Жребий изгоев

4. Червонная Русь. Волынь. Река Стырь. Лето 1063 года, изок

Огнищанин Чапура народу повидал на своём веку немало. Бывали в его доме и гуртовщики-скотогоны, и калики, и вои… и даже тати.

В обычное время усадьба пустовала – изредка заглянет какой-нибудь путник, раз в седмицу-то – и то благо. А к исходу лета, как нагуляет скот мясо на привольных пастбищах, так тут Чапуре и прибыль, на которую после можно весь год прожить – кто бы куда скот ни гнал на Червонной Руси, Русской земле да Волыни, так мало кто мимо Чапуриного огнища пройдёт. Переночуют гуртовщики, поснидают… да глядишь, барана или телёнка и оставят.

Сейчас, в самом начале лета, время было глухое. Свободное от работ – огнище спалено, распахано, рожь посеяна, до сенокоса ещё далеко.

Чапуре было скучно.

И когда за окном зафыркали кони, донёсся топот копыт, огнищанин невольно оживился – даже лень куда-то вмиг сгинула.

Чапура вышел на крыльцо – иного гостя и на воле не грех встретить, глядишь, и зачтёт Велес Исток Дорог такое вежество. Огнищанин вышел на крыльцо и остановился, опершись локтями на высокие перила.

Кто это к нему пожаловал?

Пятеро, весело переговариваясь, навязывали коней к коновязи. По обличью – вои и вои: бритые головы с чупрунами, длинные усы, мечи, плащи, высокие сапоги. Четверо в стегачах и набивных шеломах, один – без доспехов, молодой и по виду главный.

– Поздорову, хозяин, – бросил он. Густые брови сошлись над переносьем, зелёные глаза глянули нетерпеливо и сумрачно. Где-то Чапура его уже видел, но вот вспомнить не мог. – Овёс есть ли?

– Как не быть – отозвался огнищанин степенно. – Ты в горницу пожалуй, а мои люди сами коней приберут и накормят.

– Негоже вою коня на чужих людей бросать, – возразил молодой немедля. – Ты укажи, где овёс взять, а уж покормим коней мы сами. Да и конюшню отвори. Мы и ночевать у тебя будем, если место есть, вестимо.

– Вестимо, – Чапура оборотился и крикнул. – Колот!

Из конюшни выглянул сонный закуп. Вои невольно расхохотались, глядя на приставшие к помятому лицу и торчащие из вздыбленных и перепутанных волос былки сена.

– Захребетник твой? – всё так же сумрачно спросил молодой, который один не смеялся.

– Ну, – подтвердил Чапура. – Лодырь, каких мало.

– Чего надо-то, хозяин? – сипло спросил парень, всё ещё оторопело моргая.

– Укажи путникам, где у нас овёс. Да коней обиходить помоги.

– Спаси бог тебя, хозяин, – чуть наклонил голову молодой. И в этот миг Чапура его узнал. Нечасто доводилось до сего дня бывать огнищанину в стольном городе волынской земли, а всё же бывало. Да и как не признать господина, которому служишь?

– Княже? Ростислав Владимирич?! – не веря свои глазам, Чапура шагнул с крыльца.

Лицо молодого вмиг изменилось – из сумрачного стало совсем мрачным и настороженным. Он опасно прищурился:

– Не ори!

– Не обессудь, княже, – развёл руками Чапура. – Виноват.

– Тихо, тебе говорят, – повторил князь. – Ишь, расшумелся, будто кума любимого встретил. Чужие есть ли кто? Подсылы киевские?

– Ни души, княже, – мотнул головой огнищанин.

– Добро, – кивнул Ростислав. – Вот чего, Чапура… горница отдельная есть?

– Найдётся.

– Я у тебя в той горнице подожду, – задумчиво сказал князь. – Скоро ко мне человек должен приехать. Отай, понял?

Чапура молча кивнул.

– Так ты, если и его когда видал тоже, не вздумай орать на весь двор. Внял?

Чапура опять кивнул. Чего уж тут не понять… Отай так отай.

– А поспеет путник-то твой?

– А чего? – не понял князь.

– А поглянь-ка, – огнищанин повёл головой к закатному окоёму. Оттуда медленно, но неуклонно надвигались лиловые грозовые тучи. Воздух густел, становилось трудно дышать.

– Гроза его не остановит, – Ростислав Владимирич усмехнулся. – Он человек непростой. Если вообще человек…

За окном равномерно и мощно шуршал летний дождь. Гроза рокотала и ворочалась где-то в стороне, весело сверкала молниями, и только изредка прямо над усадьбой раздавался трескучий и гулкий разряд.

Чапуре скучно уже не было – огнищанина грызло любопытство – не каждый день князь отай приедет к тебе домой. Княжьи вои сидели в избе, но не шумели и – удивительное дело! – пили только квас. А когда Чапура спросил, где они будут ночевать, старшой беспечно ответил – а на конюшне, там места хватит! Князь сидел безвылазно в горнице.

Ждал.

А Чапура всё думал, сплетая сеть – кто же это такой, что должен отай приехать к Ростиславу Владимиричу. Что за непростой человек, если его так ждёт в одинокой усадьбе гордый и самолюбивый волынский князь. Усадьба-то вестимо, княжья, вот только почему отай?

А то и не человек?

Да кто же такой?

Чапура тоже ждал.

От нечего делать взялся плести рыболовную сеть. Иногда взглядывал на жену – та возилась у печи, растопляла – надо было и поесть приготовить на такую ораву. Больше в доме никого не было – сыновья Чапуры давно женились, отделились и жили вблизи, а из челяди один закуп Колот у него в это пустое, бездельное время и был. Да ещё несколько холопов княжьих, но они в ближней маленькой веси жили, не в усадьбе.

За окном сверкнуло так, что в избе поблекли огоньки светцов. А в следующий миг грянуло – Чапура подпрыгнул и перекрестился, а после ещё и очертил голову, сберегая себя от гнева Перуна. Крест на груди отнюдь не мешал ему, как и большинству русичей, почитать Перуна, Дажьбога и Велеса.

Грохот ещё не стих, когда дверь распахнулась. Поток сырого холодного воздуха едва не загасил светцы. На пороге, словно вынырнув из мутного дождя (в сенях было полутемно), возник человек – в длинном плаще и посаженной набекрень шапке.

Незваный гость переступил порог. С него лилась на пол вода, хлюпая, вытекала даже из сапог, будто он не просто побывал под дождём, а окунулся в воду с головой. Дорогой тёплый мятель был безнадёжно испорчен водой и грязью – чистить теперь, не отчистить.

Гость обвёл взглядом пустую избу, на миг задержал его на княжьих воях в углу и удовлетворённо хмыкнул. Огнищанин и глазом моргнуть не успел, как чужак оборотился к нему.

– Поздорову, хозяин, – он весело улыбнулся.

Чапура озадаченно поздоровался. Гость сразу поставил его в тупик: на вид лет тридцать – тридцать пять, короткая борода и усы цвета дубовой коры. Из-под туго сидящей шапки выбиваются длинные волосы. Одет богато, мало не по-боярски, кое-где и золото блестело. Да и было в нём что-то неописуемое словами и невыразимое, такое, что видавший виды Чапура сразу про себя решил: непрост.

– Тут меня дожидаться должны, – пришлец утёр мокрые усы, зачем-то посмотрел на руку. Оборотясь, он опять скользнул взглядом по воям, за столом, кому-то кивнул. Снова глянул на Чапуру и твёрдо досказал. – Князь Ростислав Владимирич.

– В горнице, – опустил глаза Чапура. – Туда вон, за печь пройди, господине.

– Добро, – гость шагнул к печи, бросив через плечо. – Пождите, други.

Тут только Чапура заметил, что дверь в сени всё ещё отворена, а у порога стоят ещё люди – трое. Бритоголовые и длинноусые, по русскому войскому обычаю. Но один явно не вой, а, самое меньшее, гридень. Да и по возрасту пора бы ему в гриднях ходить. Чапура прекрасно знал, что не всякий вой к старости гриднем становится, но тут что-то так и шептало – гридень. То ли взгляд – отстранённый и твёрдый, то ли выражение лица, навыкшего приказывать.

– Чего подать-то, господине? – успел спросить огнищанин вслед гостю.

– А сбитня горячего, – хладнокровно ответил тот на ходу.

Спутники гостя уселись за стол – не рядом с волынянами, но и не совсем в стороне.

А Чапура, велев жене отнести гостям в горницу горячий сбитень, вновь задумался. Да кого же такого ждал в его усадьбе Ростислав Владимирич, отай, киевских подсылов опасаясь?

А в горнице двое несколько времени мерили друг друга взглядами.

– Ну, здравствуй, князь-брат, – сказал, наконец, Ростислав, волынский князь.

– И ты здравствуй, князь-брат, – ответил Всеслав, полоцкий князь, тоже подходя ближе.

И впрямь, были они друг другу братьями.

Троюродными.

Ростислав не ждал от встречи чего-то особенного – всё уже было предварительно обговорено послами – гонцы и гридни ездили меж Полоцком и Владимиром уже не один месяц – больше года. Но Всеслав в письмах уклонялся от того, чтобы обговорить действия подробно. Он и настоял на том, чтоб встретиться лично. Волынский князь вдруг вспомнил, морщась, как ему говорил гридень Колюта – жилистый старик с неприятным взглядом:

– Князь Всеслав Брячиславич хочет встретиться с тобой лично, господине. И только тогда он решит – быть или не быть дружбе меж вами.

Вот и прячутся два князя на окраине Волыни, на постоялом дворе, которых по всей Руси пока что – раз-два и обчёлся.

– Тьмуторокань, значит, – задумчиво сказал полоцкий князь, наклоняя над серебряной чарой волынского князя поливную ендову со сбитнем. Пряный запах щекотал ноздри. – Да… это вы с Вышатой умно решили. Через Тьмуторокань можно и весь юг к рукам прибрать…

Ростислав протянул руку, поискал взглядом, куда же Всеслав будет наливать сбитень себе и невольно замер, чувствуя, как у него медленно отваливается челюсть.

У Всеслава в руке была невзрачная полукруглая чаша – сероватая кость, оправленная в чернёное серебро. Полоцкий князь налил сбитень в чашу, поставил ендову на стол.

– Это… – Ростислав вдруг ощутил себя в далёком прошлом – там, где герои пили на пирах из…

– Да, княже Ростислав Владимирич, – чуть заметно усмехнулся кривич. – Это – чаша из человечьего черепа…

– Наследство? – слабым голосом с надеждой спросил волынский князь – его всё ещё не отпускала лёгкая оторопь.

– Отчего? – Всеслав усмехнулся. – Я эту чашу сам сделал – когда литовского князя в поединке убил. Мне тогда лет двадцать было ещё…

Ростислав почувствовал, что оторопь переходит в откровенный страх – правду, выходит, говорят про полоцкого князя.

– Ты… ты как можешь?

– А почему нет? – Всеслав чуть приподнял брови, плеснул из чаши в огонь в очаге, что-то негромко сказал – волынский князь не расслышал, что именно. И почти тут же над избой грянуло – до того гром неразборчиво рокотал где-то вдалеке. Всеслав довольно покосился в сторону узкого волокового окошка, глотнул из чаши и сел к столу. – Храбрость врага переходит в меня и моих детей. Так говорили наши с тобой предки, Ростиславе Владимирич.

– Да когда же это было… – растерянно бросил Ростислав и тоже отпил из своей чаши – рука заметно подрагивала.

– Не так уж и давно, – полоцкий князь усмехнулся.

– Ты хочешь воротить?.. – Ростислав не договорил, – и так понятно, ЧТО воротить.

– Если воля Перуна да Велеса на то будет, – голос Всеслава вдруг изменился – казалось, что вместо него говорит кто-то другой. Кто-то СОВСЕМ другой. На миг показалось. Кто огромный и очень сильный… не по-человечески сильный. – Хотя бы пока только в кривской земле.

А на сеновале, где приютились полоцкие и волынские вои, говорят про своё.

– А храбёр твой князь, что сам-третий сюда прискакал, – задумчиво говорили полочанам, Витко и рыжему Несмеяну волыняне. – Не по-княжьи.

И не понять было – осуждают или хвалят.

Луна шарила тонкими лучиками по лицам воев, пробиваясь сквозь дыры в соломенной кровле. Гроза ворчала где-то неподалёку, словно примеряясь. Большая часть волынян уже спала, и только двое всё ещё донимали полочан расспросами. Спал и единственный Всеславль гридень – Колюта, предоставив воям отвечать на расспросы волынян.

– Ваш тоже не промах, – возразил Несмеян, натягивая на плечо плащ. Повозился, устраиваясь поудобнее. – Слышал я кое-чего о нём. Да и так… не боится один с малой дружиной вне города жить…

– Тут не то, – отверг седоусый Славята, старшой Ростиславлей дружины. В его словах ясно слышался новогородский выговор, как бы даже и не кривский – в дружине Ростислава было много отцовых воев, из Новгорода, Ладоги, Руссы, Плескова. – Известно, Ростислав Владимирич не робкого десятка, не то б мы ему и не служили. Но Всеслав Брячиславич всё же в чужой земле. Потому и дивимся, что вас с ним трое всего.

– Больше народу – дольше ехать, – кривич поёжился – одежда сохла плохо. – Мы и так припоздали. Нечисть в лесу так и хороводится нынче что-то… не к добру. Ну да с нашим Брячиславичем ни одна нечисть не возьмёт…

– А сколько дней вы сюда ехали? – Славята прищурился – видно было даже в полутьме.

– Пять.

– Чего?! – второй волынянин даже привстал, тряхнув чупруном. – Как это – пять?! Из Полоцка сюда – за пять дней?!

– Конечно, водой было бы легче, – пожал плечами Витко. – Да только дольше … А мы о-дву-конь и – напрямик, через пущи.

– Врёшь, – уже спокойно сказал волынянин, снова ложась. – Ни за что напрямик из Полоцка сюда не проехать в пять дней, даже о-дву-конь. Какие там у вас в пущах дороги? Там же болота одни да буреломы. Заплутаешь, коням ноги побъёшь, а потом их волки сожрут… или сами сдохнут, от бескормицы…

– Ай бывал у нас? – весело сощурился Несмеян.

– Доводилось, – буркнул тот в ответ.

– Чего дивишься, Корнило? – усмехнулся Славята. – Это нам с тобой не меньше двух седмиц надо. А то же князь Всеслав! Небось сам волком оборотился, да и воев тоже обернул. Вот и домчали вмиг…

– Чего молчите, полочане? – весело подначил опять Корнило. – Бают, будто Всеслав, князь ваш, от волхвованья какого-то рождён. И будто бы сам оборотень, с нечистью знается, колдовать умеет. А?

– Не ведаю такого, – Витко загадочно прищурился. – Хоть, говорят, дыма без огня и не бывает.

Они с Несмеяном быстро переглянулись, непонятно усмехаясь.

– Да как так быстро-то тогда добрались?! – потерял терпение Корнило.

– ЗНАЕТ он, ясно? – тоже рассердился Несмеян. – Это вы, крещёные, в лесу права от лева не отличите. А нам любая дорожка – помощник, леший верный путь укажет, если надо!

– Я и говорю – колдун, – пожал плечами Корнило.

– Ай некрещён, Несмеяне? – удивился Славята.

– Вестимо, – Несмеян в улыбке показал клыки – злобно и чуть страшновато. – У нас в младшей дружине все не крещёны, ни единого христианина нет. Да и средь гридней…

– И как князь ваш такое непотребство спустил? – удивился Корнило, ехидно улыбаясь. Подначивал.

– А ты что, думаешь – у них князь крещён? – фыркнул Славята.

– А то – нет? – Корнило удивился ещё больше.

– Мы с князем в один день родились, – гордо ответил Несмеян. – И отцам нашим знамение от Велеса было. А Витко и вовсе – сын его пестуна, Бреня-воеводы. Потому нас и не крестили. А князь наш – он и вовсе самим Велесом избран. Он, Вестимо, крещён, без того князю никак в эту пору. А только и русскими богами князь не брезгует. Думаю, как и ваш же.

– А епископ ваш полоцкий на это как смотрит? – блеснул зубами в улыбке Корнило. – Неуж сквозь пальцы?

– А чего – епископ? – Витко засмеялся. – Он и в Брячиславли-то времена у князя на дворе жил, носа на улицы не казал. А ныне построили ему терем около собора Софьиного, вот и будь доволен, что из города не гонят.

Волыняне только переглянулись, и Славята многозначительно и одобрительно крякнул.

– Добро тебе, Всеславе, в кривской земле… – сказал хмуро Ростислав Владимирич, щурясь на огонёк лучины. – В крепи-то лесной да болотной.

– Ну это пока… – Всеслав криво усмехнулся. – Доберутся и до меня. Уже добрались бы, если бы не половцы. Взглянь, княже, – как только Ярослав Владимирич, дед твой, от степной грозы избавился, печенегов разгромил, так сразу и Судислава в поруб в Плескове засадил. Соперников во власти не терпят.

Ростислав поморщился – деда он любил неложной любовью, и слова полоцкого князя пришлись не в пору.

– Ты не сердись, что я про деда твоего так говорю, – тут же повинился кривич, – да ведь только из песни слова не выкинешь, то тебе не хуже меня ведомо.

Спорить было не о чем – белозёрский князь Судислав и впрямь просидел у деда Ярослава в порубе двадцать три года, а выпустили его Ярославичи всего пять лет тому. Выпустили – и тут же в монахи постригли – не мешал бы старейший князь Руси той самой Русью править да как бы на великий стол не покусился.

– Так-то, по тому же закону – по их закону! – по которому ты, княже Ростислав, изгой, на Киеве по Ярославу Судиславль черёд сидеть, он – старейший-то князь.

– Судислав умер, – глухо напомнил Ростислав, чтобы прекратить тягостный для него разговор. – А мы не про то.

– Ну отчего же, – непонятно усмехнулся Всеслав. – Как раз про то.

Волынский князь нахмурился и взглянул на троюродного брата непонимающе – поясни, мол.

– Князь Судислав помер не от старости… хоть и стар был, – отрывисто сказа полочанин. – А перед тем, как на Ту Сторону уйти, он от пострига отрёкся. И от христианства тоже! И мне права свои отписал… на великое княжение.

На великое княжение!

– На каменный престол?! – так же отрывисто спросил Ростислав. Ему вдруг показалось, что он сейчас начнёт задыхаться. – Грамота есть?!

– А как же.

На гладко выскобленный стол, шелестя, легло бересто – сухое, чуть желтоватое. И бурые буквы сами бросились в глаза.

Ростислав Владимирич сжал зубы, кожа обтянула челюсти. И тут его обошли. Но, подумав несколько мгновений, он понял, что правда тут за кривскими властелинами. Если закон об изгоях похерить, так за Судиславом, всё одно Ярославичей черёд идёт… а вот потом! Потом и Всеславль черёд как раз!

Но… тут есть ещё кое-что.

Конечно, духовная грамота Судислава очень мало весит в глазах Горы, тем более, что бывший белозёрский князь перед смертью отрёкся от христианства. Но она очень много весит в глазах народа! Именно поэтому! Ибо большинство русичей до сих пор Христа чтят неискренне, только буквы ради.

И ещё больше весит она для кривичей – Ростислав знал, что по всей кривской земле не первый год ходят слухи, что Всеслав Брячиславич от богов владыка всей кривской земли.

И ещё.

Две мелочи. Очень значимых.

Ярослав на великом столе не в черёд сидел. А князья-христиане от русских богов отверглись и в глазах земли право на столы утратили.

При таком раскладе Всеслав вполне возможет и на великий стол сесть.

Ладно!

Ему, Ростиславу, великий стол по праву придёт только когда ни Ярославичей, ни Всеслава того на свете не станет! А окончательно рушить лествицу желания у Ростислава не было.

Волынский князь прямо глянул в глаза полоцкому оборотню и решительно протянул ему руку.

– Грамота-то откуда? – спросил Ростислав уже потом, когда всё было обговорено, и князья понемногу потягивали сбитень и грызли поджаренные орехи, ожидая обещанной Чапуриной хозяйкой яичницы с ветчиной. Волынский князь по-прежнему с оторопью косился на чашу в руках Всеслава, но прежнего суеверного страха перед полоцким оборотнем уже не чувствовал.

– Гридень привёз, Колюта, – охотно пояснил полочанин. – Помнишь ли, который от меня к тебе приезжал? Он при князе Судиславе всё время был, и в порубе, и в монастыре. Он со мной и сейчас здесь.

Ростислав Владимирич задумчиво покивал, вновь покосился на чашу в руках Всеслава и вдруг ясно представил, как Всеслав рубит голову вражьему князю и сдирает с неё кожу. Пожалуй… этот может. Волынский князь вдруг понял, что не удивится, если узнает, что полочанин в юности сердце первого убитого врага съел, а из кожи его калиту себе сделал или седло ей обтянул.

Мотнул головой и сделал крупный глоток.

Гости уезжали рано утром. Чапура стоял опричь, глядя, как выводили коня для тех двоих, которые приехали ночью. Наконец, князь вскочил в седло и, гикнув, помчался по дороге. Следом рванулись вои, раскидывая копытами грязь.

– Да кто же это приезжал-то к князю нашему? – пробормотал огнищанин озадаченно. С кем может князь встречаться отай? Разве что с иным князем каким? Ан не похож… обликом-то. Ни чупруна, ни усов…

– Князь Всеслав это, – хрипло сказали сзади.

Чапура вздрогнул, оборотился – в воротах конюшни стоял, почёсываясь, Колот.

– Тьфу на тебя! – разозлился огнищанин. – Орёшь под руку. Какой ещё князь тебе?

– Полоцкий князь, говорю, – всё так же лениво сказал закуп. – Вои ночью на конюшне болтали. Всеслав Брячиславич.

Чапура озадаченно почесал затылок, опять поглядел вслед всадникам, пытаясь понять, чего же это такое ночью было в его усадьбе, но так ни до чего путного и не додумался. В досаде огнищанин рыкнул на Колота, прогоняя его обратно на конюшню, и пошёл к крыльцу. Наступал новый день, надо было завтракать да за работу браться – хоть и не страдное время, а всё одно, работы на огнище за день не переделать.

А про встречу двух князей, одному из которых на Волыни и вовсе бы нечего делать было, в скором времени забылось.