Клич

24

О Димитре Лечеве мы уже знаем немало, кое-что известно нам и о Зиновии Павловиче Сабурове, а вот Зарубин после посещения ресторана, признайтесь, внушил вам некоторые сомнения: да тот ли он человек, за которого принимает его Игорь Ксенофонтович, и не поступает ли опытный и серьезный разведчик опрометчиво, поручая ему столь деликатное и непростое задание?

Действительно, по первому впечатлению о Всеволоде Ильиче можно было судить как о человеке легковесном и избалованном, привыкшем к постоянному вниманию и даже поклонению со стороны окружающих, но мало кто догадался бы, что именно эта его легкость и это умение просто сходиться с людьми не раз помогали ему войти в контакт с теми, кто не раскрывался и перед куца более умелыми его коллегами.

Всеволод Ильич происходил из не очень богатой, но достойной аристократической семьи, уходившей своими корнями в далекие исторические времена.

В кабинете отца Всеволода Ильича висело между двумя старинными книжными шкафами генеалогическое древо, к которому Илья Сергеевич любил подводить гостей, чтобы наглядно и не без гордости объяснить им, сколь древен и славен их род.

Говорят, изображение это в виде могучего ветвистого дуба с непонятными плодами, в которые были вписаны имена предков, выполнил крепостной живописец Трошка еще при деде Всеволода Ильича.

Загадочный дуб всегда привлекал внимание маленького Всеволода; он мог рассматривать его часами. Иногда отец заставал мальчика за этим занятием, но не сердился, хотя и не любил, если без разрешения заходили в его кабинет; усаживал сына на колено и начинал рассказывать разные невероятные истории, от которых у Всеволода перехватывало дыхание.

Среди этих историй было несколько, особенно возбуждавших его воображение.

Первая из них относилась ко времени Иоанна Грозного и повествовала о подвигах некоего Данилы Романовича Зарубы, который при взятии Полоцка якобы всячески противился царским жестокостям, за что впал в немилость и едва не сложил свою голову на плахе. Однако впоследствии царь снова оказал ему милость и даже назначил командовать тысячею и не пожалел об этом, так как Данила Романович показал себя не только искусным воином, но и не менее искусным командиром, Иоанн даровал ему шубу со своего плеча и вотчину под Казанью, где жить бы Даниле Романовичу да поживать счастливо со своей красавицей-женой, ежели бы не страшный навет со стороны завистников, который привел его сначала в пыточную на дыбу, а затем и на виселицу; старшего сына Зарубы четвертовали, но младший успел скрыться у Курбского, который проявил к нему большое сочувствие и даже приблизил к себе, чем вызвал еще большее неудовольствие грозного царя.

Вторая история относилась ко временам не столь отдаленным, но тоже легендарным. Государь всея Руси тишайший Алексей Михайлович якобы простил Зарубе несуществующую вину перед Отечеством и возвратил его потомкам все земли и все отнятое у них имущество, внук Данилы Романовича, Василий Афанасьевич, упоминается в посольстве стольника Ладыженского, о котором в летописях сказано, что был он убит на берегу Днепра вместе со всеми своими соратниками. Но Василию Афанасьевичу повезло: обнаружив его на песчаной косе, всего пронзенного пулями, однако живого, казаки подивились такой живучести москаля, добивать его не стали, а увезли в Сечь, где вылечили и после продали туркам. В Константинополе его перепродали еще дальше, и вот он оказался где-то на краю света, однако же мечты вернуться на родину не бросил, и вернулся-таки, но уже в преклонных годах, и не один, а с женою-турчанкой и с сыном, который впоследствии отличился в битве при Гангуте и оказался среди приближенных царя Петра. Именно в это время Заруба превратился в Зарубина, которому было разрешено поставить свой дом поблизости от дворца светлейшего князя Александра Меншикова. Александр Данилович благоволил Лаврентию Васильевичу, сам подыскал ему невесту из знатного рода, гулял вместе с царем на его свадьбе, и все вроде бы складывалось как нельзя лучше. Но царь умер, в Россию хлынули немцы, Меншикова сослали в Березов, а Лаврентий Васильевич по тому же самому обвинению угодил со всем своим семейством на Соловки.

Третья история, которую запомнил Всеволод, относилась уже ко временам, ставшим для России серьезным испытанием.

Перенесемся мысленно в 1805 год, когда Наполеон, опьяненный успехами в Европе, самонадеянно развернул войну против Австрии и России. Полагаю, нет надобности подробно описывать ход военных действий, нас интересует в данный момент совсем другая сторона этого события, очень скромно отраженная, а то и вовсе не отраженная в популярных учебниках по истории: детально разрабатывая планы своих действии, французский император широко и с успехом использовал сведения, которые доставляли ему разведчики, в частности некто Шульмейстер, сын протестантского пастора. Шульмейстеру удалось втереться в доверие к главнокомандующему австрийскими войсками генералу Маку, а впоследствии даже занять пост начальника разведки, что было совершенно невероятно. Во многом именно Шульмейстеру Мак оказался обязан тем, что армия его была заведена в ловушку и наголову разбита: сам генерал попал в плен, вместе с ним попал в плен и ловкий разведчик. Весьма довольный его услугами император поставил перед Шульмейстером новую задачу: провести аналогичную операцию и с русской армией. Французы инсценировали его побег и снабдили фальшивыми документами о дислокации и последующем продвижении своих войск. И на этот раз Шульмейстеру сопутствовала удача, и на этот раз австрийский командующий генерал Мервельдт поверил в доставленные им сведения. Однако личность бежавшего из плена австрийца показалась подозрительной Кутузову, он поделился своими подозрениями с Мервельдтом, но тот не придал этому ровно никакого значения. Тогда Кутузов стал действовать самостоятельно, он вызвал к себе способного молодого офицера Сергея Зарубина и поручил ему весьма деликатное дело, которое было исполнено тем с блеском и совершенным успехом. Сергей Зарубин установил постоянное наблюдение за Шульмейстером, но делал это осторожно и в основном используя австрийцев. С его помощью австрийцами был завербован некто Йозеф фон Рюф, бежавший в Браунау от приближающихся французов. Фон Рюфа, выдавшего себя за разорившегося буржуа, поселили в том же самом отеле, где остановился и Шульмейстер. Как и следовало ожидать, французский разведчик попытался завербовать фон Рюфа. Не без некоторого раздумья фон Рюф согласился, о чем тут же сообщил Зарубину; тот связался с Кутузовым, Кутузов передал полученные сведения австрийцам, и в деревне Кемельбах Шульмейстер был схвачен с бумагами, которые выдавали с головой его истинные намерения, закован в кандалы и отправлен под конвоем в Вену.

Сергей Зарубин был дедом Всеволода, и его портрет висел не только в кабинете отца, но и в столовой — писанный знаменитым Тропининым. Дед был изображен в парадном мундире со звездой и прочими регалиями.

Мы с вами не коснулись предков Всеволода Ильича по женской линии, лишь вскользь упомянув о том, что одною из них была турчанка — возможно, именно от нее Зарубины унаследовали восточные черты лица, а также знание турецкого языка, который стал у них в доме в некотором роде семейной традицией и передавался из поколения в поколение наравне с русским, французским и польским. Всеволод с детства свободно изъяснялся на четырех языках, как, впрочем, и все в их роду.

Женщины в семье Зарубиных были прекрасными женами и матерями; они отличались трезвым умом и мягкостью, которые в сочетании с присущей им всем замечательной внешностью были привлекательны для женихов из самых родовитых семей. Одна из тетушек Всеволода Ильича, Любовь Сергеевна, была замужем за британским подданным — мистером Уильямом Стоксом, находившимся при посольстве ее величества королевы английской в Константинополе.

Но тайную гордость семьи являла собой Аглая Зарубина, жена декабриста, последовавшая за своим мужем на Нерчинские рудники и разделившая с ним все тяготы последующей ссылки в Тобольскую губернию. В доме хранились ее многочисленные письма, с которыми Всеволод ознакомился не без душевного трепета.

Словом, как вы, очевидно, поняли, наш герой воспитывался в прекрасной семье, бережно хранившей патриотические традиции, был хорошо образован, начитан и, вступая в жизнь, имел все необходимое для блестящей карьеры.

Но прежде чем поставить точку, хочу оговориться: все сказанное выше вовсе не предполагает некоторых чудачеств и странностей, которые мы с легкостью причисляем к недостаткам, но которые были присущи всей мужской половине Зарубиных: зеленый цвет, например, считался среди них предпочтительнее других цветов, шампанское предпочтительнее водки и коньяка, а дуэль предпочтительнее мирных переговоров; Зарубины никогда не чурались холостяцкой компании, где могли выкидывать всякие фокусы, они не кланялись пулям и не трепетали при виде старшего по чину, — словом, свято блюли законы офицерской чести.

Всеволод Ильич не был исключением из общего правила.