Жребий изгоев

2. Древлянская земля. Устье реки Уж. Чернобыль. Весна 1065 года, травень

Шли долго.

От Полоцка к Менску дорога проложена давно, ещё в Изяславли времена – дед сам княжил в Изяславле[1], невдали от нынешнего Менска, дань брал с южных кривичей и дрягвы, но любил приехать на пепелище прабабкина и прапрадедова города, даже и опричь полюдья, которое тоже пролегало в тех краях. Прабабка Рогнеда только кивала в ответ на то – растила мстителя. Удивительно, как ещё Мстиславом не назвала сына – видно не хотела прадеда заранее дразнить, намёки делать. Ей спешить было некуда – только раб мстит сразу, а трус – никогда. Следовало всё подготовить основательно. К тому же она сначала рассчитывала отомстить самостоятельно, а уж когда не удалось, и Владимир сослал их в кривские края – стала воспитывать надлежаще воспитывать сына. Для Всеславлей дружины путь тоже не стал трудным, был он и привычным – каждый год Всеслав ездил с Полоцка в Менск в полюдье. Так и в этом году – дабы не возбуждать излишних пересудов, ушёл Всеслав только с ближней полоцкой дружиной в обычное полюдье, а достигнув Менска, ополчил местных витязей, призвал с собой троих дружественных литовских князей с дружинами же и ринулся на полдень.

Поход был заранее оговорён с Ростиславом Владимиричем – оба союзника заранее понимали, что захват Тьмуторокани дерзкому волынскому князю с рук так просто не сойдёт, и с Трояньей земли его будут выбивать совокупными силами. Тогда и придёт черёд Всеслава Брячиславича идти к Киеву.

От Менска – короткий (десяток вёрст всего) переход к верховьям Птичи, где заранее были срублены лодьи, – лодейные мастера, щедро оплаченные Всеславом, постарались на совесть. На лодьях вместилась и Всеславля дружина, и менчане, и литва – всего почти двенадцать сотен мечей. Немалая рать хоть для чего.

Птичь летом узка и мелководна, но весной, в самый разлив по полой воде лодейные караваны могут ходить до самых её верховьев. Нашлось место и Всеславлей судовой рати, не столь уж и великой. Такой путь был не привычен для кривских князей. Но и кияне такого не ждут тем паче.

Гребли, толкались шестами, ставили паруса. Благо, что путь был по течению, а не против. Восемьсот вёрст пронеслись единым духом – и уже через шесть дней полоцкие лодьи вошли в Припять и поворотили на восход. Ещё через три дня вышли к устью Ужа. Здесь начиналась Русская земля, здесь проходила и древлянская межа, здесь Всеслав и назначил первую долгую днёвку.

По Ужу когда-то шла дорога киевского полюдья. И здесь, в самом устье, на высоком берегу Припяти когда-то кто-то из киевских князей, только что подчинивших древлян (может, Ольг Вещий, может, Ярополк Святославич… а то и прадед Владимир) построил опорный острожек рядом с древлянским погостом. Невестимо теперь уже почему погост издревле назывался Чернобыль-Полынь, ну и острожек киевские князья называли так же.

Зубчатый тын вздымался по обрывистому высокому берегу – крепок был острог Чернобыль, хоть и мал.

Несмеян напряг ноги, выжидая, пока нос лодьи коснётся берега, дождался лёгкого толчка и первым прыгнул в воду. В нескольких саженях на берег уже выходил, увязая сапогами в тёмно-зелёном иле, Всеслав Брячиславич. Несмеян слегка придержал шаг – не годилось выходить на твердь чужой (пока чужой!) земли раньше господина. Князь ступил на сухое, поворотился к своим и потряс копьём под восторженные крики дружины и союзников.

– Всеслав! Всеслав! Всеслав!

Вои горохом посыпались с лодей на берег, грозили мечами и топорами угрюмо молчащим стенам Чернобыля, кто-то весело притопывал сапогами по глинистой земле, словно собираясь пуститься в пляс, а кто-то уже и пустился, что-то весело приговаривая.

Всеславлей дружине пока что были в диковинку такие походы. Ну ходили в прошлом году под Плесков по шерсть, воротились мало не сами стрижены, несколько раз доводилось оружие скрещивать с литвой, шелонянами, ятвягами да голядью, с Ярославичами ходили в Степь на торков. Но тут дело особое – теперь они для князя своего шли каменный престол добывать по завету Судислава Ольговича. Оттого и на душе у воев и гридней играло, словно на праздник шли какой. Да ещё и знали все вои Всеславли про дерзкий набег волынского князя на Троянью землю, и им, поражённым лёгкостью, с какой Ростислав Владимирич выгнал из Тьмуторокани Глеба, даже и собственная прошлогодняя неудача под Плесковом стала казаться просто досадным случаем.

Впрочем, не всем.

Воевода Брень за такие разговоры мог и на двойной срок на вёсла посадить хоть воя, хоть и гридня, и прекословить княжьему пестуну мало кто и осмеливался во всей рати Всеславлей.

Вот и сейчас – старый воевода хмуро повёл взглядом опричь себя и, не найдя никого ближе Несмеяна, велел:

– Возьми десяток воев и обойди острог. Перехвати дорогу к Киеву, да чтоб не ушёл никто.

Всеслав Брячиславич разглядывал острог с вершины ближнего холма на берегу Припяти – Чернобыль находился как раз меж этим холмом и Уж-рекой. Союзные литовские князья-рикасы стояли тут же, рядом – Корибут, женатый на старшей сестре Всеслава Мировите, двоюродный брат Корибута – Мовкольд, женатый на младшей Брячиславне – Бериславе, и Зигмас, рикас шелонян, отец Глебовой невесты. Вместе они привели к Всеславу нешуточную силу – почти семь сотен воев. Тут же толпилась и ближняя дружина в кольчугах – и литовская, и русская.

– А что, Всеслав-брат, – весело спросил Мовкольд (самый молодой из них, он был и самым беспечным), – не поджечь ли нам этот острог?

Остальные два рикаса только покосились на него осуждающе и смолчали, памятуя уговор, заключённый между ними и полоцким князем в начале похода. Слова Всеслава, полоцкого оборотня, Велесова любимца, литовские родственники навыкли слушать.

– Не поджечь, – обронил Всеслав, не оборачиваясь, так, словно разглядеть что-то на стене острога было для него жизненно важно. – Мы не зорить эту землю пришли, за другим, не забыл?

Мовкольд в ответ только криво усмехнулся – помнилось, как же. В самом начале похода Всеслав поставил условие – не грабить. Взамен же, чтоб вои не роптали, посулил им выкуп-вознаграждение после похода.

– Будет вам добыча, не сумуй, – оборотился он, наконец, ослепив рикаса Мовкольда улыбкой. – Непременно будет.

– Ты бы поберёгся, княже, – хмуро бросил, подходя, воевода Брень. – Мало ль… найдётся в Чернобыле хороший стрелец, досягнёт стрелой и досель.

И впрямь, до городской стены было чуть больше перестрела, и добрый стрелец действительно мог его достать.

Ни Всеслав, ни литовские князья не шевельнулись, да впрочем, Брень на это и не рассчитывал – больше по привычке поворчал. Зато дружинные вои быстро выдвинулись вперёд, стали чуть впереди и ниже по склону холма, в любой миг готовые ринуться и заслонить князей своими щитами, а если придётся, то и телами.

Несмеян опоздал.

Огибать острожную стену пришлось по широкой дуге, опричь погоста. Острог с погостом стояли не вплоть, и между ними можно было бы и пройти распадком и проехать, да только распадок тот весь с острожной стены простреливался. Вот и пришлось обходить поодаль. В конце концов, Несмеян не вытерпел и приказал ломить напрямик, – вои прыгали через жердевую огорожу, шагали по грядкам, сшибая огурцы и топча репу. Но всё равно опоздали – когда Несмеян первым перемахнул через жерди крайнего репища и поворотился к воротам острога, по дороге уже пылили трое всадников.

Несмеян бросился впереймы, уже понимая, что не успевает, но верховые промчались мимо всего в десятке сажен от него. Гридень только сплюнул и выругался.

– Сшибить прикажешь? – отрывисто бросил подбежавший вой, готовно вытягивая из-за спины лук.

– Давай!

Змеино свистнула стрела, скакавший сзади вой рухнул на конскую гриву, повалился с седла наземь и поволокся следом за конём, запутавшись ногой в стремени. Конь скоро остановился и пронзительно заржал вслед остальным.

Подбегающие вои тоже схватились за луки, но всадники уже свалились в ближнюю балку и теперь их было не досягнуть.

Несмеян даже топнул ногой. Второй поход – и опять с неудачи начинается!

Подошёл к подстреленному гонцу. Серый в яблоках конь дико косил глазами и крупно поводил боками – видно, гнали не жалея Изяславичи, предупредить великого князя спешили.

Несмеян поймал коня за недоуздок, тот захрапел и попятился, целя укусить, но оплошал – железная хватка полочанина уже стиснула нежные конские ноздри. Конь опять захрапел, попробовал вспятить, но подчинился – замер, крупно подрагивая кожей, прядая ушами и косясь.

Гонец был мёртв, это Несмеян понял с первого же взгляда – стрела угодила чрезвычайно удачно – прямо под левую лопатку, пронзив кожаный доспех и уйдя в тело мало не до самого оперения. Хорошо стреляют полоцкие вои, – усмехнулся мрачно Несмеян. Коротким движением выпутал ногу убитого киянина из стремени, быстро перевернул лицом вверх. Лицо было в крови, в усы набилась пыль, смешавшись с кровью, она стала грязью. Стараясь не смотреть на лицо гонца, Несмеян глянул на широкий пояс, надеясь увидеть там калиту с грамоткой великому князю. Впусте и надеяться.

Гридень рывком вскочил в седло, конь пошёл боком, выгибая шею – почуял чужого в седле. Несмеян сжал колени, принуждая повиноваться, потянул поводья, конь переступил ещё раз и вновь подчинился.

Гридень поворотился. Вои смотрели на него ожидающе. Несмеян кивнул старшому:

– Останетесь тут! Из острога никого не выпускать! Если их будет слишком много – трубите и отходите, князь пришлёт помощь.

Шлёпнул коня по крупу ладонью и сорвался вскачь.

Вои проводили его чуть неприязненными взглядами, потом молодой коренастый вой хмуро бросил в пространство, ни к кому не обращаясь:

– К князю поскакал, выслуживаться…

– Зря ты, Огура, – осудил его старшой через плечо. – Он гридня звание не в терему, князю кланяясь, выслужил. Он в прошлом году новогородского боярина на Шелони в полон взял, за то и гривну гридневу получил, и меч от князя.

Старшой только покосился в ответ, но смолчал.

Всеслав смотрел на гридня холодным взглядом – домочадцы от такого взгляда князя, бывало, шарахались, и ползли потом по Полоцку да и по всей Руси скользкие прилипчивые слухи про князя-оборотня, про Велесова потомка.

Однако Несмеян даже не дрогнул.

– Никак не успеть было, княже, – мотнул он головой – рыжий чупрун метнулся по ветру. – Чудо, что хоть одного из гонцов смогли завалить, успели стрельнуть раз. Ничего больше было не успеть.

– Отговорки всё, – хрипло проворчал справа воевода Брень, разглядывая Несмеяна вприщур, но без недоброжелательства. Видно было, что ворчит воевода больше по старой войской привычке, когда любая вина должна быть виновата, а наказаний без вины не бывает.

Краем глаза Несмеян заметил, как весело ухмыляются, глядя на него литовские князья – небось каждый из них про себя думает – надо было моих воев послать, они бы этих гонцов на аркане притащили. Гридень слегка разозлился и выпрямился так, словно его не ругали, а награждали второй гривной, встретил взгляды литвы прямым дерзким взглядом. Подействовало – ухмыляться перестали.

Из-за Припяти доносилось заливистое ржание коней – полоцкие коноводы пригнали табун вдоль течения Птичи – завтра их перевезут на этот берег и дружина Всеслава обретёт быстроту и поворотливость.

От острога послышался трубный рёв – кто-то трубил в рог, звал поговорить. Всеслав зыркнул на Несмеяна исподлобья, словно говоря «Убирайся!» и кивнул подбегающему вестоноше – мальчишке в войской сряде:

– Кто там?!

– Из острога едут какие-то, в кольчугах, – запыхавшись сообщил тот.

– Какие-то! – передразнил его хмуро воевода. – Ты вой или лапоть?!

Вестоноша покраснел и предпочёл поскорее исчезнуть.

– Тиун местный, небось, – вглядываясь в приближающихся верховых, бросил Всеслав Брячиславич. – Или не тиун… боярин…

Всадники подъехали к холму, остановились за полдесятка сажен от Всеслава, глядели снизу вверх.

– Кто таковы и чего надо?! – крикнул, наконец, тот, что стоял впереди остальных, в синем плаще. – Кто смеет разбойничать на земле великого князя киевского?!

– Я князь полоцкий, меня люди Всеславом кличут, говорят, что я сын Брячислава Изяславича! А вот ты кто таков, что стяги различать не можешь? – Всеслав кивнул на трепещущий на ветру за его спиной алый стяг с белой оскаленной волчьей головой.

Синий плащ помедлил несколько мгновений, потом, наконец, ответил:

– Боярин я здешний, от великого князя округу эту стерегу, земля здесь моя от предков. Люди меня Любомиром зовут, сыном Велегостя. Ты чего на земле этой потерял, оборотень полоцкий?!

Всеслав гневно засопел.

– Что я тут ищу, это моё дело, Любомире! – резко ответил он. – Я – князь! И не тебе указывать мне, где мне быть и куда не идти!

– Я эту землю защищать поставлен! – Любомир обнажил меч. – Биться с тобой будем! Побью тебя – уйдёшь! Ты меня побьёшь – весь острог твой!

– Не ровня мы с тобой, чтоб биться, – скучающим голосом отозвался Всеслав. – Ни я, ни мои князья-братья. Был бы ты великим князем киевским – другое дело.

– Княже, дозволь! – мгновенно понял Несмеян. – Я с ним ровня!

Сходились, блестя на весеннем солнце нагими кольчугами.

Бились пеше.

Сошлись.

Несколько мгновений кружили вокруг друг друга, примеряясь и приглядываясь, выцеливая куда ударить вернее.

Киевский боярин был в высоком островерхом шеломе, с наносьем и плотной кольчужной бармицей, в дорогой посеребрённой кольчуге с длинными, до запястьев, рукавами, перехваченной широким поясом турьей кожи с серебряными бляшками. Убранство – хоть князю впору, а не только боярину. Круглый щит, обтянутый алой кожей, с серебряным соколом в середине – а из-за него, поверх кованого обода, из-под светлых длинных усов весело скалятся белые зубы киянина. Когда-то давно, его предки пришли в эти земли с далёкого Дуная, чтобы сделать их своими – и теперь их потомок совсем не собирался уступать их пришельцу с туманной полуночи.

Полочанин, однако, тоже был не лыком шит. Такая же добротная кольчуга, победнее, вестимо – рукава только до локтей и не серебрёная, а воронёная. И шелом почти такой же – только остриё наверху чуть пониже и без наносья. И щит – такая же алая кожа, только вместо сокола – оскаленная волчья морда.

И мечи одинаковые – лёзо в двадцать один вершок длиной, закруглённое на конце, удобный черен – деревянный у Несмеяна, костяной – у Любомира. Полочанин уловил на лёзе Любомирова меча какие-то буквы – вот смеху-то будет после боя, если окажется, что им и мечи один и тот же мастер сработал.

Однако тут Любомир шагнул вперёд, и про всякий смех Несмеян забыл. Как, впрочем, и следовало ему при его назвище.

Меч летел в лицо стремительно, словно серебристо-серая молния. Ударило в щит, прочное дерево стерпело, Несмеян ударил в ответ, и тут же отскочил, вроде как оставляя киянину больше места для размаха. Боярский меч свистнул, опять сшиблись клинки, Несмеян ударил щитом в щит, но Любомир ответил тем же – и полочанин едва удержался на ногах, снова отскочил.

Со стены острога заорали и засвистели – с расстояния в перестрел было плохо слышно, что там кричат, ветер доносил только «мир! мир! мир!», но Несмеяну не было нужды слышать, он и так знал, что там кричат:

– Любомир! Любомир! Любомир!

Точно так же закричали сзади и свои полочане, как водится среди славянского языка:

– Несмеян! Несмеян! Несмеян!

Вихрем налетел Любомир, метнулся меч, целя по ногам Несмеяна. Гридень чуть дёрнул рукой, опустил щит, отбил удар. Сам ударил в ответ, но и киянин поспел отбить. И вновь ударил сам – и полочанин едва увернулся.

Бился боярин хорошо – не горячась, рассудочно бился. Но мечевой бой для него был умением – и только.

А для Несмеяна, как и для всех, кто прошёл войский дом – жизнью.

Полочанин вновь отступил.

И замер на миг, понимая, что дальше отступать ему уже нельзя никак.

Его вдруг охватило невероятное спокойствие, словно чьи-то огромные и сильные ладони прикоснулись к плечам, ободряюще и тепло подтолкнули, кто-то громадный тепло дохнул в затылок, Несмеян ощутил присутствие кого-то огромного и косматого.

Ну же, – беззвучно и вместе с тем громогласно, так, что эхо отдалось в прибрежных кустах, шепнул этот кто-то сзади.

И дальше Несмеян действовал спокойно и размеренно, так, словно делал какую-то привычную и наскучившую работу, хотя внутри всё так и кипело от распирающих чувств.

Снова щит в щит – и стремительный бросок клинка поверх щита – удар! – звонко брякнуло железо – покатился по траве высокий шелом с наносьем – плеснула кровь.

И киевский боярин повалился навзничь, ухваченный цепкой лапой смерти.

А у Несмеяна вырвался из груди ликующий крик, с меча, вскинутого в приветствии богам, взвились капли крови.

Победа!

[1] Изяславль – ныне город Заславль, Минская область, Республика Беларусь.