Жребий изгоев

Глава 3. Рыба в мутной воде. 1. Кривская земля. Оковский лес. Валдай. Лето 1065 года, изок

Над ближним лесом с карканьем вились вороны – должно быть, труп чей-то нашли.

Ярополк Изяславич несколько мгновений взаболь раздумывал, не послать ли воев проверить над чем там вьются вороны, но в конце концов махнул рукой. Мысленно, вестимо. Мало ли над чем они там вьются. Засады в этих краях ожидать вряд ли стоит. Во всяком случае пока.

Да и от кого? От Всеслава, что ль?

Полочанину сейчас не до того. До Оковского леса ему дотянуться пока что руки коротки.

Мстислав на пути к Полоцку не продвинулся дальше Россон. Кривичи вели войну мастерски – не доводя дело до открытого сражения, они от самой полоцко-плесковской межи изматывали рать Мстислава ночными нападениями, обстрелами, засадами. Чувствовалась опытная рука – кто-то, оставаясь в тени, всё время безошибочно направлял удары летучих полоцких загонов. Ярополк, как и все князья, неплохо понимавший в войском деле, подозревал в этой руке полоцкого тысяцкого Бронибора Гюрятича. Да собственно, и кому было ещё – воевода Брень ушёл в Русскую землю вместе с оборотнем, а больше в Полоцке нет никого, кто мог бы возглавить рать. Вестимо, есть княжичи – Рогволод, Борис и Глеб, да только они мальчишки ещё. Ярополк и сам недалеко ушёл по возрасту от этих мальчишек, но он уже занимал самостоятельный престол, а они – нет. Впрочем, им при жизни их отца это и не светило – изгои. Возможно, при полоцкой рати и был кто-то из княжичей, но вот приказывали не они, а Бронибор – в этом Ярополк Изяславич не сомневался.

В конце концов, Мстислав, отчаявшись, велел поворачивать рать обратно к Новгороду.

Должно быть, воротился уже, – подумал Ярополк, прикидывая про себя скорость движения ратей. – Да, пожалуй, Мстислав уже в Новгороде.

Всеслав же…

Всеслав, скорее всего, тоже уже воротился к себе в Полоцк из своего стремительного набега на Русскую землю. Полочанин прошёлся по Русской земле от Чернобыля до Белгорода, появлялся с войском у самого Перевесища, взял огромные выкупы с монастырей и с богатого торгового Вышгорода.

Ярополк криво усмехнулся и сжал кулаки, вспомнив перечисленные отцом в письме названия монастырей, ограбленных полочанином.

Пречистенский Гнилецкий монастырь.

Зверинецкий монастырь.

Монастырь Святого Дмитрия, отцов монастырь на Михайловской горе, там были самые богатые вклады от самого Великого князя.

Женский монастырь Святого Николая – а там вклады матери, великой княгини Гертруды.

Монастырь святой Ирины – там бабушкины, Ирины-Ингигерды.

Изрядных зипунов набрал в Русской земле полочанин!

А Печерский монастырь, куда отец его вклады делал, полочанин не тронул. Да что отец – едва семь лет миновало, как он сам за сына своего, Глеба, вклад делал туда, когда с какой-то дикаркой литовской его сговорил!

Киева он, вестимо, не взял, да он и не собирался – Ярополк это отлично понимал, невзирая на свои всего лишь пятнадцать лет. Не было пока что в силах оборотня взять из-под отца великое княжение и каменный престол. А хотел Всеслав, скорее всего, просто помешать отцу – не дать ему пойти на Тьмуторокань вместе с дядей Святославом.

И ведь удалось!

Среднему и младшему братьям, выступившим в поход раньше старшего, от Новгорода-Северского, пришлось добывать, а вернее, возвращать Тьмуторокань самим.

Великий же князь поворотил назад ещё от Хортицы (он шёл в Степь иным путём, тем, по которому год назад шёл к Тьмуторокани и Ростислав), едва получил весть о появлении Всеславлей рати у Чернобыля, ринулся обратно к Киеву. И не успел всё равно – Всеслав ушёл обратно в свою кривскую дебрь.

Ярослав Изяславич воротился в Киев через пять дней после ухода Всеслава с Перевесища. Снова сел на каменный престол, с облегчением вздохнул. А ещё через два дня из Киева ринулись в разные стороны гонцы великого князя – несли волю господина, верховного властелина Руси, наследника древнего рода потомков Дажьбога, хоть и забывшего о том древнем родстве ради чужой веры да призрачного равенства с иными крещёными владыками, ради сладкой мечты о равенстве с царьградскими базилевсами.

Мчали гонцы.

К Тьмуторокани, вдогон братьям – поведать о набеге Всеслава на Русскую землю.

В Новгород, к Мстиславу, – с той же вестью, хоть и догадывался великий князь, что старшему сыну и без него ведомо про Всеславль поход.

И самый дальний гонец – в Ростов, к Ярополку.

Гонец примчался в Ростов к Ярополку три седмицы тому назад.

Князь стоял на высоком крыльце терема, весело кося глазом в сторону ближней кровли, где дворовые мальчишки с пронзительным гоняли голубей. Его так и подмывало плюнуть на княжье достоинство и полезть на кровлю вместе с ними. Дробный топот копыт донёсся из ворот детинца неожиданно. И почти сразу же донёсся со стороны ворот оклик стражи:

– А ну стой! Кто таков?!

– Гонец от великого князя к Ярополку Изяславичу! – не останавливаясь, ответил всадник.

Князь вздрогнул и опять покосился в сторону мальчишек. Теперь уже с сожалением. Не явись гонец, глядишь, скоро и одолело бы искушение. Сорвалась забава.

Всадник влетел в ворота, сдержал коней на середине двора. Захрапев, оба коня – под седлом и заводной – заплясали, храпя и роняя с удил пену. Гонец, невысокий жилистый парень (таких обычно и берут в гонцы, чтоб коням легче было), соскочил с седла, бросил повод подбежавшему холопу, и враскоряку переставляя ноги – сказался многодневный путь верхом, от самого Киева небось мчался – подошёл к крыльцу. Поклонился князю.

– Гой еси, Ярополче Изяславич!

Ярополк глянул на гонца вприщур. И вспомнил. Вой из отцовой дружины, Вячко, всего на три года старше Ярополка. Князь вспомнил, что как раз в тот год, когда его, Ярополка, отец отправлял на здешний, ростовский престол, Вятко опоясали из отроков перевели в полноправные вои.

– И ты здравствуй, Вятко, – кивнул он с верхней ступени крыльца. – Как служится у батюшки?

– Благодарение богу, – степенно ответил вой, приближаясь к крыльцу вплотную. – Батюшка твой, великий князь Изяслав Ярославич велел мне пока в твоей дружине остаться, не возвращаться в Киев. Шлёт тебе великий князь срочное послание.

Ещё раз поклонился и протянул свёрнутое в трубку бересто с вислой серебряной печатью великого князя на толстом конопляном шнурке. Ярополк рванул шнурок, развернул бересто. Прилежно вычерченные киевским великокняжьим писцом буквы бросились в глаза.

Князь прочёл, оторопело помотал головой, прочёл опять. Невольно прислонился к высоким резным перилам крыльца, опустив руки в немом бессилии.

Отец требовал оставить ростовский престол и ехать в Смоленск – теперь ему, Ярополку, предстояло княжить там, на Днепре.

Преодолев минутное замешательство, князь поднял голову и взглянул на гонца.

– На словах имеешь что сообщить мне?

– Имею, господине, – спокойно ответил гонец.

– Тогда идём в гридницу. Там поговорим. Да ты и оголодал небось за дорогу-то.

Гонец и верно был голоден – пироги с вязигой убывали на глазах, глубокая миска с янтарной ухой тоже пустела быстро. Время от времени Вячко ухватывал с деревянного блюда полоску копчёного сала, пихал её за щёку и снова зачерпывал ложкой уху.

Ярополк Изяславич сидел напротив него и глядел на то, как ест гонец, с весёлой добродушной усмешкой. Вячко несколько раз порывался вскочить из-за стола и начать рассказывать послание великого князя, но Ярополк каждый раз останавливал его жестом, указываюшщим на миску с ухой, словно говоря: «Да ты ешь, ешь, не к спеху!».

В гриднице, меж тем, начал прибывать народ – дружина, прослышав, что князь повёл в гридницу важного гонца от великого князя, собиралась вокруг господина. Появились один за другим гридни – в Ярополчей дружине их было не много. Пришёл воевода Волкорез, оглядел собравшихся в гриднице, сел за стол неподалёку от князя. От прищуренного взгляда его жёлтых, рысьих глаз, чуть тяжеловатого и пронзительного, Вячко засмущался ещё сильнее, чем от княжьего и едва не подавился, стараясь закончить обед быстрее.

Наконец, он отложил ложку, сделал несколько крупных глотков кваса из поливной чаши, отставил её в сторону и, встав из-за стола, поклонился князю:

– Благодарю, княже.

– Вот теперь рассказывай, – велел Ярополк. – Что тебе велел передать на словах отец… то есть, великий князь?

– Велено тебе, Ярополче Изяславич, от великого князя Изяслава Ярославича, оставить ростовский престол и идти на смоленское княжение вместе с дружиной. Великий князь Всеслава перехватить в Русской земле не успел, ушёл полочанин к себе в кривские леса.

– Стало быть, великий князь направляет меня в Смоленск, чтобы дополнительную занозу рядом с Всеславом иметь, – подумал вслух князь. А воевода Волкорез подтвердил:

– А то как же, княже. В этом году будь под нами Смоленск – разве ж отважился бы Всеслав на Киев ринуться?

– Но Мстислав Полоцк взять не смог… – задумчиво продолжал Ярополк. – А вот вдвоём мы, пожалуй, смогли бы…

– К тому же, княже, от Смоленска на Полоцк дорога легче и ближе, чем от Новгорода, – сказал кто-то из гридней. – От Новгорода к Полоцку прямоезжей дороги нет – Полистовский лес мешает. А через Плесков – окольный путь. А от Смоленска до Двины рукой подать, а там вниз по реке. Прямее некуда.

– Да и опричь того, княже, – добавил Волкорез, подумав, – хочет, я думаю, великий князь просто Смоленск укрепить, чтобы там СВОЙ князь с дружиной сидел. Всеслав в следующем году обязательно опять куда-нибудь потянется – не в Новгород, так на Оковский лес, чтоб волоками завладеть. И тогда он хозяином станет и над Днепром, и над Ловатью, и над Волгой. А на Двине он и так уже хозяин.

Ярополк несколько раз коротко кивнул, обдумывая услышанное.

– А что там с Тьмутороканью? Выгнали Ростислава?

– А то как же, – охотно отозвался Вятко.

Стало быть, управились младшие браться и без великого князя, – думал Ярополк, слушая гонца. Тем паче, что и сражаться не пришлось – Ростислав не стал лить кровь и класть головы своей дружины и тьмутороканских градских, ушёл из города, скрылся в кубанских плавнях. Чтобы его там выловить, нужна была пожалуй, сила всей Руси, и Святослав с Всеволодом отступились. Заново утвердили Глеба Святославича на тьмутороканском престоле (надолго ль?) и поворотили рати обратно на Русь.

Гонец договорил, и Ярополк, чуть взрогнув, вскинул на него глаза.

– Так ты говоришь, отец велел тебе остаться у меня?

– Если на то будет твоя воля, господине, – смиренно ответил Вятко, весело кося взглядом на воеводу. Волкорез свирепо засопел.

– А что, воевода, возьмём молодца к себе? – усмехнулся князь.

– А и возьмём, чего ж, – в тон ему ответил воевода. – Неплох вроде молодец… только нагл слегка. Ничего, выучим.

Из Ростова вышли через несколько дней после приезда гонца. Шли водой, сначала по Выксе, потом по Которости[1], десятью лодьями, в четырёхсотенной силе. На Руси издревле водный путь предпочитали конному – и дорогу торить не надо, и надрываться особо не надо, если по течению, вода сама донесёт. И добраться почти везде можно – огромное количество рек, речек, речушек и ручьёв. Не на лодье, так на челне можно пробежать. И дружины, рати, и купеческие караваны – все ходили по Руси водным путём.

Которость впадает в Волгу у самого Ярославля. После малого передыха оттуда двинулись уже вверх по Волге – долго шли, дольше седмицы. И гребли, и под парусами бежали, и шестами толкались. Лоси, олени, туры выходили к реке напиться воды. Несколько раз вои пробовали подбить зверьё стрелой, но рогатые были настороже – едва завидев лодьи, недовольно фыркая скрывались в лесах – олени и лоси быстро, туры – медленно и тяжело. Раз, невдалеке от Тверцы, в которую сворачивали лодьи, идущие в Новгород, вышел и медведь. Этот и вовсе не спешил – при виде надвигающихся лодей испустил такой свирепый рык, что ни у кого из воев не поднялась рука пустить стрелу в Лесного Хозяина. «Сильный Зверь! Сильный Зверь!» – пронесся по лодьям быстрый шепоток. Проплыли мимо, а медведь проводил их недобрым взглядом маленьких красных глазок, так и не дав себе труда укрыться – видно и впрямь себя хозяином чувствовал.

Вскоре после того поворотили в Вазузу, дотянулись до верховьев, где начинался волок в Днепр. Оттуда лодьи потащили к Вязьме, а дружина пошла пеше.

Князь и воевода, вестимо, ехали верхом – для них коней нашли. Дружинных же коней где-то позади гнали за ними следом вдоль речного берега сотня коноводов – глядишь, через седмицу-другую после прихода в Смоленск и догонят. Ярополк считал стыдным для себя ехать верхом, когда дружина пеше идёт – по примеру древлего Александра Великого. И тоже часто и много шёл пешим, садясь в седло только тогда, когда становилось совсем невмоготу, и ноги готовы были отвалиться. Хотя и за то мальчишка-князь корил себя – он ведь моложе многих своих воев, стало быть и выносливей должен быть. А предки, русь, и вовсе всегда на лодьях да пеше в походы ходили – и императора не пораз вынудили дань платить.

Раскатистый рёв рога заставил Ярополка вздрогнуть и оторваться от воспоминаний. Князь вскинул голову – на самом окоёме в прогале между двух перелесков блестела на солнце вода.

– Что, добрались? – словно проснувшись, бросил Ярополк. И воевода Волкорез, чуть усмехаясь про себя от мальчишки-князя (и то сказать, пятнадцать лет всего!), ответил:

– Вязьма, князь. Тут лодьи спустим на воду и дальше – по течению до самого Смоленска.

До Смоленска.

А что там ждёт его, в том Смоленске? Ростов, когда-то чужой, казавшийся деревней, захолустьем, за прошедшие три года стал привычным и даже любимым. А теперь вот извольте – в другой город, в Смоленск, навыкай заново, налаживай с местными вятшими отношения. Как-то оно там будет, в Смоленске?

Князь длинно прерывисто вздохнул, тряхнул головой. Глянул по сторонам, встречая взглядом усталые и запылённые лица воев и гридней. Устали люди, – понял он.

– У Вязьмы надо дружине передых дать, – негромко сказал он воеводе. Волкорез согласно кивнул, глянул на князя уважительно – понимает мальчишка, не спешит, горячку не порет. А передых дружине и правда нужен – до Смоленска по Вязьме и Днепру ещё вёрст двести – хоть и по течению, а всё одно не враз доберёшься.

[1] Которость – ныне река Которосль, Ярославская область, Российская Федерация.