Генералиссимус князь Суворов

33. Швейцарская кампания. Сен–Готард, Чёртов мост. 1799.

При выступлении Суворова из Италии, силы воюющих на трёх смежных театрах войны были следующие. На Рейне эрцгерцог Карл имел 44,000 человек против 50,000 французов; последних больше половины было разбросано по крепостям. В северной Италии Мелас командовал 85,000; французских войск Шампионэ было не больше 50,000. В Швейцарии был корпус Римского–Корсакова в 24,000 и, до прибытия Суворова, Готце в 22,000; оставалось за Рейном из корпуса Корсакова 3,000, да ожидались: принц Конде с 5,000 и Суворов с 21,000 человек; у Массены было больше 84,000.

Из этого видно, что на главном театре войны, в Швейцарии, численный перевес был на стороне французов, а если бы Готце оставил Швейцарию, неравенство сил сделалось бы разительным. Это усиливалось расположением союзных войск и принятием дурного плана действий.

Корсаков стоял перед Цюрихом, рассеяв силы вдоль р. Лимата и нижнего Аара. По Цюрихскому озеру были войска принца Александра Виртембергского, левее, по Линте и Валенштатскому озеру стоял Готце. В Саргансе — Елачич, а дальше, с заворотом вперёд до Дисентиса, — Линкен (бригады Зимбшена и Ауфенберга). Пути из Швейцарии в северную Италию охраняли отряды Штрауха, принца Рогана и Гадика.

Армия Массены тоже была растянута. Левый её фланг был на Рейне у Базеля, фронт тянулся по Аару, Лимату, Альбису, Линте; правый фланг охранял доступы из Италии в Валис. Но французы были сильнее и более сосредоточены на важнейшей части позиции, по р. Лимату, так что положение их было более выгодным. Невыгоды союзников могли быть возмещены быстрым прибытием Суворова если не к Лимату, то хоть в долину верхнего Рейна. Но он этого не сделал.

Были два выгодных пути: первый через Киавенну и гору Сплюген, второй через Белинцону и гору Бернардину. По любому из них он мог беспрепятственно соединиться с Линкеном, а затем идти кружным путём через Кур и Сарганс, или прямо перейти горный хребет к верховьям Линты и сойтись там с Елачичем и Готце. Предпочтительнее был путь на Сплюген: хотя он проходил частью по дурным дорогам, но не требовал от армии особых приготовлений, с ней могла идти полевая артиллерия, и весь путь шёл вдали от неприятеля. Русские прибыли бы на соединение с Лотце не позже 14 сентября, и до их прибытия Корсакову и Готце надо было только удерживать позиции.

Массена не мог перейти в наступление раньше 14 сентября. Не понадобилось бы ослаблять Корсакова на подкрепление Готце, а в худшем случае соединение Суворова с Готце если бы не устранило катастрофы с Корсаковым, то Массене после победы пришлось бы встретиться с прибывшим полководцем и его закалёнными войсками.

Но Суворов решил двинуться из Белинцоны через в верховья р. Рейсы, а затем её долиной и обоими берегами Люцернского озера к Люцерну. Отряд Штрауха должен был способствовать операции против а и в ущелье Рейсы, а Ауфенберг угрожать тылу неприятеля, атакованного в долине Рейсы. Линкену предписывалось перейти от Иланца к Гларису на соединение с Елачичем, наступающим от Сарганса к Молису, а Готце, получив от Корсакова 5,000 человек, соединиться с Линкеном и Елачичем, наступать к Эйнзидельну и у Швица связаться с прибывающим туда Суворовым, направив часть своих сил к Цугу. Римскому–Корсакову назначено одновременно атаковать неприятеля на Лимате.

План был сложен и ошибочно рассчитан. Одновременное движение колонн с разных точек обширного полукруга к центру, было трудно выполнимо в горной местности и опасно ввиду сильного противника. Неприятель принимался в расчёт как бы совершенно бездействующий. Маршруты для корпусов Дерфельдена и Розенберга рассчитаны так, как будто не было ни неприятеля, ни гор. Дороги вдоль Люцернского озера вовсе не существовали. Вообще незнание топографии края в диспозиции поразительное. В довершение всего и расчёт по продовольствию войск сделан ошибочный. Сначала Суворов хотел взять 14-дневный или по крайней мере 10-дневный запас провианта, но потом, вероятно вследствие затруднений, ограничился 7-дневным. На подвоз из Италии рассчитывать было нельзя; кроме того, назначенная скорость движения войск сделала бы подвоз неисполнимым. Таким образом, ограничились 7-дневным запасом до самого Швица, а там надеялись получить продовольствие от Корсакова и Готце. Но те и сами часто нуждались в продовольствии.

Суворов изложил план в особой записке. На неприятельской позиции, самая сильная часть — его левое крыло (от р. Аара вправо), где 30,000 войск занимают горный хребет, во многих местах неприступный или обстреливаемый батареями. Переправа через Лимат для атаки также затруднительна, так как атаковать можно только из Цюриха, под сильным перекрёстным огнём. Доступнее правое крыло, где местность гориста, "но выгоды с обеих сторон одинаковы, а при нападении между озёрами Люцернским и Цугским можно противопоставить неприятелю даже большое протяжение фронта". Выгодность этого направления ещё в том, что сначала мы будем иметь дело с неприятелем, числом ниже нас. Остаётся только решить — как скорее и легче опрокинуть правое неприятельское крыло. Для соединения с австрийцами при Дисентисе надо подниматься на 4 горных хребта, потеряв времени больше, чем для достижения Люцерна. Мы имели бы с левого фланга целую неприятельскую дивизию, пришлось бы наступать вверх по долине Рейсы и, чтобы не было задержки у Чёртова моста, частью сил действовать со стороны Белинцоны через, в тыл неприятеля за этим мостом. Следовательно, остаётся атаковать со стороны Белинцоны.

Суворов не хотел терять времени на обход для соединения с австрийцами. Он предпочёл идти кратчайшей дорогой, ударить на противника и выйти во фланг и тыл французской армии. Но он ошибся из–за незнания театра войны и неверных сведений о силах неприятеля.

Австрийцы вели войну в Швейцарии давно и должны были знать страну не хуже французов. Суворов не имел о ней понятия, поэтому протестовал против ведения войны одними русскими войсками, без содействия австрийских, и потребовал себе офицеров австрийского генерального штаба. Их было 9 человек во главе с подполковником Вейротером, который и во время Итальянской кампании находился при штабе Суворова. Вейротер был влиятельным лицом при прежних австрийских главнокомандующих в Италии и главным стратегическим проектором в первые годы нынешнего столетия, чем и приобрёл большую, но унылую известность. Он составлял во время швейцарского похода Суворова все планы и диспозиции и вёл военную переписку фельдмаршала. Нет сомнения, что ему принадлежал в основном и план кампании.

Существует свидетельство одного из участников похода, что русские отдавали предпочтение пути на Сплюген, Кур и Сарганс, но австрийцы предложили идти через в долину Рейсы. Русские, не зная местных условий в подробности, не могли оспаривать австрийское предложение и согласились. Римский–Корсаков говорит в мемуарах, что Суворов впоследствии признавал ошибочность плана, объясняя, что был введён в заблуждение союзниками и диспозиция была составлена одним из австрийских офицеров его штаба. Кроме того, он писал после Швейцарской кампании эрцгерцогу Карлу, что принял план "больше по доверию, чем по убеждению". Некоторые прямо указывают на Вейротера, как на автора проекта, говоря, что Суворов доверял ему и потому одобрил план, приказав сделать изменения: исключить меры на случай отступления и отказаться от коммуникационной линии с тылом в виде цепи отрядов. Суворов объяснил, что русские не знают ни горной страны, ни постовой войны; в мелких отрядах они легко могут быть отрезаны, и коммуникация с тылом будет уничтожена, а главный корпус ослаблен.

Кроме того, план Вейротера отвечал военным принципам Суворова: кратчайший путь к конечной цели, отрицание полумер, решительность действий. Ещё из Асти он сообщил о швейцарском походе Штрауху, Готце и Линкену, знакомым с краем, требуя их замечаний; два первые дали предложения, и Суворов поручил Вейротеру включить их в план.

Неужели австрийцы до такой степей были незнакомы с театром кампании, что направили Суворова на худшее решение не ведомо для себя? Как ни странно, приходится это признать. В защиту их может быть приведено, что в плане упоминается про "весьма дурные горные дороги" в долине верхней Рейсы; что в донесении Готце говорится вскользь о движении Ауфенберга через Альторф в кантон Швиц "по пешеходной тропинке"; что у Суворова были свои понятия о качестве дорог и возможности движения по ним. Однако, каким образом запланировано движение по берегу Люцернского озеру, если там было только водное сообщение? Как могло проскочить в диспозицию: "Колонна выступает из Альторфа до Швица и идёт тот же вечер 14 миль далее", когда "далее" нет дороги? Это была или высшая степень небрежности, или полное незнание.

На всем лежит печать рока. Суворов, в силу обстоятельств, слишком положился на других. А ведь он сомневался в исходе кампании, что обязывало его к большей осмотрительности, тем паче, что австрийцы неоднократно его подводили. И если всё это не служит ему оправданием, то по крайней мере объясняет неожиданную развязку.

Принятый план не приводил ещё к бедственному результату, если бы был выполнен без потери времени, но и тут была неудача. Когда русские выступали из–под Тортоны, Суворов просил у Меласа для горного похода мулов, которых тот имел достаточно для русской армии. Но Мелас дал их только под горную артиллерию, а в остальных отказал, уверяя Суворова, что мулы будут ожидать в Белинцоне прихода русских. Суворов рассчитывал подойти к у 6 сентября и 8 предпринять атаку неприятельской позиции, а потому форсированным маршем прибыл 4 числа в Таверну. Но тут из 1430 мулов не было ни одного. Суворов был в негодовании. Великий князь посоветовал взять под вьюки казачьих лошадей, так как в Швейцарии большое число конницы было бы в тягость, и спешенные казаки были более полезнее, чем конные. Казачьи лошади по качествам далеко не подходят к мулам и в горной войне их заменить не в состоянии, но выбирать было не из чего. Стали делать на скорую руку подобие вьючных сёдел и собирать по окрестностям мешки, ибо австрийское провиантское ведомство не заготовило ровно ничего. Сначала хотели взять под вьюки 2500 казачьих лошадей и 5000 мешков, но для сокращения задержки ограничились 1500 лошадей и 3000 мешков. Вейротер торопил австрийских провиантских чиновников, рассылал по окрестностям казаков. Суворов писал Меласу, доносил в Вену, в Петербург. Францу он донёс, что сделал 8-дневный поход в 6 дней совершенно напрасно и "решительные выгоды быстроты и стремительности нападения потеряны для предстоящих важных действий". Павлу он писал, что время проходит, а австрийцы обманывают "двусмысленными постыдными обнадеживаниями" и что положение его корпусов может "сделаться весьма опасным". Ростопчину сообщалось, что "пришли в Белинцону, но нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропасти".

Мелас оправдывался, сваливал вину на провиантмейстера, обещал с него взыскать, уверял в своём уважении и преданности. Прибыло несколько сот мулов, но они были законтрактованы только до Белинцоны. Пришлось уговаривать погонщиков остаться при армии на весь поход. Спустя два–три дня прибыло ещё несколько сот. Работа кипела днём и ночью, но дело усложнилось с другой стороны.

В конце августа французская дивизия крайнего правого фланга провела демонстрации; принц Роган и Гадик отступили, Мелас забил тревогу. Суворов двинул казачьи партии, якобы подкрепляя Штрауха и Рогана, и распустил слух, что пойдут в Швейцарию не раньше 20 сентября, и даже отдал приказ по войскам. В тревоге и неустанных трудах прошло 5 суток — потеря невосполнимая. 8 сентября Розенберг выступил к Белинцоне, где должен был ждать приказаний. Суворов собрал в Таверне военный совет для утверждения диспозиции к нападению на, а 10‑го утром тронулся с корпусом Дерфельдена. Грузы и полевая артиллерия шли другими путями.

Немногим русским удалось испытать на Кавказе то, что предстояло, большинство привыкло к действиям на равнинах. Недостающие войскам сведения Суворов изложил в наставлении, касающемся как походных движений, так и боя, и приказал объявить по армии. Он не забыл и австрийцев, напомнив им о необходимости держать силы в совокупности, собирать верные сведения о неприятеле и всем отрядам находиться в постоянных сношениях. Он выразил Готце и Линкену пожелание, чтобы войска чаще упражнялись в действии холодным оружием, а для обучения приказал Корсакову командировать офицеров.

Французы тоже готовились к встрече в Швейцарии с новыми врагами, по крайней мере директория советовала это Массене. Помимо "северных варваров, полудикарей" и других эпитетов, которыми она маскировала свои опасения, они заявили, противореча самой идее послания, что французские войска в Италии привыкли и уже не боятся русской пехоты. Все это сопровождало внушение, что, как ни полезно наступление французов правого фланга против австрийцев, гораздо важнее победа над русскими, дабы поддержать дух войск. Массену предостерегают, что, действуя против русских, следует принимать самые обдуманные предосторожности, бить массами, сохранять резерв, потому что новый противник отличается стремительностью в натиске и стойкостью в огне. Массена ободрил войска приказом по армии; он выразил уверенность, что французы одержат верх и оправдают свою старинную славу в штыковом бою, но предупреждал, что русские действуют штыком гораздо лучше австрийцев.

10 сентября главные силы Суворова тронулись из Таверны к Белинцоне, а Розенберг из Белинцоны двинулся вверх по р. Тичино. Лил дождь, резкий ветер прохватывал насквозь, ночи были сырые и холодные; войска дрогли на биваках. На третий день корпус Дерфельдена, преодолев множество препятствий, расположился у Дацио, туда же подошла от Биаско австрийская бригада Штрауха. Розенберг продолжал обход неприятельской позиции на Сен–Готарде. Дорога для его колонны была длиннее и хуже, с крутыми спусками и подъёмами, под непрерывным дождём, по скользким косогорам, с переправами вброд через потоки по колено и по пояс. Солдаты выбивались из сил, несколько человек сорвалось с крутизны и расшиблось, погибло также несколько лошадей с вьюками. Переходы были не в меру велики; войска подымались с рассветом и шли почти безостановочно до самой ночи, а на ночлеге не всегда находили даже хворост для костров. При всем том отсталых было мало: солдаты пособляли друг другу и облегчали ношу тех, кто выбивался из сил. Колонна сделала 75 вёрст в трое суток и, пройдя 12 сентября Дисентис, где стояла австрийская бригада Ауфенберга, пришла к ночи в Тавеч. Но и здесь ей не удалось отдохнуть, потому что назавтра предстоял поход и атака неприятеля, а ночь была бурная и холодная, с постоянным дождём.

Несмотря на невзгоды, войска были бодры и, по замечанию одного из участников похода, готовы в бой не только с французами, но и с австрийцами. Союзники успели внушить большую неприязнь в рядах русских войск. Не только офицеры, но и солдаты знали имя Тугута, толковали в границах своих понятий о его интригах и вероломстве, считая его чем–то в роде чумы. Кто из офицеров был посведущее, рассказывал анекдоты, вспоминал былые времена, приводил случаи неблагодарности австрийцев к России. Не мудрено, что солдаты изъявляли в шутку готовность бить "не только синекафтанников, но и белокафтанников", и так как австрийское коварство и вероломство не подлежали в их мыслях никакому сомнению, то горячая любовь к обиженному Суворову дошла до обожания.

А сам он, предмет этого обожания, находился среди них по–прежнему простой, доступный, бодрый, изображая первого солдата своей армии. Как всегда, он ехал на казачьей лошади, в лёгком костюме, прикрытый только тонким, ничем не подбитым плащом, который прослыл в войсках за "родительский", и был сшит 7 лет назад в Херсоне. Голову Суворова прикрывала не каска, как обыкновенно, а круглая широкополая шляпа, неизвестно почему предпочтённая наперекор сезону. Возле него тащился на казачьей лошади и новый его поклонник, Антонио Гамма, 65-летний старик, хозяин дома, где Суворов квартировал в Таверне. Забыв свои годы, семью и домашние дела, он следовал за Суворовым весь поход до Кура, служил местами проводником и не раз приносил войскам пользу.

От Дацио, где остановилась колонна Дерфельдена, до Айроло, занятого передовым французским постом, оставалось всего 10 вёрст. Сен–Готард угрюмо смотрел на пришельцев; при ненастье вид его был вдвойне суров и внушителен. Гору эту охраняла бригада Гюдена; другая, Луазона, была вблизи, по долине верхней Рейсы; общая численность их до 9,000 человек. Незначительны были эти силы, но местность удваивала, если не утраивала средства обороны. Особенно недоступна была позиция со стороны Италии. Тянувшаяся тут тропинка пересекала горные водотоки, спускалась в глубокие ущелья и подымалась по кручам. В бурное время и при зимних метелях она делалась недоступной, что подтверждалось многочисленными несчастными случаями, и только христианское самоотвержение небольшой общины, занимавшей Госпис, странноприимный дом, выстроенный на высоте 6,800 футов, умеряло число жертв. Атака Сен–Готарда с этой стороны была делом очень трудным и рискованным, оттого Суворов и послал Розенберга обходом в тыл французской позиции, но положиться на один обходный корпус тоже было нельзя, потому что неприятель мог его подавить. На этом была построена диспозиция. Войска Дерфельдена делились на три колонны; правая, из авангарда Багратиона и дивизии Швейковского, должна была обойти левый фланг неприятеля, отрядив от себя несколько батальонов ещё правее; левая, из двух австрийских батальонов Штрауха и одного русского, направлялась к верховьям р. Тичино; средняя, из дивизии Ферстера и двух австрийских батальонов шла через Айроло. Боковым колоннам приказано выступить в 3 часа ночи 13 сентября, средней — держаться несколько сзади, чтобы атаковать одновременно; в голове всех колонн иметь пионеров, а артиллерии находиться при средней.

Утро встало пасмурное, мглистое; дождь перестал, густые облака лепились по рёбрам гор. Выдвинувшись от Дацио, войска, по диспозиции, разошлись; Багратион стал взбираться на кручи, послав небольшой отряд за отступившими от Айроло французскими постами и отрядив правее себя три батальона и спешенных казаков. Передовой отряд слишком горячо гнал посты и зарвался в атаку сильной французской позиции, начальник был убит, другой, заступивший его место, ранен. Багратион поддержал отряд несколькими ротами, а правый французский фланг обошла левая союзная колонна. Французы отступили и заняли новую позицию. Здесь их атаковала средняя колонна с дивизией Швейковского, которую Суворов не послал за Багратионом, потому что видел неимоверные трудности подъёма правой колонны в горы. Французы, пользуясь местностью, вели губительный огонь, и хотя две правые русские колонны обходом заставили их отступить, они не раз ещё останавливались на выгодных позициях и давали отпор, прежде чем поднялись на вершину горы.

Здесь благоприятность местности для французов увеличивались в несколько раз, тем паче, что на подкрепление Гюдена успели прибыть ближайшие войска Луазона. Русские пошли штурмовать с фронта позицию впереди Госписа, но французы били их из–за утёсов и каменей чуть не на выбор, и атака была отбита. Одушевлённые присутствием Суворова и великого князя, войска двинулись вторично, и опять с неудачей и ещё большей потерей. Багратион все не показывался на фланге; войска его, карабкавшиеся по утёсам и стремнинам без всяких тропинок, изнемогали от усталости, а продвигались мало. Вершина горы пред ними как будто вырастала и уходила вдаль, или совершенно застилалась облаками, которые охватывали войска густым туманом.

Было 4 часа, ночной темноты оставалось ждать недолго. Суворов стал опасаться за Розенберга, о котором не было слуха, а между тем с ним находилась почти треть армии, и порученная ему операция отличалась большой смелостью замысла. Опасение это поддерживалось необыкновенным упорством французской обороны, как бы указывавшей на двойную цель противника. Суворов велел штурмовать французскую позицию в третий раз. Войска двинулись, и почти одновременно против неприятельского левого фланга показалась на снежной вершине голова колонны Багратиона. Французы поспешно ретировались, Сен–Готард был взят.

Госпис перешёл в руки русских, подъехал Суворов и был встречен седым приором с братией. Приор пригласил фельдмаршала подкрепить силы трапезой, но Суворов просил отслужить прежде благодарственный молебен, молился усердно, а потом принял угощение из картофеля и гороха. Суворов был весел, хвалил обитель за христианские подвиги на пользу ближнего, благодарил за гостеприимство. Приор был человек образованный и не мог не подивиться массе знаний и начитанности русского полководца, который вёл с ним беседу на нескольких языках.

Войска собрались на вершине горы, перевели дух и стали спускаться за французами, которые с геройским упорством продолжали оборону. На первой занятой позиции они не удержались, но дальше были подкреплены войсками Луазона, которые привёл начальник дивизии Лекурб. Он двинулся навстречу, но получил извещение, что тылу угрожает колонна Розенберга, и занял оборону вблизи деревни Госпиталь, чтобы до ночи остановить наступление.

Розенберг выступил из Тавеча с рассветом и шёл по долине В. Рейна, имея впереди Милорадовича. Французские аванпосты были сбиты и отступили на вершину горы Криспальт, к двум стоявшим там батальонам. Русские повели наступление на них прямо и в обход левого фланга. Французы, пользуясь прикрытиями, встретили сильным огнём, но были сбиты атакой передового батальона Милорадовича и заняли новую позицию по обеим сторонам озера Обер–Альп. Отсюда выбить их было труднее, хотя войска Розенберга стянулись почти все и имели огромный перевес. Общая атака тремя колоннами по обоим берегам озера встретила упорную оборону ибо была затруднена болотистой местностью, однако Милорадович сбил правое французское крыло. Это повело к общему отступлению неприятеля; хотя он пытался останавливаться ещё на нескольких позициях, Милорадович не давал ему утвердиться, и отступление обратилось почти в бегство. Этому способствовала энергия войск Розенберга, одушевлённых чувством соревнования, так как они почти не принимали участие в победах Итальянской кампании.

Французы спустились к д. Урзерн и, вместе с оставленным там резервом Лекурба построились в боевой порядок. Русские стягивались на вершине горы; впереди русской боевой линии рассыпан был батальон егерей. Неприятель пробовал бросать сюда гранаты, но они не наносили вреда. Так прошло несколько часов, наступал вечер, густые облака оседали по рёбрам гор и заволокли туманом долину: и Урзерн, и французы стали не видны. Войска получили приказ спускаться вниз; велено это сделать поспешно, но без шума и выстраиваться в линию. Спуск был очень крутой, так что большинство предпочло скатиться с горы сидя; тишина была соблюдена образцовая, и боевая линия выстроилась у подошвы горы, не замеченная неприятелем. По приказу линия дала залп и кинулась в штыки, с криком ура, на невидимого противника. Французы встретили русских стойко, однако удар был так силён и стремителен, что отразить его не могли, и смятые, охваченные с флангов, дали тыл. Небольшое число беглецов направилось через Урнер–Лох к Чёртову мосту, большая часть отступила к Госпиталю к Лекурбу. Кроме 220 человек убитыми и пленными, французы потеряли 3 орудия, до 370,000 патронов и провиант, которого хватило на сутки корпусу Розенберга.

Розенберг, придя к спуску в Урзернскую долину в третьем часу дня, прислушался к выстрелам Суворова и решил, что они доносятся издалека и поэтому атаковать ещё рано. Не будь этого, он не только избавил бы колонну Дерфельдена от лишнего боя, заняв в тылу Лекурба Урзерн, но находившиеся на е французские войска едва ли смогли б избежать истребления и плена в полном составе. Хотя его дивизия сделала в этот день, при непрерывном почти бое, 18 вёрст, что много для непривычных войск в горной стране, но колонна Дерфельдена при худших условиях прошла 24 версты.

Блистательный дебют русских войск в горной войне стоил недёшево: из строя выбыло до 2,000 человек. Потеря французов неизвестна, но она должна быть меньше. Они бежали по двум направлениям: к западу, через Фурку к верховьям Роны, и, в большинстве, с Лекурбом, через горы в долину Гешенен. Лекурб был даровитый, решительный и смелый генерал, настоящий представитель французской военной школы той эпохи. Он мог бы отступить через Фурку в Валис, но тогда Суворову открылся бы путь к Люцернскому озеру с находившейся там французской флотилией. Этого было достаточно для Лекурба, чтобы принять решение, для генералов другой школы невозможное: он бросил всю артиллерию в Рейсу и ночью стал пробираться через горный хребет Бетцберг. Густой туман и ночная тьма сильно затрудняли и без того невероятно трудный путь, где были редкие тропинки и который местные жители считали невозможным для движения войск. Но туман и темнота, не дававшие различать едва видимые тропы, спасли войска Лекурба от неприятеля: французы целую ночь карабкались по горным высям и ущельям, перевалили гребень на высоте 7,800 футов, спустились утром к деревне Гешенен и стали на пути Суворова.

Суворов послал небольшую часть войск для преследования неприятеля к Фурке, а другой, с генерал–майором графом Каменским, приказал ранним утром двинуться к Цумдорфу и Гешенену. Штраух остался на южной стороне Сен–Готарда прикрывать дорогу через Нифенский проход в долину Тичино, прочие войска расположились на ночлег вокруг д. Госпиталь, откуда Лекурб был выбит уже во тьме. Было холодно и сыро, солдаты дрогли, несмотря на разведённые огни. Верстах в 4 виднелись огни другого бивака — то был корпус Розенберга. Каждый принимал другой лагерь за неприятельский, а неприятель в начале ночи находился как раз между ними.

В 6 утра 14 сентября Суворов выступил из Госпиталя, соединился с Розенбергом и двинулся вниз по р. Рейсе. С версту дальше дорога по правому берегу врезается в утёсы, отвесно спускающиеся в русло реки, и идёт по туннелю Урнер–Лох длиной 80 шагов при 4 шагах ширины. Ниже дорога лепится карнизом к отвесной скале и под прямым угол круто спускается к арке Чёртова моста. Здесь Рейса несётся в щели между горами и низвергается несколькими водопадами. Чёртов мост, переброшенный над пропастью на высоте 75 футов, длиной около 30 шагов, состоял из двух каменных арок; большая соединяла правый берег с выдающеюся скалой левого, малая связывала эту скалу с левым берегом. С моста дорога, извиваясь по ущелью, несколько раз переходит с берега на берег и перед д. Гешенен вырывается из теснины.

С рассветом Розенберг начал наступление. Впереди Милорадович, за ним остальные войска дивизии, потом Дерфельден. Французы занимали левый берег реки; их было не больше двух батальонов с одним орудием, а если и больше, то самых мелких калибров. Они не подготовили разрушение моста и не препятствовали наступлению до туннеля. Как только голова русского батальона втянулась в туннель, передовой французский отряд встретил его ружейными и пушечными выстрелами. Для облегчения фронтальной атаки отряд в 300 человек послан вправо, в горы над Урнер–Лохом; другому, человек в 200, приказано перебираться через каменистое ложе Рейсы на ту сторону и угрожать флангу и тылу французской заречной позиции. Майор Тревогин с 200 егерями спустился к руслу и стал перебираться через Рейсу. Добравшись до берега, люди карабкались вверх по скалам, на вид совершенно неприступным. В виду удачи переправы, послан следом целый батальон, который, не без потерь, перешёл реку длинным фронтом. На переправу и на движение в тыл и фланг французской позиции потребовалось немало времени, и колонна полковника Трубникова, посланная в обход, пришла раньше.

Едва показались его люди на склонах утёсов позади туннеля, французы пришли в смятение и второпях стали разрушать мост. Большая арка была крепче, чем малая береговая, и принялись за последнюю, что было сподручнее, потому что она находилась на французской стороне. Передовому французскому отряду пришлось думать о спасении; часть его успела перебраться на левый берег, а другая осталась на правом отрезанной. Передовой русский батальон, заметив у французов суету, атаковал, прорвался через Урнер–Лох и бросился на отрезанных французов в штыки. С противоположного берега открылся по нем огонь, но слабый. Французы передового отряда частью были переколоты или сброшены в реку, искали спасения, прыгая с утёсов и пытаясь перебраться по руслу, что удалось немногим. Пушку они сбросили в реку. Русские кинулись к мосту; главная арка осталась нетронутой, но вместо второй арки зиял широкий провал. К этому времени переправившиеся вброд на французскую сторону войска прошли по горным высям левого берега и начали спускаться к мосту. Они представляли внушительную силу, потому что с ними случайно сошёлся тут генерал Каменский, получивший ещё с вечера приказ перебраться через хребет Бетцберг и следовать за Лекурбом для обхода Урнер–Лоха и Чёртова моста. Французы отступали, русские под началом Каменского их преследовали. Кроме того, по общему плану похода, австрийский генерал Ауфенберг, спустившись с Дисентиса долиной Мадеран, занял Амстег на Рейсе, выбив оттуда незначительный французский отряд, и очутился в тылу у французов. Лекурб заставил Ауфенберга отойти по Мадеранской долине, но австрийцы всё–таки сохраняли угрожающее положение.

Как только французы ретировались от моста, русские разобрали ближний сарай, притащили брёвен и досок, перекинули их через провал и стали укреплять чем попало; майор князь Мещерский 1‑й отдал для этого свой офицерский шарф, а за ним и другие офицеры. Храбрецы стали переходить, помогая друг другу; некоторые оборвались и расшиблись, другие были убиты или ранены, так как отступающие французы обстреливали мост. Переправа требовала много времени, сборный отряд Каменского был французам опаснее. Приступили к основательной поправке моста, и в 5 часу дня колонна русских войск двинулась вперёд.

Армия продолжала наступление, но продвигалась медленно, задерживаемая разными препятствиями, преимущественно мостами. Четыре раза перебегала дорога с одного берега Рейсы на другой; все 4 моста неприятель старался испортить, но при спешном отступлении это ему удалось только отчасти. Однако всё–таки требовались работа и время, так что в этот день Суворов едва успел подвинуться от Госпиталя на 12 вёрст. В Гешенене присоединился Каменский. Ночью пришли в Вазен и осталась до утра. 15 сентября войска поднялись в 5 часов и продолжали путь; в авангарде шёл Милорадович. Он бросился к Амстегу и благодаря быстроте предупредил новую остановку: Лекурб едва успел зажечь мост, как нагрянули русские, затушили огонь, перебрались по тлевшим брёвнам и выбили французский арьергард из деревни, после чего отряд Ауфенберга присоединился к русской армии. Суворов дошёл по Рейсе до речки Шахен, с узкой и длинной долиной, тянувшейся вправо. Тут Лекурб занял позицию, имея в тылу Альторф. Мосты были сняты, дорогу обстреливала артиллерия. Силы Лекурба состояли из 6,000 человек, и корпусу Розенберга не потребовалось больших усилий, чтобы заставить французов покинуть позицию и ретироваться на Флюэлен и Зеедорф, после чего Лекурб расположил войска за левым берегом Рейсы и там остался, сняв мосты.

Около полудня русские заняли Альторф и нашли небольшой продовольственный магазин, что было как нельзя кстати.

По прибытии в Альторф Суворов наткнулся на первые ошибки своего плана. За Альторфом, во Флюэлене, кончалась дорога, и дальнейшее сообщение производилось исключительно водой, а так как уже несколько месяцев водным путём владели французы, то Суворов в Альторфе был припёрт к стене. С левой стороны озера были две тропки, но такие, что проводники рекомендовали их разве для смелых альпийских туристов. Правый берег ещё хуже: две тропинки из Шахенталя через снеговой хребет Росшток в Муттенскую долину, по которой есть сообщение со Швицем. Эти тропы доступны в позднее время года разве что охотникам за сернами, привыкшим с малолетства карабкаться по горным рёбрам. Они не только не входили в расчёты австрийского штаба, но о них там не подозревали, а Суворов узнал о них в Альторфе, когда пришлось искать выход из безнадёжного положения.

В продовольствии была крайняя нужда; во вьюках оставалось немного, но они сильно отстали, и часть их погибла в пропастях. О Линкене не было известий, вдобавок пошла молва об упорном бое накануне на Линте. Суворов положил — не отступать от плана, который служил и основанием для операций Линкена, Иелачича, Готце, Корсакова, а согласно с ним двинуться к Швицу. Суворов выбрал тропу, которая ведёт к д. Муттен прямее. Тропа эта, по словам экспертов, была худшей из двух. Люди были измучены 7-дневным непривычным походом, обувь разорвана, провиант израсходован. Вьючный скот, особенно казачьи лошади, обезножили. Сам Суворов болен, слаб физическими силами. Он однако не изменил ни себе, ни своему доверию к войскам, возлагая на них новое испытание, даже меру которого нельзя было определить. Высказанный им несколько лет назад афоризм: "где прошёл олень, там пройдёт и солдат" должен был осуществиться.