Дорога Токайдо

ГЛАВА 43 Плюнувший в небо

Уходя в сторону от полей Камабары, Токайдо круто поднималась к возвышавшейся над морем отвесной, поросшей соснами скале. Дальше дорога вела к перевалу Сатта. Кошечка и Касанэ одолели первый этап этого нелегкого подъема.

Кошечка продолжала оглядываться через плечо, опасаясь погони. Но сзади никого не было видно, кроме двух почтовых слуг и их мохнатой кобылы, легким шагом взбиравшейся в гору.

— Подбери подол рубахи и шагай-ка побыстрей… — во все горло распевала эта парочка, когда нагоняла путниц. Один мужчина вел лошадь, другой ехал на ней верхом. Оба они были босы, одеты в синие хлопчатобумажные куртки на ватной подкладке и подпоясаны. Свои белые с синим головные повязки почтовые служащие завязали кокетливыми бантами. Две большие конические шляпы похлопывали лошадку по бокам: одна ударяла по левой задней ноге кобылы, другая по правой.

— Сорок медных монет за обе шляпы, — крикнула Кошечка.

— Тридцать за каждую, и они ваши. — Оба поклонились низко, но эти поклоны означали насмешку.

— Пятьдесят за пару!

— Продано.

Когда пеший погонщик подошел к лошади, чтобы отвязать выгодно проданный товар, та заложила уши и оскалилась, потом с достоинством развернулась и взрыла землю задними копытами. Мужчина не обратил ни малейшего внимания на выходки кобылы.

Пока шел обмен, он оценивающим взглядом окинул Касанэ, ее алое платье и парик.

— Сколько ты просишь за свою подружку?

— Больше, чем ты можешь заплатить, — ответила Кошечка.

Двое с лошадью двинулись дальше и снова завели свою песню:

Услышав имя Хатибэй, Кошечка побледнела и крепко сжала в руке посох. Только когда круп лошади исчез за поворотом дороги, беглянка успокоилась и вспомнила, что имя Хатибэй широко распространено среди простого народа.

Теперь Кошечка была одета в костюм мальчика, купленный ею для Касанэ, а Касанэ — в парик и шелковое платье сына Стрекозы. Длинный подол она подоткнула, чтобы он не путался в ногах при ходьбе, но вот гэта сильно мешали ей состязаться в скорости с госпожой.

Хотя дорога была трудна, Касанэ пребывала в прекрасном настроении и весело читала вслух вывески на придорожных ларьках. Восторг, который вызвало у нее театральное представление, еще не прошел, и Касанэ мечтала о новой встрече с труппой Ситисабуро в Окицу. Во время схватки в театре она находилась за сценой и потому не поняла, что происшествие было вызвано не только дурацкой выходкой крестьянских парней. Касанэ не подозревала, что она и Кошечка подвергались большей опасности, чем всегда.

Кроме того, девушка наслаждалась своим красным шелковым нарядом. Прикосновение к коже мягкой, облегающей тело ткани и нежные переливы ее цвета под солнцем будили в Касанэ какие-то неясные, но приятные чувства. Деревенская девушка еще не знала, что Кошечка собирается при первой возможности снова переодеть ее в хлопок: крестьянка в шелке привлечет внимание чиновников и хозяев гостиниц.

О том, что ее поклонник остался в Камбаре, Касанэ не очень беспокоилась: игра в «кошки-мышки», кажется, только раздувала огонь его страсти, и девушка была уверена, что этот парень снова отыщет ее. Касанэ даже предпочитала погоню соседству, потому что это обстоятельство позволяло ей пока не решать, как быть со своей добродетелью.

Дочь рыбака ощупала под платьем завернутое в промасленную бумагу последнее письма поклонника. Паломник адресовал его «Плывущей водоросли» и подписался «Странник». То, чего касались ее руки, касалось его голого тела! Лицо Касанэ запылало.

— Что случилось дальше с братьями Сога? — спросила она, отгоняя нескромные мысли.

Ей очень понравился в спектакле младший из братьев-мстителей, Горо. Драматическая поза актера, игравшего эту роль, и то, как он сжимал в зубах план охотничьего лагеря князя Кудо, привели девушку в романтический восторг.

— Они отомстили князю Кудо за смерть отца, — ответила Кошечка, думая о другом. Ее невнимание к спутнице можно было понять: беглянка снова взглянула назад, ожидая, что грязный оборванец, наемник из Тосы, вот-вот нагонит ее. — Дзуро-сан был убит в бою со слугами князя.

— А Горо-сан?

— Его схватили и приговорили к отсечению головы тупым мечом.

— Это несправедливо! Злой князь Кудо убил их отца. Дзуро и Горо объявили о своем праве на месть вовремя. — Касанэ была возмущена до глубины души. — Пьеса глупая! Крестьяне были правы, что возмутились против нее!

— Пьеса лишь зеркало, отражающее жизнь. Человек не может изменить свою судьбу. Дзуро и Горо убили князя Кудо. Они отомстили за отца и умерли довольные тем, что исполнили долг.

Кошечка подумала о князе Кире. Он сидит в безопасности в своей усадьбе, а она рискует жизнью, и все ее усилия могут оказаться напрасными. Дочь князя Асано без колебаний согласилась бы дать отпилить свою голову тупым мечом за право обезглавить Киру. Она представила себе, как длинное изогнутое блестящее лезвие нагинаты входит в его шею — так же легко, как отточенный нож входит в кусок бобового сыра. Кошечка сделала непроизвольное движение рукой и явственно ощутила сопротивление перерубаемого хребта.

Если ей придется казнить Киру, она не станет даже пытаться оставить полоску кожи нетронутой. Она увидит, как его голова с выпученными от страха глазами, подпрыгивая, катится по земле.

— Впереди что-то случилось, — Касанэ показала кивком на группу прохожих, столпившихся посреди дороги. Путники тихо переговаривались между собой. Речь шла о светло-сером речном камне, размером чуть больше кулака, который лежал в пыли Токайдо. Камень был обвязан черной тонкой бечевкой. Этот камень означал: «Не ходи дальше». К бечевке были прикреплены два маленьких пера, скрещенных под прямым углом и связанных ниткой. Информация наводила на размышления. Многие семьи использовали в своих эмблемах скрещенные перья, и семья Бансу-Ако была одной из них.

Некоторые прохожие поворачивали назад, другие объединялись, чтобы иметь возможность защититься, если предупреждение — не глупая шутка. Впрочем, все слышали о разбойниках с перевала Сатта. Путники связывали за спинами рукава, туже затягивали набедренные повязки и начинали рискованный путь вверх. Кошечка свернула с дороги к загородке отхожего места: ей нужно было время, чтобы обдумать случившееся. Беглянка ослабила узел набедренной повязки и присела на корточки над зловонной дырой. В доске загородки был процарапан простой рисунок: зонтик и два имени, начертанные на его ручке, — одно женское, другое мужское. Это был старый символ — общий зонт у мужчины и женщины означал, что они любовники.

Кошечка вздохнула. Ей попадались мужчины иного рода. Она не могла даже представить себе, что когда-нибудь сможет кого-нибудь полюбить.

Внезапно молодую женщину охватило отчаяние. Коварные враги подстерегают ее повсюду. Как долго она сможет ускользать от них? Кто узнал, что она пройдет здесь, и оставил для нее предупредительный знак? Если придется задерживаться на каждом шагу, как она сможет добраться до Оёси? И сколько раз она сможет вступить в бой, прежде чем ее схватят власти?

— Что означает этот камень? — прошептала Касанэ, подходя к низкой стенке.

— Он означает, что мы не пойдем через перевал.

— Куда же мы пойдем? — Теперь Касанэ настолько осмелела, что решилась спросить об этом госпожу.

— В Окицу.

— Но…

— Мы пойдем по нижней дороге, через скалы «Не знающие родни».

У Кошечки не хватило терпения дождаться полного отлива. Волны прибоя еще разбивались о берег, когда она и Касанэ стали спускаться по заросшей, давно не хоженой тропе к подножию скалы, вокруг которой шла дорога в обход запретного перевала. Касанэ размотала кусок хлопчатобумажной ткани, который служил ей нижней юбкой, обернула им парик и гэта, потом связала концы импровизированного фуросики, вскинула получившийся узел на плечо и подобрала повыше подол платья. Теперь она готова была следовать за своей госпожой куда угодно, и любая беда в эту минуту, казалось, не страшила ее.

— В путеводителе сказано, что неудобный участок пути тянется всего лишь на двадцать тё, — сказала Кошечка. Но она видела, что преодолеть каменный барьер будет нелегко.

Эта усеянная валунами полоса берега была верно названа. Похоже, убегая из логова тигра, беглянки попали в пещеру дракона. Кошечка попыталась представить себе нескончаемую цепочку путников, пробиравшихся здесь полвека назад, когда дорога через скалы «Не знающие родни» была единственной, и не смогла этого сделать.

Некоторые из валунов были в три, а то и в четыре раза выше Кошечки. Волны, ударяясь о них, разбивались фонтанами мелких соленых брызг, обжигавших глаза путниц. Не успев сделать и двадцати шагов, беглянки уже промокли до нитки и дрожали от холода. Плоские блестящие плети коричневых водорослей обвивались вокруг их лодыжек. Темные, скользкие от влаги камешки, устилавшие узкую полосу берега, перекатывались под ногами.

Кошечка и Касанэ тащились по оставшимся от прилива лужам, цепляясь за ветки поваленных морем деревьев и какой-то хлам, выброшенный на берег и застрявший среди валунов. Набегавшие изредка волны толкали беглянок на скалы, а потом пытались унести их в море. В такие моменты облепившие скалы ракушки моллюсков — «морских уточек», царапали кожу.

Примерно на половине пути, огибая широкий выступ крутой скалы, Кошечка вдруг остановилась между двумя большими валунами, обхватила их руками, чтобы не потерять равновесия, и замерла, глядя в небо.

— Что там, госпожа? — спросила Касанэ.

— Фудзи-сан.

Кошечка протянула руку своей спутнице, чтобы помочь удержаться на этом неровном участке тропы, потом чуть сдвинулась в сторону, чтобы Касанэ смогла увидеть то, что видела она. Беглянки стояли, держась за руки, в туче холодных брызг и не могли отвести глаз от горы Фудзи.

— Она просто чудо! — сказала наконец Касанэ.

— Да, — ответила Кошечка, сожалея, что не может полюбоваться видом на священную гору с перевала Сатта. Если отсюда открывается такая захватывающая дух картина, то там — в горах — она, наверно, превосходит пределы возможного.

Конус Фудзи обрамляли блестящие зубцы скал. Фоном для него служило небо, такой чистой голубизны, что казалось, будто оно вздрагивает, излучая волны света.

Нежный, молочного цвета снег окутывал склоны Фудзи сверкающим белым плащом. Над вершиной священной горы, словно шапка, висело облако.

— Ты не видишь там фигуру дракона? — спросила Кошечка.

— Какого дракона, госпожа?

— Дракон в облаках над Фудзи предвещает успех.

Касанэ внимательно всмотрелась в облако:

— Кажется, я вижу одного. Вон там. Вот его нос, а это похоже на хвост.

— Я тоже вижу его.

Около двадцати волн с ревом разбились о скалы, прежде чем Кошечка освободилась от колдовских чар горы и снова двинулась в путь. Но через какую-то минуту ей пришлось остановиться и обернуться на крик Касанэ. Посмотрев назад, Кошечка увидела, что ее спутница отчаянно дергается из стороны в сторону, пытаясь освободить ногу, застрявшую в щели между валунами.

— Сестра! — Кошечка сползла со скалы, чтобы помочь Касанэ освободиться, прежде чем следующая волна зальет ее.

— Нога болит, — тихо призналась девушка.

— Обопрись на мое плечо! — говоря это, Кошечка обвила рукой талию Касанэ и приподняла свою спутницу, принимая на себя тяжесть ее тела, наклонилась вперед, и ступня крестьянки выскользнула из каменного капкана.

— Я такая неловкая! — всхлипнула Касанэ. Дочь рыбака плакала не от боли, а от чувства вины: она задерживает свою госпожу на пути к любимому, который ждет ее в Сацуме, окруженный ордой бешеных южан.

— Я такая глупая!

— Это моя вина, милая Касанэ. — Кошечка прижала верную спутницу к себе, как ребенка, которого надо утешить, и тоже заплакала от угрызений совести. — Я так торопилась продолжить путь, что не дождалась полного отлива. Прости меня.

Беглянки, поддерживая друг друга, стали пробираться к большому завалу, состоящему из переплетенных между собой нагромождений деревьев. Касанэ морщилась от боли в лодыжке каждый раз, когда наступала на поврежденную ногу, но не жаловалась. Кошечка помогла подружке перелезть через скользкий сосновый ствол и вздрогнула. Белое, голое, как червь, тело сверкало в путанице темных ветвей и коряг. Руки и ноги мертвеца были переломаны и сплелись в жестком объятии с вывернутыми корнями сосны. Беглянки долго смотрели на свою страшную находку.

— Он пролежал здесь недолго, — сказала Кошечка.

— Наверное, этого человека поймали каппа и высосали его внутренности через задний проход, — предположила Касанэ.

— Скорее, это были грабители. — Кошечка запрокинула голову, пытаясь разглядеть тропу на вершине возвышающегося над ними гигантского утеса. Орлан, взлетев со своего гнезда, набрал высоту и поплыл, покачиваясь, над заливом. — Они отняли у него деньги и одежду, а самого сбросили со скалы. Даже бедность не спасает от разбойников.

— Значит, камень, перегораживавший тропу, предупреждал об этом?

— Скорее всего, да.

Кошечка знала, что камень, предупреждал ее о более серьезной опасности, но не хотела расстраивать Касанэ. «Слепой не боится змеи» — гласит пословица.

Когда волна подняла голову мертвеца, Кошечка заметила на его щеке красное пятно, по форме похожее на тыкву-горлянку.

— Ты знаешь, кто это?

— Кто?

— Муж той отверженной нищенки из-под моста.

— Верно. — Касанэ оперлась на ствол, обдумывая случившееся. — Его семья, должно быть, не знает, что он ушел по Трем путям.

— Не знает.

— Наверно, только мы одни знаем об этом.

— Да.

— Значит, он — неупокоенный дух! — Касанэ вздрогнула — наполовину от страха, наполовину от холода и боли.

— Мы сожжем благовония и помолимся в первом храме, который увидим по дороге.

Из многих обликов смерти, с которыми приходилось сталкиваться Кошечке, этот был, пожалуй, самым печальным. Человек лежал переломанный и всеми забытый, как выброшенный зонт на куче мусора.

— Какие печальные стихи, госпожа, — сказала Касанэ. — Вы сами их написали?

— Нет, их сложил много лет назад какой-то человек, который нашел мертвое тело на таком же берегу, как этот. А конец стихотворения еще печальнее:

Касанэ знала, что отверженный плюнул в небеса и должен понести заслуженное наказание. Но у нее было доброе сердце. Она тихо всхлипнула и вытерла глаза рукавом, но это не очень помогло, так как рукав промок от брызг и волн.

Опираясь на поддерживавшую ее Кошечку, Касанэ медленно потащилась к дальнему концу скалы, то и дело оглядываясь назад, ей казалось, что неупокоенный дух гонится за ней, плывя в воздухе над самым берегом, будто ужасный обломок какого-то кораблекрушения, происшедшего в потустороннем мире.

— Мы, дети, однажды тоже нашли утопленника, — заявила вдруг она.

— Это был кто-то, кого вы знали?

— Невозможно было понять: крабы объели его лицо.

Душу Касанэ объяли печаль и страх, которые она часто испытывала в детстве. Она вспомнила, как вглядывалась по ночам в морскую даль, пытаясь разглядеть среди множества дрожащих над черной водой рыбацких фонарей тот, который висел на корме лодки ее отца. Она очень боялась, что однажды утром шаткая и дырявая посудина ее родителей не вернется с моря, а потом отца и мать найдут на берегу мертвых, облепленных шевелящимися крабами, а сломанные доски их лодки подберет кто-нибудь из соседей и использует для ремонта своей хижины.

Касанэ дрожала под шелковой одеждой, прилипшей к телу, как вторая кожа. Она зажмурилась, спасая глаза от очередного фонтана колючих брызг, и попыталась забыть о боли в лодыжке и справиться с тоской по родителям, родной деревне и гулкому вечернему звону колокола.