Философские арабески

Глава ⅩⅩⅩ. Об истине: a) О понятии истины и о критерии истинного

Проблема истины является, конечно, одной из центральных проблем философии. Но что такое истина? «Что есть истина?» — как спрашивал Понтий Пилат, по евангельскому преданию.

Вопрос об истине чрезвычайно многосложен, хотя в предыдущем изложении даны почти все предпосылки для его решения. Мы здесь должны остановиться, в первую очередь, на том, чтобы заранее устранить чрезвычайно часто встречающуюся — даже в марксистской литературе — двусмысленность самого термина. Вопрос надо решать не со схоластически-вербалистически-терминологической точки зрения, а по существу, идя не от буквы, а от духа Маркса — Энгельса — Ленина.

Часто употребляются выражения «истинный мир», истина, как объективный факт, как закон, отношение, качество, состояние и т. д. действительного мира. Но разве какой угодно факт, если он факт, может быть «неистинным»? И вообще, как можно прилагать категорию истины к факту, к действительному миру, взятому самому по себе? Это словоупотребление, строго говоря, нелепо, ибо сущее в действительности есть сущее в действительности — и всё. Что это так, раскрывается сразу, если мы, забегая вперёд, поставили здесь вопрос о критерии истины, скажем о критерии соответствия с действительностью. Если под истиной разуметь саму действительность, то есть само объективное соотношение вещей и процессов, независимо от нашего познания и практического воздействия, то во что превращается вопрос? В явную нелепость: ибо выходит, что мы спрашиваем о соответствии действительности с этой же действительностью, говорим об одном и том же, как о двух вещах! Но такое положение может быть лишь в том случае, если внешний мир совпадает с мыслью, если вещи или «души вещей» суть понятия, то есть если речь идёт о явной «философии тождества» или её вариантах, во всяком случае, о том или другом виде идеализма.

Так, например, обстоит дело у Гегеля, у которого, как мы знаем, предметы действительны тогда, когда они совпадают со своим понятием. Анализируя учение Аристотеля, он пишет:

«Именно в том-то и состоит спекулятивный характер философии Аристотеля, что в ней все предметы рассматриваются мысляще и превращаются в мысли, так что, выступая в форме мыслей, они именно и выступают в своей истинности» (Лекции по истории философии, Т. Ⅱ[330]).

Вообще говоря, только тогда можно трактовать истину, как свойство действительного мира, когда этот мир не один, а предполагается удвоение или умножение миров, с разной степенью реальности, что тоже, конечно, на километры отравляет воздух мистическим зловонием. В чём же дело? Да дело не трудно понять, если иметь в виду, что речь идёт об истинном, т. е. правильном, познании, об истинном, т. е. правильном, отражении объекта в субъекте. Мы подробно, в главе об опосредованном знании, говорили о теории отражения, особенно подробно развитой Лениным в его борьбе против идеалистического антагностицизма. Отражение мира не есть мир. Отражение мира не есть удвоение мира. Отражение мира есть его «картина», но «картина» есть нечто совершенно отличное от того, что на ней изображено. Отражение может быть более или менее правильным, более или менее полным, более или менее всесторонним; отражение может быть безобразным искажением и т. д. Но никогда оно не есть сам предмет и никогда оно не может в действительности ни умножить, ни удвоить мира. Другое дело, что мышление может создать (и создаёт) многие отражения, разной степени адекватности: их можно сравнивать по их истинности, то есть по степени их соответствия с объективным миром. Поэтому истинность есть не что иное, как свойство отражения в человеческой голове, когда это отражение соответствует действительному миру, т. е. отражённому. Истинность или неистинность есть предикат мышления, соотнесённого с бытием, а не предикат самого бытия, вовсе не нуждающегося в апробации мышления. Мы уже имели случай говорить о том, что недопустимо смешивать, например, галлюцинацию как факт, с вопросом о том, что ей ничего не соответствует в предметном мире. Из того, что ей ничего не соответствует, не следует, что она сама не существует; но она существует именно как галлюцинация. Кривое зеркало кривит. Но оно существует, как кривое зеркало. Заблуждение неправильно отражает действительность. Но оно существует, как заблуждение «в головах людей». Истина правильно отражает действительность, но она не есть эта отражаемая действительность, она — другое, она перевод действительности в головах людей.

Речь идёт здесь именно об отражении и соответствии. Поэтому крайне двусмысленен и термин «совпадения», ибо совпадение есть совпадение тождественного, а отражаемое и отражение отнюдь не тождество: мышление о мире отнюдь не означает, что весь Космос помещается, грубо говоря, в головах людей в своём физическом существе, и отнюдь не означает, что он, Космос, есть то же, что понятие о нём.

У Гегеля мир не совпадает с представлением о мире, но совпадает с понятием.

Однако, и понятие дома и бревна не есть ни дом, ни бревно, как бы ни исхищрялась идеалистическая философская спекуляция.

Но теперь появляется вопрос, что же означает соответствие «отражения» «отражаемому»? Мы уже видели, что наиболее совершенным отражением мира является «научная картина мира», его «второе конкретное» (Маркс в «Einleitung»[332], как мы помним, всемерно подчёркивал, что это «духовное воспроизводство» действительно, а отнюдь не создание самой действительности!). Так что же это за соответствие? Ясно, что речь вовсе не идёт об отражении, как зеркально-спокойном зрительном образе. Вообще, по существу говоря, является пустой тратой времени стараться понять это соответствие на манер простого и элементарного представления типа метафорического зеркала. Соответствие здесь гораздо более сложного типа.

Возьмём наш старый пример, формулу: «при нагревании тела расширяются». Эта формула истинна: она соответствует действительности. Абсолютно? Нет! Она одностороння, она неполна: в астрофизике, в звёздных условиях она неверна. На земле у неё есть исключения (вода, сталь и др.). Но в земных условиях, минус несколько веществ, она истинна, она соответствует действительности. Что же значит, что она в этих пределах «соответствует»? Это значит, что, если мы увидим на земле какое-либо тело в соотношении с другим фактором, при котором температура первого тела повышается, т. е. увеличивается энергия колебания его молекул, то объём этого тела расширяется. Или: если мы говорим, что материя имеет электромагнитную природу, и эта «картина мира» правильна, соответствует действительности, то это значит следующее: какое бы вещество мы ни взяли, сколько бы опытов ни проделали, каждый раз, вонзаясь экспериментально в микроструктуру вещества, мы находили бы там мельчайшие положительно и отрицательно заряженные частицы. Это значит, также, что любое непосредственно-практическое соприкосновение с материей с целью её изменить согласно данным теории, подтверждало бы эту теорию самым конкретным ходом технологического процесса. Об этом мы подробно говорили, когда занимались вопросом о познаваемости вещей в себе. Отражение есть сжатое, конденсированное, «духовное воспроизводство» («geistige Reproduktion») действительности. Правильное, истинное отражение, это такое отражение, которое конденсирует именно эти связи, качества, свойства, отношения, процессы, а не создаёт иллюзорные, т. е. не имеющие своего материального коррелата или своего действительного, вне субъекта находящегося, коррелата вообще. Отражение, как система понятий, отнюдь не есть система произвольно выбранных «символов» или «значков», или плехановских «иероглифов». Когда мы мыслим об электронах, то электрон — вовсе не значок и не нумерок реального, а «духовное воспроизводство» этого реального. Опосредованное значение, как мы видели, снимает субъективность и проникает в объективные связи вещей и процессов. Но одну и ту же систему понятий мы можем выразить на разных языках, записать в математических формулах, уравнениях, буквах и т. д. Это — уже область символики, условного обозначения. Никак нельзя ставить на одну доску и считать процесс образования понятий и мышления однородным с процессом выработки символов и символического писания.

Итак, критерием истины является соответствие с действительностью. Но теоретическое познание это есть одна сторона процесса овладевания, то есть теоретическое овладевание объектом. Следовательно, соответствие с действительностью есть критерий мощи теоретического овладевания. Истина есть соответствие с действительностью. Истина есть мощь теоретического познания, его действительность в смысле его действенности, его эффективности.

Рассмотрим теперь вопрос о действенности практики. Есть здесь какая-либо аналогия? Разумеется есть. Практика может быть «неудачна», маломощна, «ошибочна». Это значит, что, скажем, при выделке чугуна доменный процесс идёт не «по заданию». Следовательно, здесь была сделана какая-то ошибка. Или — другой пример: вся алхимическая практика производства золота: она была просто безрезультатна. Или постройки perpetuum mobile, «вечных двигателей». С другой стороны, мощная практика производства во всех его отраслях, и огромное повышение власти современного человека, в особенности социалистического человека, над природой. Что здесь является критерием? Вещественный результат производственного процесса, его соответствие заранее положенной цели. И здесь сразу же вскрывается связь теории с практикой и с точки зрения критериев их действенности, т. е. действительности овладевания объектом. Вещественно-материальный результат технологического. процесса есть критерий действенности этого процесса, т. е. практической мощи, т. е. действительного предметного овладевания объектом. В то же время он проверяет и теорию, ибо течение технологического процесса, его расчёт даны, заранее теоретически. Он опрокидывает ложную теорию, как, например, в случае с perpetuum mobile, причём и сама теория подтверждает здесь практику, разрушая теоретически возможность «вечного двигателя». Положительный практический эффект, то есть практическое овладение предметом, его материальная трансформация, подтверждает истинность теории, т. е. практическая мощь подтверждает мощь теоретическую. Но так как всякая практика есть разумная целеполагающая деятельность (мы говорим о человеческой практике), то теоретическое начало в ней, так сказать соприсутствует, какая бы система разделённого общественного труда ни была в данном обществе. И именно потому, что практика производит теорию, а теория практику; именно потому, что они переходят одна в другую и составляют единство в своём кругообороте, практический критерий истины совпадает с критерием соответствия с действительностью. Вскрытые теорией действительные «причины» (необходимые связи) становятся правилом в практике; истинность познания означает поэтому практическую мощь, а практическая мощь означает истинность познания, т. е. его соответствие с действительностью. Всё это — если под практикой мы разумеем предметное изменение мира, а не иллюзорную «практику» мистических озарений и душеспасительной «пользы» хлыстовщины всякого рода, как в «Многообразии религиозного опыта» В. Джемса. Но об этом мы уже говорили, и не будем снова сюда снова возвращаться.

Разберём теперь вопрос о критерии экономики, который с такой помпой был возвещён эмпириокритиками («мышление о мире с точки зрения наименьшей траты сил», Авенариус прежде всего). Взятый в себе, т. е. без соотнесения с вопросом о соответствии, этот принцип сумасброден и тривиален в одно и то же время: сумасброден, ибо он выбрасывает за борт всё более и более многообразные, открывающиеся в процессе познания, связи и соотношения; тривиален, ибо рубит топором, элементарно-плоско подходит к проблеме. Но о нём можно — как это и сделал Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» буквально в двух строках — рассуждать, если взять его в соответствии с критерием истины как правильного отражения действительности. Тогда он не выступает только впереди, a post factum, не как самостоятельный критерий, а как выражение производительности умственного труда, производительности мышления. В таком случае правильное, т. е. верно изображающее действительность мышление, неизбежно оказывается и самым экономным. Это значит, что в его продукции не будет ничего лишнего, т. е. неверного, не соответствующего действительности, запутывающего вопрос, мешающего проникнуть в действительные связи действительных процессов, увлекающего на ложные дороги и пути, создающего иллюзорные связи вместо открытия связей действительных. Но это никак не может означать выставляемого наперёд требования мыслить «просто» и «экономно»: в таком голом виде это требование абсурдно и познавательно вредно, оно неизбежно будет приводить к плоским и худосочным абстракциям, как бы ни были они приукрашены гарниром всевозможных эмпириокритических словечек и формул «чистого описания».

Следовательно, вопрос о критериях истины мы можем сформулировать следующим образом: критерием истины является соответствие с действительностью, что подтверждается практикой, как соответствием её материального результата с её целью; критерий соответствия с действительностью совпадает с практическим критерием, подобно тому, как теоретическая мощь совпадает с мощью практической, ибо это есть лишь две стороны процесса овладения предметным миром; истинное мышление post factum оказывается и самым экономным, т. е. самым производительным.