Дорога Токайдо

ГЛАВА 32 Ком сомнения

Северо-восточнее Одавары дорога Токайдо, петляя, поднималась по крутым склонам гор. Кошечка сидела, скрестив ноги, на покрытом мхом камне. Она остановилась, чтобы отдохнуть и дождаться рассвета. Касанэ уснула, свернувшись в корнях дуба. Они покинули гостиницу «Не ведай зла» в Ойсо ранним утром, когда все там еще спали, и пустились в путь при свете убывающей луны на усыпанном звездами небе.

Кошечка смотрела поверх темной долины в сторону находившихся за ней гор Хаконэ. В темноте горы разглядеть не удавалось, но беглянка ощущала их присутствие.

Кошечке было страшно. У нее начинало сосать в желудке при мысли о том, что она должна пройти заставу Хаконэ. Какой глупой она была, решив, что сможет обмануть тамошних чиновников, замаскировавшись под крестьянского мальчика. Беглянка уже чувствовала, как они хватают ее грубыми руками и отводят в сторону.

Встревоженная собственным страхом, дочь князя Асано подумала о том, что, возможно, поставила себе задачу выше своих сил. Уверенность на миг оставила Кошечку, и она вспомнила старинное китайское стихотворение:

Чтобы успокоиться, Кошечка стала опять вглядываться в темноту, словно могла увидеть отсюда западные земли своего отца, до которых было больше ста ри. Землями Ако почти шестьдесят лет управляла семья Асано, и до тринадцатилетнего возраста Кошечка каждый год проводила там лето. Но семь лет назад власти не выдали князю Асано дорожные документы, которые он испрашивал якобы для дочери своего слуги. С тех пор Кошечка ни разу не выезжала из столицы.

Никто не давал объяснений по этому поводу, но Кошечка и ее мать догадывались, в чем была причина отказа. Дочь князя Асано стала поразительно похожа на отца и мать одновременно, и правительственные чиновники догадались о ее родстве с князем. Так правительство сёгуна молчаливо признало Кошечку его дочерью и наследницей.

Поэтому за долгие годы разлуки с Ако владения отца стали казаться Кошечке вечнозеленым раем, где всегда тепло и нет никаких опасностей. В этом раю пахло солью от ветерка, дувшего с моря, и цветами из апельсиновых рощ. Кошечке так хотелось снова побродить по лесистым холмам и сверкающим от морских бликов скалам!..

Она наслаждалась сельской свободой. С сыном Оёси, Гикарой, который был на три года моложе ее, Кошечка облазила все высокие башенки и балконы изящного, покрытого каскадами черепичных крыш отцовского замка и привыкла без страха смотреть с высоты на землю. Бегая по полям, Кошечка с наслаждением ощущала, как трава покалывает ее босые ступни. Она упражнялась в фехтовании с сыновьями отцовских провинциальных слуг, которые не знали церемонных оборотов речи. А прекрасней всего проходили ее занятия воинскими искусствами с Оёси. Эти занятия Кошечка очень любила и всегда с нетерпением ожидала их.

В жаркие летние вечера Кошечка, ее мать и няня катались в лодке по Внутреннему морю. Они огибали маленькие островки — обрывистые скалы, увенчанные искривленными стихией соснами. Они смеялись, пели и сочиняли стихи о красоте лунного света.

Далекие рыбаки разводили костры в металлических ведрах. Волны ласково покачивали прогулочную лодку, а Кошечка следила за тем, как эти огоньки то опускаются, то снова взлетают и помаргивают в наступающей темноте.

Кошечка и Гикара ловили светляков на речных берегах, сажали их в коробки, которые потом накрывали кисеей и использовали вместо фонарей по дороге домой. Няня Кошечки вываливала светляков на просторный, размером с комнату полог из струящейся кисеи, служивший защитой от комаров. Мерцание светящихся насекомых забавляло девочку, пока она не засыпала.

Мать сказала Кошечке, что светлячки — это души умерших, которые прилетают осветить дорогу близким, оставшимся на этом свете. «Дух может пролететь тысячу ри в день», — говорила мать.

Кошечка вынула из складки куртки завернутый в полотенце нож Касанэ, развернула его и сильно нажала большим пальцем на лезвие. Оно было острым.

Сидя с ножом на коленях, Кошечка вспомнила старинное предание, которое услышала от Оёси в те давние времена. Это было во время игры в «Сто историй о потустороннем мире». Каждый из собравшихся рассказывал что-нибудь о духах и, закончив рассказ, гасил одну свечу. Вечер начался при жутковатом свете ста свечей, накрытых синими колпачками. К рассвету осталась гореть только одна свеча. Оёси задул этот последний огонек и поведал сидящим в темноте слушателям притчу о воине, который прошел сто ри за один день.

Этот воин покинул свой дом возле Ако и отправился через всю страну в Идзумо. Он пообещал своему брату, что вернется через три месяца. И вернулся в самом конце назначенного дня. В это время в доме все уже легли спать, кроме брата, который ждал его у парадных ворот. После радостной встречи вернувшийся воин сказал, что его заточил в темницу жестокий владелец замка Тонда.

Оёси рассказывал притчи на разные голоса, изображая в лицах обоих братьев.

— До сегодняшнего дня, — сказал воин, — я не мог найти никакого способа бежать оттуда.

— До сегодняшнего дня? — удивленно воскликнул его брат. — Да ведь от Идзумо до нас сто ри!

— Да, — воин печально взглянул на него, — к счастью, мне оставили мой меч, и поэтому я смог добраться до вас. Попрощайся за меня с нашей матерью, — и с этими словами воин исчез.

Кошечка вспомнила жару той летней ночи и холодок слез, щекотавших ей щеки, когда она слушала в темноте низкий звучный голос Оёси:

— Он убил себя ради того, чтобы сдержать обещание: его душа пролетела в один день сто ри.

Кошечка открыла ворот своей куртки, прижала к груди плашмя холодное лезвие, закрыла глаза и сосредоточилась на том, как твердая гладкая сталь постепенно впитывает в себя теплоту ее тела. Этот нож тоже мог бы освободить душу от бренной оболочки, и тогда она тоже долетела бы до Оёси в один день и добилась бы от него помощи.

Кошечка вздохнула: рассказ о двух верных братьях — сказка для детей, а в духов верят только слуги, крестьяне и малолетки.

Она должна остаться в живых. Она должна и дальше идти по этой дороге, которой, кажется, нет конца. Она должна встать лицом к лицу с чиновниками заставы Хаконэ.

Кошечка еще ниже опустила ворот куртки и нащупала под ребрами то место, куда должно войти лезвие ножа, если ей придется убить себя собственной рукой, как и ее отцу. По-прежнему не открывая глаза, Кошечка обхватила рукоять ножа обеими руками, направила его острие на эту точку и долго сидела так, глубоко дыша и пытаясь представить себе последние минуты отца, его последние мысли.

Наконец порыв холодного ветра, налетевшего с моря, заставил ее вздрогнуть. Кошечка открыла глаза и увидела, что утренний свет стал растекаться по небу от той линии, где оно сливалось с поверхностью залива. Пока она приходила в себя, на бледно-голубой воде появились переливчатые бирюзовые и бледно-лиловые полосы и засверкали огненные блестки — лучи восходящего зимнего солнца.

Река Сакава, петляя и извиваясь, вспыхнула в полумраке, как брошенная кем-то длинная металлическая нить. На другом ее берегу, за голыми полями и городком начинались горы. От их подножия взлетали к небу многоярусные островерхие крыши замка Одавары и словно парили в воздухе над темно-зеленым ковром из плотно сомкнутых макушек елей и сосен. Тени, лежавшие во впадинах этого ковра, казались застрявшими в кронах деревьев клочьями ночи. Из одного такого клочка вылетела стая ворон и с карканьем поднялась в небо.

Кошечка отложила нож в сторону. Медленно, глубоко вдыхая холодный воздух, она стала смотреть на священную гору Фудзи, которая конусом бесцветного тумана поднималась за темными горами. Вид священной горы успокоил ее дух. Кошечка поняла, что подробности пути отвлекают ее от главного. И тут расстояния в ри и сроки в днях и часах, названия городов и деревень Токайдо лихорадочно завертелись в ее мозгу, словно там кто-то защелкал костяшками счетов, как торговец.

Кошечка брала уроки учения дзэн у духовного наставника своей матери, настоятеля храма Сэнгакудзи, и долгими часами занималась медитацией. Ей удалось остановить колесо, но теперь, как она ни старалась отогнать посторонние мысли, в ее сознание стала вторгаться озорная усмешка Мусуи, приподнимавшая угол его рта. Появлению поэта в ее внутреннем мире было так же невозможно помешать, как появлению на небе солнца, которое вот-вот должно было осветить новый день.

— Сэнсэй, у вашего слуги, которого вы назвали Синобу, есть одно лишь желание — отрубить голову гнусному подлецу.

«Ты должна увидеть плоды своих дел, — услышала Кошечка голос Мусуи так ясно, словно он стоял рядом с ней, перебирая четки и любуясь прекрасным видом. — Не тревожься о жизни: мир — лишь гостиница для путников. Путь — не средство дойти до конца. Путь — сам по себе цель».

Кошечка выдохнула столько воздуха, что ощутила себя пустой и легкой, и задержала дыхание перед тем, как сделать вдох. В этот миг она чувствовала себя так, словно могла не дышать совсем. Она была теперь совершенно спокойна и не чувствовала страха.

— Спасибо, сэнсэй, — прошептала беглянка.

Она сползла со своего каменного сиденья и присела около Касанэ. Крестьянка выглядела такой юной и невинной, что Кошечка вспомнила строки Басё. В своих странствиях он встретил розовощекую деревенскую девушку, «чудесную девушку по имени Касанэ». «Касанэ — левкой, необычное, милое имя», — писал он.

Глядя на свою спутницу. Кошечка осознала, что Касанэ тоже потеряла дом и дорогого ей человека и ее тоже преследуют враги. Беглянка поклялась себе, что немедленно исправится и возвысится душой.

— Сестренка! — ласково позвала она.

Касанэ мгновенно проснулась, вскочила на ноги, схватила свой сундучок и стала просовывать руки в его ремни.

— Извините, госпожа, я задержала вас! Простите, пожалуйста, хоть я и не заслуживаю прощения!

Касанэ вскинула на плечи скатку из циновок, Кошечка терпеливо помогла ей уложить их поудобнее.

— Пока я, недостойная, тратила время на сон, тот господин, которого вы любите, все глаза проглядел на дорогу.

— Не беспокойся, у нас есть время.

Кошечка вскинула на спину фуросики и взяла посох, который был прислонен к камню.

— Дэва майро? (Идем?)

Они не успели пройти по пустынной дороге и нескольких тё, как Кошечка почувствовала, что Касанэ робко тянет ее за рукав.

— Простите меня за грубость… — Деревенская девушка протянула ей круглый белый бумажный веер.

Кто-то написал на нем несколько строк хираганой[24] — слоговым письмом, которое употребляли женщины и малообразованные люди. Почерк был грубый, мужской. Кошечка с облегчением увидела, что в надписи нет ни угрозы, ни предупреждения.

— Откуда он у тебя?

— Я нашла его в своем сундучке. — Касанэ придвинулась ближе и заглянула Кошечке через плечо. — Что там написано?

— Это стихотворение. — «Стиль хромает, и написано с большой самонадеянностью», — мысленно добавила дочь князя, но придержала язык.

Кошечку, в общем, позабавила не совсем умелая, но искренняя попытка молодого человека, влюбившегося в пути, объясниться высоким слогом. Она прочла стихотворение вслух:

— Что это значит?

— У тебя, должно быть, завелся поклонник, и он, наверное, заплатил кому-нибудь из гостиничных слуг, чтобы тот засунул этот веер в твои вещи.

— Даме! (Невозможно!) — вырвалось у Касанэ. Она тут же прикрыла рот рукавом в ужасе от своей грубости.

— Возможно, это написал тот красивый молодой человек, который не сводил с тебя глаз вчера вечером в «Не ведай зла». Я думаю, смысл стихотворения в том, что твои холодные взгляды причинили ему боль.

— В самом деле? — Касанэ в смущении отвернулась и взмахнула рукой, словно отгоняя такую нелепую мысль. Но когда Кошечка вернула ей веер, дочь рыбака взяла его бережно и долго смотрела на него перед тем, как завернуть неожиданную находку в складку одежды и засунуть за пояс. — Вашей недостойной служанке еще никто никогда не присылал стихов, — застенчиво призналась она.

Непокорные жесткие пряди уже выбивались из прически симада, которую Ястребиха сделала ей накануне. Касанэ покрыла голову белым с синими пятнами платком, завязав его у основания круглого пучка волос. Платок снова придал ей вид грязеедки, какой она и была. Поверх него Касанэ надела большую соломенную шляпу паломницы. На ногах у нее были забрызганные грязью гетры из ткани и соломенные сандалии на голых ступнях. Она высоко подобрала сзади подол своей паломнической одежды и засунула его за пояс.

Паломническая одежда брата Касанэ ушла вместе с ним на дно морское, поэтому его подбитую ватой куртку Кошечка обменяла у Волны на два поношенных белых платья. Хозяйка гостиницы «Не ведай зла», похоже, хранила все, что попадалось ей в жизни под руку. Она завела Кошечку в маленькую кладовую и долго рылась в сундуках, разбрасывая одежду, пока не нашла эти белые наряды. Они остались после двух несчастных паломников, которые умерли в ее заведении, и Волна была рада избавиться от этой одежды и от злой силы, которая окружала ее.

Кошечка испытывала благодарность к судьбе и к Волне за то, что они подарили ей эти наряды: брат и сестра в неодинаковых одеждах вызывали бы подозрение. Все же она внимательно осмотрела ткань. По способу плетения нитей она поняла, что полотно соткано в Эдо. Два паломника из Кадзусы могли носить одежду из такой ткани.

Чтобы было легче идти, Кошечка тоже подоткнула подол, так что из-под него выглянули ее ноги в облегающих штанах брата Касанэ, а также старые таби. Обе спутницы привязали свои запасные сандалии к поясам. Обе опирались на посохи и накинули дорожные плащи, защищаясь от зимнего холода. Прохожему они действительно показались бы братом и сестрой.

Но Кошечка по-прежнему раздумывала о том, как убедить Касанэ расстаться с ней. Если крестьянку поймают вместе с Кошечкой на заставе, наказание будет ужасным. Кошечка решила втянуть крестьянку в разговор о ее семье и рыбацкой деревне, где она родилась. Может, Касанэ затоскует по дому настолько, что согласится вернуться туда? В любом случае Кошечка еще раз услышит ее произношение.

— Старшая сестра, расскажи мне о Сосновой деревне.

— Простите меня за грубость, но о ней нечего рассказать. Это бедное и скучное место.

Кошечка знала, что Касанэ права, и тщетно пыталась найти новую тему для разговора.

— У меня есть одна книга, — Касанэ заговорила сама, но так тихо, что Кошечка обернулась посмотреть, не отстала ли от нее спутница. Та прислонила свой сундучок к отвесной скале, отыскала в нем сплющенный томик и, очаровательно покраснев, подала ее своей госпоже.

Это оказалось дешевое издание «Весенних картинок» в переплете из толстого картона — из тех, что бродячие торговцы продавали по деревням. Деревянные доски, с которых делались оттиски страниц, были так изношены, что, хотя книга была новой, текст читался с большим трудом. Однако иллюстрации выглядели неплохо, правда, прически персонажей много месяцев как вышли из моды. На двенадцати сложенных гармошкой листах изображались во всех подробностях мужчины с детородными членами величиной со скумбрию, совокуплявшиеся с женщинами в акробатических позах. «Весенние картинки» были обычным подарком невестам при помолвке.

Кошечка перелистала книгу с веселым любопытством:

— Это что, подарок к помолвке?

— Мне подарила ее одна почтенная сваха. — В обычных условиях Касанэ никогда не заговорила бы о подобных вещах с человеком такого ранга, как Кошечка, но госпожа настойчиво задавала ей вопросы личного характера и этим временно отменила правила надлежащего поведения. — Мои родители наняли ее, чтобы просватать за какого-нибудь уважаемого человека из соседней деревни, — продолжала Касанэ. — Сваха сказала, что я, хотя и необразованная, но сильная и здоровая и в нашей семье не бывало сумасшедших, поэтому она нашла мне хорошего жениха. Нас собирались поженить после паломничества в Исэ. Его мать хотела, чтобы, когда весной станут сажать рис, я уже перешла к ним. — Касанэ покраснела еще гуще. — Я никогда не видела его, а теперь не увижу и вовсе.