Философские арабески

Глава ⅩⅩⅨ. Об обществе, как объекте и субъекте овладевания

Вопрос об обществе приобретает особое значение, ибо тут есть некое специфическое взаимоотношение: общество может быть и объектом и субъектом одновременно; оно может быть объектом в целом и субъектом только в части, и при этом одновременно в нескольких частях с особыми мыслительными классовыми ориентациями исключительно прочного и глубокого порядка, гораздо более прочного, чем разные варианты в области теоретического естествознания; общество в целом ряде общественно-экономических формаций не может овладеть собой практически — и это, так сказать, его имманентное, принципиальное свойство и т. д.

Всего лучше это показать на различных исторических типах общества, тем более, что эту проблему мы по частям и в другой связи уже ставили. Здесь нужно поставить и разрешить её в целом.

Возьмём капиталистическое общество. Это конкретный, исторически возникший его тип. специфическая общественно-экономическая формация, особый «способ производства», с особым «способом представления». Оно стало объектом знания почти с начала своего возникновения (ср., например, политическую экономию, начиная с Петти). Но что за субъект ему противостоял? Это были идеологи господствующего класса. Всё общество здесь не субъект: оно анархично, раздроблено, стихийно, «слепо», «иррационально»; оно, как мы уже видели, не есть целеполагающее. телеологическое единство, ибо оно не есть организованное общество, в нем нет целокупной и всеобщей воли, есть лишь её фикция, создаваемая в интересах господствующей буржуазии. Рациональное начало — государство есть всеобщая организация господствующего класса с ограниченными функциями: она не определяет и не организует жизни «гражданского общества» в его основной, экономической функции, и течение хозяйственного процесса, где есть телеология в единичном предприятии, т. е. в отдельной клеточке в целом, стихийно и подчиняется стихийной закономерности. Общество поэтому не может быть объектом практического овладения. Становление общества объектом успешного овладения предполагает его организованность, делающую возможным план, а это означает преодоление анархии капитализма, т. е. и самого капитализма, как определённой общественной структуры. Следовательно, попытки овладеть обществом, как целым означают выход за пределы капитализма; а это означает социалистическую революцию пролетариата.

Познать капиталистическое общество мало-мальски адекватно, это значит познать его в его противоречиях и в его движении, следовательно, и в его переходе к небытию, к другой общественной форме, т. е. исторически, диалектически. Но так как здесь в обществе, в силу его структуры, налицо принципиальное раздвоение мощных интересов, то господствующий класс и его идеологи принципиально не в состоянии этого сделать. Лишь в начальный период развития А. Смит, в ещё большей степени Рикардо, если говорить о политической экономии, сформулировали реальные отношения в их противоречивости (например, соотношение зарплаты и прибыли у Рикардо), но с концом так называемой «классической политической экономии» эта последняя опустилась, превратившись в вульгарную апологию («историческая школа», «гармонисты», школа «предельной полезности», «математическая» школа, «социально-органическая» школа и теперешняя органическая дребедень фашистских идеологов, а также полное разложение науки, отрицание самой возможности теоретического познания и превращения его в статистику «Konjunkturforschung»[321]. Но тот же процесс мы видим и в социологии, и в истории: какой-нибудь Огюст Конт или Спенсер куда выше современных Шпаннов[322]! Историки времён реставрации, французы, или такие величины, как Моммзен, Нибур и другие куда крупнее современных надутых апологетов фашистского национализма или мелких ультра-специализированных кропателей без горизонта. Попытки обобщений и синтеза типа шпенглеровского «Заката Европы»[323] — близки к скептическому отрицанию науки, как это знает каждый, кто знакомился с филигранной софистикой шпенглеровских построений. Ещё хуже дело обстоит, когда речь идёт только о капитализме: достаточно указать на живой пример эволюции Вернера Зомбарта, докатившегося от сочувствия марксизма до мистической чепухи совершенно низкопробного свойства. Мы не можем здесь множить примеров. И этого достаточно. Буржуазия, как субъект познания капиталистического общества, оказалась бессильной. Её общественная наука выродилась в апологию её практики, а эта практика, которая выражала анархическое функционирование капитализма, никогда не могла овладеть общественной стихией и преодолеть свойственное капитализму «неразумие» общественного процесса; такой задачи эта практика, впрочем, себе даже и не ставила, и только теперь, на базе упадка, всеобщего кризиса капитализма, распада и развала, она делает отчаянные попытки прыгнуть выше своих ушей и на ретроградном пути понижения производительных сил решить проблему квадратуры круга: сюда относятся утопии феодализированного «планового капитализма» в их многочисленных и скучных вариантах. В капиталистическом обществе общественно-исторический процесс противостоит его агентам, как внешняя, слепая, принудительная сила, как «естественный закон», не поддающийся овладеванию.

Совсем иное мы видим в социалистическом обществе, исторически возникшем через социалистическую революцию и благодаря диктатуре пролетариата, из общества капиталистического. Здесь общество и субъект и объект одновременно. Оно — телеологическое единство. Его необходимость проявляется непосредственно в его телеологии, через организованную волю масс, материализуясь в плане и реализуясь в выполнении этого плана. Здесь оно познаёт самого себя. Здесь нет «самотёка», т. е. слепой и стихийной закономерности развития. Здесь общество практически владеет собою точно также, как оно владеет собою и теоретически. Здесь нет разорванности и сепаратного существования, как противоположностей практической и теоретической сторон овладевания. Здесь есть и реально овладение, и полное единство этих противоположностей, существующих лишь в «снятом виде».

Выросшая в пределах капитализма теория пролетариата, связанная с его преобразующей, направленной на «целое», практикой («revolutionäre Praxis»[324] Маркса, «umwalzende Praxis»[325] Ф. Энгельса), уже доказала свою силу, ибо осуществились все важнейшие прогнозы великой теории, а практика революционного преобразования, т. е. практика борющегося и победоносного коммунизма доказала ещё раз действительность этой теории, приведя к овладению обществом в его целом.

Мы не можем здесь ставить целый ряд интереснейших вопросов истории, например, о древних теократиях типа Египта; о государстве Перу, о котором Маркс (во Ⅱ томе «Капитала») писал, как о бестоварном организованном хозяйстве, о парагвайском государстве иезуитов, о проблемах военно-капиталистического хозяйства и т. д. Всё это выходит за пределы поставленной нами задачи, хотя и тесно с нею связано. Здесь достаточно доказательства того, что в товарном хозяйстве (и в наиболее развитой его форме, капиталистическом хозяйстве) общество не есть субъект, быть им не может, не может овладеть собою ни теоретически, ни практически. Поэтому оно становится действительным объектом познания (где познание адекватно реальности) у своих противников, а практически общество становится объектом овладевания только в своей организованной, т е. в данном случае социалистической, форме.

Таким образом, мы имеем следующее. Поскольку речь идёт об обществе, как об объекте:

a) общество вообще возникает до того, как оно в какой бы то ни было форме становится объектом познания и сознательного овладевания вообще;

b) как объект, оно возникает исторически;

c) оно меняет в историческом процессе развития свою конкретно-историческую форму, переходя из одной в другую, меняя «способы производства»;

d) каждое из этих конкретно-исторических обществ развивает богатство своих особенных, специфических, только ему свойственных, свойств, черт, качеств, «законов движения».

Поскольку речь идёт о субъекте, мы имеем следующее:

1. субъект является исторически;

2. он исторически различен и в том отношении, что в некоторых обществах он лишь частичен, а общество в целом не может быть субъектом;

3. в социалистическом обществе и все общество становится субъектом по отношению к самому себе;

4. капиталистический субъект (буржуазный идеолог) не может быть в строгом смысле субъектом овладения;

5. социалистическое общество есть исторически возникший субъект-объект в полном смысле этого слова.

Наконец, поскольку речь идёт о взаимоотношениях между объектом и субъектом, то мы видим, что:

a) эти отношения историчны;

b) что они в товарно-капиталистическом обществе крайне неразвиты, и что здесь по существу нет и не может быть процесса овладевания;

c) что в социалистическом обществе, наоборот, при полном совпадении и тождестве объекта, который в то же время есть и субъект, и субъекта, который в то же время есть ещё и объект, налицо и полное овладение, т. е. и целесообразная в общественном масштабе практика, организованная во всех своих частях, сознательное самодвижение общества, и его самосознание и самопознание, как момент его целостной жизнедеятельности;

d) что акт рождения общества, как субъекта, есть результат теоретически направляемой революционной практики пролетариата, победы социалистической революции пролетариата, который, будучи «особенным» (классом), состоящим из «единичного» (индивидуумов), овладевает «всеобщим» (обществом) и превращается во «всеобщее» (социалистический народ). Учение о субъекте революции разработано Лениным.

С точки зрения мыслительных форм, переход к социализму означает ликвидацию фетишистских форм общественного сознания. На этом пункте стоит остановится особо.

Маркс вскрыл впервые и специфические особенности капиталистического общества, и законы его движения, и специфические формы мышления его агентов, общественную историческую специфичность его мыслительных категорий. Мы говорим об учении Маркса о товарном фетишизме[326].

В капиталистическом обществе каждое предприятие, и труд на каждом предприятии, и товаропроизводители — формально независимы друг от друга; они «свободно» работают на рынок. Они связаны друг с другом через акты обмена, через метаморфозы товара и денег, через движение вещей. Труд здесь представляется не системой общественного труда, а сепаратными его комплексами. Факт общественного сотрудничества скрыт формальной независимостью предприятий. Общественные отношения людей кажутся общественными свойствами вещей — товаров. Этот товарный фетишизм проявляется во всём мышлении буржуазии и её идеологов. В области политической экономии, где общество рассматривается, как объект, все категории буржуазной науки насквозь фетишистичны. Капитал, например, здесь не общественно-историческое отношение между людьми, проявляющееся и фиксированное в вещи, а вещь в её натуральной форме; то же и деньги и т. д. Поэтому в буржуазной политической экономии капитал родит прибыль, земля ренту, деньги родят деньги; все они обладают чудесным, мистическим свойством. Отсюда теории «производительности капитала» в их многочисленных вариантах. Здесь нет ни капли исторического и общественного подхода к предмету: здесь все действительные отношения представляются в фетишистско-извращённом виде.

Но то же происходит и в других областях. Идеологические сферы (например, различные области науки, искусства, а также область права, морали и прочее) в силу разделения труда и анархии общества, точно также покрыты фетишистским туманом.

Энгельс писал Ф. Мерингу (письмо от 14 июля 1893 г.):

И в другом месте, в «Людвиге Фейербахе», Энгельс говорил об «оперировании, работе над мыслями, как независимыми, самостоятельно развивающимися, подчинёнными только своим собственным законам сущностями»[328].

Другими словами, звенья цепи разделённого общественного труда представляются самостоятельными; их продукты, мысли, объективно связанные со всей системой практики и являющиеся моментом в жизни общества, в его воспроизводстве, в его жизнедеятельном круговороте, выскакивают (в сознании) из этой связи, превращаются в самостоятельные сущности; будучи отвлечениями от непосредственного соприкосновения с материей, будучи через столько-то и столько-то ступеней связанными с материальной практикой, они, в силу внешне сепаратного существования различных специализированных отраслей, выступают, как сепаратные сущности. Как деньги родят деньги, как капитал родит прибыль, земля родит ренту вне труда (в сознании фетишистов), так вне практики, вне материи появляются чистые категории, чистые формы, априорные формы, и само знание представляется «чистым знанием», т. е. знанием в себе, а не моментом овладевания миром. Рациональное обоснование этой фетишистской аберрации[329] заключается в своеобразной специфически-исторической структуре капиталистического общества. Ещё ярче этот фетишизм проявляется в категориях морали, где нормы общественного поведения приобретают характер метафизических сверхчувственных категорий, висящих дамокловым мечом над головой людей, хотя они и считаются чем-то «внутренним». Но этой темы мы коснёмся особо в другой связи.

Таким образом, и в данной области, т. е. в сфере общества, мы видим всю необходимость исторического подхода к проблеме объект-субъект. И в природе, и в обществе нет и не должно быть места пустым абстракциям, оперирование над которыми вырождается в бесплодную схоластику и «пьяную спекуляцию». Только полнокровная материалистическая диалектика может обеспечить действительно плодоносящую работу философской мысли нашего времени.