Жребий изгоев

3. Кривская земля. На полночь от Полоцка. Весна 1065 года, травень

Мстислав Изяславич сдвинул шелом на затылок, открывая встречному ветерку взмокший выбритый лоб. Принял поданный отроком вышитый платок, благодарно кивнул, утёрся – на платке остались грязные следы пота. Брезгливо поморщился, отдал платок отроку обратно, приподнялся на стременах и оглядел войско, растянувшееся по лесной дороге.

Блестели кольчуги, играло солнце на остриях шеломов и копий – Мстислав и сам в летнюю жару парился в кольчуге и шеломе, и войско заставил. Вои и даже гридни поварчивали, вестимо, но слушали – до Полоцка оставалось совсем недалеко, всего сотня вёрст, два, много – три дневных перехода, следовало стеречься. Прошлогодний разгром на Шелони многому научил.

Вышли из Новгорода, едва из Менска донеслась весть о том, что Всеслав сорвался в поход. Цель похода была ясна – Киев. Слухи о завещании Судислава уже донеслись и до Новгорода. Понятно было, что едва великий князь выступит из Киева, в помощь Святославу Изяславичу, выгонять из Тьмуторокани этого волынского оторвиголову, как Всеслав ринется на Киев. Ну а он, Мстислав, помстит ему за прошлогодний приступ к Плескову.

Вверх по Мутной шли на лодьях, коней гнали берегом, потом по Мойскому озеру до Шимско[1]. Там, в Шимско и Коростыни уже больше века сидели древлянские насельники, которые когда-то бежали в эти края от мести княгини Ольги – надеялись наивные души, что там, в далёких полуночных землях, их не достанут долгие и цепкие руки киевской владычицы. Обманулись – прошло едва двадцать лет, как киевские полки разорили Смоленск и оказались в Оковском лесу, а вскоре после того новогородцы поклонились Киеву и попросили у него себе князя. По счастью, княгини Ольги, которую древлянские насельники поминали не иначе как Кровавой, в то время в живых уже не было, а Святославу Игоревичу было не до беглецов, когда-то проливших кровь его отца – его занимали дела козарские, болгарские и греческие. Так и оставили древлян в покое, а после, во время войны Святославичей, во времена Владимира про древлян и вовсе забыли, тем паче, что и мать Владимира Святославича, по слухам, была древлянкой.

После короткой днёвки в землях приозёрных древлян войско Мстислава выступило вверх по Шелони, а от её истоков – к Плескову. Иной дороги к Полоцку от Новгорода не было – напрямик и в одиночку-то не вдруг проедешь, а уж с войском – и тем более. Полистовский лес меж Полистью и Ловатью не пропустит никого – непроходная густая дебрь, буреломы и топи – любое войско ноги переломает и коням и себе.

И уже только от Плескова, опять же после днёвки, поворотили на полдень, к Полоцку, вверх по Великой. Надо было спешить.

Шли той же дорогой, что и Лютогость Басюрич в прошлом году, вот только он не продвинулся дальше истоков Шелони – его перехватила рать Рогволода Всеславича и воеводы Бреня. Сейчас по слухам, Брень ушёл на полдень вместе с Всеславом Брячиславичем, особых помех быть не должно – и Мстислав верил в то, что ему удастся-таки выбить из-под оборотнева зада полоцкий престол.

При воспоминании о Лютогосте Мстислав Изяславич поморщился – глупо вышло с этим бояричем. Тренята перестарался, сделал то, что ему вовсе было не приказано.

Сзади послышался топот копыт – князя нагоняли. Мстиславу даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять, кто это – Тренята, вестимо.

Гридень настиг князя, задержал коня и поехал рядом, чуть отставая – на конскую голову. Блюдёт княжью честь, – усмехнулся про себя Мстислав Изяславич.

Гридень словно угадал, о чём думает господин, смущённо покосился назад, туда, где год назад войско Лютогостя и Чудина угодило в засаду Всеславичей. Непритворно поёжился, хотя ему самому смущаться с этого было вовсе ни к чему – не припоздай он тогда, так и вовсе вся рать погибла бы тогда в той засаде.

Оказалось, вспомнил он вовсе не разгром на Шелони, а именно Лютогостя.

Мстислав только повёл бровью.

– Кто ж знал, что так обернётся дело, – вздохнул сокрушённо Тренята. – Ну не хотели мы его убивать, княже, он сам за меч схватился, а там уж… сам знаешь, небось, как бывает, Мстиславе Изяславич.

Знал Мстислав Изяславич, знал.

Как бы там ни было, ничего теперь уже не воротишь, дело сделано. Но приходится теперь и по Новгороду своему ходить с оглядкой – в Людином конце на каждом углу шепотки и неприязненные взгляды, а отец Лютогостя, кривский боярин Басюра, бывший тысяцкий, и вовсе волком глядит.

Над головой весело зачирикал дрозд. Явор, почти не шевелясь, покосился вверх – птицу было не видно в густых рябиновых ветках. Ладно, пой, птица, не до тебя сейчас, – подумалось мальчишке. Мальчишка снова перевёл взгляд на дорогу и замер.

Из-за кустов доносились голоса людей и ржание коней. Явор молился Велесу только об одном – только бы у них не было с собой псов! Ветер дует от Явора на них, только бы не было пса, и тогда его никто не почует.

Чужую рать он зачуял сразу и затаился, враз забыв про то, что вообще-то пошёл поохотиться на уток на ближнее болото. Не до уток тут было, вовсе не до уток. Какие там утки – на меже жить сторожко надо, любое конское ржание будоражит.

Дрозд вспорхнул и улетел, вспугнутый многоголосием.

Появились всадники. Блестели кольчуги и шеломы, в глазах рябило от алых, синих и зелёных плащей, сияло начищенное соколиное знамено на алых щитах, переливались блёстками на солнце меха на шапках и воротах. Храпели и ржали кони, звенело оружие, топотали копыта.

Новогородцы. Мстиславичи.

Явор лежал, не шевелясь, и только губы беззвучно двигались, считая воев. Отсчитав сотню, движением пальца он откладывал в сторону засохшую сосновую шишку, и снова считал. По лбу тёк пот (в кустах было жарко), над головой густо вились комары, муравьи (дёрнула нелёгкая устроиться поблизости от муравейника) кусали за оголившиеся щиколотки.

Явор терпел. Досчитав, наконец, до восьмого десятка, он перевёл дыхание, подождал ещё несколько мгновений, но из-за куста больше никто не появлялся. Мальчишка поглядел на отодвинутые им шишки.

Шесть.

Шесть сотен и восемь десятков.

Шестьсот восемьдесят три человека вместе с князем, гриднями и боярами.

Неслабая рать против Полоцка, который ныне остался без защиты.

Мальчишка закусил губу, несколько мгновений раздумывая, что ж ему делать дальше. Без лишних слов понятно было, что просто так оставить такое нельзя.

А до Полоцка – почти сотня вёрст.

Вестимо, опередить новогородскую рать можно.

Только там, в Полоцке, – к кому? Князь по слухам, на Киев походом ушёл, и всю дружину увёл…

Явор ещё некоторое время раздумывал, потом, видя, что новогородские вои скрылись за деревьями, быстро выбрался из куста и побежал по тропке на полдень.

Витко раздвинул кусты и выглянул на поляну. Никого. Не оборачиваясь, он коротко взмахнул рукой и чуть посторонился, пропуская мимо себя воев. Быстро и без шума они выскользнули на поляну, цепочкой, один за другим, все двадцать. Ни у кого ничего не звякнет – шеломы кожаные, доспехи набивные. На шеломах топорщатся навязанные пучки травы и веточки с листьями – да не увидит ворог в кустах. Копий и щитов нет (попробуй-ка поворотись с ними в чаще леса. Лук, два тула, меч, топорик да нож – всё вооружение.

Кони остались позади, с двумя коноводами, там, где едва приметная тропа упирается в болото, через которое ходу только пешему. Да и то по ведомым только нескольким людям тропкам.

Дождавшись, пока вои достигли противоположной опушки, Витко звонко щёлкнул языком – обходились без слов. Вои остановились, повалились кто куда – после перехода по болоту все устали. Резали сало, хлеб, копчёное и вяленое мясо, раскладывали печёную репу, кто-то развязывал горлышко фляги с сытой.

Витко присел рядом, принял кусок хлеба, увенчанный пластом копчёного сала с толстыми мясными прожилками, и разрезанную начетверо крупную луковицу. Жевал со вкусом, запивая сытой, а мысли бродили невестимо где.

Глупо было бы считать Всеслава Брячиславича несмышлёным и бестолковым юнцом (тем паче, он вовсе не юнец, ему уже миновала тридцать пятая весна), который ради киевского престола, не обращая внимания на Новгород и Мстислава, бросит без защиты Полоцк. СВОЙ Полоцк. Защита стольного Всеславля города была продумана заранее – городовая рать воеводы Бронибора и часть дружины Всеслава во главе с княжичем Рогволодом были заранее выдвинуты к полуночи, чтобы перехватить рать Мстислава, когда та пойдёт на Полоцк от Плескова. Десять небольших (самое большее – по полсотни воев) конных загонов во главе с гриднями вышли навстречь новогородской рати – не задержать, так хоть пощипать Мстиславичей.

Витко усмехнулся – пока что нет даже никаких слухов о Мстиславе и его войске. Неужели они ошиблись, и новогородский князь глупее, чем они думали? Неужели ошибся и он, Витко, оставшись в Полоцке? И сейчас князь Всеслав, товарищ его детских игр, рыжий Несмеян, с которым они побратались осенью, после плесковского приступа, отец, воевода Брень, другие гридни и вои, там, на полудне, в Русской земле, делают настоящее ДЕЛО, а он тут провожает время в безделье?

Вестимо, он понимал, что это не так – даже если Мстислав не явится, их занятие всё рано нельзя назвать бездельем.

Кто ж тебе виноват? – усмехнулся он сам себе, запихивая в рот остатки хлеба и сала и откусывая от печёной репины. – Шёл бы с отцом, Всеславом и Несмеяном на Киев. Нет же, сам захотел в догонялки по лесам с Мстиславичами поиграться, понравилось с прошлого года.

Он сделал несколько крупных глотков сыты, отдышался и бросил воям:

– Отдохнули?

И тут из-за кустов выскочил запыхавшийся мальчишка лет пятнадцати, высокий, поджарый, со всклокоченными волосами. Увидел воев и замер, понимая, что удрать уже не успеет – слишком много открытого места, стрела коли что догонит враз, тем паче, что кое-кто из воев уже вытянул из налучья лук.

– Поди сюда, – обронил лениво Витко (а в душе что-то зазудело – предчувствие). – Кто таков? Как зовут?

Мальчишка приблизился, но молчал. Глядел исподлобья, словно не понимал, где оказался.

– Ну? – Витко уселся удобнее, поджав ноги, чуть наклонил голову набок, разглядывая мальчишку. Одет добротно, но без шапки, за плечом – лук в налучье и тул, на поясе нож. Охотится, небось. – Чего молчишь? Язык отсох?

– Явором люди кличут, – хмуро ответил мальчишка, видимо поняв, что молчанием ничего не добьётся и решив, что от ответа на такой простой вопрос худа не будет.

– Где шапку-то потерял, Яворе? – добродушно спросил Витко, покусывая ус. – Драпал от кого-то?

– Была нужда, – досадливо повёл плечом Явор, утираясь, и косясь в ту сторону, откуда прибежал. Явно чего-то оттуда ждал. Потом вдруг впился взглядом в Витко, словно что-то важное увидел. Помолчал несколько мгновений и решился. – А вы… кому служите?

Вот оно!

Витко сразу понял, что в этом и есть ответ. Кого ещё, опричь полоцких воев можно встретить в земле князя Всеслава? Разве что чужих. Значит, Мстиславичи наверняка где-то поблизости.

– Мы? – он улыбнулся как можно шире. – Мы служим Всеславу Брячиславичу, полоцкому князю.

Парень глубоко, с видимым облегчением вздохнул – видимо, поверил – и тут же затараторил, рассказывая о том, что ему удалось увидеть неподалёку.

Едва услышав о войске Мстислава, Витко вскочил на ноги.

– Где они? Проведёшь?

– Вестимо, – готовно кивнул Явор. – Сейчас?

– Ну а когда же.

– Ааа… вы что, на них сейчас напасть собираетесь? – со страхом и восторгом спросил Явор. – Вдвадцатером? Их больше шести сотен!

– Ну… – засмеялся Витко. – Мы ж не собираемся выйти на дорогу и закричать – не пропущу!

Уже после, следуя за мальчишкой и слыша за спиной сопение двух десятков носов, Витко спросил у Явора:

– А чего ты такое увидел на мне, что враз мне поверил?

– А у тебя ворот распущен, – ответил Явор, не оборачиваясь. – А там оберег виднеется. Стало быть, не крещён ты, а по мечу видать – гридень. А у кого ещё, опричь Всеслава Брячиславича могут служить некрещёные гридни?

С нарастающим глухим треском повалились поперёк дороги враз две вековые сосны. Засвистели, затрубили в рога передовые дозоры, требуя остановки войска. Выругавшись, Мстислав понукнул коня, ринулся в голову рати, сгрудившейся на лесной дороге.

И почти тут же полетели стрелы.

С гадючьим пронзительным свистом ударили от ближней оупшке, били беспощадно, пробивая набивные доспехи, раня коней (а у кого и кольчугу пронзило острожалой бронебойной насадкой – у тех, кто оказался, на своё несчастье, поблизости от страшной опушки). С диким ржанием повалился конь под Тренятой, совсем рядом с князем – широкий, жадный до крови срезень угодил ему прямо в заднее сухожилие. Оказавшиеся рядом с князем двое дружинных воев, не считаясь с княжьей волей, заслонили его щитами, в которые немедленно вонзилось несколько стрел – золочёный шелом князя, как и багряное знамя с белым соколом, было хорошо видно издалека.

Почти сразу же, словно отвечая на княжьи мысли, повалилось знамя – знаменной падал с коня навзничь, всё ещё силясь удержать древко, хрипя и зажимая свободной рукой хлещущую кровью рану на груди, из которой торчала серопёрая стрела. Впрочем, знамя тут же подхватил другой вой.

Пронзительно засвистел спешенный Тренята, вырвал из ножен меч, за ним следом бросилось к опушке несколько воев – около десятка. Но почти сразу же половина повалились, словно под косой – полоцкие стрелы знатно прошлись по ним, изрядно их проредив. И почти сразу же обстрел прекратился.

– За мной! – рявкнул Тренята, размахивая мечом. Теперь его услышало гораздо больше людей. – Их там всего-то десятка два, не больше!

Витко вытер носок сапога пучком травы, брезгливо швырнул его в трясину, отряхнул с пальцев грязь. Оборотился.

– Все живы? Целы?

– Вестимо, – весело отозвался кто-то из воев. – Даже не попятнали никого.

– Ну и добро, – так же весело ответил гридень, поворотился к Явору и встретился глазами с устремлённым на него восторженным взглядом мальчишки. Подмигнул. – Ну что, испугался, Яворе?

– Неа, – задорно мотнул головой тот. – А что теперь будем делать?

– А теперь нам надо к Совиному ручью, – Витко поправил на поясе меч. – Мы тут малость заплутали, а там, на Совином ручье-то, нас сегодня вечером ещё два загона должны ждать. Ты вроде здешний, дорогу знаешь туда?

– Вестимо, – кивнул готовно Явор. – Только туда до вечера сегодня пеше не добраться.

– Почему ж – пеше? – Витко усмехнулся и пронзительно свистнул. В ответ послышалось конское ржание. Коноводы были рядом, только их и ждали.

Явор только восхищённо покрутил головой.

Поваленные поперёк дороги деревья разрубили и растащили в стороны, а погоня Треняты за засадой оказалась бесплодной – едва заметные следы упёрлись в непролазное болото, за которым ясно было слышно ржание коней. Тренята воротился – невестимо сколько их там, за болотом. Может всё те же два десятка, а может и пара сотен. Да и то сказать – хоть и два десятка да на конях – что бы он возмог сделать? Только что вслед им помахать.

Шли дальше.

Темнело, как всегда в лесу, быстро. Солнце едва коснулось краешков сосен, а из кустов на опушке уже потянулся длинными белёсыми языками густой туман. Новогородская рать располагалась на ночлег, опасливо огораживаясь телегами – отступить от опушки на безопасное расстояние было никак нельзя – прогал, на котором приходилось ночевать, был шириной всего в перестрел, от одной опушки до другой стрела долетала свободно, и отступив от одной опушки, Мстиславичи невольно прижимались к другой. А врагам ничего не стоило обойти стан Мстислава и обстрелять с другой стороны.

Приходилось нести стражу жёстче.

Для князя разбивали шатёр – на скорую руку, до утра. остальные вои устраивались спать на земле, на попонах, седло под голову – стойно Святославу Игоревичу, чью память и посейчас, сто лет спустя, поминали на Руси.

Князь, устав за день, едва дотянулся до расстеленных медвежьих шкур, как неведомая сила начала смежать ему веки. Надо бы сторожу проверить, – воспротивился Мстислав Изяславич, но тут же сам себе возразил, – Тренята проверит!

Однако же плох тот князь, который свои обязанности свалит на подчинённых во всём. Мстислав силой заставил себя разлепить веки, сел на шкурах, преодолевая истому, и этот миг стан войска огласился многоголосыми воплями.

Опять они! – мгновенно и безошибочно угадал князь, вскакивая – вся истома вмиг прошла. Отшвырнул полу шатра – сгущающиеся сумерки над станом были пронизаны стремительными огненными полосами, воздух наполнился свистом.

На этот раз били уже не два десятка луков, а, по меньшей мере, сотня. Стрелы с навязанной на конце просмолённой горящей паклей били наугад, но сложно было промахнуться даже и ночью на таком близком расстоянии, когда садишь стрелы в толпу людей.

На ближней телеге полыхнуло – видно нашлось чему гореть. Темнота отступила ещё, и князь вовремя сумел удержать ногу, не наступить и не споткнуться о мёртвое тело. Пахнуло горелым мясом и тряпкой – вой лежал вниз лицом, стрела угодила ему в основание шеи и дотлевала, отвратительно воняя.

Из багряной полутьмы вылетел верхом Ярун – княжий любимчик тоже был ранен, зажимал плечо свободной рукой – видно срезень чиркнул, пролетая, распорол одежду. Почти тут же, на глазах князя, бронебойная стрела воткнулась в шею Ярунова коня, тот споткнулся, перелетел, Ярун, успев вовремя выдернуть ноги из стремян, скатился к ногам князя – мелькнули перед лицом Мстислава подкованные конские копыта, едва не угодив по голове, князь отступил, не отводя глаз от оскаленной морды бьющегося коня.

Ярун вскочил, продолжая зажимать рану, лицо его исказилось.

– Надо что-то делать, княже! – крикнул он. – Это невыносимо!

И тут, словно по приказу, дождь из стрел начал утихать. Мстислав усмехнулся – ни приказа, ни чуда вестимо, не было. Просто у полочан заканчивались стрелы. Небось десятка по четыре высадили по ним, – подумалось злобно. – Попадай каждая стрела в цель, у него бы сейчас больше половины войска легло.

Упырь сожри этих полочан! И ведь не достанешь их – попробуй сунься за ними в дебрь, в незнакомых-то местах да ещё ночью!

Уже потом, когда князь, воеводы и гридни, наконец, навели порядок на стану, Тренята вошёл в шатёр Мстислава, поклонился от порога:

– Дозволишь, княже?

– Заходи, – бросил Мстислав, бросив развязывать шнуровку на стегаче. Кивнул на брошенное у входа седло. – Присядь. Что там?

– Терпимо, Мстиславе Изяславич, – гридень примостился на седле. – Полсотни убитых, с сотню раненых. Десятка два – тяжело. Кони вот… почти все ранены. Три воза сгорело. Завтра можем идти дальше.

А ведь это только начало, – подумал Мстислав. – Только начало.

Они едва-едва вступили в волость Всеслава. До Полоцка ещё не меньше сотни вёрст. И вся дорога – через эту вот непролазную кривскую дебрь. Где сплошные болота, где полочане знают каждую тропку, где они у себя дома, где из-за каждого дерева будут лететь стрелы.

Подготовился Всеслав. Изрядно подготовился.

Мстислав понял, что до Полоцка его рати не добраться. А если и добраться, то в столице Всеслава тоже найдётся кому стоять на стенах и защищать пустой город и без князя. А потом воротится – не может не воротиться! – Всеслав. И что тогда?

Витко задорно сплюнул в сторону.

– Пополошились, курвины дети?! Так-то! Это вам не селян разорять! – прошлогоднее разорение плесковских кривичей, которых разорили свои же, помнилось всем. А ему, Витко, который сопровождал плесковских сбегов к местам их нынешнего житья – тем более.

Он оглядел свою сгрудившуюся посторонь невеликую рать – вместе с двумя присоединившимися к нему загонами других гридней было девяносто шесть воев:

– А теперь, парни, отходим.

– Как? – крикнул кто-то из толпы. – Почему?! Мы за один раз столько крови им выцедили!

– А потому что Мстислав Изяславич не дурак, – усмехнулся Витко. – И во второй раз такого случая нам не выдастся. Надо искать что-то другое. Или вы думаете в силе девяноста восьми мечей всю новогородскую рать побить? Всемеро сильнейшую?

В ответ раздалось только нестройное бурчание.

– Не бойтесь, парни, не то, что до Полоцка, даже и до Россон не допустим Мстислава!

В Россонах ждал воевода Бронибор Гюрятич. И княжич Рогволод. Россоны были конечной точкой сбора рати в единое целое. До того полочане должны были изрядно пустить кровь Мстиславичам, действуя мелкими загонами и прячась в лесах.

Всё это было обусловлено заранее, ещё в Полоцке, обговорено меж воеводами Бронибором и Бренем и князем Всеславом.

[1] Шимско – ныне посёлок Шимск в Новгородской области.

Коростынь – ныне деревня в Шимском районе Новгородской области.

Оковский (Волоковский, Волконский, Волгинский) лес – лесной массив, который в раннем средневековье занимал Валдайскую возвышенность. «Повесть временных лет» описывает Оковский лес как своего рода географический центр, откуда берут начало три великие реки: «…Днепр же вытекает из Оковского леса и течёт на юг… Двина из того же леса вытекает и течёт на север… Из того же леса вытекает Волга и течёт на восток». Благодаря удобным волокам в Оковском лесу древний Двинско-Волжский торговый путь пересекался с более поздним путём «Из варяг в греки».