ассортименте этих торговых точек преобладали бумажные фонари в форме узких трубок с проволочными ручками. Когда необходимость в таком фонаре отпадала, его можно было сложить по высоте, превратив в пару лежащих одно на другом бамбуковых колец, и спрятать в складку одежды. Дорога к Хаконэ была долгой, подъем крутым, а зимнее солнце рано садилось за высокие вершины. Ночи же в горах очень темны.

Касанэ отстала от своей госпожи и пригляделась к связкам плетеных из осоки шляп, свисавшим с балок и угловых столбов одного из ларьков. Когда Кошечка оглянулась, крестьянка знаком подозвала ее.

— Хатибэй… — Касанэ взяла Кошечку за рукав и отвела от ларька. — У нас неодинаковые шляпы.

— Я могу сказать, что потерял свою.

— Конечно. — Касанэ не осмелилась противоречить госпоже, указав ей, что это обстоятельство привлечет к ним внимание и потребует лишних объяснений со стражниками на заставе. Кошечка поняла это сама и обменяла старые шляпы на пару новых, приплатив несколько монет. Одну шляпу она отдала Касанэ.

— Простите меня за грубость, но на них должны быть метки. — Касанэ покраснела от собственной дерзости.

— Метки?

— Заклинания, чтобы защитить нас.

Кошечка вздохнула. Касанэ права: у паломников на шляпах всегда написано какое-нибудь благочестивое изречение.

Она огляделась и увидела каллиграфа. Старый мастер, усевшись на потертую подушку, раскладывал перед ней лакированный письменный столик. Кошечка опустилась на маленькую соломенную циновку, которую тот постелил для своих клиентов.

— Почтенный монах с пятью кистями, — тут она низко поклонилась, — наши шляпы паломников упали за борт, когда мы переезжали реку во время вчерашней грозы. Не окажете ли вы нам честь, написав что-нибудь подходящее на этих недостойных вашего искусства поверхностях?

— Для меня честь, что мои слабые способности окажутся вам полезны. — Старик надел на прямой нос очки в проволочной оправе. — Поскольку вы мой первый клиент сегодня, я сделаю вам скидку.

Произношение у него было изысканное, говорил он тихим шелестящим голосом с легким оттенком иронии. Старый каллиграф был польщен тем, что Кошечка сравнила его с великим каллиграфом Кобо Дайси, которого прозвали «Монах с пятью кистями». Еще больше он был польщен тем, что его клиент поделился с ним своей тайной — открыл, что на самом деле он не крестьянский неуч.

Пока каллиграф своими тонкими пальцами раскладывал на столе письменные принадлежности, Кошечка успела заметить, что он немного «прихрамывает» на левое плечо. Это было верным признаком того, что мастер письма большую часть жизни носил на боку два меча самурая.

— Сколько я вам должен, многоуважаемый господин? — Кошечке было неловко спрашивать о цене человека самурайского сословия, как бы тот ни был беден.

Старый ронин махнул рукой, словно плата не имела для него значения, и неотчетливо, как бы против своего желания, произнес:

— Десять медных монет.

Кошечка положила шляпы на потертую циновку возле мастера, откинулась на пятки и стала ждать.

— Хатибэй, — заговорила Касанэ, — я скоро вернусь.

— Куда ты идешь?

— Купить тебе риса на ужин.

Касанэ поклонилась и быстро исчезла в толпе покупателей.

Старый каллиграф смочил камень несколькими каплями воды и стал медленными, равномерными движениями водить по нему чернильной палочкой. Когда вода превращалась в густой черный раствор, мастер разбавлял его чистой водой, сливая получившиеся чернила в желобок, выбитый на одном из концов камня.

Явно позабыв о заказчике, не слыша шумных криков разносчиков и гомона утреннего рынка, каллиграф продолжал свои размеренные круговые движения, натирая чернила. Потом он поднял с циновки одну из шляп, повертел ее в руках и, откинув голову назад, стал изучать через очки поверхность ее широких полей.

Еще два клиента подошли к навесу, сели, откинулись на пятки и стали ждать своей очереди, но мастер не обратил внимания и на них. Он протянул руку к кистям, стоявшим в глиняной банке, и замер на несколько долгих мгновений. Наконец, выбрав кисть с бамбуковой ручкой и довольно толстым пучком барсучьих волос на конце, старый ронин осторожно окунул ее в чернила. Мастер колдовал за десять медяков над дешевой шляпой так, словно работал для императора.

Касанэ вернулась, когда ее госпожа уже заворачивала в бумажный носовой платок десять медных монет и еще пять — на счастье. Кошечка свернула бумагу так, что ее концы образовали цветок, и с поклоном подала упаковку каллиграфу.

Потом она протянула Касанэ шляпу и повела ее к маленькому ларьку, где подавали чай на открытом воздухе. Беглянки удобно устроились на широкой скамье такой высоты, что их ноги не доставали до земли. Служанка стала готовить им утренний чай.

— Что этот почтенный господин написал на наших шляпах? — Касанэ напряженно всматривалась в путаницу широких черных линий.

— Здесь сказано: «Прежде чем сделан первый шаг, цель уже достигнута».

— Какие чудесные слова!

Касанэ не поняла изречения, но продолжала, не отводя глаз, смотреть на него — все написанное казалось ей чудом. А Кошечка глядела на проносившийся мимо людской поток. Дорога была уже забита народом. Хотя это время — между сбором урожая и Новым годом — считалось мало подходящим для паломничества, колокольчики постоянно звучали в толпе.

— Ты купила еду? — спросила Кошечка.

— Нет. — Касанэ показала ей завязанную в тряпку горсть сырого риса и встряхнула этим узелком. — Я взяла свою чашу для подаяния и стала просить милостыню, как паломница. Одна добрая женщина дала мне столько риса, что его нам хватит на ужин. Еще один человек подарил мне сорок медных монет.

Касанэ вынула из рукава пару купленных у старьевщика длинных тряпичных перчаток без пальцев и подала их Кошечке. Перчатки имели потрепанный вид, но Касанэ как будто была ими довольна. Такие перчатки обычно носил трудовой люд.

— Часть денег я потратила на это.

— У нас нет лишних денег на такие покупки.

— Они стоят только двадцать монет. — Тут Касанэ понизила голос: — Они помогут скрыть ваши ладони.

Кошечка примерила одну из перчаток. Широкая полоса ткани накрыла ее запястье и пальцы до первых суставов. Она натянула вторую перчатку. Действительно, они помогают скрыть, что руки у нее совсем не такие, как у рыбаков.

— Спасибо, — поблагодарила она верную спутницу.

Потом Касанэ протянула Кошечке грубые соломенные гетры, тоже купленные для нее. Они раздражали кожу так, что та немилосердно чесалась, но зато скрывали изящную форму ног княжны Асано. После этого деревенская девушка научила свою госпожу носить головную повязку по-крестьянски: низко надвинула ее Кошечке на лоб, собрала края в складки, спустила их по щекам и связала под подбородком. Такая повязка немного закрывала лицо Кошечки и окончательно превращала ее в рыбака.

Касанэ и Кошечка повесили на запястья четки из ста восьми молитвенных бусин и привязали к поясам медные колокольчики паломников, потом надели широкополые шляпы и взялись за свою поклажу. Чувствуя себя гораздо бодрее, беглянки влились в поток путников.

В безвыходном положении Мусаси советовал «подставлять вместо гор море»: если противник ожидает схватки в горах, заставь его сражаться с тобой на море. Теперь вместо себя Кошечка готова была подставить стражникам на заставе Хаконэ неотесанного деревенского парня по имени Хатибэй.

Шагая по дороге, которая поднималась спиралью к вершине, госпожа и служанка поглядывали вниз и видели там, в сиреневой дымке, поля и маленькие деревни. Склоны гор поросли лесом — среди глициний, азалий и камнеломок высились могучие стволы.

Молодые женщины из горных деревень торговали у дороги сладкими колобками и чаем. Время от времени Кошечка проходила мимо монахов или монахинь, просивших милостыню. Богатые торговцы ехали шагом на наемных лошадях, которых вели почтовые слуги. Носильщики с грузом на спине и те, кто нес каго, добродушно перебрасывались ругательствами. Компании паломников пели простонародные песенки своих родных мест или сутры. Пробегали попарно гонцы, выкрикивавшие в такт ударам своих ног бессмысленные сочетания звуков: «Эй-сасса, эй-сасса, корья, корья, сасса, сасса».

Но по мере того, как Кошечка и Касанэ поднимались, высокие кедры все теснее смыкали кроны над их головами, закрывая небо. Чаще стали встречаться маленькие статуи Дзидзо-сама, защитника путешествующих. Эти изображения, каждое в маленькой красной круглой шапочке, живописными группками стояли в нишах, выдолбленных в скалах.

Все путники постепенно притихли, даже носильщики каго берегли силы для подъема. Кошечка слышала свое тяжелое дыхание — оно сплеталось с приглушенным стуком лошадиных копыт и перезвонами колокольчиков. Горный воздух был прохладен, но тело Кошечки покрылось испариной, и она сняла дорожный плащ.

Дорога превратилась в узкую щель между двумя рядами гигантских криптомерий, потом их сменили нагромождения скал и осыпи. Поднимаясь к облакам, Токайдо все время описывала петли, и витки ее становились все короче. Теперь по обочинам торчали толстые, как столбы, стволы бамбука, некоторые из них лежали, зарастая мхом и сочно-зелеными папоротниками; кроны их колыхались где-то над головами. Серебристые струи родников, свиваясь и расплетаясь, с бешеной скоростью обрушивались с гранитных обрывов в глубокие долины.

До самого горизонта перед Кошечкой вздымались окутанные синей дымкой каскады отвесных горных склонов.

На одном из крутых поворотов Токайдо Кошечка увидела маленькую фигурку ребенка. Девочка лет одиннадцати тащила на спине несколько завернутых в солому узлов, привязанных к деревянному каркасу и укрытых сверху соломой. Каркас поднимался выше ее головы, девочка теряла равновесие.

Груз потянул девочку к краю обрыва, Кошечка схватилась за ближайшую боковую планку каркаса и помогла ребенку выпрямиться. Еще секунда, и бедняжка, пролетев три тё, упала бы в реку, бурлившую среди подводных камней.

Девочка закачалась и опустилась на четвереньки. Она судорожно ловила воздух широко раскрытым ртом, пытаясь встать.

— Подожди!

С помощью Касанэ Кошечка сняла с груди ребенка широкий соломенный ремень и помогла девочке подняться. Потом она подвела маленькую путницу к большому камню и усадила на него. Касанэ установила каркас ровнее и стала терпеливо ждать.

— Куда ты идешь? — спросила Кошечка. В ответ девочка только посмотрела на нее широко раскрытыми, полными отчаяния глазами.

— Где твоя семья?

Ни слова.

— Где ты живешь?

Девочка показала рукой на свой рот.

— Ты не можешь говорить?

Девочка оказалась глухонемой, но ее глаза говорили красноречивее слов. Она была одета в лохмотья бумажной одежды, подвязанные лозой глицинии. Руки и босые ноги были тонкими, как шпильки.

Кошечка вспомнила, как бабка, мать отца, однажды упрекнула ее за помощь служанке. По словам старушки, Кошечка этой помощью подняла служанку выше ее положения и тем самым нарушила порядок ее воплощений в будущих жизнях. Но Кошечка вспомнила и о том, как Мусуи помог старой крестьянке нести дрова.

— Я понесу это, — Касанэ протянула руку к каркасу.

— У тебя и так есть что тащить — сундучок и узел.

Кошечка сунула колокольчик и четки в фуросики, потом отдала узел Касанэ.

Девочка бросила толстый соломенный ремень Кошечке на спину, а Касанэ в это время приподняла каркас. Кошечка поддела ремень головой и пропустила его на грудь под ключицу. Потом встала и слегка повернулась, уравновешивая ношу. Ей пришлось сдвинуть шляпу вперед и вниз, и теперь она видела только клочок каменистой дороги под ногами.

Вес груза пригибал ее к земле. Кошечка сделала ребенку знак следовать за ней и, опираясь на посох, медленно поползла вверх по Токайдо.