Глава ⅩⅩⅠ. О современном естествознании и диалектическом материализме

Кризис физики и, вместе с ней, всего теоретического естествознания, обозначившийся на грани столетия, вызвал к жизни, при подспудных переменах в идеологических ориентациях господствующих классов, в свою очередь, бывших идеологическими рефлексами изменившихся общественно-материальных отношений, особые формы так называемого «физического идеализма»[270]. Это словосочетание нелепо. Но в нелепости этого словосочетания отражается лишь «высота» или «ступень» идеологического извращения, которое, как таковое, являлось и является фактором.

Работа Ленина: «Материализм и эмпириокритицизм»[271] своим центром имела проблему реальности внешнего мира именно потому, что в то время агностицизм и идеализм получили широчайшее распространение, и в недрах теоретического естествознания, начиная с физики, свирепствовали теории, по существу дела уничтожившие основу мира, материю. «Материя исчезла, остались уравнения». Такие представления физики, как атомы, были объявлены лишь «моделями», условными «значками», «символами», «орудиями» координации элементов идеалистически понимаемого опыта, которому реально ничего не соответствует. Признаком хорошего тона было издевательство над материей и реальностью атомов. В философии Файхингера («Die Philosophie des Als-ob», «философия фикции»[272]) все основные понятия теоретической физики, как материя, масса, атом и т. д. объявлялись фикцией, искусственным средством мысли — и только. Солипсическая тенденция пробивала себе пути.

Субъективный идеализм Беркли-Юма возрождался в новых формах, надевая на себя костюм «точной науки». Выдающаяся роль в этом процессе принадлежала Эрнсту Маху, наиболее талантливому и знающему физику, историку науки и экспериментатору. И вот Ленин выступил «против течения», которое захватило значительные слои марксистов, увлечённых «строго-опытной» стороной эмпириокритических построений (об этой «кажимости» по существу мы уже говорили в начале настоящей работы).

Любопытно теперь посмотреть, что же принесло развитие естествознания за период после появления книги Ленина? Что дало движение теоретической физики по вопросам, наиболее спорным в начале столетия? Кто оказался объективно прав в этом споре?

Что бы ни говорили, как бы ни болтали, какие бы оговорочки ни делали, остаётся один основной факт: атомистическая теория получила блистательное подтверждение; реальность атома была доказана, описаны различные атомы, познание проникло в их структуру, экспериментальная наука (Резерфорд) бомбардировкой электронных потоков расщепили атом, улавливаются движения его компонентов, возникает вопрос об использовании внутриатомной энергии и т. д. Атом установлен экспериментально. Но атомы воздействуют практически. Атомы практически-экспериментально изменяют. Индустриальная техника уже использует достижения микрофизики, и различные формы микроанализа служат в общественном масштабе делу материального производства.

Доказательство правильности атомистической теории, как таковой, оказались настолько убедительными, что даже отец «энергетики» В. Оствальд вынужден был отказаться от всей основы своих, по-своему цельных, взглядов и признать правильность положения атомистической физики.

Это означало великую победу материализма, как бы ни старались извратить идеалисты действительное положение вещей. Факт тот, что целые горы аргументов, аргументиков, «теорий» и «систем», которые покоились на трактовке атома, как познавательной фикции, рушились. Поэтому идеалисты должны были отступить на другие позиции: они их обрели, и идеализм теперь выступает в ещё более вредных и уже мистических формах. Но этот факт, коренящийся в общественной психологии глубокого упадка капитализма, в самом теоретическом естествознании уже не может опираться на ту широкую основу, когда спорным был вопрос об атоме.

Развитие физики и химии дало подтверждение не только материализму, ведущему тысячелетние бои с идеализмом: оно дало подтверждение диалектическому материализму, материалистической диалектике.

Оно доказало, прежде всего, качественность атомов. Качество утверждается здесь, как объективное свойство объективных вещей и процессов. Как мы уже об этом говорили ранее, тут налицо коренное отличие от представлений механического материализма и его односторонности. Одновременно получает своё блестящее подтверждение диалектический закон перехода количества в качество, ибо в зависимости от количества определённых электронов меняется качество атома. Категории меры, скачка, получают уже в микрофизике свою твёрдую основу. Доказанная дробимость атомов, атомы, как целые системы миров, кладут конец антидиалектическому воззрению на «последние» «кирпичи мироздания», какой-то абсолют, где ставится предел, его же не прейдеши. где бесконечность превращается в конечность, и мир в «глубину» вдруг оказывается заколоченным. Современная физика покончила с этим взглядом и тем самым опять-таки лила воду на мельницу материалистической диалектики, хотя и не имела о последней часто ровно никакого понятия.

Диалектический закон раздвоения единого[273] нашёл своё выражение в трактовке атома, как системы положительного и отрицательного электричества (протоны-электроны). Дальнейший анализ, всё время осложняющий картину атомной структуры, делающий её всё более многообразной, открывающий всё новые черты, стороны, процессы, связи, не уничтожает этой полярности, в которой раскрывается один из самых глубоких и основных законов диалектики. В связи с этим стоит и внутреннее движение атома.

Диалектический закон противоречия обнаружил себя в широчайшем масштабе на проблеме прерывности (дискретной) — непрерывности. Уже Ф. Энгельс в «Диалектике Природы» писал по этому поводу как раз в связи с проблемами атомистики тогдашнего времени:

«В химии новая эпоха начинается с атомистики (поэтому не Лавуазье, а Дальтон — отец современной химии) и соответственно с этим в физике — с молекулярной теории (представляющей в другой форме, но по существу лишь другую сторону этого процесса — с открытия превращения одной формы движения в другую). Новая атомистика отличается от прежних тем, что она (если не говорить об ослах) не утверждает, будто материя просто дискретна, а что дискретные части являются различными ступенями (эфирные атомы, химические атомы, массы, небесные тела) различными узловыми точками, обусловливают различные качественные формы бытия у всеобщей материи вплоть по нисходящей линии и до потери тяжести и отталкивания»[274].

Это единство прерывного и непрерывного при переходе противоположностей в современной физике приняло форму единства (и противоположности в единстве) «частицы» и «волны»: корпускулярная теория и кванты, пакеты частиц; волновая теория и волны стремятся объединиться в диалектическом единстве, в котором теория (единство корпускулярной и квантовой) правильно отражала бы действительность (единство частицы и волы, их противоречивое диалектическое единство).

Разумеется, было бы нелепо, если бы диалектический материализм связал себе руки провозглашением абсолютной истиной теперь достигнутой «картины мира». Познание идёт всё глубже и глубже. Однако, характерна здесь определённая тенденция развития, которая замечательно подтверждает законы диалектики. Электромагнитная теория материи доказана, но она ещё написана только в контурах общей композиции, да и то частично. Но все новые черты, открываемые дальнейшим процессом познания, идут по линии объективной диалектики, протоны и электроны связаны с волновым движением в эфире; открытие незаряженных частиц вскрывает единство и противоположность нового порядка (незаряженные частицы — нейтроны — против заряженных, позитроны, т. е. частицы с массой электрона, но положительно заряженные — против электронов, заряженных отрицательно; частицы с массой протона, но заряженные отрицательно, против протона, заряженного положительно) и т. д. (опыты Кюри, Жолио, Андерсена и др.)

Новейшее развитие естествознания разрушило метафизически-одностороннее представление о постоянстве химических элементов и здесь подтвердило диалектику в более «диалектической», если так можно выразиться, форме, чем она была у Гегеля. Гегель и здесь принёс её в жертву своему идеализму: из протеста против атомистики, химических элементов, и т. д. (у него самого под «элементами» разумеются «стихии» в духе древних греков, особенно Эмпедокла, т. е. земля, вода, воздух, огонь); из боязни материализма, он «перехлёстывал», перегибая палку в сторону абсолютизации, т. е. метафизического ограничения, целого, отрывая целое от частей. Атомистическая теория, её перерастание в электронную теорию, грандиозное развитие учения о периодической системе (в основе созданной Д. И. Менделеевым) — этого блестящего подтверждения закона перехода количества в качество — создало учение о превращении элементов на совершенно новой научной базе. Химия возвратилась до известной степени к алхимии, но без философского камня и без бога. Атомы были втянуты в этот процесс. Явления радиоактивного распада создали в этом отношении целую эпоху, подтвердив превращаемость вещества (радий-гелий и т. д.), исторический процесс изменения вещества (известно, что радий стал, так сказать, хронометром геологической истории, её масштабом, по которому определяют возраст почтенной матери-земли). Исторический, т. е. диалектический, взгляд на природу вонзился в самую её микроструктуру. «Первая брешь»— Кант и Лапласс (теория происхождения планет из туманностей. Автор.). Вторая — геология и палеонтология (Ляйелль, медленное развитие). Третья — органическая химия, изготовляющая органические тела и показывающая применение химических законов к живым телам (Ф. Энгельс, Диалектика Природы). Теперь «историческое начало» проникло ещё глубже и стало ещё универсальнее, создав базу для представления об исторической изменяемости всего. Это, конечно, великолепное подтверждение диалектического материализма: материализма, ибо налицо реальность качественной материи, диалектического, ибо налицо процесс диалектическо-исторического движения, с переходом одного в другое. Материализм Маркса оказывается диалектичнее идеализма Гегеля: Гегель отрицал «составленность» веществ из химических атомов, протестуя против разложения и фетишизируя, абсолютизируя целое: здесь его диалектика уже переходит в метафизику, а философия — в обывательское филистерство; а всё из-за боязни впасть в материализм! На Гегеле оправдалось справедливое положение Гёте (вторая половина!), приводимое Michelet, в приложении к его изданию гегелевской «Философии Природы» (из «Zur Morphologie» Гёте):

«Человека рассудочного, подмечающего частности, зорко наблюдающего и расчленяющего, в каком-то смысле тяготит все то, что проистекает из идеи и что возвращается к ней. Он чувствует себя в своём лабиринте как дома и не ищет путеводной нити, которая поскорее вывела бы его наружу. И, наоборот, человек, стоящий на более высокой точке зрения, слишком легко проникается презрением к единичному и втискивает в умерщвляющую всеобщность то, что может жить только в обособленном виде»[275].

Здесь, в основном, Гёте нащупал своеобразную диалектику противоположного: целое, как — условно говоря — более живое, переходит в свою противоположность, в мёртвое по отношению к живой единичности. «Истинная диалектика» должна брать эти моменты в их конкретной связи, и это можно сделать лишь на материалистической основе.

Таким образом, развитие теоретической физики и химии за последние два-три десятилетия, создание новой физики и микрофизики, подтвердило учение диалектического материализма. Диалектическому материализму ни капли не страшны ни споры о законах, ибо в них выражаются поиски специфических закономерностей, ни нелепые идеалистические элабораты, вроде «свободной воли» электрона, идеалистического истолкования принципа Гейзенберга или такого же истолкования теории относительности Эйнштейна. Это — уродливые идеологические наросты на теле науки; их надо вскрывать и разоблачать. Но жить им осталось уж не так долго.

Итак, Ленин оказался прав в споре с «идеалистической физикой», и сама физика дала ответ на этот исторический вопрос.

Сложнее дело обстоит с биологией (и с физиологией, как её составной частью), здесь в настоящее время разыгрываются настоящие мистерии, в значительной мере в связи с тем, что, как мы упоминали, биология в стране свастики превращена в Staatsbiologie[276], в основу государственной доктрины фашизма, и поэтому была наспех переделана и в основе и в деталях. Но было бы совершенно неправильным видеть только эту, клозетную, часть современной биологии. Ибо последняя характеризуется гигантскими успехами экспериментальной науки, возникновением и колоссальным развитием генетики, завоеваниями гармонной[277] теории, поистине удивительными экспериментами по трансформации пола, жизни выделенных из организма комплексов клеток и органов и т. д. «Самодвижение» живого и его развитие — в учении о генах, хромосомах и т. д. ; связь — диалектическая связь — через теорию мутаций и с внешней средой; дарвинововское обогащённое учение, как процесс в целом, как развитие вида; павловское учение, как мадриалистическое учение о поведении индивидуального организма в связи со средой (т. е. внешними «раздражителями») — разве это все не говорит и о материализме, и о диалектике, хотя бы о ней ничего не знали многие из творцов и работников в данных областях знания?

Практическое применение и, следовательно, проверка истинности науки, стало огромным. Физика и химия в своих технологических выводах стали научной инженерией. Биология — зооинженерией и фитоинженерией. Старое бэконовское правило, что «scientia et potentia humana in idem coincidunt» получает подтверждение в исполинских масштабах общественного производства и воспроизводства, блестяще доказывая всю значимость природной необходимости материализма в противовес идеалистической телеологии, и обнаруживая всё большую истинность, всё большую адекватность бытию могущественного человеческого познания, освобождаемого пролетариатом от буржуазных цепей метафизического идеализма и идеалистической метафизики.

Загрузка...