Жребий изгоев

2. Дикое поле. Ясские предгорья. Кубань. Лето 1065 года, изок

Летнее солнце лило с неба расплавленный жар. На всей Руси сейчас травень-месяц, только-только земля травенеет, а здесь, на Кубани, травы уже в рост пошли. Сытные жирные чернозёмы сохнут под щедрым полуденным солнцем.

Какими словами передать горячее очарование сухих и жарких степей, где летом дрожит чуть горьковатый, подёрнутый дымкой воздух, а зимой холодные вьюги скупо кидают в лицо колючий сухой снег? Как рассказать, какова эта степь по весне, когда сплошным и ярким разноцветным ковром её выстилают маки и тюльпаны, а от степного весеннего воздуха пьянеют люди, кони и дикое степное зверьё? Как несутся кони в колыхании трав и пляшут волчьи пары на облитых луной взлобках?

Князь Ростислав Владимирич сдвинул на затылок шелом, весело озирая широкую луговину на краю кубанских плавней. А было и на что посмотреть.

Стояли на луговине два войска, и войска немаленьких по тем местам да по тем временам!

Стояла конная волынская дружина Ростислава Владимирича, звякая доспехами, ломая солнце на латной чешуе да на кольчужном плетении, блестя островерхими шеломами. Стояли конные да пешие охочие вои кубанской руси, которые числом мало не равнялись княжьей дружине – а и была дружина уже сотен за шесть. Тут, в кубанском-то войске, кольчуги мало у кого были, больше-то стегачи виднелись. Кто побогаче, так тот на набивные латы бляхи железные пришивал. Но оружие доброе у всех было – кубанским русинам, которых теперь про прихоти судьбы козарами кликали, было в навычку с оружием и пахать, и сеять, и коней да овец пасти.

Ростислав невольно усмехнулся, вспомнив жалобы кубанских ватаманов да старост на беспокойных сябров – ясов да касогов. Дескать, тогда только спокойно и жили, когда Мстислав Владимирич, деда твоего брат, на Тьмуторокани сидел – он Степи клыки-то повыломал. А ведь, должно быть, и сами не без греха, – вспомнил невольно князь откровение донского «козарина» Керкуна, – и сами небось как случай выдастся, так своего не упустят – пощиплют и касога, и яса, и настоящего козарина, что живут теперь, слышно, где-то в горах, на Терек-реке да в устье Волги.

Напротив Ростиславлей рати, отважно прислонясь спиной к Кубани, стояли касоги – четыре сотни конницы. Пришли пограбить кубанский край степные удальцы в недобрый для себя час. Забылись касогами былые года, забылась и худая память убитого Мстиславом Владимиричем князя Редеди. Перелезли касоги Кубань по бродам, да и угодили, как кур в ощип – кто же ведал, что тут, на Кубани сам беглый волынский да тьмутороканский князь Ростислав стоит с дружиной.

Ростислав спешить не стал – дал касогам рассыпаться в зажитье, да и двинул свою непрерывно прирастающую воями рать загонной облавой. Отрезал касожских удальцов, пришедшую погулять молодёжь, от бродов, прижал к реке.

Касоги теснились на широком пологом берегу Кубани, носились туда-сюда конные вестоноши – видно было, что воеводы касожские не решаются бросить своих в бой с княжьей дружиной. И князь не спешил лить кровь – а ну как удастся дело миром решить… А то, что пограбили касоги кубанский край – что за беда? Тем более и грабить-то почти нечего – при первой же вести о набеге кубанские русичи-«козары» всё самое ценное увязали в торока да конным побытом и кинулись в плавни, бросив дом и громоздкие пожитки – чего там было и бросать. Навыкли на Кубани жить беспокойно да бедно, и не скоро ещё выведется та привычка.

Не скоро, говоришь? – внезапно озлился на себя Ростислав и вспомнил свой давний разговор с Вышатой. – Ан нет, друже, скоро! Прижмём Степь, возьмём к ногтю!

Со злости князь чуть было не ожёг коня плетью, но вовремя опомнился – только слегка тронул. Достало и того. Умный конь только чуть фыркнул в ответ и плавно подался вперёд, вынеся хозяина враз на несколько сажен из строя дружины.

– Княже! – крикнул было Вышата, но тут же умолк, оборванный коротким взмахом княжьей руки – безусловным прещением возражать или следовать за ним. Всадник на белом коне и в алом корзне, ускоряя шаг коня, двинулся к недвижно замершей от неожиданности рати касогов.

И только один из воев княжьей дружины ослушался приказа князя. Совсем ещё мальчишка, он, сам дурея от страха и собственной дерзости ослушания княжьему слову, подогнал коня и почти догнал князя, ехал за его правым плечом.

По княжьей дружине прокатился короткий ропот:

– Молокосос! – выразился кто-то из длинноусых волынских воев и сплюнул под копыта коня. – Уж будет ему от князя…

– Цыть, – коротко велел ему Славята, довольно улыбаясь. – Ничего ему не будет. Быль молодцу не укор…

А Шепель правил конём, почти ничего не видя, стараясь только не отстать от князя – смеяться потом вои станут, скажут – захотел удалью выхвалиться, да сробел. Взялся за гуж, так не говори, что дюж, – всегда поучал его отец.

– Воротимся – будешь месяц на конюшне навоз чистить, – не оборачиваясь, сквозь зубы посулил ему князь.

Шепель только молча кивнул в ответ, ничуть не заботясь, что князь его ответа не видит.

Душа стыла от восторга и страха.

А князь усмехался разом и над мальчишкой, и над собой – ишь, тоже выхвалиться решил перед дружиной всей и кубанцами.

Сам не лучше мальчишки.

Подъехали. Князь осадил коня и тут только поворотил голову:

– Ну… и чего ты увязался?

– А чего ты, княже… один на них всех, – не нашёлся более что ответить мальчишка.

Ростислав коротко усмехнулся.

– Храбрец. По-касожски-то хоть разумеешь?

– Не-а, – уже весело ответил Шепель.

Князь коротко кивнул и досадливо засопел.

Касоги, меж тем, таращились на Ростислава и его корзно во все глаза – понимали, что перед ними сам князь. А в их задних рядах шла какая-то возня, кто-то проталкивался вперёд. Наконец, ряды расступились и выехали двое. Седобородый крепыш – а как же иначе? В рати-то молодёжь, да только всё одно с ними хоть с десяток, а то и с сотню бывалых воев всегда есть. Да и старшим наверняка кто-то не больно молодой… Такие набеги – они ведь ещё и обучение войское. Молодым волю только дай, они, пожалуй, навоюют – Ростислав, забыв, что и сам пока что не старик, вновь покосился через плечо на довольного собой Шепеля. Вторым был молодой воин, такой же мальчишка как и Шепель. Небось, сын старейшины какого или князя, – подумал Шепель мельком.

Касожская молвь не понадобилась – старик сносно говорил по-русски.

– Ты хочешь сказать мне что-то, князь русский? – спросил он, подымая на Ростислава старческие глаза, всё знающие и понимающие, но бессильные. – Если нет – прикажи своим воям. Мы умереть сумеем.

Он не боялся. Старики отвыкают бояться смерти, познав тщету этого страха.

– А зачем? – пожал плечами Ростислав Владимирич. – Может, мира поделим? Крови русской на твоих удальцах пока что нет, так ведь?

– И твои вои простят нам то, что мы разорили три ваших селения? – криво усмехнулся касог.

– Выкуп дадите, – мгновенно ответил Ростислав. – Полсотни своих оставите в заложники. И ты сам останешься, старче.

– А остальных – пропустите к бродам, – твёрдо сказал старик.

– А чего же твои вои вплавь через реку – не хотят? – князь усмехнулся. – Я слыхал, степняки на то великие мастера.

Касог насупился.

– Мы Кубань-то и здесь переплывём, да только с той стороны тоже твои люди. Вчера подтянулись. Они тебя могут и не услышать, а нам – не поверить…

– Ладно, – рассмеялся князь. – На том и порешим.

Старик бросил что-то своим через плечо. Касоги на миг замерли недвижно, потом дружно грянули славу великодушному русскому князю.

Вечером касожское войско уходило через броды на юг, оставя сотню своих в залог мира, а князь Ростислав, не переходя Кубани, стал у бродов станом.

– Ты у нас самый храбрый?! – язвительно спросил Славята Шепеля. – Вот, стало быть, в дозор сегодня вне очереди пойдёшь.

В глубине души гридень одобрял мальчишку, но ослушание должно быть наказано. После можно хоть золотой гривной наградить за храбрость, но раз ослушался – накажи обязательно!

В тёмной степи дозор двигался молча – а чего зазря горланить-то? Тем более, в дозоре, где не то что конь лишний раз не заржёт, а чихнёшь невпопад – и то ворог услышать может.

Шепель ехал, чуть пригнувшись к седлу и весело поблёскивая в стороны глазами. Помимо наказания, дозор ведь ещё и честь немалая. Мальчишка был доволен. А на то, что про это его довольство подумают иные – ему наплевать. Славята его не наказал, а отличил – думалось Шепелю.

Парню вдруг что-то послышалось в ночной степи. Он осадил коня, вслушиваясь.

– Чего ты? – недовольно пробурчал старшой дозора, длинноусый горбоносый волынец. – Приблазнило чего-нибудь?

– Люди в степи, – едва слышно ответил Шепель.

– Какие ещё люди? – старшой нахмурился. – Выдумываешь всё, отличиться перед князем да Славятой хочешь.

– А я говорю – люди в степи, – упрямо повторил Шепель, спешился и нагнулся к земле, не отпуская повода из руки.

– Да тебе-то почём знать?! – возмутился кто-то из дозорных.

– Да слышу я! – Шепель топнул ногой. – Не меньше полусотни коней топочет с восхода!

Старшой переменился в лице – это было уже не смешно. Он тоже спешился, наклонился к земле.

Хрящеватый степной чернозём чуть слышно гудел от конского топота.

– И впрямь, – удивлённо пробормотал старшой. – Как ты расслышал-то?

– А, – Шепель пожал плечами. – Я же и сам степняк…

Чёрная ночная степь стремительно прыгнула навстречь.

Скоро в темноте завиднелись огоньки. Они плясали, переползали, сходились с другими, вновь расходились. И впрямь – не меньше полусотни.

– Чего это они? – недоумённо пробормотал старшой. – И не берегутся вовсе… А ну-ка, прощупаем их поближе…

Дозорные проскакали ещё с перестрел, когда стало ясно то, что старшой понял враз – по степи ехали люди с жаграми. Шепель завистливо покосился на старшого, что чёрной глыбой выделялся в темноте – вот что значит войский опыт.

Но и старшой зарвался – их услышали.

– Эге-гей! – заорали вдруг по-русски.

А ну как черниговцы? Святославичи?! – Шепеля вдруг обдало холодом. – Не рвануть ли в степь, очертя голову, пока не поздно.

Но старшой отчего-то не побоялся ответить.

– Эге-гей! – громогласно заорал он. – Кто таковы?!

– Посольство к Ростиславу Владимиричу! – проорали в ответ.

Теперь бежать было уже поздно – через миг невестимые всадники окружили дозор Ростиславичей плотным кольцом. Плясало и рвалось по ветру пламя жагр, фыркали кони.

А лица были сплошь нерусские!

Впрочем, на нерусские лица Шепель уже нагляделся – и когда на Дону жил, в отцовом дому, и тем более, после, в дружине Ростиславлей, где козарин соседил с угром, а русин подливал вина в рог ясу.

Да то же ясы! – почти сразу признали все.

– Что ещё за посольство?! – недовольно нахмурился старшой – видно и ему стало не по себе в окружении чужих оружных всадников. Впрочем, оружных средь них было мало.

– Послы суть от аланских родов к князю Ростиславу Владимиричу, – пожилой яс очень чисто говорил по-русски, а всё же чувствовалась в его словах какая-то неуловимая чужинка. – Хотим признать его волю над народом алан.

– Ну?! – старшой, не ожидая подобного, аж расхмылил во весь рот. – Ради такого достоит вас и проводить к стану! Шепель!

– Чего? – недовольно отозвался донец.

– Не «чего?», а единым духом! – рявкнул старшой. – Проводишь ясское посольство к Ростиславу Владимиричу! Да обратно не вертайся – заплутаешь ещё в степи, а нас не сыщешь.

Шепель не спеша ехал меж костров, вглядывался в лица людей. Он не заплутал в собственном стану, он прекрасно видел костры своей сотни. Парню просто хотелось послоняться по стану разноликого и разноязыкого войска – он всё ещё не верил в глубине души своему войскому счастью, хоть с того, как он пошёл на службу к Ростиславу, минуло почти год.

Костры Ростиславлей рати горели в неглубоких ямах, тянуло жареным мясом и печёной репой, слышались негромкие разговоры.

– На греческой-то стороне как бы и не проторговаться ему, – говорил товарищам задумчивый тьмутороканец про кого-то из сябров, а другие согласно кивали – видно, знали что-то про неведомого Шепелю купца.

– У меня ведь дома на Волыни четверо осталось, и все – мал-мала-меньше, – жаловался невесть на кого волынянин троим кубанцам. Те вздыхали и подливали ему квас в широкую чашу дорогого капа.

Ясский горбоносый удалец тягался в тычку на ножах со смуглым козарином. Весело хохотали, споря, хватались за ножи уже не в шутку, тут же били по рукам и шли пить мировую.

Пива в стане Ростиславичей хватало, благо опасность миновала, и князь разрешил праздновать победу. А благодарные за спасение от разорения кубанские русины натащили горы снеди – было чем закусить-заесть.

Шепель представил, как роскошно сейчас потчует ясских послов князь Ростислав Владимирич и невольно облизнулся. И тут же услышал от ближнего костра знакомые голоса. Услышал и не поверил своим ушам.

– Батя?! Неустрой?!

А Ростислав и впрямь потчевал приезжих ясов от души, лично подливая в чаши.

– Наш народ помнит дружбу с благородным воителем Мстиславом Владимиричем, – степенно говорил седобородый старейшина, довольно чисто произнося русские слова. – Памятуя об этом, мы решили предложить нашу дружбу и тебе.

– Мне, – Ростислав усмехнулся. – Изгою без стола. Я ведь тут, в плавнях-то, почитай, прячусь…

Он любил правду. Всегда предпочитал правду.

– Это ненадолго, – твёрдо возразил старейшина. – Князь Глеб бездеятелен, ты – стремителен и храбр. Потому мы с тобой. У нас уже собираются охочие люди – помочь тебе воротиться на стол в Матреге.

Ростислав на миг задохнулся.

Вот оно, подходит. То, про что ему мечталось и грезилось, то, чего он не говорил никому, даже пестуну Вышате. А будут с ним здешние ясы – будут и городские, куда им деваться? Вот она, сила!

Ростислав вздохнул и снова подлил вина в чаши послам.

– Ну и чего у вас там створилось с Глебом да Святославом-то Ярославичем? – насмешливо спросил у младшего сына Керкун.

– А ничего, – Шепель пожал плечами. – Прослышали мы, что сам Святослав да Всеволод идут с ратью, да и ушли из Тьмуторокани. Теперь вот здесь прячемся. Глеб Тьмутороканью да Корчевом правит, а мы – княжеством тьмутороканским.

Неустрой от души пихнул младшего брата в плечо.

– А мы как прослышали, что вас черниговцы выгнали, так батя сразу и говорит – собирайся, мол, Шепеля выручать надо. Да и князь-Ростислава тоже.

Парни зашлись хохотом.

– И сколько вас прибежало-то? – Шепель всё никак не мог опомниться от удивления.

– Да, почитай, сотни две, не меньше, – горделиво бросил Керкун. – Да ещё следом столько же идут, с самого Дона.

Шепель в восторге стукнул кулаком по колену.

– Ну, теперь Глебу на Тьмуторокани не усидеть. Касогов прогнали, ясы с нами, с Дона помочь подошла… Не усидеть Глебу! А там и козарам на Тереке козью морду покажем!

– Далеко глядит князь Ростислав, – задумчиво пробормотал Керкун.

И текла с гонцами, слухами и сплетнями по Дону и Кубани, по русским весям да станицам, по ясским и касожским вежам небывалая весть о князе щедром, храбром и великодушном – Ростиславе, в котором старики видели нового Мстислава Владимирича и свою воскресшую молодость.