Жребий изгоев

2. Северская земля. Окрестности Курска. Весна 1066 года, сухый

Несмеян оборотился и (неведомо в который уже раз!) поглядел на дорогу позади.

Пусто.

Но ощущение нацеленного в спину копья (или того хуже – стрелы!) не отступало.

Висело за плечами, шептало в ухо назойливым неразборчивым шёпотом, шелестело обочь дороги голыми обледенелыми ветками.

Не отпускало.

А и сам виноват! – в который уже раз выругал себя Несмеян за самонадеянность. – Нечего было перед князем хорохориться – один-де пройду там, где и полк не пройдёт!

После того, как Витко привёз горькую и страшную весть о вырезанном Вышатичами посольстве Всеслава, князь вгорячах хотел было гнать в Тьмуторокань сам. С одной только младшей дружиной. Самому потребовать объяснений от Ростислава Владимирича. Но горячка прошла, и князь отрядил в Тьмуторокань недавно испечённого гридня Несмеяна – донести до Ростислава своё слово. И не гонцом, а послом!

Несмеян немедленно возгордился. И до того возгордился, что отказался даже от посольской дружины. Понадеялся, что окольными тропами легче будет одному до Тьмуторокани проскочить и через северскую землю, и через Дикое поле. Витко же прошёл. Да и то сказать-то – сильно помогла гридню Владею против Вышатичей его дружина? А будь один – глядишь и проскочил бы.

Хотя и то – вряд ли. Вышата Остромирич – вояка отменный, разбросал бы невод по степи – и в одиночку не уйдёшь.

Первое посольство, Владеево, шло обычным путём, благо стояла ещё осень, и водные пути до ледостава были ещё проходны: от Полоцка до волока лодьей, через волок, после снова лодьей вниз по Днепру до самых порогов. Была опасность, что Ярополк Изяславич в Смоленске или сам великий князь у Киева перехватят, да только ведь на лодье не указано, что то посол от Всеслава в Тьмуторокань едет. А по Руси пока что свободный проезд никому не запрещён, даже и с оружием – чать, у нас не империя, не Царьград, где подданным даже нож длиннее пальца дома иметь запрещают да без ситовника, префектом подписанного, полсотни вёрст не проедешь. Так до порогов и добрались. А уж от порогов, от Хортицы-острова, где Князь-Барс когда-то сгиб – горой. Степью, конным ходом до самой Тьмуторокани.

Витко, уцелев после разгрома, да на Дону у «козар» отлежась, иную дорогу выбрал – слишком долго было бы в одиночку ему до Днепра добираться да по его берегу ехать. Торопился гридень, не дождался даже, чтобы рана его зажила полностью.

И Несмеян тоже порешил по тому же пути ехать, что и Витко.

Проехал через Витебск и, взяв на восход и обогнув Смоленск, поворотил к юго-восходу, на Вщиж и Курск, целя оттуда выйти к самым истокам Хопра и Северского Донца. А уж потом вдоль рек до Дона добраться недолго. А там и до Тьмуторокани рукой подать.

На словах-то всё гладко выходит, да вот только больше месяца уже в пути, а до сих пор до Курска даже ещё не доехал. Хотя, возможно, сегодня и доедет…

Несмеян оборвал слишком торопливую мысль на полуслове и снова оборотился – не сглазить бы.

Ощущение не проходило. Кто-то постоянно смотрел ему в спину.

И тут Несмеян вдруг вспомнил.

И понял – кто.

Вспомнил виденное на кривско-северской меже.

Чем дальше Несмеян отъезжал от Смоленска, чем дальше уходил в сторону северской земли, тем реже попадались веси. Пришло как-то в голову, что даже на полдень, на опасной степной меже поселений русских больше, чем тут, – северяне для кривичей смоленских порой не лютее ли козар и печенегов? Сейчас открытого розмирья хоть и нет (держит-таки власть в едином – пока едином! – кулаке семья Ярославичей), а всё равно не по себе как-то.

Дорога вильнула и вынесла гридня на широкую поляну, посреди которой высился на небольшом взлобке дубовый столб в локоть толщиной и две с лишним сажени высотой. Тёсаные бока столба покрывала причудливая резьба, которую издали разглядеть было невозможно, хотя что-то осмысленное угадывалось – а вблизь подъезжать до зла горя не хотелось. На вершине столба красовался медвежий череп и злобно скалился в сторону Смоленска. Свирепо щерились клыки, тлели багровые огоньки в глубине глазных впадин. Несмеяна пробрал холод – его словно окатило волной ненависти. Ну, вестимо, откуда же им, северянам, ещё злых духов ждать, как не с севера, с кривской стороны, не от сябров?

Столб-то небось во времена оны ставлен, до козар ещё, когда словен словену был волк, змей и пардус. Потому и выглядел ныне заброшенно – чувствовалось, что никто давно уже не приносил жертв межевому духу, и снег не был потоптан под столбом – никто не приезжал сюда за всю зиму.

Но древнее северское межевое чародейство ещё жило – проезжая мимо столба, гридень невольно втянул голову в плечи, чувствуя какое-то неощутимое касание, которое тут же переросло в ощущение свирепого взгляда, враждебного и почти ненавидящего. Кто-то огромный и властный словно шарил рядом великанской ладонью, нащупывая его, маленького и незаметного. Дух принесённого в жертву (уж не человека ли?!) при установке столба выполнял свои обязанности даже теперь, когда в них, по большому-то счёту, никто и не нуждался.

Или – пока что не нуждался?

Проезжая мимо столба, Несмеян на миг задержался, соображая, что бы сделать такого. Взгляд духа-межевика давил на голову словно железный обруч. Выматериться? Негоже: дух-межевик – не нежить какая-то.

Словно по наитию Несмеян вытащил из походной седельной сумки кусочек копчёного сала и горбушку хлеба, бросил к подножию столба.

Голову и впрямь отпустило. Он несколько раз оглядывался, пока столб не скрылся за новым поворотом лесной дороги. Но ощущение неотвязного взгляда в спину осталось.

Словно межевое чародейство, древнее, полузабытое и ненужное уже, всё время было с ним рядом, приглядывая за чужаком.

Несмеян даже коня остановил, оборотился и долго глядел назад, словно стараясь увидеть тот межевой столб. Да какое там – небось уже сотни две вёрст с лишком оттуда отмахал, если не три. Разве увидишь…

Зато увидел иное.

Непроходная дебрь давно уж осталась позади и теперь вокруг Несмеяна расстилалась широкая степь, изрезанная балками и частыми колками – берёзовыми и дубовыми. И вот на самом окоёме, там, где кривая, словно след пьяницы, дорога ныряла в густую полосу перелеска, маленьким облачком клубилась пыль. И это облачко медленно ползло за ним следом.

Погоня?

Или случайные мимоезжие всадники?

Несмеян не собирался этого выяснять. Толкнул коня пятками и прибавил ходу.

Спокойствия это не прибавило, и, когда конь вынес Несмеяна на очередной взлобок, гридень снова натянул поводья и оборотился. И невольно ахнул – облачко уже было вдвое ближе, всего верстах в пяти, и внутри него уже можно было разглядеть отдельных всадников – пятеро или семеро. Коней они погоняли, не жалея. Стало быть, увидели, и догоняют.

Навёл-таки межевой дух, – подумал Несмеян, злобно сжимая плеть. Ни во что пришло его жертвование. Вои северские хоть и наверняка крещёны, а что-то почуяли.

И чего делать?

Драться?

Ждать?

Бежать?

Драться бессмысленно – пятеро или семеро его одолеют вмиг, тем более, что у него из доспехов с собой только шелом да кольчуга, а из оружия – меч да лук. А там… там и чешуя железная блестит, и щиты видны. Да и луки с арканами наверняка сыщутся, опричь мечей да копий.

Ждать – значит, сдаться. Мало того, что позор, так ещё и тайная княжья грамота к ним в руки попадёт. И к кому это – к ним? Скорее всего, стража межевая черниговская, вои Святослава Ярославича. А тот князь Ростиславу тьмутороканскому первый ворог… нет, не должна грамота Всеславля к нему в руки попасть.

Бежать смешно. На таком просторе, да в своих-то краях, где этим семерым каждая тропинка ведома, где каждый следок на снегу виден, они его загоняют как зайца, тут в догонялки не поиграешь. Вот у себя, в дебри кривской… там Несмеян у них крови-то попил бы.

И чего же ты станешь делать, витязь Несмеян?

Бежать, – хмыкнул Несмеян, отвечая сам себе, и понукнул коня.

Бегство помогло плохо.

Уже вечером, разжигая костёр (прятаться было без толку, всё одно его заметили), Несмеян увидел другой костёр всего в версте от себя.

Ходко идут, – отметил он про себя и сам подивился своему спокойствию. – Глядишь, к полудню завтра и нагонят.

Спал беспокойно, вполглаза – не подобрались бы. Но те видно, тоже притомились и решили, что беглец никуда не денется.

Утром седлал ещё впотемнях, то и дело поглядывая на мечущийся огонёк костра северян. Своего костра гасить не стал – авось да подумают, что он ещё спит. Прыгнул в седло и сорвался с места вскачь.

Но с рассветом стало видно, что и хитрость помогла плохо – северяне нагоняли, скакали уже назрячь. Погоняли коней и весело что-то выкрикивали – слышались уже и их голоса. То ли кони у них были лучше, то ли ещё что. Нагоняли.

Несмеян опять в отчаянии оборотился, словно ища какой-то выход, потом снова понукнул коня и, круто свернув с торной дороги, свалился вместе с конём в широкую, поросшую лесом лощину, чая хоть тут запутать следы. Хоть как-то сбить северян с толку.

Проскочил перелесок и рванул поводья так, что конь с ржанием встал на дыбы.

Прямо навстречь ему, в каком-то перестреле двигалась конная рать. Не меньше сотни. Краснели щиты, блестели кольчуги.

Северяне?

Бежать?

Куда?!

К нему уже скакали, готовя оружие, вои, охватывали его с трёх сторон.

– Кто таков?! – лязгнул знакомый голос, и Несмеян остановил руку, уже метнувшуюся к рукояти меча, в изумлении замер на месте.

– Корнило?!

Сблизились, и тьмутороканский вой в восторге сбил шелом на затылок.

– Несмеяне?! Ты ли? Откуда тут?

И тут же Несмеян вспомнил случившееся с посольством Владея и сжал зубы. Радоваться было рано. Не попасть бы из огня, да в полымя.

– Про то не сейчас, – бросил он холодно. Но Корнило словно ничего и не заметил, подъехал ещё ближе.

– Да ты никак удираешь от кого? – цепко спросил он, окинув Несмеяна быстрым взглядом.

– Да пёс его знает, – Несмеян махнул рукой, гадая про себя, что тут делают Ростиславли вои, в северской-то земле. – Гонятся какие-то…

– Ясно, – Корнило вмиг подобрался, вприщур глянул по окрестным кустам. – Много их?

– Пятеро. Может, семеро. Десяти-то точно не больше.

Несколько отрывистых приказаний – и два десятка воев с луками, спешась, рассыпались и нырнули в чапыжник, на ходу вытягивая луки из налучий – в обе стороны. Ещё два десятка конных сбились в кучу, держа наперевес копья, оттянулись назад, готовясь, если что, прянуть внапуск.

Корнило и Несмеян отъехали вместе с ними.

Ждали.

Северские вои вылетели из распадка и тут же задержали коней, сбились в кучу. Озирались, пытаясь понять, что делать дальше. Потом один из них (видно, старшой) отделился, подъехал ближе.

– Кто таковы?! – бросил он высокомерно, даже с вызовом. Нет, не были трусами северские вои. Да и то сказать, на степной-то меже проживая – какая трусость? Тем более, служба их в том и есть, чтобы от чужаков свою землю стеречь.

– Мы сами по себе! – немедленно откликнулся Корнило, и Несмеян внутренне удивился – про что это он? – Просто едем мимо!

– С оружием через нашу, северскую землю?! – недобро усмехнулся северской старшой. – Куда это – мимо?!

– В кривскую землю едем!– с каким-то досадливым нетерпением ответил Корнило. – Можешь с нами поехать и поглядеть, что мы ни единой вашей веси не тронем!

– Да чего с ними рассуждать?! – бросил кто-то рядом с Корнилой весело и с какой-то злостью. – Повязать, да и дело к стороне. После отпустим!

Северской старшой чуть вспятил коня, но было поздно – из чапыжника уже выступили Ростиславли вои с напруженными луками, и стрелы хищно глядели с тетив острожалыми бронебойными наконечниками.

– Всё понял? – холодно бросил Корнило северскому старшому. – Мне ваша кровь совсем не нужна, нам надо только проехать. Так что оружие не тронь – и жить будешь. Тем более никоторая опасность вашей земле от нас не грозит.

– Я должен князю про то доложить, – процедил старшой, не отнимая, однако руки от меча.

– Докладывай, – кивнул Корнило. – Нам лишняя кровь без надобности.

Шипело и трещало на костре жареное мясо, брызгало жгучими каплями кипящего сала. Пахучая медовуха тёмной струёй плеснула в чаши, запах щекотал ноздри.

– Выпей, Несмеяне, – Корнило протянул чашу полоцкому гридню.

Несмеян чашу взял, но пить не спешил, крутил её в пальцах.

– А почему ты, Корнило, северскому старшому сказал, что сам по себе? – спросил он, глядя на резко белеющий степной окоём и гадая, достаточно ли отдохнул конь. – Ай Ростиславу Владимиричу больше не служишь?

С южной окраины стана раздалось ржание коней и приветственные выкрики. Корнило глянул в ту сторону и встал.

– Славята приехал, – он усмехнулся и сказал с горечью, поворотясь к кривичу. – А князю мы все сейчас не служим… потому – некому служить. Помер Ростислав Владимирич.

Чаша выпала из рук Несмеяна, звонко брякнув о ножны меча покатилась по снегу, расплескала медовуху.

– Как? – ахнул полочанин. – Когда?

– А вот Славята тебе про всё и расскажет, – кивнул Корнило в сторону подходящего к ним высокого седоусого гридня.

– А я-то послом к вашему князю ехал, – вздохнул Несмеян, снова крутя чашу в руках. Был уже вечер, вои Славяты раскидывали войлочные шатры, собираясь ночевать в поле, палили высокие костры. Были сказаны уже почти все слова о смерти Ростислава Владимирича, про то, как отравил его приезжий грек, про то, как отказалась от Ростиславичей Тьмуторокань. Теперь Несмеяну в Тьмуторокани и делать-то было нечего, слово-то от Всеслава было к самому Ростиславу, а не к господе тьмутороканской.

– А, – понятливо кивнул Славята, но тут же переспросил, видно, чего-то всё же не уразумев. – А зачем? Посол ваш, Владей-гридень недавно только у Ростислава Владимирича был. Ай про что-то не уговорились?

– Вот про то я и должен был у Ростислава Владимирича спросить, – тяжело сказал Несмеян, глядя на Славяту исподлобья. – Видно, что-то не по-нраву стало Ростиславу Владимиричу…

– Ты это про что? – в голосе Славяты тут же лязгнуло железо, на челюсти вспухли желваки. Вмиг почуял Ростиславль старшой недоброе в словах полочанина. – Ты князя нашего не смей порочить!

– А про то я, Славята Судилич, что порубили наше посольство на Лукоморье из головы в голову, – глядя гридню в глаза, отчётливо с расстановкой сказал Несмеян. – Один только друг мой спасся, гридень Витко, ты его по Волыни ещё помнить должен.

– А Ростислав-князь тут каким боком?! – Славята уже стоял на ногах, хватаясь за рукоять меча.

– А таким, Славята Судилич! – Несмеян тоже стоял, чуть наклонясь вперёд. И меч обнажить не опоздал бы, если чего. – Порубили Владееву чадь Вышата Остромирич и Порей со своими людьми! И я не просто в Тьмуторокань ехал, а – суда над Остромиричами просить!

Славята на мгновение замер, сверля Несмеяна взглядом, потом хрипло потребовал:

– Поклянись!

Несмеян вырвал из ножен узкий острожалый нож, ткнул себя в запястье. Брызнула кровь, окропила снег, проточила ход до мёрзлой земли.

– Клянусь кровью своей и Мокошью, Матерью Сырой Землёй, и волей Перуновой и Велесовой!

– Ну, Вышата… – процедил Ростиславль старшой с ненавистью. – Ну, Вышата!..