Философские арабески

Глава ⅩⅢ. О гилозоизме и панпсихизме

Пожалуй, в данной связи надо, однако, более подробно остановиться на гилозоизме и панпсихизме. И та, и другая система взглядов исходит из наличия психического у всякой материи. Но у гилозоистов обычно субстанцией является материя, которая в разных своих видах имеет свойства ощущать, тогда как панпсихизм идеалистичен: здесь скорее «идеальное» является субстанцией, проявляющейся материально, т. е. идеальное имеет своим свойством выступать, как материальное. Наконец, может быть и третья точка зрения, к которой тяготел Спиноза, а именно, что и «материальное», и «психическое», «идеальное», это — две стороны одной и той же субстанции. Здесь мы опять видим, как легко противоположно они переходят одна в другую: как, например, легко греческих ионийцев[200] — гилозоистов, одушевлявших всю материю, превратить в современных панпсихистов, и наоборот. Чтобы найти и на этот вопрос правильный ответ, необходимо подойти и к этой проблеме историко-диалектически.

Пойдём исторически назад, рассматривая различные виды и типы природы, начиная от человека и переходя ко всё менее сложным животным, в порядке ламарковской «деградации». Мы имеем человека, с развитым головным мозгом, спинным мозгом, развитой нервной системой, с мышлением, с «разумом», затем мы имеем целый ряд ступеней, где исчезают определённые органы чувств (глаза, уши и т. д.); потом исчезает головной мозг; затем исчезает вся нервная система; у лучистых нет головы, нет глаз; у полипов нет ни головного, ни продольно-узловатого мозга, нет нервов, нет органов дыхания, сосудистой системы, органов размножения; инфузории не имеют ни одного специального органа.

Поэтому даже Ламарк (на которого опираются «психоламаркисты» с их нескрываемым витализмом[201]) писал, говоря о полипах и т. д. (см. «Философию Зоологии»)[202]:

Под «раздражимостью» Ламарк, следуя Галлеру понимал свойство животных тел сокращаться от действия внешних раздражителей. Вполне возможно, что этому свойству соответствует, как его «инобытие», какой-то вид, тип, род психического.

Но что здесь не может быть, например, мышления и «силлогизмов», это — кажется ясным, вопреки, например, Франсэ, который даже у растений обнаруживает «силу суждения». Одно время было в моде издеваться над положением, что мозг мыслит. И у Авенариуса в «Критике чистого опыта»[204] есть различные соображения на тему, что мозг не есть какое-либо «седалище» мысли. Рациональное зерно здесь в том, что мозг не существует «в себе», т. е. как нечто изолированное; он может функционировать только в связи со всем организмом, и в этом смысле мыслит не мозг, а весь человек. Но диалектическое понимание части и целого, их единства, отнюдь не исключает специфичности органа и специфичности его действия: человек мыслит, а не мозг в себе; но человек мыслит мозгом, а не лёгкими, хотя для функционирования мозга необходимо и функционирование лёгких.

Ленин записывает в «Философских тетрадках»:

А сбоку:

Это значит, что нельзя себе представлять дело таким образом: у человека — много сознания, у собаки — меньше, у полипа — ещё меньше, у растения — ещё меньше, у базальтовой скалы — ещё меньше. Это и было бы чисто количественным, механическим, антидиалектическим взглядом. Действительное развитие и непрерывно и прерывно, и постепенно, и скачкообразно, и количественно, и качественно. Поэтому имеются качественные ступени «психического», являющиеся инобытием качественно-различной структуры в пределах самого органического мира. Инстинктивное влечение не есть разумное целеполагание: разумное целеполагание есть качественно-специфическая способность. Ощущение ещё не есть мышление: мышление есть качественно-специфическая способность. И, с другой стороны, растение не есть животное, хотя и то, и другое — живое; человек не есть полип, хотя и то, и другое — животное. Переход от ощущения к мышлению диалектичен, т. е. мышление есть новое качество сознания, и нельзя всего топить во всем без всякого разбора. Считать историческую эволюцию одним количественным изменением, непрерывным увеличением того же, значит не только изменять диалектике, но, изменяя диалектике, поворачиваться спиной к действительности: ведь для материалистов дело не в том, чтобы что-либо соответствовало «понятию», а чтобы понятия соответствовали действительности.

Мы из опыта знаем, что мышление есть свойство организма особого типа, с головным мозгом, его полушариями, нервной системой. Абсурдно предполагать диалектическое мышление у солитера или полипа. Научно мы видим исторические фазисы развития живого, исторически сложившиеся различные структуры этого живого и качественные их особенности. Но в природе мы видим и скачок от неорганического мира к органическому. Что здесь есть скачок, видно уж хотя бы из того, что до сих пор нам не удаётся искусственно воспроизвести живое вещество. Живое представляет целый ряд качественных особенностей, и в числе этих особенностей, как инобытие особенных (органических, материально-живых) свойств есть свойство «психического». Нет ни единого намёка в природной действительности, чтобы дать нам основание вменять психическую жизнь камням, кислороду, раскалённой солнечной массе, застывшей луне, падающему метеориту, бревну или стальной болванке. От неорганической природы к природе органической развитие идёт через диалектический скачок. Это не значит, как думают виталисты (о них у нас будет речь идти позднее, мы возьмёмся и за них!), что тем самым все живое не подлежит основным закономерностям природы. Но это значит, что отсюда начинаются новые свойства и общие закономерности природы проявляются здесь в специфической форме.

Некоторые мудрецы из ультра-позитивистов заключают, что мы вообще не можем говорить даже о сознании другого человека, и что здесь налицо суждение по аналогии, перенесение своего сознания на другого человека, сознания которого мы никак не чувствуем. Но как мы недавно заметили уже, есть аналогия и аналогия. Каждый час в любом акте сотрудничества и борьбы, в теоретической или практической работе, правильность этой «аналогии» подтверждается: мы предвидим действия человека, мы понимаем его «речевые реакции», мы поступаем сообразно этому, мы получаем соответствующий результат. То, что сознание «другого» не есть непосредственно «моё» сознание, нас крайне мало беспокоит: мы его познаем через объективное, вплоть до двигательных реакций, мимики, т. наз. «выражения лица» и проч. Но это говорит лишний раз о нераздельности «духа и тела»: это аргумент не за агностицизм дешёвого пошиба, а аргумент за диалектический материализм.

Возьмем другой исторический процесс, процесс одомашнивания, «приручения», животных: лошади, коровы, овцы, собаки и т. д. Разве вся практика (многотысячелетняя!) этого процесса и процесса использования этих животных не говорит нам об их психической жизни? Ведь, материализм её нисколько не отрицает, как полагают некоторые, а считает, что она есть инобытие «объективно-физиологических» процессов. (Зато сколько людей, мнящих себя материалистами, говорят: «это — нервное», а вот это — «чисто психическое», точно может быть психическое наряду с физиологическим, нервным! Или противопоставляют — ещё чище! физиологическое, или «физическое», «нервному»!).

Но revenons à nos moutons[206], на этот раз в буквальном смысле слова. Так вот, любой охотник знает, какая собака у него умнее, и понимает, что собака понимает его, охотника. Здесь, скажут, тоже аналогия. Совершенно верно. Только не такая аналогия (глупая!), которая приписывала бы совершенно антропоморфно собаке всю силу суждения человека. Но всё же аналогия. Однако, эта аналогия подтверждается гигантской, бесконечно длительной и бесконечно разнообразной практикой.

Весь исторический опыт человечества говорит за то, что явления сознания (в широком смысле слова, как психического) связаны с органической жизнью. О растениях — мы только строим гипотезу, что здесь может быть что-то инстинктоподобное; что объективно наблюдается, например, в гелио[207] — и геотропизме[208]. Мы имеем основание продолжать, качественно понижая тип психического, то, что мы наблюдаем и в чём твёрдо уверены, когда говорим обо всем животном мире. Но когда мы делаем скачок к неорганической природе и не делаем скачка в вопросе о свойствах её, то это противоречит всему нашему опыту. А положительных данных за сознание в неорганическом мире нет ровно никаких. Следовательно, нет основания даже для гилозоизма, но говоря уж о панпсихистских концепциях, которые некоторых подкупают своей «стройной простотой». Простота здесь, однако, поистине «хуже воровства». Логически налицо тут явное упрощение действительности, а не выражение действительной простоты. Здесь односторонне раздувается, преувеличивается, неправомерно обобщается — неисторически и антидиалектически одно из свойств действительности, универсализируется то, что реально существует лишь при определённых условиях. Вместо многообразия природы, которое развёртывается в её единстве, предлагается её несуществующее единообразие. Вместо скачкообразного развития и появления нового выступает сплошность с отрицанием и нового, и скачка в самом решающем пункте: Вместо исторического возникновения сознания предполагается его постоянство во всем и везде. На самом деле диалектика природы своим важнейшим моментом имеет как раз раздвоение на обладающую психикой органическую природу и на природу неорганическую — в этом и состоит исторический, реальный, объективный процесс раздвоения на противоположности; эти противоположности переходят одна в другую: неорганическое переходит в свою противоположность, в органическое; органическое переходит, распадаясь со смертью, в свою противоположность, в неорганическое; единство обоих моментов — природа в целом, которая мыслит через человека, в человеке, являющемся составной частью природы, и только так. Никто ещё не открыл чуда мышления без мозга. А между прочим, для наиболее восторженных сторонников гилозоизма характерно то, что они ищут, так сказать, высших типов психической жизни, и ищут их в «величественных» крупных «индивидуальностях», типа Солнца, звёзд, Космоса и т. д. Здесь гилозоизм переходит в гилозоистический пантеизм. Когда мы разбирали вопрос о художественно-эстетическом отношении к природе мы видели, что человек сопереживает ритмику природы, «живой природы». Но там же мы выяснили и относительность этой жизни и недопустимость отождествления и перерастания этого чувства вне суждения об универсальной одушевлённости. Между тем, ведь, совершенно правомерен столь чудовищный на первый взгляд вопрос, обращённый по адресу гилозоистов, скажем, солнцепоклонников: скажите же, однако, что функционирует в этом гигантском океане раскалённых жидкостей, газов, паров,— как мозг, нервная система или высшие формы этих органов? Вопрос — нелепый, абсурдный. Но он абсурден потому, что абсурдна вся гилозоистская позиция, хотя в ней много подкупающих черт субстанциальность материи, понимание всеобщности связей, Универсума, понимание целокупности всего и т. д. Это и даёт ей своеобразный тон чего-то интеллектуально-высокого. Однако, строгое мышление не может жить без суровой самокритики, и точка зрения гилозоистов — а тем более панпсихистов — должна быть отвергнута. Особой аргументации против панпсихистов развивать не стоит, ибо всякому понятно, что, если рушится гилозоизм, то тем самым рушится и панпсихизм.

Итак, мы имеем исторический ряд:

1) неорганическая природа;

2) скачок к органическому через generatio aequivoca;

3) простейшие формы органического с зародышевыми формами психического;

4) скачок к более сложным формам с ощущениями;

5) скачок к ещё более сложным формам с представлениями и т. д.;

6) скачок к общественному человеку с его мышлением.

Разумеется, все эти скачки — не исторический галоп: мы здесь хотим лишь ещё раз сделать ударение на диалектическом характере исторического процесса: наивностью является валить в один горшок, как выражаются немцы, и камни, и горы, и планеты, и электроны, и собак, и инфузорий, и людей.

У одного позабытого старого романиста, И. А. Кущевского, в романе «Николай Негорев или благополучный россиянин»[209], есть персонаж, который говорит весьма забавно на эту тему:

И так далее. Это гимназическая фантазия, не без живости изображённая на нескольких страницах романа, очень напоминает гилозоистические теории. Признаться, многие из нас в юности предавались аналогичным размышлениям, ибо все думают о бесконечности миров и мира, как целого. Тут есть проблема, это проблема «мироздания»; и с открытием структуры атома она становится необыкновенно увлекательной! Но зачем же решать её по-гимназистски? Не пора ли понять, что человечество вместе с социализмом поступило теперь уже в университет, и что пора ему в этой Universitas rerum et artium[211] сбросить старые догмы, которые в гимназические времена были ещё туда-сюда, а теперь явным образом устарели, обветшали, отслужили своё время? Не пора ли понять, что смешно возвращаться ко временам ассиро-вавилонской астрологии и к амулетам, к халдейской магии, к божественным звёздным существам Платона, Аристотеля, стоиков и т. д. Не пора ли иллюзорные связи заменить связями действительными?..