Жребий изгоев

2. Русская земля. Вышгород. Осень 1065 года, листопад

Давно не видывал старый Вышгород столько высоких гостей. Город, строенный когда-то святой Ольгой, при которой был второй столицей Руси, город, из которого Ольга правила Русью и при Святославе, иными князьями – Владимиром, Ярославом – был почти забыт. Княжьи терема изрядно обветшали, хоть ещё и изумляли глаз дивным строением – так постарелая красавица тешит взгляд даже своим морщинистым потемнелым лицом.

Ленивый пожилой калика уже который день сидел на вымолах в ожидании попутной лодьи и от нечего делать таращил глаза на всякого. Человек бывалый, калика многих сильных и властных на Руси знал в лицо. Невозможно ведь заранее сказать, кто сейчас прячется под личиной калики – может пьяница да лентяй, что работать не хочет, может, холоп беглый, а может и честный витязь, что с князем славы или чести не поделил.

То-то выпало нынче калике удивления.

Первым в Вышгород поспел великий киевский князь Изяслав Ярославич, старейший в многочисленном Ярославлем племени. Да и неудивительно – Киев-то с Вышгородом совсем рядом – назрячь из Вышгорода киевские горы видать. Солнце едва оторвалось от окоёма и начало свой длинный путь по стылому осеннему небу, когда расписная княжья лодья глухо ударила бортом о вымол. Степенно спустился по сходням на бревенчатый настил коренастый середович, оглядел пустынный вымол, коротко дёрнул себя за длинный светлый ус, едва заметно побитый сединой.

Следом за великим князем на вымол ловко спрыгнул красивый статный юноша в златошитом корзне, быстро бросил по сторонам пытливым взглядом. На взгляд ему было можно дать лет пятнадцать – столько ему и было.

Святополк. Младший сын великого князя, пока что не получивший своего стола. Старший-то, Мстислав, ныне в Новгороде, а второй, Ярополк – в Смоленске.

Следом за князьями на вымол горохом посыпались с лодей гридни и вои – великий князь привёл с собой только младшую дружину да двух-трёх гридней. Бояр не было никого. Но особо выделялись в толпе четверо – женщина и трое мальчишек, явно мать и трое сыновей. Старшему было лет семь, и держал он себя прямо-таки по-княжьи – глядел на снующих опричь воев гордо и надменно, если говорил что – так цедил сквозь зубы. Второй, лет пяти, жался к матери, даже держался за дорогую суконную юбку, шитую серебряными усами и разводьями. А третьего женщина и вовсе несла на руках – этому было не больше двух лет. Да и сама женщина держалась с достоинством немалым – глядела хоть и не надменно, а с отстоянием. Истинная государыня. Да и лицом – краса писаная.

Калика аж на месте заёрзал – до того любопытно стало, что за диковинных пленников привёз в Вышгород великий князь. Сразу ведь видно – пленники. Да только кто же ему, калике, про то скажет…

Солнце забралось уже в самую высь, начало совсем по-летнему пригревать, когда с верховьев Днепра показалась вторая расписная лодья. Плавно несомая течением, она подкатилась к вымолу, мягко коснулась бортом дубовых свай, остановилась, захваченная верёвками. На вымол спустился стройный витязь, бритоголовый и длинноусый с тёмно-русым чупруном, падающим на левое ухо. Ишь ты, а глаза-то – прямо орлиные, – подумалось калике невольно. Витязя он тоже узнал – не пришлось даже напрягать память.

Святослав Ярославич. Черниговский князь.

Бритая голова и чупрун Святослава вызвали особую усмешку калики, тщательно упрятанную куда-то в глубину усов и бороды – вестимо, с таким-то именем, кому ещё будешь подражать, как не великому прадеду – Святославу Игоревичу? Хоть говорят, что Святослав Черниговский и сам воевода не из последних… кто знает. Калика с ним под одним стягом не стоял…

Святослав тоже привёз с собой народу немного, но вот ближников средь них было явно больше, чем у великого князя. Первый, кого узнал средь ближников калика – Глеб Святославич, старший сын, совсем ещё молодой парень, едва года на три старше младшего Изяславича, Святополка. Тьмутороканский князь, уже дважды согнанный со своего стола беглым волынским князем Ростиславом Владимиричем. Следом за Глебом шли и трое младших – Роман, Давыд и Ольг. Самому младшему из них, Ольгу, было лет десять. Калика на миг задержал на них взгляд, гадая, кто из черниговских княжичей есть кто, но тут один из них глянул на калику и ожёг его бешеными чёрными глазами так, что вмиг стало ясно – Роман! Слышно было, что второй сын Святослава нравом непокорен и своеволен.

Калика порой и сам дивился тому, сколько он знает про русских князей. Человеческая память причудлива – порой не помнишь самое нужное, то, что тебе говорили вчера, то, что тебя впрямую касается, а вот совсем ненужную глупость – помнишь…

Святослав и его дети уехали с вымола на поданных им конях в сторону вышгородского детинца – должно быть, ждали их – а калика, сладко жмурясь от солнца, словно кот, совсем задремал на вымоле. Стражники несколько раз косились в его сторону, но у кого же подымется рука прогнать божьего человека (все слышали былины о каликах), а место на вымолах не куплено.

Солнце уже катилось к закату, а от воды ощутимо потянуло осенним холодом. Калика встал и потянулся – задремал невольно, пригретый редким осенью теплом, теперь как бы старые кости не разломило. Покосился на реку – и уставился с плохо скрытым любопытством. Снизу, с киевской стороны, к вышгородским вымолам приближалась третья лодья. Такая же нарядная, как и первые две.

Не иначе, как третий Ярославич пожаловал, – подумалось калике. Он, словно нехотя, задержался, глазея на спускающегося по сходням переяславского князя – тонкий в кости, с пронзительным взглядом умных глаз, тот был один, только с десятком воев. Да и то сказать – его Переяславль на самой степной меже стоит, у Степи – словно кость в горле, там каждый вой на счету. Должно быть и сына в городе оставил – хоть и всего двенадцать лет сравнялось мальчишке, а всё же князь. С князем, даже с малолетним, в граде и в бою воям спокойнее, чем с самым умудрённым годами воеводой. Князю от богов даже в детском возрасте недетский разум дан. Потому и получают малолетние князья престолы в двенадцатилетнем возрасте, потому и рати в таком возрасте водят. Вон, Святослав-то Игоревич в три года на древлян ходил с ратью, и сам первым копьё метнул, открывая битву…

Калика вновь вздохнул – эва куда его мыслями-то унесло, аж до богов да Святослава Игоревича. Ох, не зря когда-то говорили ему умные люди – возносишься ты чересчур… растекаешься мыслью по древу…

Переяславский князь, меж тем, быстро вскочил в седло и, гикнув, погнал коня плетью. Скакун сорвался с места и птицей улетел к детинцу – Всеволод не собирался дожидаться дружины. Не маленькие, сами доберутся, а Изяславичи на то и поставлены, чтоб разместить приезжих погоднее. Конечно, князь всё это проверит – но так, чтобы и со стороны не видно, и чтобы свои вои заметили, оценили и не забыли.

Калика вдруг споткнулся, словно что-то понял.

Остановился, глядя на круто вздымающиеся стены.

Понял.

Постарелый, но верный ум былого воя и былого гридня Колюты, нынешнего калики, сработал верно, выдернув из цепкой памяти, помнившей невероятное количество людей, в том числе и князей то, что нужно.

Ланка.

Волынская княгиня.

Солнце садилось, окрашивая лес на окоёме в кровавый багрец.

Собрались наутро в княжьем терему.

Изяслав пытливо, из-под нависших бровей, разглядывал братьев. Давно не виделись они, давно… Не меньше года, пожалуй, прошло, с той поры как младшие Ярославичи наезжали к нему в Киев. А уж их детей он видел и вовсе давно… При мысли о сыновцах Изяслав невольно поморщился – вот уж кого не стоило Святославу тащить в Вышгород, так это своих младших сыновей – достало бы и одного Глеба. Добро хоть прямо на снем догадался их не приводить.

Глеб сидел за спиной отца, изредка подымая голову, взглядывая на дядьёв, и тут же опускал голову вновь. Мальчику стыдно, – понял великий князь и позволил неуловимой (как бы не заметил да не обиделся Святослав, и без того с ним порой говорить непросто) усмешке проскользнуть по губам. Ничего, у Глеба всё впереди… научится ещё отличать отданное Судьбе от позорно выпущенного из рук.

Сам Святослав глядит весело и открыто, но всегда готов опалиться, почуя обиду для своей чести или гордости.

А вот младший, Всеволод, тревожит. Ещё молодой, но уже себе на уме – никогда не скажешь, что он затевает.

Плохо.

Прошло всего-то одиннадцать лет со смерти отца, а меж братьями уже так мало понимания. И не дай бог, начнётся…

Изяслав невольно содрогнулся, вспомнив отцовы рассказы про войну со Святополком и гибель отцовых братьев… Не дай бог. Потому и нынешнюю усобицу надо задавить в самом зародыше.

Любой ценой?

А что – и любой!

Однако молчание затягивалось. Пора было и начинать. А начать некому, опричь него, великого князя.

– Сегодня собрались мы, братья… – начал Изяслав, пристойно кашлянув.

– Ради тех мерзавцев, что посягнули на родовые земли! – громыхнул Святослав, пригибаясь, словно барс перед прыжком. Его голубые глаза горели холодным огнём. Всеволод метнул на среднего брата быстрый, ничего не выражающий взгляд и потупился.

– Известно, ради того мы и собрались, – словно не замечая выходки Святослава, продолжал киевский князь. – Что будем делать, братья?

Первое слово, по старинному обычаю, надлежало сказать Всеволоду, как младшему.

– Я сначала хотел бы подробнее послушать о деле, чем сотрясать воздух, – негромко сказал переяславский князь, отщипывая виноград от большой кисти на серебряном блюде. Виноград был не греческий, свой, с Тивери[1]. Но неплохой.

Взгляды обратились к Глебу, окончательно вогнав парня в краску. Тьмутороканский князь приподнялся было с лавки, но великий князь остановил его коротким движением руки. И тогда Глеб заговорил сидя.

Про первое нападение Ростислава.

Про измену тьмутороканской господы.

Про отцову помочь и отступление Ростислава.

Про вторую потерю престола.

Когда Глеб смолк, на несколько мгновений пало молчание.

– Ростислав так легко взял Тьмуторокань только потому, что Глеб остался с ним один на один, без моей помощи, – процедил Святослав.

– Всеслав напал на Киев, – кивнул великий князь невозмутимо. – Нам нужна вся наша сила вместе.

– Эти два изгоя снюхались меж собой, – неприязненно бросил средний брат. – Не зря Всеслав высунулся именно сейчас…

– И что же мы сегодня имеем? – рассудительно спросил Всеволод. – На севере у нас Всеслав… в Полоцке его достать трудно. Кривская земля – природная крепость … да и… Тьмуторокань за спиной оставить…

Поймав на себе враз два непонимающих взгляда, младший пояснил:

– От Тьмуторокани до Чернигова и Киева столько же, сколько и от Киева до Тьмуторокани. Мы уйдём к Полоцку, а Ростислав в Поросье[2] через седмицу будет. С донской-то да кубанской помощью.

Святослав побагровел. Да и великому князю стало не по себе.

– Ты мнишь, он осмелится…

– Мстислав Владимирич осмелился, – усмехнулся Всеволод.

Удар попал в цель.

– Тогда – Тьмуторокань! – воскликнул черниговский князь, внезапно осознав, что такой поход ему на руку.

– А Всеслав тем часом возьмёт у нас Плесков, Смоленск или Новгород, – предложение Святослава великому князю пришлось не по вкусу. – А то и Киев!

И впрямь. Куда ни кинь, всюду клин.

– Да что же это! – Святослав в бешенстве стукнул кулаком по столу – подпрыгнула деревянная чаша с вином, дорогая влага полилась на белую скатерть рубиновым пятном. Всем сразу стало не по себе – уж больно пролитое вино напоминало кровь. – Неуж мы ничего не можем сделать?

– Просто надо решить, кто из них сейчас опаснее – Ростислав или Всеслав, – тонко улыбаясь, ответил Всеволод.

– Всеслав… за ним стоят язычники, – задумчиво сказал великий князь. – Там, в кривской земле их слишком много. Волхвы…

– Но Ростислав ближе к Киеву и Чернигову! – возразил средний брат.

– Верно, – кивнул Изяслав. – Но у меня есть одно средство, чтобы сделать тьмутороканского князя безопасным.

Глеб и Святослав враз насупились, услышав, как старший Ярославич назвал мятежника тьмутороканским князем, но зато оживился Всеволод.

– И какое же?

Изяслав обвёл братьев и племянника торжествующим взглядом и молча ударил рукоятью ножа в бронзовое блюдо.

Дверь отворилась, и на пороге показалась женщина – высокая и черноволосая, чуть скуластая, но очень красивая, в дорогой княжьей сряде и с горделивой осанкой.

Волынская княгиня Ланка.

На Вышгород спускался вечер.

Калика, спотыкаясь, брёл по пыльной тропе в ремесленном посаде. Кто-нибудь сторонний мог бы подумать, что старик пьян. Но он просто очень устал – на шестом десятке лет усталость приходит неожиданно и часто.

Город был обнесён высокой рубленой стеной, хотя казалось бы – кого опасаться Вышгороду? – он не был такой уж важной крепостью на пути Степи, а с севера врага в Киеве опасаться не привыкли. Война Владимира с Ярополком и Ярослава со Святополком показала ошибочность таких суждений. Но часть посада всё-таки не была укреплена – полуземлянки жались прямо к сосновой роще у берега Днепра.

Калика дошёл до крайних домов, остановился, отдыхая, потом вдруг цепко осмотрелся и нырнул в поросший чапыжником сосняк.

Тропинка скоро привела калику к небольшой поляне – не зная дороги, можно было и заплутать, и поляну не найти.

Посреди – несколько резных столбов.

Капище.

Калику уже ждали – у подножья самой большой капи, резного старого дуба, Перунова лика, сидел сухощавый старик в посконине. Глянул на калику пронзительно.

– Ну?

– Они взяли Ланку. Волынскую княгиню. И детей.

Старик помолчал несколько мгновений.

– Но тогда стоит ждать, что Ярославичи взаболь возьмутся за кривскую землю, верно?

Калика глянул на старика и опустил глаза.

– Мы предупредим Всеслава Брячиславича, – бросил старик. – А лучшая защита – нападение.

– Не бойся, княгиня, – мягко сказал Изяслав уже в который раз. – Тебе бояться нечего. Особенно если твой муж поведёт себя разумно.

Великий князь незаметно надавил голосом на слово «особенно». Тут и глупец поймёт.

Княгиня села, обняла себя за плечи. Её бил озноб.

– Мы даже отпустим тебя к мужу, – великий князь улыбнулся. Святослав вскинул голову, в глазах горело возмущение. Но смолчал. Всеволод глядел с любопытством – и только. – Мы даже дадим тебе сотню воев в сопровождение – путь через степь сейчас слишком опасен. А на море начинается время бурь.

– А мои дети? – княгиню на миг даже перестала бить дрожь.

– Нельзя подвергать мальчишек опасностям такого тяжёлого пути, – Всеволод чуть усмехнулся. Он знал – княгиня всё понимает. – Они останутся в гостях у великого князя. Наверное, здесь, в Вышгороде…

– Мне ждать до весны? – горько и неуступчиво спросила Ланка – в чёрных глазах полыхнуло пламя. Хороша, – невольно залюбовался великий князь.

– Нет, – всё так же мягко сказал он. – Вряд ли это имеет смысл.

– Без своих детей я никуда не поеду! – княгиня вскинула голову, сжала в руках невольно взятую со стола ложку.

– Как знаешь, княгиня, – голос великого князя стал равнодушно-холодным. – Ты всё равно будешь жить отдельно, не с ними. Скажем так… в Переяславле.

Ложка в руках Ланки треснула пополам.

[1] Тиверь – область проживания славянского племенного союза тиверцев, междуречье Днестра, Прута и Дуная.

[2] Поросье – земли, прилегающие к реке Рось. Жители Поросья назывались порошане.