Каннут, отродье Севера.

Глава 3

Однако их договоренности с Филипом должны были быть отсрочены во времени — все летнее время и до начала осенних дождей маг не сидел на месте. Он отсутствовал на постоялом дворе четыре или даже пять дней в неделю по причине того, что объезжал окрестные села и деревни на предмет заработка. Таковым для Филипа являлось предоставление магических услуг населению, говоря канцеляритом плеховской реальности.

Со слов мага, Каннут знал, что все крестьянские общины заключили устные договоры с «милсдарем магом» на предмет присмотра за полями, скотом, а также лечения населения этих сел и деревень. Этакий «репитейбл квест».

И у Кана уже «зудело» в определенном месте в желании присоединиться к магу. Здесь сразу и окрестный мир поглядеть — ну интересно же! И заняться хоть каким-то введением в предмет «Окружающий мир».

А с кем еще беседовать на эти темы на постоялом дворе — купеческих караванов в данный момент практически нет, то есть разного рода интересных людей, повидавших свет, не наблюдается. К девчонкам же обращаться и вовсе смысла не было: пусть они и могли вывалить на Кана кучу сплетен и слухов, услышанных при работе в таверне, но что из этого правда, а что вымысел, не смогли бы сказать и они сами. Новости же родных сел и деревень девушек парня интересовали в последнюю очередь!

Бруно — постоянно в разъездах по делам «бизнеса», а Седрик был не сильно-то разговорчив, больше занимаясь повседневными делами таверны и следя за порядком. Старик в ответ на просьбу парня кивнул в сторону мага:

— Вон кто тебе нужен для получения ответов на твои вопросы!

Поэтому он отпросился у Седрика сопровождать мага в его разъездах.

— Филип ездит верхом. Проезжает за неделю лиг десять, пока не объедет всех селян. А ты как? Бегом за ним побежишь? — хмыкнул старик.

Плехов задумался. В реальной жизни он овладел верховой ездой, пусть и не в должной мере. А во сне с корнетом Плещеевым был, вообще-то, изрядным и опытным кавалеристом. Почему бы и здесь не попробовать? Конечно, задница поначалу сотрется до мозолей, и ноги с поясницей болеть будут. Но! С ним же будет маг! Неужели Филип не подлечит его по необходимости?

— Я тоже верхом. Я справлюсь! — заявил Кан.

Седрик хмыкнул и покачал головой, но возражать не стал.

В постоялом дворе имелись для всякого рода потребностей несколько лошадей. Эти коняшки были не в пример хуже, чем тот же Черт Плещеева, но вполне нормальных статей. На одной из них постоянно разъезжал Бруно, запрягая ее в некоторое подобие брички. Еще одна лошадка была фактически закреплена за магом. Вот одну из двух оставшихся Седрик и предложил выбрать Каннуту.

«Судя по тому молчаливому вниманию, с которым сейчас следит за мной старик, — это тоже своего рода проверка. Разбираюсь я в лошадях или нет. Хотя глуповато выглядит: Каннут до пяти лет, пока не случилось того восстания аборигенов, — что он мог запомнить? После этого, уже живя здесь и будучи убогим мальчонкой, — что он мог понять? Или предполагается, что какая-либо врожденная память предков должна сработать? Но вот здесь мне поможет опыт как раз-таки Плещеева. Тот за время учебы в Кадетском корпусе, за время службы в полку, а еще, более того, пока учился в Школе юнкеров, был обучен всем премудростям использования коней!».

Плехов-Каннутобошел обеих лошадей, осмотрел им ноги, заглянул в морды и в зубы, почесал затылок и сделал своей выбор, ткнув пальцев в гнедую кобылу.

Седрик переглянулся с Гривсом, мужем Люции, который совмещал обязанности конюха с прочими работами по хозяйству, пожевал губами и кивнул, подтверждая правильность выбора Каннута.

А вот седловка вызвала поначалу немалую озадаченность у Плехова. Сбруя и само седло явно отличались от тех, что приходилось ему «юзать» в другом сне. И хотя седло вроде бы было похоже на кавалерийское, или же английское, и совсем не похоже на казачье, но тонкости и разности в сбруе были видны невооруженным взглядом. Помог ему все тот же Гривс. Под руководством работника Плехов несколько раз оседлал лошадь, но все вроде бы запомнил.

Потом состоялась проверка верховой езды. Здесь уже Седрик хмыкал скептически, а Гривс откровенно улыбался. Но Кан был настроен решительно: не начнешь — не научишься!

Седрик выделил Кану наплечную сумку — для всяких мелочей. Седельные же сумки входили в комплект сбруи. Также он одарил парня и кожаным поясным кошелем, куда ссыпал несколько серебряных монет и горсть медной мелочи:

— Хватит тебе за глаза!

Со слов и Седрика, и из объяснений Филипа, Кан уже знал номиналы ходивших здесь монет. Золотой, который был крайне редок в расчетах по причине его высокой фактической стоимости, был равен двадцати серебряным монетам. Каждая серебряная, в свою очередь, равнялась ста медным.

— А почему так? Как-то не очень логично получается: ладно бы сто меди равно одной монете серебра, тогда сто серебра — равно одному золотому. Или наоборот: двадцать меди — серебряк, двадцать серебряков — один золотой! — спросил Кан у Филипа.

Маг пожал плечами:

— Никогда не вдавался во все эти выкладки менял. Сложилось так, а не иначе. Может — по редкости монет, а может — еще по какой-то причине. Только хочу сказать, что и серебро, и золото — оно бывает разным. К примеру, в Шаррахе золотой чуть не вполовину тяжелее нашего. То есть и стоимость его выше. Серебро же там ходит в нескольких номиналах — наш серебряный примерно равен их среднему серебряному. Но шаррахские монеты ты здесь, у нас, не встретишь. Это все больше в портах, на побережье Срединного моря. Может, еще в столице королевства. А так их сразу меняют на королевские и хождения внутри страны они почти не имеют.

— А какова стоимость монет? Товарная стоимость, я имею в виду?

Филип чуть задумался:

— Смотри сам: на пять медных монет постоялец или человек проезжий сможет пообедать в таверне. Пища будет простая, без изысков: похлебка, каша с мясной подливкой, кружка пива. То есть небогатый человек в день может питаться примерно на двенадцать — пятнадцать медяков. Понятно, что, если хочешь чего получше, платить придется больше. Вот так сразу я тебе все не объясню, постепенно поймешь сам, а на первых порах я буду приглядывать, чтобы тебя не обманули.

И наконец-то, весь в возбужденном настроении от предвкушения поездки, Плехов следом за Филипом выехал из ворот постоялого двора. Осмотреть окрестности из окон мансарды он мог и ранее, но вот так — не просто пялиться через мелкие стекла окна, а осмотреться в округе — возможности ему до этого не предоставлялось. А если вспомнить, что и Кан, в котором жил сейчас сновидец, по причине своей явной ущербности тоже за пределы двора не выходил, то получалось, что это был его первый выход в Большой мир.

Перед выездом Каннут переговорил с магом, и у Филипа нашлись в загашнике несколько небольших чистых тетрадей, размерами чуть больше блокнота. Парень, попросив у Бруно денег в счет своих средств, сохраняемых хозяином постоялого двора, выкупил у мага эти тетради, чтобы вести какие-либо записи, не надеясь на свою память. Писать предполагалось небольшим по размеру подобием простого карандаша. Были здесь и такие, правда, привычный ему графит заменял неизвестный ему минерал ярко-синего цвета.

Парень первым делом поинтересовался у мага, сможет ли тот потом при необходимости почистить эти тетради магическим способом, и Филип ответил утвердительно.

— Если ты будешь пользоваться только карандашом! — добавил маг, — Чернила удалить будет гораздо труднее, и я не уверен, что тетради сохранятся в том виде, чтобы на них еще можно было что-то писать.

Таким образом, купленные Каном тетради превращались в многоразовые.

Крутя головой на все триста шестьдесят градусов, Плехов осмотрелся. Местность радовала своим видом: налево от ворот таверны дорога вела на юг или же юго-восток. Если судить по Солнцу. В том направлении виднелись довольно приличные рощи каких-то деревьев, но и открытого пространства было много.

«Красиво!».

— Там степь! — махнув рукой в ту сторону, пояснил Филип, — Степь и орки. Правда, до настоящей степи здесь еще пара дневных переходов, но рощи в ту сторону становятся все реже и мельче.

— А в степи вообще деревьев нет, что ли? — поинтересовался Каннут.

— Ну почему же нет? Есть, но только вдоль каких-либо ручьев, речушек или других водоемов, то есть встречаются нечасто. И уруки — это оседлые орки — стараются высаживать деревья вокруг своих деревень.

— А ты бывал там, Филип? — стало интересно Кану.

— Пару раз ездил с купеческими караванами. Но совсем недалеко, не далее недели пути. Мне тоже интересно было, как у них там все устроено! — признался маг, — А то дальше на Запад и Север королевства ходит столько небылиц и сказок и о степи, и об орках. Вот я и решил посмотреть все своими глазами.

— А какие они — орки?

Филип хмыкнул, покосился на Кана и протянул:

— Да ты же не раз их видел — и у нас в таверне, и мимо таверны они на ярмарку проезжают. Хотя да, признаю. Как-то уже и забывать стал, что ты пришел в себя буквально на днях. Так ты внятно и грамотно ведешь речь, что…

— Я ничего не помню! — подтвердил очевидное парень.

— Да, я понимаю. Но все равно — не очень-то в это и верится. Ладно. Значит, орки… Какие они? Разные! Во-первых, я видел представителей двух разных племен… Опять не так! Племен у них гораздо больше, чем два. Даже примерно не представляю, сколько орочьих племенживет в степи. Говорят, что очень много. Ведь и степь — она просто огромная! И на Юг, и на Восток — на много месяцев пути. Так вот… Племен много! Но видов орков — всего два. Это — кочевые племена и племена оседлые. Но последних уже вроде бы и не стоит называть племенами? У них даже что-то вроде княжеств есть. Или баронств? В общем, какая-то организация общества видна. Эти оседлые орки зовутся Урук-Хай. Они даже внешне отличаются от кочевых. Кочевники — те заметно ниже ростом, поменьше размерами тела. А Уруки — все как на подбор верзилы! Что мужчины, что женщины. Думаю, что если они и уступают в росте вам, нордлингам, то совсем немного.

— А каковы ростом нордлинги?

Филип почесал подбородок:

— Не менее шести локтей. Но в основном — больше. То есть, если учитывать рост жителей этой провинции, которые едва ли выше пяти локтей и пяди…

Плехов уже начал привыкать, что, когда он слышит незнакомое слово, его мозг как будто подбирает знакомое ему значение.

Очень давно, о чем Плехов имел весьма смутные воспоминания, так работали справочные автоматы на железнодорожных вокзалах: тыкаешь пальцем в требуемое тебе название или номер поезда, и автомат начинает с шуршанием перелистывать внутри своей утробы многочисленные, закатанные в целлофан, страницы. И через какое-то время останавливается, с металлическим щелчком внутри. Шуршания и щелчков в голове Плехова не было, но вот такая ассоциация почему-то возникла.

«Пядь — это чуть меньше двадцати сантиметров. То есть средний рост местных жителей — около ста семидесяти сантиметров. Девчонки подтверждают это: женщины всегда пониже, а они примерно сто шестьдесят — сто шестьдесят пять сантиметров!».

— То есть сам представь — когда местную провинцию захватили твои родичи, они представлялись всем настоящими великанами! — продолжал рассказ маг.

— Ага… так что там с орками? — напомнил Кан Филипу.

— А что с ними? Кочевники — примерно, как местные. Но плечами все же пошире будут. Ездят они на волках.

— На волках? — удивился Каннут.

— Ну да… они, эти волки, у них и как верховые животные, и как охрана, и как подспорье в бою.

— Эти волки… они что — велики ростом?

— Ты бычка годовалого на дворе в таверне видел? Вот — примерно такие же! — кивнул Филип.

«Вот ни хренаж себе! Там бычок явно не ниже полутора метров. Страшно представить, что с человеком может сделать такая серая «собачка», доведись ему попасться ей на пути!».

— А как они сами с этими волками справляются?

— Да я почем знаю? Говорят, что эти волки живут у них в племенах чуть ли не веками. И что бабы орочьи вместе со своими детьми выпаивают волчат своим молоком. Или — наоборот — волчицы выкармливают орчат своим молоком? Здесь я не уверен, что правильно понял рассказы! — засомневался маг.

Филип о чем-то задумался, а Кан принялся крутить головой по сторонам, с интересом и некоторым восторгом подмечая сценки окружающего мира: птиц, щебет которых не стихал в ушах; белку, промелькнувшую в ветвях деревьев; какого-то большого жука, который с деловитым и басовитым жужжанием пролетел перед мордой его лошади.

Плехов, с тех пор как пришелв себя в теле этого мальчишки, с некоторым неудовольствием замечал, что подчас эмоции пацана превалировали над его рассудком тридцатилетнего мужчины. Какой-то чересчур живой интерес ко всему, что окружало его на постоялом дворе: искреннее веселье от забавных бытовых сценок, желание быстро и сразу постичь все, что происходит вокруг. Даже смущение от вида девчонок, которые, в свою очередь, не особо-то смущаются присутствия других людей, работая в таверне.

Плехов вспомнил, как неловко получилось, когда «залип» при виде Агнесс, старательно намывающей полы в номере. Принеся девушке чистой воды в ведре, он увидел, как та, низко наклонившись, оттирает что-то на полу. Задранный для удобства подол ее юбки открывал красивые, стройные ноги вплоть до… Да, «вплоть до»! И очнулся он от тихого смеха девушки.

— Кан! Ну, хватит уже разглядывать мои ляжки и задницу! — пропела девчонка, — Ты меня смущаешь! И работа стоит…

Плехов встряхнулся от воспоминаний.

«М-да… а с этим надо что-то делать! Это смущение — оно здорово мешает. И ведь сами девчонки нимало не смущаются и постоянно посмеиваются над его реакцией на них! Вроде бы можно и попробовать, так как желания присутствуют вполне отчетливо. И девчонки вроде бы не против — подшучивают над ним беззлобно, посмеиваются и переглядываются. И не только Агнесс и Вита, но и Криста с Миленой. Те вообще, судя по поведению, бляди те еще! Надо эти дела как-то решать. Только вот Вита меня несколько тревожит — очень уж откровенно она краснеет при виде Кана. И ласковая какая-то. Чересчур! Влюбилась, что ли, в парня?».

Он уже не раз раздумывал над непонятной ситуацией с возрастом Каннута — вроде бы ему всего двенадцать, но ростом он вполне с того же Йорга и Гривса. Даже повыше будет! И Седрика — заметно выше. И окружающие к нему относятся как к взрослому парню, а не как к мальчишке.

Так, в молчании и размышлениях, они продолжали неторопливо ехать по лесной дороге.

Да, теперь — по лесной. Ибо вокруг давно уже стоял вековой лес. Именно — вековой, потому как Плехов пораженно разглядывал окружавшие дорогу деревья-великаны. Что это за порода деревьев, он понять не мог — по серым, довольно гладким стволам в два обхвата было не разобрать, а кроны деревьев возвышались над землей метрах в тридцати, не менее. То есть и листьев было не разглядеть. И ботаник из Плехова был, честно сказать, хреновый!

— Филип! А как называются эти величественные деревья? — спросил он мага.

— Герсус! Местные зовут их герсус. У меня на родине их называют робль. Хорошая древесина, крепкая. Она много где используется. Даже корабли из досок делают. Только растет очень долго! — откликнулся маг.

Кан съехал с дороги и спрыгнул с лошади. Попинал ногой старые, прошлогодние листья.

«Блин! Да это же дубы! Вот же листья. И желуди в траве встречаются!».

Между тем маг, дождавшись его на дороге, добавил:

— Именно из какой-то породы роблей, эльфы вывели свои знаменитые меллорны.

— Вот как? Не знал. Я думал, что там вообще какие-то другие деревья. Они же вроде бы желтолистые? Ведь еще говорят: золотые леса меллорнов?!

Филип засмеялся:

— Ну так и эти, подожди месяца три, станут золотыми. Осень, мой друг! Просто осенью все деревья желтеют.

— Х-м-м… а я думал, что меллорны всегда золотые! — почесал затылок Кан.

— Ерунда. Это ты, видно, слышал от того, кто увидел их именно осенью. А ума у глупца не хватило понять, что просто деревья пожелтели перед зимой.

— Так ведь говорят, что меллорны — они какие-то волшебные. Что они вроде даже живые.

— Кан! Не повторяй ерунды за дураками! Все деревья живые, а не только меллорны. И все эти красивые сказки про эльфов — это просто сказки. И я не поручусь, что все они не были придуманы именно самими эльфами, чтобы дурить головы простакам!

Кан хмыкнул:

— Как я посмотрю, не сильно-то любят здесь эльфов!

Филип удивился:

— А за что их любить-то, этих высокомерных ублюдков? Считают себя выше всех рас, населяющих Айку. Перворожденные, как же! Хотя те же орки считают перворожденными именно себя! — маг хмыкнул, — Вообще-то, эльфы не оспаривают того, что орки были созданы первыми. Только добавляют, что этот первый опыт у Валар был неудачный. Мелькор, дескать, из своей зловредности все испортил!

— А вот… Айка — это что?

Филип улыбнулся:

— Айка, мой юный друг, это вообще все вокруг нас. Икка, Эйка, Айка — так называют наш мир разные народы.

Маг повел руками по сторонам:

— Все это создал Демиург, которого звали Эру Иллуватар. Но создал он это все походя, так сказать, попутно. Пошел дальше, а здесь оставил богов, чтобы они довели все до ума. Валары. Слышал такое? Вот это именно они и есть. Многие верят в то, что главным из них был Мелькор. Эльфы же называют Мелькора отступником и воплощенным злом, из-за злых козней которого очень многое в нашем мире вышло откровенно криво. Но другие… Да, можно сказать, что все, кроме эльфов, верят в обратное — чтовсе сущее сделано именно Мелькором. Среди Валар были разные боги. К примеру, Аулэ — верховный бог всего подземного. Гномов, в частности. Потом среди Валар появились разногласия, склоки и дрязги. Так был повержен Мелькор. И вот… мы имеем то, что имеем.

— А Айка — она большая?

Филип расхохотался:

— Да кто же может сказать определенно?! Она огромная! И мы знаем только очень небольшой, совсем небольшой кусок этого мира. Вот если откровенно — что мне известно из книг и рассказов разных, вроде бы умных людей… На Севере нашей большой земли — твои, Кан, родственнички…

Каннут, услышав в голосе Филипа явный сарказм, хмыкнул и потер нос. Маг покосился на него и, повысив голос, повторил:

— Да, именно так — родственнички! Потому как дикие, буйные, живущие, во многом, как дикие звери. Насмотрелся я, еще будучи мальцом, на следы их завоеваний. А уж сколько рассказов наслушался! И всегда они были такими — нордлинги! Жестокими, жадными, дикими!

— Кроме них, больше нет никого, кто также жесток, жаден, дик? — Плехову никогда не нравились штампы, и здесь он спорил, скорее, из чувства противоречия.

Филип помолчал, хмыкнул и согласился:

— Признаю, был не совсем прав! И среди других народов хватает жестокости, а уж жадности и дикости… Этого у нас всегда было в избытке. К примеру, известно, что галлы знамениты своей скупостью. Да и здесь такого хватает — скупости и жадности, я имею в виду! Поэтому я и говорю тебе, что, прежде чем будешь покупать что-то у крестьян, — спроси меня. Крестьяне, в массе своей, тоже своего не упустят. Будет возможность облапошить чужака — обязательно так и сделают!

Филип достал фляжку из седельной сумки и сделал насколько глотков.

— Алеманы — те тоже диковаты, надо признать. Как и франкоты, впрочем. И уж совсем недалеко от животных ушли кельты!

— А у тебя на родине — люди лучше? — покосился на мага Каннут.

— У меня на родине? В Иберии? — маг чуть подумал, потом достал трубку, набил курительной смесью, раскурил, — У нас там другое… Иберийцы — они упрямы, что твой осел. Переубедить иберийца практически невозможно.

— А кто у вас там еще, в вашей провинции, живет?

— Иберийцы, порты. На севере провинции, ближе к галлам, наварры и гаски. Те живут в горах и, как все жители горной местности, малость диковаты. М-да… ты прав, малой, не стоит мазать черной краской одних только нордлингов.

— А почему меня называют то малой, вот как ты сейчас, то — парень?

— Ну-у-у… это довольно сложная тема. И небыстрая! Если кратко — у аристо первым взрослым возрастом считается двенадцать лет. Именно в этом возрасте отпрыски первый раз присягают сюзерену. Это, как правило, отец или дед. То есть — старший в роду. Уже с этого возраста детей аристо могут обручить, если так велят интересы рода. А то и поженить с избранником или избранницей владетеля. Именно сюзерен, владетель, старший рода решаеткому на ком жениться или выходить замуж. Второй возраст, по достижению которого дети аристо переходят в другой статус, — пятнадцать лет. Практически взрослый человек, только распоряжаться имуществом в полной мере еще не может. Полный возраст — восемнадцать лет. С восемнадцати лет аристо приносит присягу герцогу провинции и, опосредованно, королю. Так что, мой друг, ты вполне можешь жениться. Если хочешь, конечно! — засмеялся маг, — Ведь сюзерена у тебя нет. Ты сам себе сюзерен, что хочешь — то и делаешь!

— А я разве сохранил права на баронство?

Филип задумался:

— А вот этот вопрос — очень сложный, Каннут. Очень непростой вопрос! Если бы после захвата вашего замка был назначен новый барон, то однозначно нет! Но! Статус аристо у тебя может отобрать только король, и только именным указом! А такого, как мне известно, не было. Просто никому не было известно, что ты остался жив.

«Это примерно, как дворянин у нас. Дворянин без домена!».

— Так что… Каннут Бьёргсон, ты по-прежнему можешь претендовать на земли своего деда! — весело подмигнул ему Филип, — Только я тебе не советую! Ты нордлинг, а нордлингов все так же не любят! Могут подтвердить твои права и сделать бароном… формально ты в своем праве! Но… Скорее всего, дадут команду местному маркграфу схватить тебя и доставить в столицу. А то и просто придавить в темнице.

— М-да… Нет человека — нет проблемы! — хмуро пробормотал Кан,

— Именно! Какое звонкое высказывание, надо запомнить! — засмеялся маг.

— Ладно… давай хоть про орков, что ли… Все поприятнее, чем размышлять — убьют меня сразу, стоит мне объявиться, или… чуть попозже, но все равно убьют!