Дорога Токайдо

ГЛАВА 34 Прыжок с храма киёомицу

Сидя на балконе чайного дома, нависавшего над узкой пропастью, Хансиро в который раз восхищался сообразительностью «одержимого священника», разбойничавшего здесь раньше: вид с этого утеса открывался необыкновенный. Дорога Токайдо просматривалась отсюда до самых сверкающих вод залива Суруга, но главным преимуществом этой точки было то, что путники не могли ее миновать и были видны как на ладони. Они с трудом шагали кто вверх, кто вниз по склону горы, одолевая витки дороги, причем проходящие прямо под скалой люди на время скрывались от посторонних глаз. Лучшего места для засады просто не придумаешь.

Разбойник с большим тщанием выбирал объекты для нападения. Пятнадцать лет назад этот утес был его логовом.

В скале имелась небольшая пещера, в которой разбойник и жил. Определив жертву, он по убирающемуся веревочному мосту переходил через пропасть, вооруженный посохом с железными кольцами на одном конце и острием копья на другом. Прикидываясь священником с гор, собирающим пожертвования, он подходил к путникам, грабил их, отбирая одежду, вещи и деньги, и сбрасывал несчастных в пропасть.

Таким образом грабитель избавлялся и от следов преступления, и от свидетелей. Он мог бы до сих пор разбойничать здесь, если бы однажды в конце зимнего дня не ошибся, выбрав своей добычей одинокого прохожего, который спускался по заснеженной тропе, направляясь на запад. Вид у путника был жалкий. Его сандалии, плащ, шляпа и обмотки были изрядно поношены. Но под просторным плащом скрывались два грозных меча — единственное имущество Хансиро, с которым он покинул Тосу и ушел искать заработка в Западной столице.

Когда этот мнимый священник возник перед ним на дороге среди тумана — глаза широко раскрыты, веки красные, взгляд дикий, связанные в хвост волосы стоят дыбом, — Хансиро не стал пачкать благородную сталь, ему хватило дорожного посоха. Грабитель последовал за своими жертвами. Пропасть была глубока, и разбойник имел достаточно времени подумать о своих дурных делах, прежде чем расшибиться о камни.

— Желаете еще чего-нибудь, ваша честь? — с низким поклоном спросила у Хансиро девочка.

Она была как две капли воды похожа на свою мать — Снежинку, хозяйку гостиницы. Сама хозяйка сейчас сбивалась с ног, летая по кухне. Хансиро просил Снежинку не беспокоиться из-за него, но знал, что просьбы его напрасны: завидев гостя, хозяйка тут же шепнула несколько слов пятнадцатилетнему сыну, паренек через пару минут уже скакал по горным кручам, спускаясь в Одавару, чтобы раздобыть скумбрию.

Когда мальчик вернется, Снежинка вынет из рыбы кости, нарежет ее и поджарит до золотисто-коричневого цвета на огне из сосновых иголок, слегка похлопывая куски пучком соломы, чтобы пропитать их запахом дыма. Когда рыба сготовится, хозяйка гостиницы подаст ему скумбрию с соевым соусом и чесноком. Этим блюдом славится его родина — Тоса, и Снежинка всегда готовит Хансиро скумбрию с соей и чесноком.

От денег Снежинка, конечно, откажется. Здесь Хансиро никогда ни за что не платил: ведь только благодаря ему Снежинка и ее муж обрели этот чайный дом, хотя, конечно, и «одержимый священник», сам того не зная, тоже мог считаться их благодетелем.

Сбросив разбойника в пропасть, Хансиро не стал искать награбленные им сокровища — ронин из Тосы был тогда молод и простодушен. Деньги в любом виде вызывали у него отвращение, а на деньгах, обагренных кровью невинных людей, лежало проклятие. И деньгами распорядилось Великое колесо судьбы.

Спустившись по склону горы еще на одно ри, Хансиро встретил Снежинку и ее мужа, исхудавших и одетых в лохмотья. Их новорожденный сын спал, привязанный к материнской спине. Хансиро решил, что судьба предназначила именно этой паре извлечь добро из злых дел бешеного «священника».

Солнечный свет быстро гас, и поэтому Хансиро отдал измученным людям свой фонарь. Он велел им обыскать пещеру на уступе скалы, нависающем над Токайдо. Чтобы решиться на такое дело, беднякам понадобилось все их мужество: об этом утесе ходило много жутких рассказов. Горцы шептались, что там живут злые духи, которые спрыгивают со скалы, разбивают несчастным путникам кости и высасывают костный мозг.

Муж и жена не побоялись проклятого места и нашли в задней части пещеры, в корзине под циновкой, аккуратно перевязанные свертки с тяжелыми овальными золотыми монетами и мешочек с серебряными и медными деньгами. Толпа монахов поднялась в горы, чтобы изгнать нечистую силу с этого утеса и получить щедрые пожертвования за свои услуги. Еще одна толпа — на этот раз налоговых сборщиков — пришла потребовать с бедняков долю правительства. Затем целый отряд чиновников оформил супругам права на пользование этой землей, и каждый из них получил должную «благодарность». На оставшиеся деньги Снежинка и ее муж построили чайный дом.

Они назвали уютное гнездышко на скале «Ласковым приютом», перебросили через пропасть покрытый красным лаком горбатый мост, провели к дому дорожку, установили по ее бокам каменные фонари, веселым светом привлекавшие прохожих, и поставили маленькие алтари святому Дзидзо и богине Бэнтэн. Гостиница процветала.

За долгие годы эта семья научилась не спрашивать у Хансиро ни о чем. И потому его здесь тревожили только затем, чтобы подать табак, чай, горячее полотенце, отборные лакомства и сладкое сакэ, которым славилась область Хаконэ. Хансиро занял свой наблюдательный пост с первым лучом солнца и теперь неподвижно сидел на балконе чайного домика, выпрямив спину и глядя на Токайдо. Лицо ронина из Тосы было бесстрастно.

Хансиро только что проводил взглядом свиту какого-то князя, которая длинной извивающейся цепочкой протекла мимо него и уползла в горы. Он осматривал каждого человека, взбиравшегося по склону, каждую монахиню, каждого крестьянина или торговца, каждого канцелярского служащего, паломника или бродячего чистильщика котлов. Он внимательно разглядывал даже почтовых гонцов с подпрыгивавшими при беге на спинах деревянными коробками для писем. Княжна Асано вряд ли попыталась бы выдать себя за гонца, но ронин из Тосы не исключал и эту возможность: девчонка уже показала себя дерзкой и изобретательной бестией. И беспощадной тоже.

Дорога на этом участке была такой ненадежной, что большинство держателей конюшен неохотно сдавали своих лошадей внаем, не желая подвергать животных риску. Склон Хаконэ усеивали ошметки лошадиных сандалий. Поэтому здесь чаще встречались легкие горные каго без крыш, чем конные носилки. На некоторые каго сверху были наброшены циновки, укрывавшие седоков от ветра. Теоретически, княжна Асано могла прятаться в каком-нибудь из таких «экипажей», но Хансиро отбросил эту мысль: люди Киры проверяли внизу все каго.

Хансиро следил рассеянным взглядом за приближающейся к нему крестьянской семьей: девочкой в лохмотьях, женщиной в грязной одежде и мужчиной, который был почти не виден под решетчатым коробом с вещами.

Хансиро сумел разглядеть лишь его широкополую шляпу паломника, руки в перчатках и ноги в поношенных таби. И все-таки эта троица выглядела довольно странно, и потому Хансиро внимательно рассматривал крестьян, пока те медленно поднимались в гору.

Обычно паломники не ходили в горах с такой тяжелой поклажей, впрочем, на пути к святыне люди часто ведут себя необычно. Далекая дорога изменяет идущих. Добродетельные крестьяне и послушные домохозяйки становятся вдруг озорными и пускаются во все тяжкие, а шлюхи и прожженные плуты неожиданно превращаются в религиозных фанатиков, готовых пересечь на карачках страну или омывать ноги каждому прокаженному, которого только сумеют обнаружить.

Хансиро предположил, что обременивший себя тяжкой ношей крестьянин сделал это во искупление своих мелких грешков. Может, он подстерег жену соседа в общей кладовой или утаил несколько моммэ серебра от налоговых сборщиков? Или добавил несколько лишних горстей мякины в рис, поставляемый своему господину?

Хансиро потянулся к трубке и переключил внимание на приближавшуюся группу торговцев, сопровождаемых носильщиками и слугами. Следом за ними брел и художник с запада, недавний собутыльник Хансиро — Мумэсай. Хансиро следил за ним до тех пор, пока тот не скрылся из глаз.

Хансиро ждал. День только начинался, и ронин из Тосы был уверен, что к концу его он непременно обнаружит княжну Асано.

— Как зовут нашего господина?

— Цутия, князь Курури.

— Кто у нас судья?

Пока беглянки шли по дороге, Касанэ помогла Кошечке запомнить имена чиновников «их» родной провинции. На заставе им могли задать подобные вопросы.

— Ямасита! — тяжело выдохнула Кошечка.

— Сколько коку риса в год имеет наш князь?

— Семьдесят тысяч.

Немая девочка прервала разговор, она потянула Кошечку за рукав и показала рукой вверх.

Кошечка повернула голову и ощупала взглядом крутой склон. Почти незаметная тропинка, петляя между огромными валунами, ныряла в густые заросли кустов, папоротников и деревьев.

— Ты живешь там, наверху? — спросила она.

Девочка повторила свой жест и потянула за короб. Касанэ помогла Кошечке снять с плеч ремни. Прежде чем взвалить короб на спину, девочка проверила надежность веревок, прикреплявших к каркасу тюки с поклажей.

— Ты не сможешь вскарабкаться с грузом по такой крутизне! — Кошечка, медленно шевеля губами, произнесла эту фразу и попыталась подкрепить ее жестами, но напрасно: девочка уже двигалась по тропе.

Пальцами босых ног она цеплялась за выбоины в скалах, а руками хваталась за основания кустов, потом подтягивалась и перемещала тело.

Со стороны казалось, что короб, как огромный паук, сам взбирается в гору.

Кошечка и Касанэ смотрели вслед девочке, пока та не скрылась в зарослях пышной зелени и клубах плавающего тумана.

«Да защитит тебя Амида!» — мысленно пожелала Кошечка, потом беглянки продолжили свой путь.

Освободившись от ноши, Кошечка почувствовала в ногах такую легкость, что, казалось, могла бы взбежать на гору. Но через минуту она вновь стала хватать ртом разреженный колючий воздух. На плечи словно обрушилась каменная глыба, которая становилась все тяжелее с каждым шагом.

На утесах, там, где обнажалась скальная порода, лежал снег, но Кошечка взмокла от пота. Она упрямо брела вперед, обгоняя усталых людей, с трудом карабкавшихся по склону или отдыхавших на обочине Токайдо. У отдыхавших глаза были выпучены и мышцы дрожали от напряжения.

Около полудня Кошечка и Касанэ остановились выпить по чашке горячей воды из чайника, который кипел на переносной жаровне под присмотром какого-то мальчика. Они съели также по порции рисовых пельменей, купив их у застенчивой молодой женщины, стоявшей неподалеку. Потом беглянки молча побрели дальше вдоль деревушки, лепившейся к склону горы.

Тени, ложившиеся на дорогу, стали длиннее: день клонился к вечеру. Путницы подходили к озеру Хаконэ. Сами того не замечая, Кошечка и Касанэ придвинулись ближе друг к другу. Возле дальнего конца длинной полосы воды в седловине базальтовой скалы располагались огороженные забором строения правительственной заставы.

По берегу озера Хаконэ тянулся богатый поселок, состоявший из гостиниц и чайных домов. В лавках, банях и маленьком беззаботном квартале бурлила жизнь. Ремесленники, нахваливая свой товар, предлагали прохожим приобрести на память роскошные, затейливой формы чашки и шкатулки, украшенные сложными инкрустациями из вишневого и камфарного дерева.

Служанки из гостиниц навязчиво приглашали путников отдохнуть перед дальней дорогой. Молодые зазывалы звонкими голосами расхваливали серные воды местных целебных горячих источников. Десятки паромов и прогулочных лодок покачивались на волнах озера. Это было веселое, радующее душу место, но на околице поселка стоял правительственный стражник. Все путники проходили мимо него с непокрытыми головами. Те, кто ехал в каго или на лошадях, спешивались. Минуя охранника, Кошечка почувствовала на себе его тяжелый оценивающий взгляд.

Короткий отрезок Токайдо за поселком выглядел восхитительно. Дорога здесь сделалась более ровной — без больших подъемов и спусков. Она шла по гребню горы, между двойными рядами гигантских криптомерий. Огромные деревья заглушали гомон движущейся людской массы. Но роскошная красота пейзажа не ослабила страх Кошечки. Кроме того, княжна казнилась тем, что подвергает опасности Касанэ.

Наконец Кошечка увидела толпу путников, ожидающих очереди пройти контроль, и почти в то же время заметила возле дороги выставку отрубленных голов. Черные волосы несчастных были распущены и болтались там, где когда-то располагались плечи их хозяев. Головы покоились на отдельных подставках — узких досках, поставленных на столбы. Эти подставки были подняты на уровень глаз путников. Каждую из голов поддерживал в вертикальном положении пропитавшийся кровью свернутый кольцом жгут из холстины.

Возле подставок помещались квадратные деревянные дощечки, на которых указывались преступления казненных. Кошечка читала эти надписи Касанэ.

— Этот убил птицу, — Кошечка мысленно оценила иронию сёгуна, за убийство любого живого существа — изгнание или смерть. — Этот пытался обойти заставу.

— А почему возле третьей головы стоит голова куклы?

— Это бродячий кукольник. Его заподозрили в том, что он соглядатай врагов правительства.

Кошечка прочла надпись на четвертой табличке — и перечитала ее еще раз. Да, четвертый мужчина был казнен за убийство двух самураев в Хирацуке и торговца в Одаваре. Неужели он поплатился за преступление Кошечки?

Касанэ тихо заплакала и придвинулась ближе к своей госпоже. Однажды крестьянка видела, как в ее деревне казнили человека, которого уличили в попытке подкупить сборщика налогов. Его голову тоже выставили на обозрение, Касанэ каждый день проходила мимо страшного обрубка, но рассматривала его как какой-то посторонний предмет. Теперь она ощутила всем существом, что ее тоже может ожидать такая судьба.

Кошечка присела на покрытый травой пригорок под тремя большими кедрами возле каменных ступеней, которые вели к какому-то храму. Она не стала снимать фуросики, а просто привалилась к нему, раздвинув по-мужски ноги и положив на колени руки.

— Что с нами будет, госпожа? — тихо спросила Касанэ, растирая сведенные усталостью и дрожащие от напряжения икры Кошечки. Кошечка приподняла подбородок своей спутницы и заглянула ей в глаза.

— Возвращайся домой, старшая сестра, — понизив голос, настойчиво заговорила она. — Я скажу, что ты заболела и вернулась в нашу деревню.

— Они найдут меня по дороге и все равно казнят.

— Не будь дурой. Они не знают, что делает каждый крестьянин, — но, произнося эти слова, Кошечка понимала, что не сможет ни в чем убедить Касанэ.

Девушка из рыбачьей деревни, как многие простые люди, была уверена, что осведомители правительства сообщают сёгуну о передвижениях каждого из тридцати миллионов его подданных. Она считала, что стражники сёгуна точно знают, сколько проса собирают жители ее деревни со своих крошечных полей, сколько рыбы они добывают и какие решения принимаются на каждом собрании каждой из сотен тысяч пятерок глав хозяйств во всех деревнях по всей стране.

Власти все еще не берут Касанэ под стражу лишь потому, что не считают это нужным.

— Я останусь с вами, госпожа.

— Тогда мы спрыгнули с храма Киёомицу, — Кошечка заметила, что Касанэ недоумевающе глядит на нее, и пояснила: — Этот храм стоит возле Западной столицы на самом краю отвесного обрыва. «Спрыгнуть с террасы храма Киёомицу» значит сделать что-то безрассудное и не иметь возможности повернуть обратно.

Круглым веером с надписью «На память о Тоцуке» Кошечка сбила пыль со своих штанов.

— Чиновники на заставе потребуют наши подорожные. Я сама отдам документы. Говори только тогда, когда тебя о чем-нибудь спросят. Может быть, чиновница отведет тебя в сторону и обыщет, но обычно они обращают мало внимания на крестьян.

Кошечка глубоко вздохнула и на миг закрыла глаза. Зря она села: теперь ее тело отказывалось подчиняться приказам головы.

— Идем? — улыбнулась она Касанэ.