Философские арабески

Глава ⅩⅩ. Об организме

Мы по некоторым линиям забежали насколько вперёд и нам нужно возвратиться ещё раз к вопросу о живой материи, об организме.

Из предыдущего видно, что старинная, тысячелетняя противоположность между материализмом и идеализмом выражается не только в противоположности примата материи и примата духа, но и (соответственно) в противоположности примата необходимости и примата цели. Второе целиком вытекает из первого. Ибо, как говорит Аристотель в «Физике»:

Это есть идеализм (нужно сейчас же отметить, что у Аристотеля есть много материалистических мест — он колеблется между материализмом и идеализмом, но в данной работе мы выбираем места, на которые опираются современные идеалисты). По существу, на этой же точке зрения стоял и Кант: деятельность организма он объяснял внутренней целесообразностью.

Аристотель с большим напором выдвигал понятие целого, утверждая примат целого над частью и совершенно правильно протестуя против рассмотрения целого, как простой суммы частей. Гегель подхватывает эту аристотелианскую традицию, однако, особенно восторгаясь как раз её идеалистической, специфической стороной, а именно учением Аристотеля об энтелехии.

«Душа есть субстанция, как форма физического органического тела», активное начало, дающее жизнь, «энтелехия». Это учение целиком усвоено Дришем, который для неорганического мира считает принципом закономерности каузальность, а для органического — членение, порядок (Gliederung, Ordnung), энтелехию, как непременное, что делает живое живым, спиритуалистическое начало, жизненную силу, специфику органического вообще. Психоламарксист Франсэ заявляет прямо, что «мы по праву можем видеть причину приспособлений в душевной деятельности растений». В этом, в vis vitalis, в энтелехии, в «душе» организма, как особом целевом духовном начале, имманентно направляющем все развитие организма и вырывающем всё органическое из цепи природной необходимости, и заключается «гвоздь» концепции витализма: остальное, что не связано с этим необходимой логической связью, совсем не специфично для идеалистической точки зрения вообще и для витализма — в частности.

Ибо, например, идея целого. Разве её можно отдавать в монопольное владение идеализма? Да никак нельзя! Ни под каким видом! Именно Маркс подчёркивал, в противоположность рационализму и механическому материализму, идею «целокупности» (der Totalität). Но, в отличие от современных поклонников целокупности, которые все «Totalitäten» валят в одну кучу, Маркс прекрасно видел и понимал, что существуют различные типы «целокупностей», и что общество, например, не есть такое же «существо», как слон («органическая школа», теперь фашистские теоретики типа О. Spaann’а и К^о).

Идея целого выражает объективную действительность, и мы имеем уже случай говорить об этом при рассмотрении вопроса о рассудочном мышлении. Но целое, не будучи ни в коем случае арифметической суммой частей, их механическим объединением, их агрегатом, тем не менее состоит из частей; однако, каждая часть, отъединённая от целого, органического целого, перестаёт быть частью этого целого и обычно умирает. Мы говорим обычно, ибо новейшие завоевания экспериментальной науки показали и доказали, что выделенные из организма части «приживаются» в другом организме (все эксперименты по так называемой «пересадке» органов с поистине чудесными результатами), иногда даже не однородном, или же длительно живут в некоторой искусственной среде (опыты Карреля, Брюхоненко и др.); половой секрет может быть направлен внутрь организма и функционировать, как его часть, «момент»; выведенный из него, совместно с женским, он образует новую целокупность; червей можно разрезать на части, и эти части живут! И т. д. Но, конечно, рука вне связи с телом уже не рука. Итак, идею целого, но в диалектическом её соотношении с идеей части, мы никакому витализму уступать отнюдь не намерены.

Может быть, Gliederung представляет эпохальное открытие витализма? Отнюдь нет. Координация частей организма, морфологическая и функциональная — имеет почтеннейшую давность. Если не говорить о «жидкостях» древних, в новое время уже у Кювье и Жоффруа Сент-Илера мы находим закон корреляции. Кювье брался восстановить скелет ископаемого по кости; Дарвин развил этот закон, не говоря уже о дальнейшем. «Заслуга» витализма — весьма отрицательная «заслуга» — состоит лишь в том, что он координировал эту координацию с энтелехией. как сверхчувственной мистической силой, как имманентной «целью в себе», целевой жизнедеятельностью вне необходимости, что он абсолютно противопоставил координацию частей организма природной необходимости, взяв эту координацию в телеологической связи с «верховным принципом энтелехии».

Может быть, указание на специфичность органического есть заслуга витализма и его, витализма, специфическое отличие?

Опять-таки нет. Гегель чрезвычайно любит эту тему и доказывает на все лады, что в организме физические и химические процессы перестают быть таковыми.

В «Философии Природы» читаем:

И в другом месте того же труда:

Однако, здесь следует, прежде всего, отметить, что нам достоверно известны, например, такие элементарные факты: растение поглощает на свету углекислоту и разлагает её на углерод и кислород, выделяя кислород, самый настоящий кислород, в воздух. Это есть, что бы там ни говорили, химический процесс в самом обычном смысле слова. В дыхании животного поглощается кислород воздуха и выделяется углекислота,— опять-таки химический процесс классического типа. Органическая химия изготовляет синтетическим путём органические вещества. Это есть великое завоевание науки.

Проходят ли химические процессы в организме так, как вне его? Это — вопрос факта. Вероятно, что все они проходят по другому, попадая в иной тип связи, соотносясь со специфическими условиями и переходя в них. Органическое специфично: Именно поэтому Энгельс в «Диалектике Природы» писал:

Но что это доказывает? Энтелехию? Да почему? Тот факт, что мы до сего времени не построили синтетически живого организма, немудрено объяснить: живое вещество образовывалось в течение времён огромных масштабов и отнюдь не в лабораторных условиях. Сбалансировать эти моменты — гигантски трудно. Но и это не есть доказательство энтелехии. Ибо: почему неверно то выставляемое диалектическим материализмом положение, что жизнь есть свойство особым образом организованной материи, точно также, как и ощущение?

На этот вопрос отвечает Гегель. И как отвечает! Вы только послушайте! Он излагает своими словами Аристотеля и солидаризируется с ним (по сути дела, это его, Гегеля, положение):

И баста! И «душа есть причина, как цель»! Нечего сказать, хорошенькое объяснение! Сперва построили, на базе грубой антропоморфической или, вернее, социоморфической, аналогии картину мироздания, возвели на мировой пьедестал абстракцию цели, потом крестят всех святой её благодатью, ибо только это «достойно», а «достойно» оно, потому что высоко-высоко обретается высочайшая цель, как энтелехия мира. Но разве все эти идеалистические фокус-покусы хоть на гран убедительны?

Можно повернуть вопрос и рассмотреть его, так сказать, другого конца. Что живому свойственно ощущать, а особому живому — мыслить, не подлежит сомнению (что за «низшая» форма ощущений есть у растений, какова она конкретно, мы не знаем, но что она есть, эта гипотеза за себя имеет многое). Но, скажите на милость, почему это свойство органического тела нужно трактовать, как особую силу, считать её активной энтелехией; полагать, что она есть prius, и утверждать, что этот prius существует вне природной необходимости, а движется в другом измерении, целевом измерении, причём ему подчинена природная необходимость, а не наоборот? Характерно для Гегеля: он всемерно восстаёт против метафизических «сил» и тавтологических объяснений типа мольеровского «сон есть усыпительная сила». И здесь Гегель прав, когда он возражал против «звукорода», «теплорода», «флогистона», «жидкостей» и прочего. Но совсем другое, когда вводится ни на чём не основанная мистическая, «высшая» сила, vis vitalis «жизненная сила», долженствующая всё объяснить и ничего ровно не объясняющая!

А теперь мы поставим вопрос ещё и таким образом. Правда, мы не можем ещё создавать организмов из неорганической материи, хотя ещё Велер, в начале ⅩⅨ в., получил мочевину синтетическим путём. Но мы можем видоизменять организмы, выводить новые виды, создавать у данных организмов новые условные рефлексы (например, дрессировка животных) и т. д. Когда мы трансформируем неорганические вещества природы, то мы используем здесь природную необходимость, опираемся на неё, используем законы природы, заставляя природу работать на себя. Этот вопрос нами уже разбирался. Но скажите на милость, разве не то же самое происходит, когда мы «воспитываем» обезьяну или кролика, собаку или свинью? Когда морских львов заставляем играть в мяч или обезьяну ездить на велосипеде? Не то же самое происходит, когда Мичурин выводит новые сорта яблок или груш? Или когда Лысенко меняет вегетационные процессы? Или, когда выводят новые породы скота? Разве мы не пускаем во всех этих случаях в ход познанные законы природы, которые потому и «действуют», что они суть законы развития организмов, законы соотношений их организмов с другими факторами?

На это нам могут тотчас же возразить: помилуйте, да, ведь, витализм, и Гегель, и Аристотель, и «душа» и «энтелехия», и «Цель» — ни капли не отрицали и не отрицают внешней необходимости. Они только утверждают, что внешняя необходимость есть форма проявления внутренней, имманентной целесообразности, которая есть верховное начало. Убили, господа хорошие! Так-таки и убили! Но страшна энтелехия, да милостива необходимость. В самом деле, разве вся эта аргументация выручает несчастных виталистов? Нимало. Ибо куда же девается в приводимых нами примерах этот пресловутый примат? Ведь что служит орудием в руках человека? Природные факторы, законы природы. И при их «помощи», т. е. при воздействии определённых природных факторов получается иное направление развития, каковое не было «имманентно» заложено в организме. Какое «благо», «цель», в жировом перерождении йоркширской свиньи, теряющей даже способность движения для этой самой свиньи? Куда девается примат энтелехии перед воздействием природных закономерностей? Сама «энтелехия» (т. е. в данном случае, психическая сторона филологического процесса, скажем, новых условных рефлексов) коренным образом меняется. Значит, «примат» приказал долго жить.

Но неуёмные критики поднимают здесь оглушительный вой. Вы же ввели — кричат они — другую энтелехию, энтелехию человека, его разум, его цели, и поэтому получили такой результат! Вы только подтвердили примат энтелехии, взяв принцип энтелехии в её более высокой форме, человеческой форме…

И это возражение неубедительно. Ибо: в данном случае никакой разницы нет для обсуждения нашей проблемы между случаем человеческого и не-человеческого вмешательства. «Между» «разумом» и объектом воздействия лежат природные факторы. Через них действует человек. Он их только комбинирует определённым образом, и они формируют новые качества и свойства организма в его телесности, ergo и его «энтелехию».

Таким образом, и это возражение падает. Природная необходимость и здесь одерживает свой блестящий триумф.

Вся виталистическая концепция, как концепция имманентной телеологии, в конечном счёте приводит к грубым формам телеологии, которая совпадает с теологией. Так было и с Аристотелем, у которого высшее благо и высшая цель переросла в Мастера Мира, то есть бога, космического Александра Македонского, наводящего «порядок» в Универсуме. Частички этой благодати, атомы и молекулы всеобщего блага, произрастают, как энтелехии организмов в иерархическом порядке, по армейской табели о рангах (ср. «формы» Фомы Аквинского). И поэтому: «всякое дыхание да хвалит господа!» Это и зовётся «возвышенным», «высоким», «достойным», «прекрасным» и т. д., по отношению к чему наша грешная материя есть категория второго сорта, низшая, недостойная, безобразная, грязная, греховная. Круг этих идей в их богословско-философской форме получал временами чрезвычайно широкое распространение, и теперь возродился в плоской форме у теоретиков фашизма.

Цель — примат цели — чистый волюнтаризм. Примат «духовного» и энтелехия. Мистическое созерцание мирового целого. Отодвигание назад интеллекта и рационального познания. Staatsbiologie, как главная наука. Мистический «голос крови» и мистика «органического» вообще. Gliederung идеалистического порядка, как структурный принцип Космоса.

Целевой критерий истины в тривиальной форме установок Гитлера, как организма, смыкающегося непосредственно с космической энтелехией (у египетских фараонов это было несколько тысячелетий тому назад!) «Духовное» овладение «народом» средствами производства (материальное пусть остаётся у капиталистов — это ничего, лишь бы «духовное» было!) и тому подобный вздор. Все эти картины деградации буржуазного общества, которое, умирая в действительном мире, с одной стороны, провоцирует отчаянное кровопускание и апеллирует к весьма материальным средствам истребления, а с другой — погружается в мистику ирреального, в глубине души, несмотря на официальный актуализм, тая старинные слова старинного отчаянья:

Воистину суета всяческая! Житие бо се — сон и сень и всуе мятётся всяк земнородный.

Или, как в «Эккезиасте»:

Туда вам и дорога, милостивые государыни и милостивые государи.