Философские арабески

Глава ⅩⅩⅧ. О взаимодействии между субъектом и объектом

Процесс взаимодействия между субъектом и объектом, который в общем виде является процессом овладевания природой со стороны субъекта, сам является меняющимся историческим процессом. Взаимодействие между объектом и субъектом постоянно налицо, но типы этого взаимодействия исторически различны. Точно также, как объект и субъект являются историческими переменными, так исторически переменной величиной является и взаимодействие между ними. Этот меняющийся процесс мы уже отчасти рассмотрели в главах об объекте и субъекте, ибо нельзя брать объект в себе (он тогда перестаёт быть объектом) и нельзя брать субъект в себе (он тогда перестаёт быть субъектом); таким образом в этих понятиях уже заранее заложено понятие соотношения, будучи раздвоением единого, полагая себя, как и противоположности, они переходят одна в другую, как и вообще неорганическая природа переходит в органическую, а органическая разлагаясь и умирая, переходит в неорганическую. Но здесь этот "обмен веществ" между природой и обществом имеет свои особые и специфические черты. Активный характер отношения со стороны субъекта; телеология, не устраняет, как мы знаем, природной необходимости, и сама свобода есть «познанная необходимость», по определению Ф. Энгельса. Но активность есть высвобождение от непосредственного давления природы, от необходимости в первом аристотелевом смысле (см. выше). Если на начальных ступенях человеческого развития субъект был подавлен «грозными» силами природы, немощен и беззащитен перед её стихиями, то теперь он в значительной мере владеет ими, но владеет ими, подчиняясь им, поскольку он может управлять процессами природы, лишь опираясь на законы природы: можно это выразить и таким образом, что он в одно и то же время и свободен, и несвободен; и царствует над природой, и подчиняется ей. Если мы будем рассматривать исторический процесс взаимодействия между обществом и природой в условиях общественного роста (т. е. минуя эпохи общественного упадка и гибели целых обществ и целых «цивилизаций», всемирно-историческое значение чего ни в коем случае нельзя приуменьшать), то мы без труда обнаружим процесс высвобождения от подавленности человека силами природы. Всё большее значения приобретает техника, производство, экономическая организация общества, наука и т. д. «Географические факторы» не перестают действовать, но они уже не определяют течения жизни, оставаясь в значительной мере постоянными и устойчивыми (относительно постоянными и относительно устойчивыми). И, наоборот, чем дальше идёт процесс активного приспособления к природе, тем быстрее развивается общество, меняет свои формы, обогащает свои функции, увеличивает свои потребности; разнообразит свою материальную и духовную культуру. Ошибка т. н. «географического материализма», а затем его мистифицированной и вульгаризованной карикатуры — «геополитики» — состоит в непонимании (или нарочитом отбрасывании) того факта, что при возросших производительных силах «географические факторы» действуют через технику и производство, в то же время превращаясь в объект воздействия. Таким образом исторически возникший субъект растёт, как субъект, он сам исторически вырастает, и постольку общественно-исторический процесс есть процесс овладевания природой, при полном приоритете объективных законов природы.

Этот процесс в его целом, как мы видели, можно выразить формулой П — Т — П’, т. е. в формуле кругооборота теории и практики на всё расширяющейся основе их взаимодействия. Расширение этой основы, в свою очередь, выражается в росте производительных сил, в том числе в росте техники, в повышении коэффициентов технических мощностей, в быстроте и разнообразии технологических процессов, в том числе и химических реакций всякого рода; во всё большем количестве и многообразии неорганических и органических веществ, втягиваемых в процесс производства, как его сырьё и материал всякого рода. Расширение этой основы выражается и в росте науки, т. е. во всё более широком и глубоком познавательном овладении миром. Одно здесь опосредует другое и в своём совокупном движении образует двуединый процесс овладевания миром. «Искусственная среда» и материальное изменение лика земли, т. е. превращение естественного ландшафта в культурный ландшафт, «пейзажа» в штандарты сельского хозяйства, индустрии, транспорта, туризма, культурных развлечений, туризма, культурных развлечений и т. д.— есть наглядно-чувственно-материальное выражение этого процесса. Так совершается процесс пожирания Космоса человеком, процесс потребления вещества мира, его трансформации в человеческих целях; процесс возрастания мощи человека над веществом и стихиями природы.

Убыстрение (или, наоборот, остановка и замедление) этого процесса связаны с условиями функционирования производительных сил, т. е. прежде всего, с исторической формой общества, причём каждая историческая форма его из «формы развития» диалектически превращается в «оковы этого развития» (К. Маркс). Натуральное в своих основах хозяйство феодализма (которое, однако, никогда не было целиком натуральным!) ограничилось медленным темпом роста, застойной техникой, а в области мысли сухим, деревянным и неподвижным теологическим догматизмом, который не давал никакой возможности критики и действительного научного исследования. Капитализм с его принципом прибыли, с его конкуренцией, с его машинами, сразу во много раз ускорил процесс овладевания природой, и в области материально-практической и в области теоретической. Это ускорение процесса овладевания предметным миром шло и в ширь, и в глубь, и было поистине беспримерно в истории человечества. Создание мощной техники, гигантский рост производительных сил, образование мирового рынка, невиданный расцвет науки и её превращение в мировую науку,— все эти вещи, неизвестные старым временам и великим старым цивилизациям. И тем не менее взаимодействие между природой и обществом, между объектом и субъектом (в данном случае мы выражаемся не совсем точно, ибо капиталистическое общество не есть основополагающий субъект; но здесь это неважно), в эпоху упадка капитализма явно изменилось: и в материальной сфере и в сфере мыслительной. В последней наблюдается, как мы знаем, резкий поворот от метафизических абстракций, от спиритуалистических фетишей, вновь к феодальной теологии, от «критицизма» к догматизму, от науки, частью стихийно-материалистической теории, кокетничающей с идеализмом, к мистике и богословию (на крайнем левом фланге — необычайный интерес к диалектическому материализму, знаменующему отрыв от буржуазии). И, наоборот, социалистическая общественная форма крайне убыстрила процесс овладевания предметным миром. Освоение новых территорий, геологическая, ботаническая, зоологическая и всякая иная обследованность Союза, громаднейший рост производственных сил и техники, никогда в мире ранее не наблюдавшийся взлет кривой производства, быстрейшие успехи науки и проникновение её в жизнь масс при объединении с практикой и т. д.— всё это проходит в совершенно новой ритмике.

Огюст Конт, как известно, делил, в значительной мере следуя Сен-Симону, умственную жизнь человечества (а вместе с нею и всю жизнь) на три периода: «теологический», «метафизический» и «научный». Его грубейшая ошибка состояла, прежде всего, в том, что умственную жизнь он брал за исходный факт, т. е. в своём историческом построении имел лошадиную дозу антиисторического рационализма. Конечно, не теология порождала феодализм, а феодализм порождал теологию. Не феодализм был продуктом теологической формы мышления, а теологическая форма мышления была продуктом феодализма. Старая рационалистическая формула «просветителей», что всегда и всюду «мнения правят миром», была взята и теоретической концепцией «положительной науки» Огюста Конта. Период науки вне теологии и метафизики во времена Конта вообще ещё не наступал. Правда, уже учитель его, Сен-Симон, в «L’Industrie» писал: «Au reste, on ne creé pas un principe; on l’apercoitet on le montre» («В конце концов, принцип не создают; его замечают и показывают»). Но Сен-Симон проповедовал «новое христианство» с духовной и светской иерархией, да и сам «положительный» Огюст Конт выдумал новую «положительную» религию и считал себя её всемирным первосвященником. Его стадии предполагали, далее, непрерывный прогресс общества, трактуемого на манер животного организма, и т. д. Однако, было и рациональное зерно в контовской триаде, ибо движение от феодальной теологии к метафизическим абстракциям эпохи капитализма и к назревающиму периоду «иррелигиозности будущего», когда в социализме наука окончательно вытеснит и теологию и все виды супранатуралистических мировоззрений вообще, есть действительное движение в его основной тенденции.

Осознание этих мыслительных форм, как идеологических извращений действительности, исторический процесс высвобождения от их мертвящих оков, логической предпосылкой чего является философская самокритика, а материально-общественной — классовая борьба пролетариата и переход к социализму ( как ранее переход от теологического мировоззрения к абстрактной метафизике был выражением перехода от «Средневековья» к «Новому времени», т. е. от феодализма к буржуазному миропорядку), этот исторический процесс есть процесс сбрасыванья форм общественного субъективизма, их смены и их преодоления: в конце концов «научная картина мира» и философское её обобщение перестают быть и антропоморфными и социоморфными.

Выше мы подробно разбирали вопрос о телеологии необходимости. Мы видели, что какое-угодно развитие человеческой активности и её побед над стихиями природы отнюдь не даёт основания впадать в чистый волюнтаризм и индетерминизм. Цели человеческие определяются необходимостью; в достижениях своих человек опирается на законы природы, и любой, самый сложный и замысловатый, технологический процесс выражает природную необходимость во всей определённости конкретных связей и взаимоотношений. Но и общие условия человеческой исторически-общественной деятельности определяются фазой развития земли: это есть рамки, в которых движется человеческая жизнедеятельность вообще. Энгельс, вместе с Фурье считал неизбежной и нисходящую кривую человечества, и его гибель, вместе с гибелью жизни на земле, как планете. Другими словами, человеческую историю нельзя оторвать напрочь от истории земли, как плацдарм locus standi и питательного источника общества. Мы не решаемся, однако, заходить так далеко в выводах, ибо нет достаточных данных ни для утверждения о неизбежном «старении» «человеческого рода» (это есть лишь суждение по аналогии), ни для утверждения о невозможности межпланетных сообщений, ни для исключения новых методов приспособления к необычайно-медленным изменениям в общепланетарных условиях существования. Здесь пока можно лишь сказать: qui vivra, verra[320].

В процессе овладевания объектом со стороны субъекта, объект всё более и более раскрывается в бесконечном разнообразии своём, количественном и качественном, экстенсивном и интенсивном. Практически исторический человек, современный человек, переделывает огромные массы вещества, а познавательно уносится в бесконечно-огромные звёздные пространства и в бесконечно-малые (и тоже огромные, тоже бесконечные) сферы микрокосмоса. Необычайное многообразие объективных свойств, качеств, отношений, взаимозависимостей, связей для человека всё время растёт, ибо практика и теоретическое познание вскрывают все новые и новые их богатства, которые неисчерпаемы: здесь продолжается историческое превращение действительного, независимого от человека мира, природы, как таковой, в объект овладевания, переход от «равнодушного» бытия мира к соподчинению его растущему могуществу субъекта, который координирует со своими целями и соподчиняет им великие теллурические процессы.

Этот процесс овладевания есть совершенно реальный исторический факт: мы переделываем вещество природы, мы все больше и больше познаем его свойства, мы во всё большем масштабе можем предсказывать течение объективных процессов. Это и значит овладевать в двуединой форме практики и теоретического познания. Никакого другого значения эти слова и понятия не имеют и иметь не могут. Идеалистические философемы и агностицизм покоятся на предположении идеальных сущностей, недоступных ни практике, ни теории. Но эти «сущности» — все эти «идеи», «Духи», «мировые души», «души монад», «Логосы» и т. д. суть не что иное, как созданные человеком иллюзорные величины, в качестве непознаваемых мыслительно вдвинутые в поры или за пределы реального мира. Но именно потому, что они суть идеологические фантазмы, они и не могут быть постигнуты, как элементы действительного мира. Они могут быть постигнуты наоборот, как фантазмы, как идеологические извращения, и только так. Но с них этого вполне достаточно. Постигнуть фантазму, как часть действительного мира, есть поэтому задача неразрешимая. Это — ложная проблема, над которой, вопреки идеалистической философии, не стоит возиться: эта возня есть схоластическая возня, возня в духе известных средневековых упражнений, которые кажутся нам теперь просто варварски-комичными. Конструировать бога, как невидимого, а потом стараться его увидеть — безнадёжное дело. Но видеть материальный базис возникновения этой идеи, понять генезис, за извращением увидеть другое,— это возможно и необходимо. Так мы, в противоположность ограниченности рационалистов-метафизиков, в религиозных формах видим не просто и не только голый обман и голую нарочитую выдумку жрецов, но глубоко укоренившуюся форму мышления, где действительные закономерности природы грубо извращаются по типу «способа производства», т. е. социоморфически. Понять это — значит научно овладеть идеологическими фантазмами. Практически уничтожить их материальный базис — значит подорвать и уничтожить их воспроизводство, превратить их в момент исторического прошлого, не имеющего ни настоящего, ни будущего.

Могущество человеческой практики и человеческого познания в его высшей форме, соответствующей социалистическому субъекту овладения, наполняя людей творческим пафосом, предохраняет их в то же время от необоснованной гордыни. Когда, например, Гегель говорит, что земля — «срединная», «наилучшая из планет» и т. д., то этот своеобразный геоцентризм есть, в конце концов, познавательная провинция, захолустье, ограниченность. Иногда под покровом критики «дурной бесконечности» у того же Гегеля сквозит жажда покоя, конечного, того «круглого как шар», неизменно статического, абсолютного, единого и постоянного бытия, о котором говорили старинные греческие мыслители, бессильное, окостеневшее, догматическое знание-незнание, покоившееся на «откровении», рассматривало землю, как центр мироздания. Наоборот, могучая практика и могучая теория знает и то, что земля — один из бесконечного числа миров, что также обстоит и со всей солнечной системой, что, с другой стороны, каждый атом состоит из бесконечного числа миров, т. е. каждое бесконечное — конечно, и каждое конечное — бесконечно, и что всё тонет в бесконечно-бесконечном Универсуме. У некоторых кружится голова от этих просторов, и им хочется почесать спину о маленький забор: они не могут вынести такой мировой диалектики конечного и бесконечного. Ну, и пускай их! Счастливо чесаться, господа!

А мы будем идти по пути бесконечного познания, по пути бесконечного овладевания бесконечным миром, не нуждаясь ни в каких заборах с надписью «Дальше дороги нет и вход воспрещается!».