Клич

23

Милютин не забыл о своем обещании, данном Сабурову. В середине сентября Зиновии Павлович был вызван в Петербург, где состоялось свидание, определившее его дальнейшую судьбу.

Свидание проходило в трехэтажном особняке на Мойке, с виду ничем не примечательном, но человек, встретившийся с Сабуровым, был примечателен во всех отношениях.

Им оказался седовласый господин лет пятидесяти, одетый строго и со вкусом, сухощавый, с несколько вялыми, нарочито замедленными движениями, умными серыми тазами и располагающей мягкой улыбкой. Назвался он Игорем Ксенофонтовичем, без фамилии, но Сабуров понял, что имя это вымышленное.

Ненавязчиво и с тактом Игорь Ксенофонтович поинтересовался некоторыми деталями биографии Сабурова, и то, как он поддакивал и кивал головой, свидетельствовало о его хорошей осведомленности и уже достаточно четко сложившемся представлении о собеседнике, а вопросы эти были необходимы лишь для того, чтобы разговорить Зиновия Павловича и еще раз убедиться в том, что он именно тот человек, который был ему необходим для предстоящего дела.

— Я надеюсь, вам не нужно объяснять ту очевидную истину, что разведка играет в наши дни далеко не последнюю роль, — сказал Игорь Ксенофонтович, когда с расспросами было покончено и предстояло приступить к главному. — Вы достаточно хорошо убедились в этом на собственном горьком опыте, не так ли?

Зиновий Павлович сдержанно кивнул.

— Начиная с библейских времен и по сегодняшний день знание истинных намерений противника всегда входило в арсенал политиков, стратегов и жандармского сыска, — продолжал с улыбкой Игорь Ксенофонтович. — Забвение этой очевидной истины некоторым стоило серьезного поражения и даже самой жизни. Лишь случайность помогла Александру Македонскому выиграть битву при Гидаспе — он не знал о применении персами боевых слонов. Поэтому неспроста Ганнибал даже сам надевал на голову парик и, прицепив фальшивую бороду, проникал в расположение римских войск, чтобы иметь исчерпывающее представление об их численности и вооружении. В то же время и сами римские императоры создавали широко разветвленную сеть агентов, что позволяло им знать не только то, что происходит во вражеском стане, но и у себя дома. Чингисхан, Борджиа, Баязет, Елизавета Английская, испанский король Филипп и кардинал Ришелье с охотой пользовались услугами разведчиков. Я уж не говорю о Наполеоне, нынешних англичанах и Бисмарке, которые буквально наводнили Европу и Азию своими агентами. Мне бы доставило удовольствие рассказать вам множество занимательных и трагических историй, но буду краток и перейду к предприятию, ради которого вы и приглашены в Петербург… Скажите откровенно, вас не смущает некоторая щепетильность предстоящего дела?

— Ничуть, — с готовностью ответил Сабуров. — Напротив того, я даже предполагал, что разговор пойдет как раз об этом предмете.

— Объяснитесь, пожалуйста.

— Извольте. В беседе с Дмитрием Алексеевичем я подчеркнул свое знание восточных языков и мусульманских обычаев.

— И что же?

— Естественно было ожидать, что именно это привлечет внимание военного министра.

— Вы правы, — кивнул Игорь Ксенофонтович. — Следует ли мне понимать ваше заявление как безусловное согласие работать в контакте с нашей службой?

— И только так, — твердо сказал Сабуров.

— В таком случае позвольте приступить к делу.

И Игорь Ксенофонтович изложил суть предстоящего задания.

— До Кишинева вы поедете не один, — пояснил он. — С вами отправятся еще двое: один из них болгарин, совершенно надежный человек; другой — русский офицер, сын известного, очевидно, вам генерала Зарубина…

Сабуров не смог скрыть удивления.

— Да-да, — улыбнулся Игорь Ксенофонтович, — его мы тоже только что отозвали из Белграда, где он выполнял аналогичное задание и, таким образом, уже обладает некоторым опытом…

Игорь Ксенофонтович позвонил в колокольчик, в двери появился господин с невозмутимым лицом и военной выправкой.

— Зовите, — сказал хозяин квартиры; господин поклонился и исчез за дверью. Вошедшие вслед за этим молодые люди были Всеволод Ильич Зарубин и Димитр Лечев.

— Располагайтесь, господа, — предложил Игорь Ксенофонтович после того, как они, назвав себя, пожали друг другу руки, и сам сел поближе к камину.

Выдержав некоторую паузу, он продолжал:

— Полагаю, господа, что ваши отношения будут строиться на полном взаимном доверии и в соответствии с нашими инструкциями. Вам предстоит проникнуть в турецкий стан и завести знакомства среди офицеров и гражданских лиц, некоторые из них являются подданными ее величества королевы английской.

Он говорил еще долго и очень подробно.

Беседа продлилась около часа. Затем Игорь Ксенофонтович сделал распоряжения, касающиеся перехода границы, назвал адреса в Кишиневе, Бухаресте и Константинополе, проводил своих посетителей, теперь уже поступивших в полное его распоряжение, до двери и распрощался с ними.

На улице шел обычный петербургский осенний дождь, даль проспектов тонула в белесой полумгле, прохожих было мало, и ссутулившиеся извозчики подремывали, изнывая от безделья и тоски. Поэтому неожиданное появление трех мужчин вызвало их живейшее любопытство. Однако, несмотря на слышавшиеся со всех сторон призывные оклики, обещавшие им все удобства и приятности, мужчины отправились пешком, чтобы не торопясь обговорить свое нынешнее несколько необычное положение и скоротать остаток вечера в ресторане Бореля на Большой Морской, где Зарубин был завсегдатаем и где его знал в лицо не только метрдотель, но и каждый официант. На сборы и на прощание с близкими им была дана неделя, а как сложится их судьба в дальнейшем, никто из них не мог предполагать, хотя каждый надеялся на благополучный исход и на счастливое возвращение.

Когда они появились в ресторане, там уже было много народа, в основном аристократы, люди весьма благовоспитанные, хотя и несколько разгоряченные вином. Зарубина сразу узнали, многие издалека здоровались с ним, дамы с любопытством разглядывали элегантного офицера, только что вернувшегося из Сербии.

Метрдотель, полноватый мужчина в безупречно сшитом фраке с белой манишкой, приветствовал Всеволода Ильича широкой улыбкой, какой встречают только старинных и очень хороших знакомых.

— А, — сказал Зарубин, небрежно дотрагиваясь до его плеча, — сколько лет, сколько зим!

— Давненько не изволили заглядывать, — отвечал метрдотель. — Загорели, а выглядите прекрасно-с.

— Что поделать, горный воздух, — несколько рисуясь, сказал Зарубин. Произнесено это было достаточно громко, чтобы его услышали за ближайшим столиком, и не без умысла: еще входя в ресторан и окидывая рассеянным взглядом, а на самом деле очень внимательно, заполненный завсегдатаями зал, он сразу же заметил молодую княжну Марию Бек-Назарову, с которой у него когда-то намечался, но так и не состоялся серьезный роман. Они повздорили из-за какого-то пустяка. Мария вспыхнула и отказала ему от дома. Вскоре в кругу ее знакомых появился некий легкомысленный гусар. Зарубин писал ей оставшиеся без ответа сумбурные письма, преследовал ее, наконец увлекся драматической актрисой, уехал с ней в Москву, кутил в Яру, мотался со своим полком по городам и весям, а затем неожиданно для всех отправился с добровольцами в Сербию. Поручик, мимолетный петербургский знакомый, встретил его вскоре в Белграде и рассказал, что Бек-Назарова прогнала от себя гусара и, как он слышал, тяжело переживает разрыв с Зарубиным. "Знаешь, по-моему, она в тебя влюблена без памяти", — сказал знакомый.

Увидев Бек-Назарову в ресторане, Всеволод Ильич понял, что прошлое не забыто. Но за столиком рядом с Марией сидел пожилой господин с пышными бакенбардами, по лицу которого совсем не трудно было догадаться о его намерениях. У Зарубина зарябило в глазах от ревности.

Ловко лавируя между посетителями, шикарный метрдотель провел друзей на одно из лучших мест, сделал незаметный знак рукой и шепнул подскочившему официанту, чтобы сын генерала Зарубина с друзьями был обслужен по самому высшему разряду.

Попивая винцо и закусывая сыром, Всеволод Ильич чувствовал себя у Бореля как рыба в воде.

Что касается Лечева, то он, в отличие от своего боевого друга, на петербургских красоток не обращал внимания и, поглощая галантир, прикидывал, хватит ли ему отпущенного Игорем Ксенофонтовичем времени, чтобы добраться до Подольска, повидаться с Боневым, а остаток времени, дня три-четыре, провести в Москве в обществе Вареньки Щегловой. Вино его ничуть не пьянило, глаза были подернуты мечтательной дымкой, а на губах блуждала рассеянная улыбка.

Сабуров чувствовал себя в ресторане совершенно чужим человеком. Он и не догадывался, что грубое его лицо и шрамы, которыми оно было изуродовано, возбуждали у присутствующих ничуть не меньшее любопытство, нежели бравада Зарубина и резкая, непривычная красота Димитра.

Зал гудел, слышался перезвон бокалов, хлопки пробок, вылетающих из бутылок с шампанским, сдержанный, волнующий смех женщин, тут и там виднелись возбужденные лица, поблескивали чьи-то глаза, сверкали звездами мундиры и фраки, белели обнаженные плечи.

Сабуров оглядывался вокруг себя с удивлением и растерянностью. Когда-то, будучи еще совсем молодым, он мечтал попасть в высшее общество, рисовал себе картины одну соблазнительнее другой, даже изучал французский, но мечта осталась мечтой, волненье прошло, война преподала ему суровый урок, и, однако же, не все исчезло бесследно — нет-нет да и просыпалось в нем жадное любопытство хоть краем глаза взглянуть на ту, другую, жизнь.

"Господи, — подумал он, — а ведь все эти нарядные господа и их изнеженные самочки и в самом деле верят, что именно они олицетворяют собою Россию, а значит, именно за них, за их благополучие и спокойствие, другие, в тысячу раз более достойные, подыхают в безводной пустыне и умирают в корчах на стенах только что отвоеванных крепостей!"

Зарубин между тем уже принял изрядную дозу мозельского и, не стесняясь, неотрывно смотрел на Бек-Назарову, что повергало сидящего с нею пожилого господина в состояние, близкое к бешенству.

— Послушай, Всеволод, — мягко одернул его Лечев, — нельзя же так, в самом деле. Мы все-таки находимся в приличном обществе.

— А, пустое, — отмахнулся от него Зарубин. — В приличном обществе ведут себя прилично. Взгляни-ка на всех этих дам и их кавалеров: не напоминает ли тебе это сборище Нижегородскую ярмарку, где все продается и покупается?

Люди есть люди. Читатель, возможно, поморщится, прочитав эти строки, и поэтому я поспешу его успокоить: ничего дурного или предосудительного мои герои не совершат — в ресторане не разразится безобразного скандала, Сабуров не выступит с разоблачительной филиппикой, а Лечев не станет их стыдить и утихомиривать. Все кончится благопристойно и счастливо: их все так же проводят до выхода из ресторана восхищенные взгляды дам, метрдотель сполна получит свои чаевые, и только пожилой господин, вернувшись из курительной комнаты, не обнаружит за своим столиком прекрасной княжны Бек-Назаровой.