Клич

50

Из дневника Вари Щегловой:

Все кончено: Дымов уехал, отец арестован! В доме пусто, дедушка совсем плох. Боюсь, не протянет и до весны. Вчера заходил наш бывший садовник Аким, сказал, что привез дров; долго сидел на кухне, вздыхал и покачивал головой. Наконец взялся истопить печь, надымил страшно; вечером пришла его жена, наша кухарка Прасковья. "Что уж так кручиниться, барынька, — успокаивала она меня, — и не такое бывает… Как-нибудь переможется". Наверное, у меня убитый и несчастный вид. Прасковья принялась за стряпню, я помогала ей, но все валилось из рук. За вечерним чаем дедушка молчал, что не в его обычае. Молчал он и на следующий день. Страшно. Страшнее всего ночью: в трубе завывает ветер, ледяная крупа стучит в замерзшие окна. Иногда засыпаю, но ненадолго. Просыпаюсь внезапно, будто слышу чьи-то голоса. Но в доме никого. Холод. Пустота…

Иногда всплывают в памяти события последних дней. Хотела бы забыть, но не могу. Вижу лицо Дымова. В то утро, перед отъездом, он был смущен и неловок, пытался говорить, но тут же сбивался и замолкал. Я поцеловала его при всех. Он вспыхнул и потупился. Увижу ли его еще когда-нибудь? Отец сказал, что так надо, я не возражала ему. Конечно же, он обо всем догадывался и раньше. Дедушка, обычно сдержанный, трогательно распрощался с Дымовым, благословил его и трижды облобызал. "Да хранит вас Бог!" — сказал он. Был сильный мороз, мы провожали Дымова до речки. "Вы будете ждать меня, Варенька?" — шепнул он мне, протягивая руку. Мороз разрумянил его лицо, но глаза были грустны. "Возвращайтесь поскорее", — сказала я, сжимая ему руку. "Не потеряйте адреса", — напутствовал его отец. У них свои дела, они понимают друг друга с полуслова.

Вечером мы все собрались в гостиной, я играла Шуберта, отец читал книгу, но, кажется, не видел строк; дедушка сидел в кресле, закрыв глаза…

Утром нас разбудил стук в дверь. Это был Аким, а с ним офицер и два солдата. Отец побледнел и отступил в комнату. Я никогда еще не видела на его лице такого сильного выражения. "Что вам угодно, господа?" — спросил он. "Господин Щеглов, Петр Евгеньевич, если не ошибаюсь?" — сказал офицер. "Да, это я". — "Разрешите представиться, — любезно улыбнулся офицер. — Поручик Безбородко". — "Весьма рад, — сказал отец ровным голосом. — Проходите, господа, и объясните причину своего визита". — "Вот предписание, которое привело нас в ваш дом". — Поручик извлек из кармана какую-то бумажку и подал ее отцу. "Это недоразумение", — сдержанно сказал отец, ознакомившись с бумагой. "Не думаю, — как-то нехорошо усмехнулся Безбородко. — Впрочем, все выяснится в ближайшие дни". Затем он добавил, что, по имеющимся у них сведениям в доме находится еще один человек, некто Дымов. Я чуть не вскрикнула. Отец выразительно посмотрел на меня. "В доме нет и не было никого, кроме престарелого отца и дочери", — сказал он. "Нам указано произвести обыск". — "Что ж, это ваша обязанность". Они осмотрели дом и были разочарованы. "Собирайтесь, — раздраженно сказал Безбородко отцу. — Поедете с нами", — "Прости, Варенька, — печально улыбнулся мне отец, — я вынужден подчиниться". Отец обнял и расцеловал меня, а потом вместе с поручиком зашел в комнату дедушки.

Когда все ушли, со мной случилась истерика. Но в присутствии посторонних мы все вели себя достойно…

…Аким и его жена заботятся о нас. Дедушка слег. Вчера был врач из Владимира, трогательный розовощекий старичок. Внимательно осмотрев дедушку, он зашел ко мне и сказал, что следует быть готовыми к худшему.

…Вот уже месяц как я не записала в дневник ни строчки. Дедушка умер. Перед смертью он призвал меня к себе, чтобы проститься. Говорил с трудом и поминутно откидывался на подушки. "Не осуждай отца", — сказал он мне и добавил еще что-то неразборчивое. Мне показалось, что он называл Дымова. Аким с Прасковьей плакали навзрыд, я едва сдерживала слезы… Похоронили дедушку на местном кладбище рядом с мамой и прадедом. Народу было немного, приехали знакомые из Владимира и еще кое-кто из соседей. Был также Василий Григорьевич Столетов, взявший на себя, как потом выяснилось, все расходы по похоронам. После поминок Василий Григорьевич задержался и, обняв меня, предложил переехать к нему во Владимир. "Помни, ты не одна", — сказал он. Я обещала подумать.

…Отца судили в Москве в закрытом заседании. Нам разрешили встретиться лишь после вынесения приговора, и то ненадолго. Пять лет каторги и последующая ссылка. Но он выглядел бодро, даже шутил. Спрашивал о Дымове. Но я ничего не могла ему сказать. "Не волнуйся, он не арестован, — успокоил меня отец. — Я бы об этом непременно узнал".

Здесь все только и говорят, что о войне. Вчера проснулась от сумасшедшей мысли: почему я здесь? Мне следует быть рядом с Дымовым. Узнала от знакомых: в случае открытия военных действий, будут нужны и сестры милосердия. Думала об этом остаток ночи и весь следующий день…

…Вчера снова была в Москве. Мне рассказали, что отца и Дымова выдала моя подруга Поливанова. Но не умышленно, просто проболталась по легкомыслию. Говорят, она и сама пострадала. Бросила курсы, живет у матери под Пензой, друзья отвернулись от нее.

Подтвердилось: санитарные отряды на случай войны — это вполне серьезно. От Дымова ни строчки. Вчера ходила на могилку дедушки, разгребла снег, поплакала. Газеты полны тревожных сообщений…"