Жребий изгоев

Глава 2. Хорошо, когда конь закусил удила. 1. Дикое поле. Устье Северского Донца. Весна 1065 года, березень

Неустрой приподнялся на стременах, поглядел из-под руки. Степь парила, воздух дрожал над окоёмом, над нежно-зелёным ковром молодой травы.

– Ну что там, Неустрое? – окликнули его.

– Чисто, парни, – довольно выдохнул он, опуская руку. – Отвязались вроде как?

– Ну и хорошо! – крикнул всё тот же, кто окликал. – Чего смурной-то такой?

Четвёртый день они, семеро сверстников, гнали по степи косяк конского молодняка, угнанный у половцев. И вот только сегодня погоня, наконец, отстала.

Хотя надолго ли?

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – пробормотал Неустрой, теребя чёмбур. Пробормотал так, чтобы никто не слышал. Но его услышали.

– А чего такое?

Но Неустрой только махнул рукой в ответ – после, мол, поясню.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая окоём в багряный цвет, когда мальчишки, наконец, остановили косяк, сбив коней в кучу. Половецкие кони храпели, тревожно косились налитыми кровью выкаченными глазами – непривычен был запах, исходящий от новых пастухов.

Двое уже разводили костёр из сухой прошлогодней полыни, потянулся дразнящий запах жареного мяса. На раскинутом рядне на скорую руку разложили плотный желтоватый сыр, солёное сало и чёрный хлеб – ещё из домашних запасов.

Ели быстро, запивая сытой из прихваченного из дома мёда и зачерпнутой тут же, в ручейке, воды.

– А что, парни, ловко мы дело провернули? – весело сказал Ярко, откидываясь на спину и мечтательно глядя в медленно сереющее вечернее небо.

– Не говорил бы ты гоп, Ярко, – поморщился Неустрой, косясь по сторонам и прислушиваясь. – Не ровен час, сглазишь.

Он сплюнул через плечо и постучал согнутым пальцем по рукояти плети. Остальные помолчали, с завистью поглядывая на знатную Неустроеву плеть – степная камча с зашитой на конце свинчаткой была украшена красивой резьбой, извилистые линии переплетались из их переплетения то и дело вдруг проглядывали звериные морды – то волк, то медведь, а то и не виданный вживую никем индрик.

– И чего только ты боишься? – проговорил Ярко с лёгким презрением. – От половцев мы ушли, сам говорил, дня через три дома будем. Отец коней продаст куда-нибудь, будем в почёте.

Ярко был сыном ватамана Игреня, и по всем правилам в нынешнем набеге старшим должен был быть именно он. Но когда собирались в поход, от него вдруг стал шарахаться конь (примета – дурнее некуда!), а сам он проиграл по всем статьям – и в скачке, и в рубке лозняка, и в иных умениях – Неустрою. И ватаман решил не искушать судьбу и не гневить богов. Старшим поставили Неустроя, хотя Керкунов сын никогда к такой чести не стремился. Тем более не улыбалось ему началовать над ватамановым сынком – нравным и навыкшим, чтобы слушались именно его.

– Вот и помолчал бы ты, пока до дома не добрались, – процедил Неустрой нехотя – в спор, невесть который за всё время похода, лезть не хотелось нисколько.

– Нет, ты скажи! – настаивал Ярко. Остальные притихли, слушая, и Неустрой понял, что спорить-таки придётся.

– Половцы в степи, как ни крути, дома, а мы всё же таки нет! – рубанул он. – И даже если они от нас отстали, то след наш вряд ли потеряли. И костёр сейчас притушить надо бы, пока совсем не стемнело – его тогда вёрст за сотню видно будет.

Двое сразу же бросились тушить костёр.

– Потому и говорю – дома будем говорить про то, как мы ловко чего-нибудь сделали, а пока что – рано!

– А я говорю – трус ты, Неустрое, – глядя исподлобья, проговорил Ярко, приподымаясь, и остальные юноши зароптали – трусости за Неустроем не виделось никем и никогда. – И зазнайка! Думаешь, если твой брат у Ростислава-князя в дружине, так ты теперь самый умный и ловкий?!

Это был открытый вызов, и снести его просто так было нельзя.

– Добро, – сказал Неустрой, вставая. – Давай померимся.

Мальчишки быстро очистили круг охватом в две-три сажени и приготовились смотреть.

Сначала соперники некоторое время кружились опричь друг друга. Обменялись парой ударов, и Неустрой быстро понял, что у Ярко наставник был ничуть не хуже, чем у него – двигался сын ватамана быстро, а бил молниеносно и решительно. Возрастом они примерно равны. Полубродячая степная жизнь, пастушество и погони за конями по степи, постоянная опасность торческих и половецких набегов надёжно избавили от лишнего жира как Неустроя, так и Ярко.

В первом суступе ни Неустрой, ни Ярко не получили ни одной серьёзной оплеухи, а вот на втором Керкунов сын достал Ярко в плечо, под ключицу. От резкой боли сыну ватамана кровь ударила в голову, нахлынула злоба. Ярко что-то свирепо рыкнул и бросился вперёд. Неустрой нырком ушёл от удара, перехватил запястье и, крутанув руку, швырнул ватаманова сына наземь. Вскочив, тот вновь бросился к Неустрою, прыгнул, ударил, сшиб его с ног. Когда мир вокруг перестал кувыркаться, Неустрой обнаружил, что лежит в траве вниз лицом и судорожно пытается вдохнуть. Вспомнив, что в честных драках лежачего не бьют, он с усилием прогнал воздух в лёгкие, оттолкнулся руками от земли и вскочил – спиной вперёд, одновременно отклоняясь влево. Перед лицом мелькнула кожаный сапог – Ярко, дважды нарушая правила стеношного боя (нельзя в лицо! лежачего не бьют!), всё-таки попытался достать ногой глупого вожака, поверившего в честную драку.

Неустрой озверел. Прыгнув ногами вперёд, ударил, словно собираясь пробить стену. Ступни угодили Ярко в плечо и грудь, ватаманова сына отшвырнуло сажени на четыре, он обеспамятел. Неустрой, тоже не удержась на ногах, перекатился, встал и оскалился прямо в лица своего «войства»:

– Ну? Есть ещё охотники до старшинства? – хрипло прорычал он.

Ответом было подавленное молчание. И почти сразу же где-то совсем близко послышалось звонкое конское ржание – совсем не с той стороны, где они согнали в кучу своих добытых у половцев коней. Мальчишки на мгновение замерли, потом сразу бросились к своим брошенным наземь лукам, топорикам и ножам.

Поздно!

Из сгустившихся сумерек вынырнули верховые, быстро охватили бродницкий стан полукольцом.

– Пр-розевали! – злобно бросил Неустрой, опуская выхваченный было длинный нож. Глянул исподлобья на окруживших их конных воев – светлые волосы и усы, кольчуги и островерхие шеломы.

Русь?

И почти тут же облегчённо вздохнул, увидев знакомое лицо:

– Княже? Глеб Святославич?

Молодой всадник в алом плаще вздрогнул – не ждал, видно, что тут, в глубине степи половецкой, сыщется кто-то, кто его в лицо знает. Тронул коня, выступив вперёд, всмотрелся.

– Опять ты, – тихо засмеялся он. – И кто в этот раз? Шепель? Неустрой?

– Неустрой, княже! – с усмешкой ответил вожак молодых бродников. И почти тут же усмешка пропала – при словах о Шепеле, Неустрой враз вспомнил, где сейчас его брат, кому он служит, и кто им этот князь.

– Ну-ну, – неопределённо проговорил Глеб. И вдруг подозрительно спросил. – А ты чего это тут делаешь?

– Да мы тут… – Неустрой вдруг замялся. – Ну, мы у половцев косяк коней угнали, двухлеток… полудиких ещё. Гоним вот к нам на Донец. Голов с полсотни.

– Ого, – бросил князь уважительно. – У кого угнали?

– У хана Искала.

– А чего же вы… – Глеб поднял брови. – В размирье с ним что ли?

– Да нет, – Неустрой даже засмеялся. – Это у нас в обычае. Вчера они у нас десяток коров порезали, сегодня мы у них косяк увели, завтра, глядишь, опять они у нас человека украдут…

– А послезавтра снова вы у них чего-нибудь стянете, – понимающе кивнул князь.

– Ну да, – подтвердил Неустрой. – Это не война, княже. Вот если бы догнали они нас… тогда даже и не знаю, чего и сотворилось…

– Удаль показываете свою, – всё так же понимающе сказал Глеб. Подумал несколько времени и велел:

– Собирайтесь. Поедете со мной.

Осенней глупости своей, когда он отпустил Неустроя у Путивля, Глеб повторять не собирался. Не дай боже, прознает кто в степи про то, что северские князья с дружинами валят сейчас через половецкую степь к Тьмуторокани – слух до Ростислава Владимирича вмиг долетит.

Потому и ехали теперь семеро юношей-«козар» в рати Святослава Ярославича – пленниками не пленниками, но и не вольны были. Угнанных у половцев коней Глеб у ребят купил – не так дорого, конечно, как ватаман Игрень бы в Тьмуторокани продал ясам или грекам, но и не задёшево. Впрочем, им самим с той выручки досталась бы только малая толика – десятая часть, не более. Остальное шло в общую калиту, что хранилась у ватамана Игреня – на выкуп полона, на помощь вдовам… ну и на иное прочее. Да и пусть его! Пуще серебра, пуще иного чего дорога была «козарскому» молодняку добытая лихой проделкой войская слава.

А Глеба отчего-то тянуло поговорить с молодыми «козарами». Вот и сейчас князь Глеб ехал рядом с Неустроем.

– А скажи честно, Неустрое, – говорил он весело, – ведь обманул ты меня тогда, осенью-то?

– В чём это? – Неустрой прикинулся непонятливым.

– Да всё в том же, – князь нетерпеливо пристукнул кулаком по луке седла. – Ничего вы тогда не заблудились! Вы для князя Ростислава Владимирича рать нашу сторожили, нет, скажешь?

– Н-ну да! – согласился Неустрой с очевидным. – Ну было!

– Вот! – довольно сказал Глеб, подняв вверх палец. – Надул ты меня тогда знатно… заблудились. Это с Донца-то да к Путивлю…

Довольно смеялись, а только видел Глеб – стынет в глазах юного бродника настороженность.

Да и было с чего!

Шёл к Тьмуторокани черниговский князь Святослав со своей дружиной, а в ней не меньше двенадцати сотен воев.

Шёл Глеб Святославич со своими воями: теми, кто ушёл с ним из Северской земли в Тьмуторокань три года тому; теми, кто пристал к нему в Тьмуторокани и ушёл с ним, невзирая на волю тьмутороканской господы, когда Ростислав прошлой осенью выгнал Глеба; и теми, кто пришёл к нему нынешней зимой за время его сидения в Путивле. Три сотни конницы.

Шли и младшие братья Глеба – Роман и Давыд со своими немногочисленными пока что дружинами (по сотне воев в каждой!), как не имеющие под своей рукой княжьего стола. Третьему Святославичу, Ольгу, было ещё только десять лет, и в походы его с собой черниговский князь не брал. И никто пока что не мог провидеть его грядущей судьбы, славной и горькой, как и грядущего его назвища – Гориславич.

И вся эта рать идёт к Тьмуторокани, на Ростислава Владимирича. А ведь там, в дружине Ростиславлей, Неустроев брат. Близнец. Шепель.

Глеб помнил об этом непрерывно. И потому пленных «козар» постоянно стерегли четверо конных воев с оружием наготове. И юный вожак «козар» – Глеб видел это яснее ясного! – отлично это понимает.

А «козары» и впрямь всё понимали.

– Ты глянь, Неустрое! – горячечно шептал вожаку Ярко, уже забывший обиду. – Ты глянь, какая рать!

– А ведь на Тьмуторокань идут, – процедил Неустрой, цепко оглядывая черниговских воев. Рать шла о-дву-конь, и до Тьмуторокани должна была добраться быстро. Вожак кусал губы, стараясь хоть что-то придумать, но ничего не придумывалось. – На Ростислава Владимирича!

– А ведь брат твой там, Неустрое! – Ярко схватил вожака за рукав. – Что делать-то будем?

– Думать! – сердито отвечал Неустрой, высвобождая рукав и щурясь под подозрительными и всё понимающими взглядами приставленных к ним Глебовых воев.

Думали до самого вечера.

Ярко бесшумно полз в темноте среди по-весеннему низкой ещё травы, и едва сдерживался, чтобы не запеть от восторга. Обманул, обманул! – пело что-то в его душе.

Вои из сторожи, выставленной Глебом, оказалась сущими лопухами! Ярко было совсем не трудно проскользнуть мимо них, тем более, что это стало для него ещё и вопросом чести.

Вообще, весь этот поход был для него сплошной обидой.

Сначала его обидел собственный конь – он ли не водил его купаться в росе, не поил свежей водой, не кормил собственноручно, не чесал гриву.

Потом его на испытаниях обошёл этот… этот Неустрой!

Потом он по собственной дурости стал задираться, и Неустрой его побил.

Никоторой славы теперь не видать ватаманову сыну.

И когда сейчас Неустрой рассказал, что он придумал, то Ярко клещом – а вернее волчьей хваткой! – вцепился в главное! Обойти Глебовых воев должен он и только он! Не зря же его предком был волк-оборотень!

Пусть у Неустроя будет ныне слава удачливого вожака – эта слава и от Ярко не уйдёт! Кто знает, может быть, именно он станет когда-нибудь ватаманом вослед отцу.

Зато он, Ярко нынче сделает то, чего не сможет сделать никто более, ни зазнайка Неустрой, ни его братец Шепель, хоть и в дружине Ростиславлей.

Сторожевые вои его не заметили, а кому надо считать спящих у костра мальчишек-«козар»?

Ярко полз по широкой дуге, огибая стан Святославичей, благо Глебова дружина стояла с самого краю – были бы Глебовичи в середине – не уйти бы «козарам». Хотя и теперь – как ещё Перун да Велес рассудят…

Готово! Здесь будет самое то, что нужно.

Ярко вытащил из-под рубахи родовой оберег – мешочек из волчьей шкуры, распустил завязку и вывернул мешочек. Резко потянуло зверем, живым волком! Ярко подхватил упавший волчий клык, царапнул себя по запястью ножом и окропил клык кровью.

– Господине Велес, Владыка Зверья, Исток Дорог! Помоги!

Запрокинул голову к луне и завыл.

Оборотнем он не был.

Но великий родовой завет позволял на несколько мгновений стать волком в душе! И отвести глаза другим!

Многоголосый волчий вой и острый, близкий звериный запах стегнули как плетью. Кони заржали и захрапели, шарахнулись, гонимые многовековым ужасом, живущим издревле в конской крови, с тех самых пор, как Старый Волк убил Старого Коня и впервой напился живой крови!

Сторожа бросилась унимать коней, помогать коноводам – мечущийся в диком страхе табун готов был растоптать и княжий шатёр белого полотна.

И никто не заметил, как от полупогасшего костра впереймы мечущимся коням метнулось шесть стремительных теней. Ещё несколько мгновений – и кони вскачь ударили в степь. Закричали, засвистели сторожевые, кто-то даже бросился вослед, да только за бродником в степи разве угонишься?

И след простыл.

Да и не удалась погоня – кони артачились, не шли – плясали на месте, храпели, задирая головы. И не шли.

– Княже! Глеб Святославич!

Глеб вскочил сразу же, словно ждал каких-то дурных вестей – а и ждал в глубине души!

– Что?!

– Мальчишки «козарские»! Сбежали!

– Как?! – князь сжал кулаки, понимая уже, что неважно – как. Важно иное – теперь внезапного нападения на Тьмуторокань не выйдет, теперь Ростислава предупредят.

– Да у нас тут кони пополошились от волчьего воя, мы их ловить ударились, и они тоже. Кто же ведал…

Старшой сторожи сбивчиво и торопливо рассказывал про то, как сбежали «козары», но князь почти не слушал. Треснула в сжатом кулаке рукоять плети.

Сам виноват!

Пожалел!

Пожалел ребят, не велел связывать на ночь… понадеялся, что мальчишки… а вот забыл про то, что именно мальчишки – самый отчаянный народ!

А теперь ещё предстояло отвечать перед отцом!

Остановились вёрст за пять от Святославля стана, дали коням отдышаться и попить.

Хлопали одобрительно по спине довольного Ярко. Когда мимо него метнулись всадники, сын ватамана успел вскочить на спину коня, которого товарищи тянули в поводу. А сейчас он только смеялся, слушая восторги друзей.

– Ну, молодец! – восторженно выдохнул, падая с коня рядом с ним, Неустрой. – Ну, Ярко!

Ярко только повёл плечом – не нуждаюсь мол – хотя душа пела и плясала.

Отдышались и снова принялись ловить коней. Медлить было нельзя – с рассветом вся Глебова дружина по степи рассыплется – ловить их.

– Ярко, – негромко позвал Неустрой, как только они уселись на конские спины. Сёдел не было, приходилось ехать охлябь.

– Ну чего?

– В Тьмуторокань поскачешь?

Ярко даже задохнулся от неожиданности.

– Для чего?

– Ростислава Владимирича упредить. А то налетят Святославичи внезапно… а там Шепель…

– Ну и упреждал бы его сам, – пробурчал Ярко, хотя в Тьмуторокань хотелось. Очень хотелось. Не бывал ещё никогда сын ватамана Игреня ни в одном городе.

– Вот и договорились, – словно не слыша его слов, подытожил Неустрой.