Жребий изгоев

3. Русская земля. Киев. Осень 1065 года, грудень

В Киеве Шепель остановился у Крапивы, знакомого купца, который порой бывал у них на Донце с разным товаром, которого не умели сами сделать «козары» и не могли привезти греческие или агарянские купцы. Терем у купца был невзрачный, но добротный: посерелый от многолетних дождей, большой, чуть кособокий двухъярусный дом, со стаей, пристроенной вплотную к задней стене и коновязью под навесом, обнесённый высоким заплотом из толстых досок – своротит разве что медведь. Шепель жил у купца уже второй день – сперва приценивался-присматривался, потом долго, до хрипоты торговался с хозяином за пару коней. Купец ещё дивился – чудной парень с Донца, приехал в Киев за конями половецкими покупать, не проще ль было бы у себя в Белой Веже купить. Но продал, благо серебро у Шепеля было – данные в дорогу от князя три гривны парень так и не успел передать княгине Ланке. Ничего, теперь доброму делу послужат.

Сегодня надо было что-то предпринимать.

Из случайных разговоров в доме Крапивы, Шепель уже знал, что пленных княжичей Ярославичи держат в Вышгороде, но Рюрик с часто показывается на киевском торгу около Боричева взвоза. Сегодня было самое время показаться тому Рюрику на глаза (благо дом Крапивы с Боричевым взвозом и тем рынком совсем рядом). Если, конечно, княжич на рынке сегодня появится.

Про княгиню Ланку пока ничего не было слышно, но Шепель надеялся прояснить дело в ближайшее время.

Волоковое окошко пропускало достаточно света – ставня была отодвинута, и вместе со светом в жило густой волной втекал холодный осенний воздух. Шепель накинул дарёную Любавой безрукавку козьего меха и шагнул к окну, заслышав снаружи конский топот, громкие голоса, ржание коней и псовый лай.

Мимо высокого Крапивина забора ехало несколько оружных всадников – одеты небедно, сразу видно, что не простые вои, а по меньшей меньше, гридень со своими людьми – дружиной и пасынками. Посадка гридня в седле вдруг показалась Шепелю знакомой. Парень вгляделся.

Тука!

Гридень вдруг поворотил голову, скользнув взглядом по купеческому терему, и Шепель, встретясь на миг с ним взглядом, мгновенно отпрянул от окна и прижался к стене. Спина вмиг взмокла, лоб покрылся холодной испариной.

Тука с утра собрался на охоту и мчался по Боричеву взвозу вниз – с воями, с псарями… как он сам любил говорить, «с бабами, с тряпками, со всем хруньём».

И около какого-то купеческого терема (Тука даже не знал по имени купца, который в том терему жил), гридень вдруг почувствовал что-то странное, смутное ощущение чего-то знакомого, зловещего и загадочного. Он невольно поднял голову и вздрогнул – из волокового окошка терема глядели на него знакомые глаза.

Тука зажмурился и потряс головой, отгоняя наваждение, снова поднял голову: в окне – никого.

Почудилось, – с облегчением подумал гридень, опять подстёгивая коня, и дружина пронеслась мимо корчмы.

Дружина пронеслась мимо корчмы, и Шепель с облегчением перевёл дух, прислонившись к стене. Не узнал его гридень! Впору перекреститься было, кабы крещён был. Шепель с благодарностью коснулся оберега на шее, приложил его к губам.

За два дня он впервой подошёл вплоть к окну и – на тебе! – едва не засыпался. Надо быть осторожнее, не одной своей головой вержешь, а и княжичей жизнью.

На торгу, как водится, было шумно. Разноголосо галдели бродячие разносчики пирогов, кваса и щепетинного товара. Дрягили волочили со стругов на берег бочки, тюки и мешки с товаром. Придирчиво озирая толпу, просеивали её, словно сквозь тонкое сито, три воя городовой стражи. Толкались толпы покупателей.

Украшения золотые, серебряные, медные, бронзовые и стеклянные. Перстни, жуковинья, обручья, гривны, лунницы, обручья, колты и ожерелья. Скань, зернь, филигрань, чернь, эмаль и финифть. Шёлк, бархат, тафта, зендянь, аксамит, персидские ковры и русский лён. Юфть и сафьян.

Чуть в стороне двое молодых пареньков торговали книгами и иконами – редкий товар. Их можно было разглядеть и на любом богатейшем и многолюднейшем торгу, хоть и на царьградском. Таких людей всегда отличает нечто особое, какая-то глубина в глазах. Ни тот, ни другой свой товар не нахваливали, не кричали, но смотрели столь светло, что Шепель невольно поёжился.

А неподалёку от них примостился и певец-бахарь – слепой гусляр, который цеплял струны пальцами и незряче глядел на проходящих мимо. Несколько мгновений Шепель разглядывал бахаря. Даже если он и прикидывался слепым, то делал это очень умело. Мастерски просто. Но, приглядевшись, парень понял – нет. И правда слеп певец.

Со стороны рыбных и мясных рядов тянуло острым снедным запахом. Шепель невольно сглотнул слюну – в доме Крапивы кормили не сказать чтобы скупо (Шепель старался не сидеть нахлебником – и дрова колол, и хозяйке со скотиной помогал, и хозяину помог тюки с товаром перетаскивать в клеть), а только всё одно с чего-то есть захотелось. Да ещё и утренняя встреча с Тукой прибавила беспокойства, а с него всегда есть хочется. Бродник с утра даже передумал в город идти, и выждал мало не до полудня, чтоб быть уверенным, что с Тукой случайно не встретится – по всему было видно, что гридень ехал на охоту, а значит, раньше вечера не воротится.

Княжича Рюрика Шепель углядел издалека – да и немудрено было – мальчишка и одет был побогаче иных, да и осанкой и посадкой в седле выделялся среди прочего люда. Приехал волынский княжич со стороны Детинца – видно, и ночевал там, у князя Изяслава в гостях. Или обманули Шепеля слухи, и княжичи не в Вышгороде живут, а тут, в Киеве?

Это осложняло дело.

Рюрика сопровождал высокий вой, при одном только взгляде на которого у Шепеля заныли зубы – вой был худ и гибок, и даже под плащом и тёплой свитой можно было видеть бугры мышц на его руках. А уж как он глядел по сторонам! Шепель вмиг понял, что случись ему схлестнуться с этим воем в прямом бою, то его, Шепеля голову, тот мог бы прибить над воротами своего двора уже через несколько минут.

О том, что христиане не вешают на колья головы врагов, он совершенно забыл. Да и до того ли было?

Шепель в несколько быстрых движений, стараясь, вместе с тем, не привлечь внимания, протолкался сквозь толпу поближе к княжичу, который как раз спешился у лавки оружейника и стоял, разглядывая висящие за прилавком мечи.

Мечей в мастерской было немного – не пришло ещё на Руси то время, когда мастера начнут делать оружие на продажу да вот так продавать. Оружейники работали больше на заказ, а выставляли товар в том только случае, если заказчик не смог расплатиться за оружие.

Вот и сейчас – всего два меча. Бесскверной работы, вестимо, только и те не по мошне пленному волынскому княжичу. Да и кто дозволит ему тот меч купить? Дело даже не в том, что ему только ещё семь лет, а настоящий боевой меч княжичи получают в двенадцать. Дело в том, что он – пленник.

Рюрик закусил губу.

Вязень!

Невзирая на свои семь лет, Рюрик отлично понимал, что с ним происходит. Великий князь с дружиной захватили его , маму и братьев, чтобы заставить отца стать сговорчивее.

Хоть бы он с дружиной пришёл сюда! Тогда уже он, Рюрик, будет смеяться над Изяславом Ярославичем, когда отец отрубит ему голову. И Ярополку, этому надменному красавцу, который с высоты своих девятнадцати лет да звания великокняжьего сына и поздороваться-то забывает с пленным мальчишкой, хоть тот и племянник его двоюродный!

Рюрик скривился, представив, как отец рубит голову Ярополку и вздрогнул, вспомнив, что они родственники. Это что же, отец собственному брату двоюродному голову срубит?

Куда-то тебя не туда понесло, Рюриче…

Но обида, меж тем, не проходила. Младшие, Володарь да Василько, того ещё не понимают, несмышлёныши. А вот он, Рюрик, понимает уже.

Он вспомнил лицо других такого же, как они, Ростиславичи, полупленников-полузаложников, Давыдку да Бориску. Давыда Игоревича и Бориса Вячеславича. Дядьёв. Какие они дядья? – усмехнулся в который раз Рюрик. – Давыд всего и старше-то меня на три года, а Бориска и вовсе ровесник мой, а туда же – дядья! Однако же – да, дядья. И через два года Давыду возраст подходит престол получать. Вот только шиш он получит, а не престол, – Рюрик вновь скривился издевательски. Все они – пленники великого князя, и престолов им не видать, как своих ушей. И помрут при Изяславлем дворе.

Рюрик покосился на соглядатая, который всегда сопровождал его в Киев, на рынок. Как будто Рюрик мог сбежать и бросить в полоне великого князя младших братишек! Хотя иногда так и подмывало ударить вскачь, и кто знает, удержался ли бы мальчишка от соблазна, но Шварно (так звали воя, приставленного к нему на вреям поездок великим князем) каждый раз оказывался достаточно близко, а взгляд его каждый раз был достаточно выразительным, чтоб желание прекословить у Рюрика пропадало.

Так и сейчас – Шварно был совсем недалеко, и вроде бы разговаривал, похохатывая с какой-то посадской девчонкой, а только взгляд его то и дело цеплялся за подопечного княжича (Рюрик прямо-таки ощущал касание Шварнова взгляда, словно коготок острый кожу царапал). И каждый раз думал – ну великий князь да Ярополк ладно, родственники, а вот голову этого я точно попрошу у отца, чтобы над самыми княжьими воротами её на кол насадил, как в старинах, кощунах да баснях.

Княжич уже не глядел на мечи, но торчал перед лавкой их чистого упрямства. Мастер же, даже видя это, не решался попросить княжича отступить и не отпугивать покупателя – как можно, князь же, на нём благоволение самого Перуна. Рюрика здесь знали, не первый раз он уже так приходил к этой лавке.

Рядом, мало толкнув Рюрика локтем, появился посадский в серой суконной свите и длинной козьей безрукавке, в валяной шапке. Рюрик поворотился к нему, намереваясь сказать нечто обидное, да так и замер. Благо ещё хватило ума рот не разинуть и тут же отворотиться, вновь уставиться на мечи.

– Здравствуй, княже, – раздался свистящий шёпот. – Признал меня?

– Шепель, – вспомнил Рюрик назвище отцовского воя. – Тебя ж убили!

– Живой я, – Шепель усмехнулся, это было слышно даже по шёпоту, не глядя на его лицо. – Выходили добрые люди, хвала богам.

– А здесь чего делаешь? – Рюрик взял с прилавка нож – шесть вершков кованого узорного оцела, наборная берестяная рукоять, вытертая до блеска, кожаные ножны, украшенные тиснением. На такую покупку ему серебра хватило бы, да и не возбранил бы никто, нож – не меч.

– Я за тобой, княже, – шёпот Шепеля жёг ухо, хоть тот и глядел в другую сторону. – Бежим прямо сейчас.

Безумная надежда вдруг обожгла Рюрика, он чуть вздрогнул, едва не уронив нож на пыльную промёрзлую землю. Бежать!

И тут же вспомнил.

– Нет, – он отложил нож, качнув головой. Вышло так, словно он отказался от покупки – если Шварно и смотрит сейчас на него, то не должен догадаться. Я не брошу братьев в плену. Да и мама… я не знаю, где она сейчас. Спаси тебя бог за твою службу, Шепеле, а только я не побегу.

Шепель молчал.

Рюрик отошёл от лавки, рывком вскочил верхом на подведённого Шварном коня, и уже с высоты седла оборотился на Шепеля. Тот тоже взглянул на Рюрика (теперь было можно – мало ли зачем посадский может взглянуть на проезжающего мимо княжича, у нас чать не Константинополь, где слышно, подданным на базилевса и посмотреть нельзя). Всего один взгляд, а Рюрик прочитал в нём столь многое – и тёплое одобрение своих слов, и обещание воротиться… Шепель словно сказал ему – не печалься, княже, поможем тебе!

Бросив на княжича всего один взгляд (а больше и нельзя было!), Шепель отворотился и почти сразу же отошёл от лавки. остановился у другой, с узорочьем, загляделся.

Князь уехал.

Шепель ещё некоторое время постоял у лотка, прикоснулся к одной-двум золотым висюлькам, хотя, по большому-то счёту, был к серебру и золоту равнодушен. Его в узорочье привлекало мастерство человеческих рук. Хотя… в подарок Любаве купить что-нибудь этакое было бы невредно. Вот хотя бы эту лунницу…

Сзади вдруг зацокали копыта.

Шепель оборотился и тут же нырнул за ближайший купеческий шатёр. Замер, тяжело дыша. А за его спиной, у того самого лотка с узорочьем, слышался знакомый властный голос:

– Что ж ничего нового не выставил на продажу?

– Нет ничего нового, гриде. Вот и парень сейчас разглядывал… так ничего и не купил. И сам куда делся… невесть.

– Ладно, – подобрел голос. – Будет чего новое – для меня придержи.

– Вестимо, господине.

Ещё через пару мгновений мимо затаившегося Шепеля пронеслись несколько всадников с оружием и псами на поводках. Пронеслись и сгинули меж шатров.

Быстро воротился Тука. Видно, не был нынче к нему милостив Велес, хозяин охоты – ни единой туши не везли охотники.

Нет, пора уходить из Киева, идти к своим, на Дон, у вольного воинства степного помощи просить. Завтра же и уеду, – решил Шепель.