Клич

52

Планы освобождения Бибикова, которые строили Щеглов и Крайнев, были один фантастичнее другого. Но это их не останавливало, а только сильнее подстегивало воображение. Установить связь с заключенным в Петропавловской крепости Владимир Кириллович не сумел, но, когда Бибикова перевели на Шпалерную, все неожиданно быстро встало на свои места; необходимо было продумать только детали…

Внезапный арест Петра Евгеньевича, о котором Крайневу тут же стало известно, едва не расстроил их планы. Событие это могло означать все, что угодно, но больше всего Владимир Кириллович опасался доноса. Поэтому некоторое время понадобилось на то, чтобы навести справки. Это оказалось непросто и потребовало большой изобретательности, но в конце концов все выяснилось окончательно: Щеглов был схвачен не по доносу, а в силу нелепого стечения обстоятельств. Ни о каких его связях в Петербурге и Москве Третьему отделению так и не стало известно. На допросах Петр Евгеньевич молчал, и Крайнев решил, что оттягивать дело с освобождением Бибикова не только бессмысленно, но и опасно. По горячности своей он даже задумал было организовать побег и Щеглову и даже связался с ним, но тот решительно воспротивился, не желая подвергать риску уже наладившееся предприятие. С ним согласились и товарищи из-за границы. "Ваши корреспонденции нам очень дороги, — сообщали они Крайневу, — но оставаться и далее в Петербурге считаем для вас опасным. Устроив побег Бибикову, попытайтесь в случае открытия военных действий наладить регулярную присылку материала с театра войны. Для связи обратитесь в Одессе к адвокату Артуру Всеволодовичу Левашову. Что же касается Щеглова, то о нем позаботятся другие".

Крайневу сообщили также, что на Шпалерной сидит давнишний друг Бакунина, Олег Михайлович Громов, известный среди конспираторов под кличкой "Гром". Если передать ему записку, он сможет связаться с Бибиковым, используя для этого уголовников.

У "Грома" была разработана простая и надежная схема побега; предполагалось, что к нему присоединится и Бибиков. В Одессе их уже ждали надежные люди, которые должны были обеспечить безопасный переход через границу. Единственное, о чем не сообщили Крайневу, так это о том, как связаться с самим "Громом", потому что надзиратель, через которого до сих пор поддерживалась связь, был с повышением переведен в другую тюрьму.

По этой причине и заявился Крайнев в один из погожих дней к своему старому знакомцу — "шпику по вдохновению" — Евлампию Сидоровичу, частенько поставлявшему для фельетонов "горяченький" материален из жизни уголовного мира и блюстителей порядка. Заявился в совершенно общительном расположении духа, потому что, как он сказал, накануне у него был день рождения.

— С праздничком вас, Владимир Кириллович! — осклабился Евлампий Сидорович, предчувствуя, что день обещает быть веселым и даже, может быть, нетрезвым.

— Спасибо тебе, Евлампий Сидорович, — растроганно отвечал Крайнев, — да вот какая история: друзья мои разбежались по службам, а мой праздник еще не кончился.

— Стоит ли огорчаться, любезнейший Владимир Кириллович?! — воскликнул Евлампий Сидорович, еще больше утверждаясь в своих предположениях. — Ежели вы насчет кумпанства, то я весь к вашим услугам.

Иногда он умел выражаться вежливо и с изысканностью, что позволяло подозревать в нем некоторые беллетристические способности: иные фразы он прямо на лету и с замечательной памятью выхватывал из прочитанных дешевеньких изданий, которые регулярно покупал на рынке.

— Твой кураж я знаю, но он не для меня, — сказал Владимир Кириллович. — Мне бы в укромном местечке, да чтобы с беседой, и не просто так, а по душам.

— Так вот со мною и побеседуете, я вам такого порасскажу! А ежели здесь не угодно, то можно и в кабак.

— В кабак — хорошо, — согласился Крайнев. — В кабаке интересные людишки…

"А ведь он не рюмочку выпил с утра", — с завистью подумал Евлампий Сидорович и, опять же из книжки, вежливо отвечал:

— Сия диспозиция не столь затруднительна. Не извольте беспокоиться, я только надену штаны, и все будет в самом разе…

— А что, — проговорил Владимир Кириллович, глядя, как Евлампий Сидорович облекает шароварами свои мохнатые ноги, — нет ли у тебя знакомцев со Шпалерной?

— Да как же нет, есть и со Шпалерной, — сказал Евлампий Сидорович. — Да вам-то на что?

— Вот те раз!

Евлампий Сидорович ударил себя ладонью по лбу:

— И как же это я? Ей-богу, запамятовал! Уж не про политических ли собираетесь статейку писать?

— Может, и про политических, а может, и наоборот, — сказал Крайнев, все время памятуя, что с Евлампием Сидоровичем следует ухо держать востро. — А может, и просто любопытствую.

— Дело ваше, — согласился Евлампий Сидорович, — но человечек такой у меня и впрямь на примете имеется. Саввой его зовут, а по батюшке не припомню.

— Ладно, — вроде бы пьяненько отмахнулся Владимир Кириллович, — обойдемся и без батюшки.

Евлампий Сидорович по достоинству оценил его шутку, и они, недолго думая, отправились к знакомому надзирателю.

Савва оказался человеком пожилых лет, степенным и неразговорчивым.

— В кабак так в кабак, — сказал он без улыбки, ждать не заставил и натянул на себя потертую овчину.

— Что же ты в таком затрапезном виде? — упрекнул его Евлампий Сидорович. Но Савва хмуро буркнул что-то и переодеваться не стал: в кабаке он выглядел естественнее остальных.

Определенного плана у Крайнева не было: все надежды он возлагал на один только случай и на свою находчивость. Однако, приглядевшись к Савве, засомневался: с таким-то молчуном вряд ли сваришь кашу.

Ели они, пили, о том о сем говорили, а нужная беседа все не клеилась. Однако же одну слабинку у Саввы Владимир Кириллович все-таки нащупал: едва только заговаривали о каком-нибудь миллионщике с Гороховой, как глаза у Саввы загорались, и он бормотал:

— Вот живуть, вот живуть…

— Да кто ж тебе-то не велит? — однажды не выдержал и подковырнул его Евлампий Сидорович. — Стукни по голове какого ни на есть ювелира, а камушки в карман.

— Эвона как ты! — встрепенулся Савва. — У меня-то сколько таких стукателей на Шпалерной суда дожидается…

"Денежки любит, а трус", — почему-то решил Владимир Кириллович, хотя и он не пошел бы на грабеж, но трусом себя не считал. В то же время он был глубоко убежден, что всякий надзиратель — человек со щербинкой: не может же многолетнее, изо дня в день, общение с преступниками остаться без следа!..

И Крайнев правильно угадал его характер.

Гулянка прошла на славу, а через три дня Владимир Кириллович снова встретился с надзирателем. На этот раз, в известной степени рискуя, он повел прямой разговор.

Сначала Савва испугался, но Крайнев убедил его, что нет никакой опасности: и до него носили в тюрьму записки, будут носить и после него.

— У меня особого интереса в этом деле нет, — сказал он, — но вот ведь какая история: Громов — мой бывший сосед, а ни родных, ни близких. Да и то, что я хочу ему написать, не хотелось бы в чужие руки. Не ты, так другой, все там у вас этим промышляют.

Савва еще немного поупирался и дал согласие, не бескорыстно, понятно (в этом-то весь и гвоздь!).

Громов ответил. В своем письме он уточнил номер камеры, в которой был заключен Бибиков. Но связываться со Степаном Орестовичем напрямую Крайнев поостерегся; Громову же терять было нечего: его и так схватили с поличным на границе (полный чемодан запрещенных цензурой книг!).

Савва увязал все глубже и делался все мрачнее.

— Ты, милый, не дури, — напомнил ему Крайнев. — И Евлампию Сидоровичу чтобы ни-ни — наш с тобою уговор.

— Да как же это? — захныкал Савва. — Вроде бы с записочки началось, а ныне, выходит, дело отчаянное…

— Святое, — поправил Крайнев, чем еще больше озадачил Савву. Но, как ни странно, словечко это возымело словно бы какую-то магическую силу. К тому же Громов свел его с одним разбитным надзирателем, согласившимся ему помогать: может быть, на миру и смерть красна? Но, пожалуй, Савву больше всего прельщали разноцветные бумажки кредитного банка, которые он по вечерам заботливо пересчитывал и складывал в потайную кубышку.

Почта работала исправно. Бибиков окончательно уверовал в задуманное и теперь только ждал условленного часа.