Клич

27

— Черт бы ее побрал! — выругался Зиновий Павлович и крикнул: — Войдите!

На пороге появился Зарубин.

— Доброе утро, Зиновий Павлович, — сказал он, держа в одной руке шляпу, а в другой трость. — Кажется, я вас разбудил?

— Пустое, — проговорил Сабуров, вставая и приближаясь к гостю. — Здравствуйте. Напротив того, я даже очень рад, что это именно вы, хотя, признаюсь, в первую минуту подумал, что снова хозяйка, оттого и голос мой вам, видимо, показался раздраженным…

— А что хозяйка? — поинтересовался Всеволод Ильич, присаживаясь на канапе и бросая трость и шляпу на стол.

— Старая ведьма ни свет ни заря явилась ко мне, чтобы выяснить, не представляю ли я для нее известной опасности. Видите ли, нашего соседа, между прочим, простого рабочего с фабрики, нынче утром забрала полиция. У него обнаружили целый склад запрещенной литературы.

— Да что вы?! — воскликнул Всеволод Ильич. — Я, знаете ли, привык, что нихилисты непременно длинноволосые студенты или что-то в подобном роде.

— Я тоже был обескуражен, — согласился с ним Сабуров. — Так что наши представления, дорогой Всеволод Ильич, несколько устарели.

— Или, скорее всего, устарели мы сами, — сказал Зарубин. — Нынче политикой стали заниматься все — своеобразное поветрие или болезнь, как оспа. Стоять в оппозиции к правительству стало едва ли не признаком хорошего тона. Да вот не угодно ли — оказываюсь на днях в весьма почтенном обществе, и первое, что слышу, так это едва ли не площадную брань в адрес Александра Михайловича Горчакова. Некий познаньский шляхтич Будкевич, развалясь в кресле, разглагольствует о национальной гордости великороссов и о том, что правительство наше ведет на Балканах трусливую политику, пытаясь кончить все миром. Ссылается на князя Черкасского и на Аксакова, что, мол, они подлинные патриоты, а не те, что занимают министерские посты, и что государю следует прислушаться к их мнению. Мы вынудим правительство объявить Порте войну, заявляет он с таким апломбом, словно за ним стоит вся Россия. Конечно, национальные чувства в обществе сильны, я не отрицаю, народ с великим участием относится к страданиям наших собратьев на Балканах, но обвинять Горчакова в трусости — это уж слишком. Дипломатия, батенька, вещь сложная и тонкая. Представляю себе, кабы этого шляхтича да в канцлеры — то-то бы нарубил дров…

— А вы-то сами как относитесь к этому вопросу? — спросил Сабуров.

— Войны не миновать, — сказал Всеволод Ильич. — Но дело следует начинать не раньше, как мы изолируем западные державы. Признаться, так и я не очень-то верю во все эти автономии, на которые возлагает надежды светлейший князь.

— Вы имеете в виду Горчакова?

— И всех, кто с ним.

— А как вы относитесь к генералу Черняеву?

— По-моему, авантюрист. Вся его деятельность в Сербии, по существу, чистейший блеф. Я с самого начала подозревал, что из этой затеи славянофилов ничего не выйдет. Скорее всего, Иван Сергеевич делал ставку именно на поражение, а не на победу, ибо поражение поставит нас перед необходимостью решительных действий.

— И тем не менее сами отправились в Белград?

— Помилуйте, Зиновий Павлович, да вы ли задаете мне сей вопрос? — удивился Зарубин и даже привстал с канапе.

— Простите, шучу. А знаете, в общих чертах я придерживаюсь вашей точки зрения, хотя некоторые характеристики ваши тоже весьма категоричны.

— Что, не понравилось об Аксакове?

— По-моему, деятельность Аксакова достойна всяческого уважения. Ведь немолод уже, а столько энергии. Кстати, вам знакома его статья о Тютчеве?

— А вы не отвлекайтесь, милейший, — оборвал его Зарубин. — Давайте не будем смешивать разные вещи. Вы и в самом деле верите, что турок с их государственным аппаратом и армией можно спихнуть с Балкан таким вот примитивным способом, при помощи волонтеров и всяческих ассигнований сербскому правительству?

— He думаю.

— Вот видите! — обрадовался Всеволод Ильич. — Вы человек военный и поэтому рассуждаете трезво. Аксаков прекрасно ориентируется в ситуации. Понимает это и царь. Думаю, понимает это и Горчаков. Но он еще надеется решить сей спор без кровопролития. Заблуждается? А если нет? Вспомните хотя бы, как он пригрозил пруссакам — и ничего, проглотили, как миленькие. Вот вам и дипломатия. Иной раз какой-нибудь циркуляр — бумажка вроде бы! — а похлеще до зубов вооруженной армии. Так что не будем, дорогой Зиновий Павлович, уподобляться Будкевичу и до срока обвинять светлейшего… Да, но ведь я пришел к вам по другому, и совсем прозаическому, делу, — вдруг спохватился он.

— Я вас слушаю, — сказал Сабуров.

— Как-то неудобно после высокой материи, однако же без вас мне не обойтись.

— Что-нибудь по части слабого пола? — улыбнулся Зиновий Павлович.

— А знаете, вы почти угадали.

— Вчерашняя особа?

— В некотором роде.

— Да выражайтесь яснее, — не выдержал Сабуров. — Этакая деликатность, знаете ли, вам не к лицу.

— Неужели я настолько развязен?

— Во всяком случае, со мной-то могли бы быть и пооткровеннее.

— Поэтому я сюда и пришел. В конце концов, в Петербурге у меня немало знакомых.

— Надеюсь.

— Но мне бы не хотелось, чтобы это дело получило огласку.

— Положитесь на меня, и вам не придется беспокоиться.

— Тем более что мы отныне в одной упряжке, — подхватил Зарубин и продолжал: — Помните ли вы того господина, который сидел с княжной за соседним столиком?

— Пожилого и с бакенбардами?

— Да-да, у вас примечательная память, хотя мы и были под шафе.

— Это вы были под шафе, — поправил Зиновий Павлович. — Да будет вам известно, что я не выпил и трети того, что выпили вы.

— Неужели? — сконфузился Зарубин.

— Так вернемся к пожилому господину?

— Им оказался граф Скопин, человек ужасного характера и страшный задира.

— Вот теперь мы, кажется, приблизились к сути, — кивнул Зиновий Павлович. — Граф вызвал вас на дуэль?

— Представьте себе! Никогда бы не ожидал от этакой развалины. Утром ко мне явился некто штабс-капитан Гарусов и предложил условия, на которые я согласился.

— Еще бы! Будь я на месте графа, поступил бы точно так же. Вы вели себя в ресторане просто по-свински.

Зарубин побледнел.

— Без эмоций, Зиновий Павлович, давайте без эмоций. Я ведь пришел к вам отнюдь не для того, чтобы вы читали мне нотации.

— Да уж какие там нотации, — махнул рукой Сабуров. — Короче, вы хотите, чтобы я был вашим секундантом?

— Был бы вам весьма признателен, — поклонился Зарубин.

— Ну что ж… Однако где мы найдем второго? Огласка вам нежелательна, следовательно, на знакомых рассчитывать не приходится.

Зарубин задумался.

— И все-таки на одного из них я надеюсь. Человек этот — журналист, но порядочен и лишен предрассудков.

Сабуров промолчал.

— Да-да, я понимаю вас, — пробормотал Зарубин, — сама дуэль в известном смысле анахронизм и предрассудок. Но ведь не мог же я, черт возьми, отказаться!..

Сабуров кивнул. Помедлив, Зарубин продолжал:

— Фамилия этого человека — Крайнев. Владимир Кириллович. Мы познакомились с ним в прошлом году на одном из приемов у генерала Орловского. Острый, иронический ум, золотая голова. Да его хорошо знают в Петербурге!.. Вторично мы встречались с ним под Делиградом. Думаю, что он не откажется.

— Это еще как сказать, — покачал головой Сабуров.

— Нет-нет, — горячо возразил Зарубин. — Я бы вас очень просил, если это, конечно, не противу ваших правил, поехать сейчас вместе со мной к Крайневу и все решить разом.

Сабуров согласился, и через полчаса они уже поднимались на четвертый этаж большого кирпичного дома неподалеку от Варшавского вокзала.

Дверь им открыл мужчина в темном жилете, без сюртука и в распахнутой на груди рубахе. Неожиданное появление Зарубина с незнакомым человеком, видимо, шокировало его.

— Вот уж, ей-богу, не ждал. Милости прошу.

Сабуров представился.

— А вы все так же — холостяком! — воскликнул Зарубин, проходя вслед за хозяином в комнату, заваленную всяким бумажным хламом: подшивками старых газет, книгами и повсюду разбросанными рукописями.

— Так и живу, — как показалось Сабурову, с неохотой подтвердил Крайнев и предложил им сесть.

Хозяин комнаты произвел на Зиновия Павловича приятное впечатление. Сейчас, на свету, он мог внимательнее рассмотреть его: Владимир Кириллович был чуть-чуть полноват, но подвижен, у него было скуластое крестьянское лицо, обрамленное светлой бородкой, густые, спадающие на чистый лоб волосы и уверенные, большие руки. Особенно примечательны были его глаза: серые, с зеленоватыми искорками, постоянно меняющие свое выражение, — то задумчивые, то лукавые.

— Дуэль? — удивился он, выслушав Всеволода Ильича. — А разве в наши дни еще случаются дуэли?

Вопрос этот вырвался как-то само собой и был необиден. Все засмеялись.

— А знаете, — сказал Владимир Кириллович, закуривая папироску, — вы меня заинтересовали.

— Надеюсь, не в качестве героев очередного фельетона? — весело подхватил Зарубин.

— Вообще-то фельетон получился бы, — пошутил Крайнев. — Молодой офицер, граф, княжна, роковая любовь… На этакие штучки наш обыватель куда как падок.

— И мне все это вначале представилось плохо сыгранным фарсом. Штабс-капитан, побывавший у меня утром, не оставил на этот счет никаких сомнений.

— Стреляться будете на дуэльных пистолетах?

— Таков обычай.

— Господи. Надеюсь, вы не собираетесь убить графа?

— Я не кровожаден, но граф — прекрасный стрелок.

— Черт возьми, вы меня еще больше заинтересовали. Так когда и где?

— Встретимся завтра, в девять, в Летнем саду. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Нас будут ждать дрожки.

Крайнев внимательно посмотрел на него.

— А вы не сходите с ума, Зарубин? Ведь у вас могут возникнуть крупные неприятности.

— Адресуйте этот вопрос графу. И давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Когда с делом было покончено, обстановка быстро разрядилась. Разговорились о каких-то знакомых Зарубину и Крайневу людях, вспомнили несколько эпизодов о пребывании на Балканах, поспорили о новом романе Достоевского, который очень понравился Крайневу и совсем не понравился Зарубину.

Когда они уже собирались уходить, в дверь позвонили.

— А, это вы, — сказал Крайнев, впуская незнакомого прихрамывающего господина в демисезонном пальто и в шляпе.

— Петр Евгеньевич Щеглов, — представился вошедший.

Сабурову показалось, что Крайнев поначалу немного растерялся. Видимо, это не ускользнуло и от внимательного взгляда Всеволода Ильича.

— Простите, господа, — сказал Владимир Кириллович, — мне необходимо срочно подготовить статью для номера.

Гости любезно распрощались с хозяином и отправились в ближайшую кухмистерскую съесть по бутерброду и выпить по чашечке крепкого чая.