Дорога Токайдо

ГЛАВА 61 Умелый ястреб

Этого ронина Хансиро заметил, как только сошел с парома в Кувано. Мужчина походил на одного из тех странствующих воинов, что нанимаются в телохранители к богатым торговцам. Одет он был в короткую синюю куртку труженика, через дыры которой проглядывала ватная подкладка, и в поношенный плащ с рисунком из черных и зеленых полос. Голову вызывающего подозрения ронина облегала синяя хлопчатобумажная повязка, завязанная под подбородком. Надписи на повязке Хансиро не смог различить, но решил, что это реклама какой-нибудь гостиницы или лавки.

Телохранитель сидел на обернутом соломой бочонке сакэ, лениво подпирая спиной штабель из-под рыбы. Он перебросил одну ногу через колено другой, гэта свалились с его босых ступней и держались только на узлах, зажатых между давно не мытыми пальцами. Планки, игравшие роль каблуков гэта, совсем стерлись. Судя по всему, ронин любовался отражением звезд в воде залива, отрешенно ковыряясь в ухе длинной бамбуковой палочкой.

— Его надо остерегаться, — пробормотал Хансиро. «Этот провел тысячу лет в море и тысячу в горах», — подумал он.

— М-м… — Кошечка тоже заметила опасного воина. Чувствовалось, что этот человек стоит большего, чем говорил его внешний вид.

— Вы утверждаете, что Кира нанял для погони за мной одних подонков.

— Псы и соколы одинаково служат тому, кто их кормит, отозвался Хансиро и протянул руку Касанэ. Дочь рыбака вскинула на плечо шест с поклажей и, поддерживаемая сильной рукой, сошла на берег по откидному борту парома, который играл роль сходни. Оказавшись на суше, девушка застенчиво улыбнулась Хансиро в знак благодарности. Насколько скованно и официально Хансиро вел себя с Кошечкой, настолько свободно он держался с ее служанкой. Касанэ была просто очарована им.

— Возможно, этот человек — последняя лисья уловка Киры, — сказал Хансиро.

— Кто? — спросила дочь рыбака, встревоженно оглядываясь вокруг.

— Не смотри в ту сторону, — одернула крестьянку Кошечка, делая вид, что проверяет, хорошо ли уложены вещи. — Тоса считает, что ронин, сидящий на бочке сакэ, — опасен.

— Он сейчас нападет на нас? — спросила Касанэ.

— Нет. — Хансиро вскинул на плечо свой узел. — Он из тех чистоплюев, которым неохота возиться с официальными бумагами. Этот красавец подстережет нас где-нибудь на перекрестке в безлюдном месте.

— Как вы считаете, Тоса, сколько их здесь еще? — Кошечка словно из праздного любопытства осмотрела причал.

— Он один.

— Почему вы так думаете?

— Я на его месте не взял бы с собой никого: когда корабль ведут слишком много моряков, он налетает на скалу.

— В таком случае не отведать ли нам знаменитых ракушек Кувано? — Кошечка, дернув плечом, зашагала по усеянному мусором берегу к ярко освещенным лавкам, которые были обращены фасадами к заливу по другую сторону широкой приливной полосы. — Я проголодалась.

Набережную Кувано заполняли люди. Здесь ярко горели большие круглые фонари и развевались на ветру флаги. Ставни чайных лавок и ларьков с мелочами на память были широко распахнуты. Владельцы торговых заведений наперебой предлагали свои услуги пассажирам, сходившим с поздних паромов. Но большинство прибывших морем паломников предпочитало найти местечко для совершения действия, обратного процессу насыщения.

— Ученик всегда идет на три шага позади учителя, — напомнил Хансиро Кошечке, догнав ее. Дочь князя Асано бросила на спутника сердитый взгляд, но замедлила шаг и пропустила ронина из Тосы вперед.

— Ты не устал, Хатибэй? — спросила она у Касанэ.

— Нет, молодой хозяин. — Касанэ поняла смысл вопроса: Кошечка старалась прежде, чем остановиться на ночлег, пройти еще несколько ри. — Я выспался на пароме.

— Мы можем, освещая путь фонарями, добраться до Ёкаити. Здесь все равно все гостиницы забиты.

— Как пожелаете, — Хансиро понимал нетерпение Кошечки: до Киото оставалось всего двадцать шесть ри.

Хансиро осмотрел вывески лавок:

— Ждите меня в «Доме ракушек».

Кошечка едва не потеряла голову от охватившего ее ужаса при мысли, что воин из Тосы сейчас покинет ее. Она вдруг почувствовала себя беспомощным карпом на разделочной доске под ленивым взглядом оборванца, который все еще сидел на прежнем месте, ковыряя в зубах.

— Куда вы идете?

— Природа иногда предъявляет требования, которым вынужден подчиняться даже ученик школы «Новая тень», — произнес, поклонившись, Хансиро с едва заметной долей иронии.

Он завернул за угол и подошел к отхожему месту, где уже облегчала свои животы небольшая группа паломников — в основном женщины и несколько мужчин, которым было недостаточно короткой остановки в придорожных кустах. Хансиро шагнул под сень бамбукового навеса: отсюда он мог наблюдать за «Домом ракушек» и княжной Асано.

Когда он устроился поудобней, подозрительный ронин легким спокойным шагом пересек освещенную площадку перед уборной. Он присел рядом с Хансиро, посмотрел поверх забора на залив и удовлетворенно вздохнул.

— Загнанный в нужник, он восхваляет звезды, — прочел нараспев оборванец. Стихотворение было смешное и без лишних украшательств. Хансиро этого и ожидал.

— Кто так беспечно высыпал в море звезды? Вон они тонут в волнах. — Хансиро составил хайку, используя последнее слово стихов незнакомца как «рычаг».

— Далеко ли идете?

— В нашем ненадежном мире человек не знает, как далеко он пройдет, — с вежливым поклоном ответил Хансиро. — Утром розовые щеки, к ночи — беленькие кости, — с этими словами воин из Тосы расстался с ронином и пошел своей дорогой, пробираясь сквозь толпу путников, чьи гостиничные гэта весело стучали по каменным плиткам дорожек, ведущих к чайным домам.

В «Доме ракушек» посетители сгрудились вокруг жаровен, с вожделением наблюдая за процессом приготовления моллюсков погруженных в горячую золу. Квадратные помосты, облепленные гостями, возвышались над земляным полом помещения, как остров над черной водой.

Хансиро сбросил сандалии и подошел к тому помосту, где сидели Кошечка и Касанэ. Укладывая длинный меч на шелковый платок, Хансиро повернул оружие режущей кромкой к себе, показывая, что у него нет враждебных намерений. Потом он, скрестив ноги, устроился за низким столиком напротив своих спутниц, скинул палочкой для еды бамбуковую оболочку с поданного ему блюда, и выбрал жирного моллюска, от которого шел ароматный пар.

Кошечка и Касанэ в это время обсуждали свои дальнейшие действия. В Ёкаити дорога разветвлялась, и паломники там сворачивали на юг — к великому алтарю богини Солнца, куда собиралась когда-то и Касанэ.

— Я предпочла бы сопровождать вас в столицу, молодой хозяин, — говорила дочь рыбака.

— А как же твой Путник? Он идет в Исэ.

— Я оставлю ему записку в Ёкаити. — Касанэ умолчала еще об одной важной причине, побудившей ее принять такое решение: девушка считала, что если она действительно сколько-нибудь дорога Путнику, то он изменит ради нее свои планы.

Краем глаза Кошечка заметила, что подозрительный незнакомец вошел в помещение и расположился невдалеке от беглянок. Он весело и шумно подозвал служанку.

— Я человек простой: благовоний не жгу, но и ветров не пускаю, — закричал он, обращаясь ко всему обществу в целом.

Кошечка увидела, что губы Хансиро дрогнули. Это движение не походило на нервную дрожь — воин улыбнулся. Неужели бесстыжий бродяга из Тосы спелся в нужнике с этим головорезом?

— Что он вам сказал… там? — тихо спросила Кошечка. Впрочем, ей незачем было понижать голос: служанки весело суетились вокруг нового посетителя и смеялись его шуткам.

— Восхвалял звезды. — Хансиро радовала мысль о скорой схватке с достойным противником. Он ел с аппетитом.

— Этот человек выглядит таким безвредным, — с надеждой сказала Касанэ.

— Он далеко не безвреден, — пробормотала Кошечка.

— Кто пришел со сверлом и проделал в нас девять дыр? — громко воскликнул в это время наемник Киры. Он ущипнул пробегавшую мимо служанку, та взвизгнула, засмеялась и шлепнула нахала по руке. — Год за годом мы обливаемся потом в непосильных трудах, — продолжал оборванец, — тысячи бездельников, стукаясь головами и вопя, толкают друг друга, подбирая наши медяки.

— Прячет когти, — прошептала Кошечка.

— Умелый ястреб прячет когти, — эту поговорку Касанэ услышала от госпожи и повторила теперь, радуясь случаю продемонстрировать свою образованность.

— Вот именно, — отозвался Хансиро. Он подцепил палочками для еды комок вязкой рисовой каши и отправил его в рот.

Когда их маленький отряд мнимых паломников двинулся в путь, Хансиро расположился в арьергарде процессии, прикрывая своих спутниц с тыла, а Касанэ пошла впереди, освещая дорогу путевым фонарем. Конечно, на дочь рыбака могли кинуться из ночной мглы разбойники — такая опасность на Токайдо существовала всегда, но Хансиро знал, что сегодня вероятнее всего ожидать удара в спину.

— Простите меня за грубость, ваша честь, — Касанэ оглянулась, наверное, в сотый раз с момента выхода из Кувано, — но как вы сумели понять, что этот бродяга опасен? Он ведь вел себя так добродушно.

— Негодяи издалека видят друг друга.

— Простите, что противоречу вам, но ваша честь вовсе не негодяй.

— Поведение этого человека сказало мне о многом.

— Оёси-сан однажды рассказал мне короткую историю, которую слышал от своего наставника, — заговорила Кошечка, тоже оглядываясь через плечо. — Некий молодой воин, сирота, не имевший господина и очень бедный, пришел к известному преподавателю боевых искусств и стал проситься к нему в ученики. Наставник только взглянул на него и сказал: «Тебе незачем было приходить: мне нечему тебя учить». Этот юноша в своих скитаниях дошел до такой бездны отчаяния, что ему стало все равно, жить или умереть. А ведь именно такого состояния духа и добиваются люди, изучающие Путь воина. И мастер боя всегда может распознать подобного себе человека уже по одному тому, как тот держит себя.

Какое-то время все трое шли молча по темной Токайдо, сейчас пустынной и окутанной холодным призрачным туманом. Касанэ продолжала поглядывать через плечо. Кошечка погрузилась в раздумья о том, что ожидает ее в Киото. Хансиро, при всей внешней невозмутимости, тоже испытывал некоторую тревогу. Воин из Тосы задавался вопросом, не утратил ли он в последние дни то безразличие к жизни и смерти, в котором постоянно пребывал его дух? Не ослабляет ли его силы гордая красавица, гибкая, как ива, которая делает с некоторых пор жизнь воина то заманчивой, то невыносимой.

Путники дошли до перекрестка.

— Я дождусь его здесь. — Хансиро опустил на землю свой узел, скатал головную повязку в жгут и обмотал его вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза во время поединка. Затем воин из Тосы связал рукава куртки за спиной и удобно уселся на каменном крыльце придорожной часовни святого Дзидзо.

— Вы должны отправиться в Ёкаити. Найдете там гостиницу «Соловей», это на Южной улице, напротив винокурни. Скажите хозяину, что вас прислал я. Ему можно доверять.

— Ступай вперед, Касанэ. Я останусь здесь, — приказала Кошечка.

— Вы должны уйти обе. — Хансиро достал коробочку с табаком и стал набивать трубку.

— Это мой бой, а не ваш. Я не уйду.

— Вы уйдете.

— Моя воля не циновка, чтобы ее скатывать.

Кошечка, скрестив руки на древке нагинаты, сердито взглянула на Хансиро и чуть не сгорела от стыда, сообразив, что сказала. Конец стихотворения был такой: «Мое сердце не камень, чтобы перебрасывать его из руки в руку». Кошечка открыла воину из Тосы гораздо больше, чем собиралась. Шея и щеки Кошечки запылали, она покраснела, как ребенок, пойманный на чем-то постыдном.

— Моя госпожа… — Хансиро низко поклонился и посмотрел Кошечке в лицо. — Я смогу хорошо сражаться, только зная, что вы находитесь в безопасности.

Кошечка долго глядела в глаза воина.

— Пожалуйста, моя госпожа, не пытайтесь обмануть меня, — тихо заговорил Хансиро. — Если вы спрячетесь поблизости, я почувствую ваше присутствие.

«Я всегда буду чувствовать твое присутствие. И если я умру сегодня, мой дух последует за тобой», — подумал он.

Кошечка вскинула свой сундучок на плечо, повернулась и медленно пошла прочь от часовни, словно повинуясь влиянию неких магнетических чар. Касанэ, пятясь, двинулась за госпожой и так и шла спиной вперед, пока ночной мрак не поглотил одинокую фигуру воина.

— Он убьет этого человека, правда?

— Не знаю. — Кошечка не обращала внимания на страх служанки. Она пыталась определить радиус магнетизма Хансиро и прикидывала, на какое расстояние ей нужно отойти, чтобы оказаться вне сферы его действия. Кроме того, молодая женщина пыталась понять, насколько равным окажется поединок, и боролась с собой, захлестываемая противоречивыми чувствами.

Кошечка прошла примерно пол-ри, прежде чем решилась сойти с дороги и взобраться на выступ скалы. Беглянки погасили фонарь и легли на холодный камень лицом вниз, осматривая дорогу.

— Он обязательно победит, — прошептала Касанэ, — он родился в год Тигра. А тех, кто родился в годы Тигра, охраняет святой Какдзо.

— Тс-с!

Кошечка лежала молча и неподвижно целую вечность. Она вовсе не хотела продолжать свой бег по Токайдо, имея за спиной сильного и коварного врага. Она понимала, что в этом случае ей не уйти далеко. Она не надеялась также и на то, что сможет застать наемника Киры врасплох, если он, победив Хансиро, пройдет под этой скалой: этот человек слишком хорошо тренирован, чтобы беспечно подставить голову под удар. Но, по крайней мере, она могла попытаться усложнить ему жизнь.

Кошечка попробовала измерять время, считая удары своего сердца. Ей казалось, что прошло много часов с тех пор, как беглянки расстались с Хансиро. Женщина на мгновение представила себе, как воин из Тосы лежит мертвый в пыли, а кровь его орошает камни Токайдо, и содрогнулась от ужаса.

— Если наемник Киры придет сюда, я уничтожу его, — прошептала она, задыхаясь от ярости.

— У вас есть какой-нибудь замысел, госпожа?

— Мусаси писал, что идущий путем боя должен использовать все возможности своего оружия. Умирать, не обнажив клинка, противоестественно.

— Я уйду с вами в Западный рай, — сказала Касанэ и положила свой нож так, чтобы он был под рукой.

— Ты не должна умирать, — ответила Кошечка. — Найди своего Путника и роди ему детей, которые будут заботиться о твоей душе, когда тебя не станет.

Лицо служанки, облитое ярким светом звезд, словно окаменело. Кошечка уже сталкивалась с ослиным упрямством верной подруги. Она поняла, что Касанэ не сойдет с этого места, если ее хозяйка погибнет, и тяжело вздохнула:

— Ты знаешь, по крайней мере, как это делается?

— Нет.

Кошечка взяла руку подруги и подержала ее на весу:

— Отмерь расстояние ладонью от этой косточки. Приставь острие ножа к той точке, на которой окажется конец безымянного пальца, — Кошечка слегка надавила на грудь Касанэ, — а потом бей ладонью по рукояти. Конечно, ты можешь перерезать себе горло, но это грубый способ самоубийства.

— А ноги связать? — В родной деревне Касанэ крестьянки долго судачили об одной молодой женщине, которая, кончая с собой, недостаточно умело нанесла удар. Ноги ее во время предсмертных судорог раздвинулись в стороны самым непристойным образом.

— Если будет время, свяжи.

Тут Кошечка услышала скрип щебня под чьими-то ногами. Она подняла нагинату, готовясь к бою, сползла с валуна и стала всматриваться в одинокую фигуру путника, пытаясь разгадать, кто идет. Холодная дрожь пробежала по ее телу. Кошечка различила темную головную повязку наемника Киры. Воин остановился под скалой и взглянул вверх. Лицо его оставалось невидимым в тени утеса.

Кошечка медленно поднялась на ноги, и Касанэ отступила назад, давая госпоже место для боя. Дочь рыбака сняла колпачок с наконечника посоха-копья. Она отбросила мысль о самоубийстве, решив последовать совету Мусаси и умереть с оружием в руках.

Кошечка подошла к краю утеса. Хансиро умер, и она скоро соединится с ним в стране духов. Молодая женщина почувствовала, как сердце ее заливает волна восторга.

— Я Асано-но Кинумэ из рода Бансу-Ако! Я намерена убить тебя! — выкрикнула Кошечка и вскинула нагинату.