Дорога Токайдо

ГЛАВА 63 Страстная любовь

Они лежали, сплетясь в объятиях, на его дорожном плаще, укрываясь ее плащом. Над их телами нависал деревянный свод моста — сплошное переплетение изящно вогнутых балок и распорок. Рядом тихо журчала река. На отмели жалобно кричали ржанки. Кошечка теснее прижалась к Хансиро. Ее дыхание было глубоким и медленным. Так вот оно какое — то самое счастье, о котором тоскуют даже самые изысканные куртизанки.

А Хансиро был оглушен радостью. Груз прожитых лет словно слетел с него в один миг. Грозный воин из Тосы стал весел и беззаботен, как мальчик на храмовой ярмарке.

— Я так жестоко обращалась с тобой, — прошептала Кошечка и потерлась щекой о жесткие завитки волос на груди мужчины. — Я заставляла тебя мокнуть под дождем…

— Служить господину, который добр к тебе, еще не значит стать слугой. — Хансиро поцеловал голое плечо Кошечки и прикрыл его плащом. — Повиноваться хозяину бесчувственному и бессердечному — вот истинная служба.

— Ты думал, что я бесчувственная и бессердечная?

— Я думал, что в тебе нет ни крови, ни слез. — Воин отбросил со лба княжны пряди растрепавшихся волос.

— Почему ты так упрямо шел за мной?

— Я знал, ты уступишь: ты вернула мне пропускное письмо князя Хино, а не разорвала его. — Хансиро улыбнулся и этим движением разбередил рану на щеке, но почти не ощутил боли. — Вернув мне эту бумагу, ты отдала в мои руки свою судьбу.

— Я тоже думала, что ты бесчувственный и жестокий. — Кошечка нежно провела кончиками пальцев по кромке пылающего шрама. — Я тебя боялась.

— Я тебя боялся еще сильнее, милая госпожа.

— Ты опять смеешься надо мной.

— Нет, не смеюсь. — Хансиро отбросил плащ и взял в руку лежавший на животе Кошечки конец ее красной шелковой набедренной повязки.

— Страшнее тигра полоса красного шелка, — прошептал он. Большая часть повязки исчезла под Кошечкой. Хансиро осторожно пощекотал кромкой ткани ее бедро и накинул шелк на черный треугольник курчавых волос, укрывавший от нескромных взоров тот пятачок женского тела, где его вожделение сливается с мужским. Потом он сильнее натянул ткань, чтобы она вошла в пышные складки под жесткой порослью и медленно потянул шелк вверх, пока на ткани не засверкала атласным блеском густая жидкость. Кошечка застонала, когда шелк надавил на «скрытое ядро» и приподнял его кончик, возбуждая любовное влечение. Вторая половина ткани, плотно прижимаясь к телу Кошечки, скользнула в ложбинку между ее ягодицами.

От долгой ласки Кошечка словно взлетела в небеса по спирали, витки которой смыкались все туже, подводя женщину к взрыву наслаждения. Высвободив ткань, Хансиро слегка провел шелком по животу и груди Кошечки, потом обвил повязкой шею и запястья княжны, стягивая получившийся жгут узлами, изобретенными в незапамятные времена пылкими любовниками. Он расположил этот жгут так, чтобы, вытягивая руки, Кошечка могла туже затягивать петлю на своей шее и этим усиливать сладкую муку. Кошечка извивалась в нежных узлах, а Хансиро уже не целовал, а жадно вбирал в себя ее груди, горло, подбородок, рот. Жар его языка и прохлада ночного воздуха, овевавшего влажное тело, довели Кошечку до состояния, близкого к безумию. Раскинувшись в бесстыдной позе под безразличными звездами, Кошечка выла, как дикий зверь и чувствовала себя совершенно свободной, хотя и была связана.

Она натянула свои шелковые путы так, что ее голова запрокинулась, а в глазах вспыхнули жгучие медно-красные искры и продолжала затягивать петлю, пока не начала задыхаться Хансиро оберегал Кошечку на этом пути: верно рассчитал, когда она достигнет вершины, и уже ожидал ее там. Он точно угадал момент между взлетом и падением, когда раздвинул рукой мягкие складки и всего один раз легко надавил пальцем на потаенное ядро. Кошечка вскрикнула и забилась в судорогах. Ржанка ответила ей своим криком.

Хансиро развязал женщину и укачал в своих объятиях. Вдали прокричал какой-то бессонный петух.

— Даже если бы я мог превратить эту ночь в тысячу ночей, много ласковых слов остались бы несказанными, когда петух возвестил бы нам о наступлении утра, — прошептал Хансиро, погрузив лицо в растрепанные ароматные волосы Кошечки.

Касанэ проснулась до петухов. Фитиль фонаря, скрученный из травы-ситника, давно сгорел, и в комнате, расположенной в глубине дома, было темно. Девушка спокойно надела свою ливрею и, крадучись, прошла мимо стопы тюфяков и одеял — постели Хансиро и госпожи. Эта постель казалась такой же несмятой, как вечером, когда горничная приготовила ее. Но ложе мнимых любовников было высоким, и в темноте Касанэ не смогла разглядеть, лежит кто-нибудь под одеялами или нет.

В прихожей гостиницы старый слуга сидел совершенно голый под тусклой лампой с привернутым фитилем и штопал свою рваную набедренную повязку.

— Ну вот, опять, — проворчал он, когда Касанэ сунула ему деревянный номерок. — Всю ночь ходят — то туда, то сюда. Не дают ни минуты покоя моим старым костям.

Касанэ не стала напоминать ворчливому привратнику, что он не спал, когда она подошла. Что-то бормоча, кряхтя и скрипя суставами, старик отыскал ее сандалии в куче другой обуви и подал девушке паломнический посох.

Касанэ шагнула с помоста прихожей на большой плоский камень крыльца и быстро обулась. Потом зажгла маленький путевой фонарь, на котором светилось название гостиницы, и прикрепила его к шесту. После этого девушка плотнее закуталась в плащ и, толкнув низкую боковую дверь, нырнула в темноту спящего города.

Карнизы домов почти смыкались над узкой улочкой. Холодный ветер, дувший с залива, несся под ними, как по трубе. Отзвук шагов Касанэ бился в тяжелые деревянные ставни запертых на ночь строений.

Касанэ миновала пустынную площадь с большими торговыми рядами, раскинутыми под открытым небом, из-за которых, собственно, город и получил свое название Ёкаити — «Рынок четвертого дня». Маленькие ларьки рынка были завешены плетеными бамбуковыми ширмами или соломенными циновками. В двухколесных телегах, стоявших возле лавок, спали, свернувшись клубком, крестьяне под грудами рваного тряпья. Тощий пес хмуро гавкнул на Касанэ. Сонные цыплята зашевелились на своих насестах.

Касанэ подошла к зданию дорожной управы, где посреди истоптанного двора горел костер, окруженный белой гирляндой голых ягодиц. Там грелись у огня погонщики лошадей, гонцы, носильщики грузов и каго. Касанэ слышала их брань и смех, когда остановилась у доски объявлений, чтобы прочесть сообщения властей. Она не нашла на этой доске ничего, относящегося к ее госпоже.

Касанэ свернула на дорогу, ведущую к местному храму, и зашагала вдоль сонных ларьков, где в дневное время торговали разными мелочами. Сытые голуби ворковали на деревянной крыше храмовых ворот, лениво перепархивая с места на место. Обычно воркующие голуби сулят удачу влюбленным, но девушку ожидало разочарование: она не нашла письма на имя Плывущей Водоросли среди приколотых к воротам храма записок, поминальных табличек, бумажек с сутрами и молитвами о здоровье или возвращении неверных любимых. Она вновь принялась просматривать таблички и свитки.

— Простите за грубость…

Голос, который произнес эти слова, звучал робко, но все же сильно напугал Касанэ. Рыбачка крепко сжала в руках посох и резко повернулась лицом к незнакомцу. Судя по выговору, он был уроженцем ее родной провинции Кадзуса.

Окликнул девушку влюбленный в нее Путник. Он стоял в тени под карнизом ларька, где днем продавалась лапша, на другой стороне дороги. Его лицо прикрывал квадратный соломенный колпак, надетый на голову, и повязка, надвинутая на глаза и завязанная под нижней губой. Молодой крестьянин надел на себя рваную куртку, накинул сверху сборчатый фартук и выглядел теперь как городской оборванец, живущий случайными заработками.

Путник не понимал, что происходит с застенчивой молоденькой девушкой, похитившей его сердце, но успел убедиться, что она участвует в каком-то опасном деле. Поэтому решил тоже скрываться под чужой одеждой до тех пор, пока не разберется, в чем дело.

— Мне велели передать это тому человеку, который служит ронину из Тосы и его ученику, — путник с низким поклоном подал Касанэ бумагу, зажатую в расщепленном конце тонкой бамбуковой палки. Палка была вырезана из стебля самого лучшего бледно-желтого сугиварского бамбука, а письмо скромно украшала зеленая ветка сосны.

— Где сейчас находится тот человек, который просил вас передать это?

— Недалеко отсюда. — Путник прижался к стене ларька, он был уверен, что Плывущая Водоросль слышит удары его сердца, которое стучало громко и гулко, как ручной барабан. «Правду говорят, лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать», — подумал он.

— Пославший ничего не просил передать на словах вместе с письмом? — Касанэ так переволновалась, ожидая встречи со своим поклонником, что теперь не знала, огорчаться ей, радоваться или сердиться на него за новую отсрочку свидания. «Копается, как сороконожка, которая завязывает сандалии», — подумала девушка.

— Написавший это письмо сказал, что я узнаю интересующего его человека по красивой фигуре и нежному выражению лица.

Щеки Касанэ вспыхнули от смущения.

— Должны ли вы отнести ему мой ответ?

— Я могу прийти сюда, когда зазвонит пятый колокол, и взять у вас ответ, если вы пожелаете.

— У моих хозяев могут появиться неотложные дела. Лучше вы сами зайдите ко мне в гостиницу «Соловей». Спросите Хатибэя из Кадзусы, — с поклоном ответила Касанэ.

— Как пожелаете.

Путник находился в полном смятении. Разрываясь между отчаянием и совершенно необычным для него состоянием тихого бешенства, молодой крестьянин наблюдал, как Плывущая Водоросль, укладывает его письмо в складку своей ливреи и исчезает в ночной мгле.

Деревенского парня несколько смущало то обстоятельство, что его любимая за время пути изменила пол. Путник теперь не мог бы сказать точно, то ли он влюбился в юношу, переодетого девушкой, то ли девушка, которую он любил, теперь одета по-мужски. Независимо от того, какое предположение окажется верным, Путник приходил в отчаяние от мысли, что рядом с предметом его страсти находится тот молчаливый ронин из Тосы, бок о бок с которым он прошел часть пути по Токайдо. Короче говоря, молодой влюбленный невыносимо мучился от ревности.

Путник совершал обычную для влюбленных ошибку: он полагал, что все окружающие считают Плывущую Водоросль такой же неотразимо прекрасной, какой она представляется ему. Муки юноши усугублялись еще и тем, что он считал, будто сам, нахваливая любимую, привлек к ней внимание ронина из Тосы.

Но даже если бы Касанэ так и оставалась застенчивой крестьянской девушкой, идущей в Исэ вместе с братом, Путник все равно вел бы себя крайне осторожно. Любой мужчина на его месте мог бы, беспечно забыв обо всем на свете, броситься в любовное приключение, но Путник хотел большего, чем короткий дорожный роман. Кем бы ни являлось в действительности это очаровательное загадочное существо, юноша решил, что уже не сможет жить без него, и, значит, должен познакомиться со своей возлюбленной, соблюдая все правила приличия.

Это решение было настолько же смелым, насколько безответственным: родители Путника уже нашли для него подходящую невесту, которую он и в глаза не видел. Теперь молодой крестьянин собирался отказаться выполнить сыновний долг и обмануть доверие родителей, за что его могли с позором изгнать из родовой деревни. Короче, ради своей любви он собирался стать отверженным — человеком, не сознающим своих обязанностей перед другими людьми.

Держась на почтительном расстоянии от Касанэ, Путник последовал за ней на рынок, где в пепельном свете раннего утра уже затевалась привычная суета. Торговки зеленью сбрызгивали пыльную землю водой из тыквенных бутылей или раскладывали на прилавках своих лотков овощи. Торговцы маслом выкатывали из помещений бочки и бочонки с ароматным товаром. Дети подметали улицу возле ларьков своих родителей или бежали сломя голову по каким-то делам. Тощие цыплята разгребали лапами уличный мусор, отыскивая рассыпанные зерна, и неохотно уступали дорогу девушке.

Касанэ сделала несколько покупок, с каждой из которых ее узел становился все тяжелее. Потом Путник увидел, как Плывущая Водоросль исчезает в дверях скромной гостиницы, и присел на корточки за штабелем пустых бочек возле винокурни. Молодой крестьянин пребывал теперь в полном замешательстве и совершенно не мог придумать, что ему делать дальше.

С тех пор как Хансиро возложил на Касанэ обязанности слуги, девушка стала держаться уверенно и деловито. Она взвалила на себя заботу обо всех деталях устройства дорожного быта путников и, торгуясь с носильщиками и владельцами гостиниц, уже кланялась не так низко, как раньше.

Скинув сандалии, Касанэ сразу прошла в маленькую конторку хозяина «Соловья», передала ему купленные на рынке продукты и сделала необходимые распоряжения насчет завтрака. Покончив с этим, она приняла внушительный вид и твердым шагом пошла по коридорам гостиницы, почти грубо отвечая на почтительные поклоны прислуги.

В скудном свете, просачивавшемся через бумажные стены, Касанэ увидела, что постель, сложенная из нескольких матрасов, уже не пустует. Ее госпожа безмятежно спала, уткнув голову в грудь грозного воина, а тот прижался щекой к волосам молодой женщины и обнял ее рукой, словно защищая от нападения неведомого врага.

Касанэ улыбнулась: какой благопристойный вид. А под одеялом «мост к небесам» господина Хансиро, наверно, так и покоится в «царских вратах» ее светлости, и его сердце в мощной груди, прижатой к маленьким грудкам госпожи, мерно и весело бьется. «Страстная любовь как кашель, — то и другое не скроешь», — подумала Касанэ.

Опускаясь на колени в ногах постели, девушка заметила, что рука Хансиро потянулась к дорожному посоху, но служанка ничуть не испугалась. Она знала, что господин Хансиро не ударит ее: грозный воин обладал удивительной способностью распознавать людей по походке.

Касанэ нащупала под одеялом локоть своей госпожи и осторожно шевельнула его:

— Молодой хозяин, пора вставать. Нас зовет дорога.