Клич

42

Ночью на море был сильный шквал. Горчаков еще с вечера предчувствовал его приближение: ныли распухшие ноги.

Возвратившись из Ливадии после совещания у даря, во время которого Александр несдержанно, а главное, в присутствии посторонних, довольно шумно повздорил с наследником-цесаревичем, Александр Михайлович отказался от ужина, попросив принести себе стакан холодной воды, и, недолго посидев на веранде, уже собирался лечь в постель, как в дверь постучали, вошел расстроенный Жомини и прочитал только что полученную телеграмму от управляющего Азиатским департаментом Николая Карловича Гирса. Текст телеграммы гласил:

"16 октября 1876 г. Секретно

Открытым текстом. Сербский агент просит передать Вашей Светлости следующую телеграмму, только что полученную им от Ристича.

Шифром. Принимая во внимание, что у нас наступила преждевременно суровая зима, между тем как заказанная для армии зимняя одежда еще не приготовлена, что ежедневно происходит жаркий бой, сопряженный с большими для нас потерями, что турецкое войско ежедневно усиливается свежими подкреплениями на левом берегу Моравы, что оно уже прорвалось через наши позиции и угрожает вторжением в глубь Сербии, признаем крайне необходимым неотложно заключить перемирие во что бы то ни стало. Если же оно не последует в самом скорейшем времени, и даже немедленно, то наше положение до того компрометируется, что его потом нельзя будет исправить никакими жертвами.

Медленность в этом отношении будет для нас гибельна.

Действуйте и доведите об этом через кого следует до сведения государя-императора и канцлера".

Жомини закончил чтение загробным голосом, отложил телеграмму на стол и вопросительно посмотрел на Горчакова.

Канцлер поморщился.

— У вас удивительная способность, Александр Генрихович, все дурные новости доставлять мне непременно к вечеру. Что же прикажете делать?

— Телеграмма поступила только что, — извиняющимся тоном ответил Жомини. — Ознакомившись с ее содержанием, я не счел для себя возможным откладывать дело на завтра…

— А зря, — прервал его канцлер, — не кинусь же я сейчас сломя голову к государю, тем более что он и так с утра был не в духе. Моя поспешность вряд ли уже что-либо изменит.

Жомини привык к ворчливым монологам князя, знал по опыту, что это ненадолго, что дурное настроение пройдет, и поэтому не торопился с уходом.

Но Горчаков хмурился, потирал колени и продолжал молчать. Плохое настроение его было вызвано не только шумным совещанием у царя (последнее время он не выносил шума и терял нить разговора, едва только кто-либо повышал голос), но и новым выпадом Милютина. Вечером предполагалось чтение его "Истории войны 1799 года", читать должен был граф Адлерберг. Дмитрий Алексеевич придавал этому какое-то особое значение. Подошел к Горчакову и напомнил, что накануне он обещал остаться.

"Разве? — спросил Горчаков. — Если мне не изменяет память, речь шла о каком-то другом романе". Он намекал на "Богатырей", чтение которых уже заканчивалось.

Милютин вспылил:

"Вашей светлости должно быть хорошо известно, что я не занимаюсь беллетристикой".

"А жаль", — сказал Александр Михайлович, которому уже вожжа попала под хвост.

По правде сказать, его "Войну" Горчаков читал сразу же после выхода из печати, и читал не без удовольствия; кажется, он даже сделал для себя из нее кое-какие выписки. Видимо, Дмитрий Алексеевич прослышал об этом и надеялся, что князь повторит свои впечатления в присутствии Александра II.

Затея его не удалась, и он сорвал свое разочарование на Горчакове.

"Кстати, хочу заметить, Александр Михайлович, что ваше отношение ко мне в последнее время резко изменилось, — сухо сказал он. — Уж не подозреваете ли вы меня в сочинении анонимных писем?"

"Ба, с чего бы это?" — удивился канцлер. В эту минуту он вдруг подумал, что Милютин и в самом деле мог приложить руку к известной всем грязной истории с письмами. Но тут же отбросил эту дикую и несообразную мысль.

Однако Дмитрий Алексеевич, видимо, заметив мелькнувшую в его глазах тревогу.

"Впрочем, как вам будет угодно, — сказал он. — Камня за пазухой я не держу, но во многом согласен с автором письма. Ваше нынешнее нерешительное поведение действительно очень странно".

Ну что с ним поделаешь? Прекрасный военный специалист, но никудышный дипломат, а все туда же со своими советами. На последнем совещании чуть не впал в истерику вместе с государем в связи с ответом Франца-Иосифа. А что они ожидали? Неужели и в самом деле надеялись, что Австрия будет покорно подыгрывать России? Не могут понять, что нам для предстоящих военных действий вполне достаточно ее нейтралитета, подкрепленного к тому же гарантиями Бисмарка. Поддакивая царю, Милютин кричит об изоляции, а что сделал лично он, чтобы избежать этого? Его откровенные разглагольствования об открытии военных действий только разжигают страсти.

"Все почему-то считают, что дипломатия — азартная игра и не более", — с горечью подумал Горчаков, садясь в карету, чтобы поскорее оказаться у себя дома, в Ореанде. Здесь он мог расслабиться, на время забыться над томиком стихов, предаться спокойным воспоминаниям, дававшим ему желанное отдохновение.

Но нарастающий гул событий все настойчивее вторгался в его жизнь — томик стихов лежал на ночном столике нераскрытым, а воспоминания были прерывисты и сумбурны. К тому же перед непогодой все чаще стали пошаливать ноги, и мало кто догадывался, каких неимоверных усилий стоило ему подыматься по утрам с постели (среди придворных даже ходили слухи, что, сказываясь больным, он просто притворяется).

Горчаков вздохнул, поморщился и вдруг спросил Жомини:

— А вы, Александр Генрихович, как вы расцениваете ситуацию? Судя по вашему лицу, телеграмма Гирса произвела на вас удручающее впечатление?

— Мне не хотелось бы вас разочаровывать, — осторожно сказал Жомини, — но мои прогнозы, увы, не оптимистичны. Если мы не остановим турок немедленно, Сербия будет поставлена на колени.

— Господи, — проворчал Горчаков, — оставьте этот "штиль" для ваших блестящих депеш и докладных, любезный Александр Генрихович… "Остановим турок", "на колени", — с издевкой повторил он. — Скажите лучше прямо и просто: если мы немедленно не принудим турок к перемирию на наших условиях, сербы будут разбиты.

Телеграмма Н.К. Гирса А.М. Горчакову

"18 октября 1876 г. Секретно

Открытым текстом. Ристич телеграфирует сегодня Протичу.

Шифром. Отечество в величайшей опасности. Черняев телеграфирует, что, если перемирие не последует в течение 24 часов, турки, опустошив все в десять дней, возьмут и сам Белград. Турки бомбардируют Алексинац, взяли Джунис, идут на Крушевац. С другой стороны, Дервиш-паша, покинув Черногорию, подошел к границе сербской. Необходимо отделить вопрос перемирия от остальных пунктов и, если возможно, хоть завтра остановить неприятельские действия — иначе катастрофа неизбежна. Не теряйте ни минуты времени".

Из дневника Д.А. Милютина:

"18 октября. Понедельник. — Получено печальное известие из Белграда о поражении сербов; Тимокско-Моравская армия сбита со своих позиций; сербы бежали; половина (?) русских добровольцев погибла; Алексинац должен скоро сдаться. Ген. Черняев умоляет о немедленном заключении перемирия; кн. Милан также просит спасти Сербию.

Между тем в Константинополе продолжаются одни проволочки и пустые разговоры; турки торгуются о сроке перемирия; о конференции же и речи нет.

Такое положение дел не может быть долее терпимо. Надобно принять решительный тон. Игнатьеву телеграфировано, чтобы он назначил Порте двухдневный срок для принятия нашего предложения о перемирии на 6 недель и до 2 месяцев, и если Порта не даст в эти два дня удовлетворительного ответа, то прервать дипломатические сношения и выехать из Константинополя.

Отрицательный ответ Порты даст нам повод к немедленной мобилизации войск. Целое утро мы совещались с великим князем Николаем Николаевичем о предстоящих военных распоряжениях. Государь дал окончательное приказание о формировании корпусов и назначении начальствующих лиц. Теперь настало время заключить конвенции с Австрией и Румынией. Государственный канцлер прочел нам проект инструкции послу в Вене Новикову.

Кн. Горчаков поднял хвост, как петух: он послал в "Правительственный вестник" известие о данном Игнатьеву энергичном приказании. "Теперь будут мной довольны", — говорит он дамам, как будто в том единственно и заключается вопрос: что говорят о Горчакове?

Приезжие удивлены спокойствию, царствующему в Ливадии, в противоположность возбужденному состоянию умов в Петербурге, Москве и других местах России.

20 октября. Среда. — Вчера и сегодня известия из Константинополя в смысле примирительном. Хотя турки еще не дали окончательного ответа на предъявленный им ультиматум, однако ж по всему видно, что они уступят. Сам Эллиот приехал к Игнатьеву и объявил ему, что Порта согласится на требование наше. Несмотря на то, у нас поддерживается воинственное настроение; великий князь Николай Николаевич, с поддержкой наследника, торопит начать мобилизацию. Государь уже хотел было сегодня подписать указ о мобилизации; но я предложил, что прежде следует царской фамилии оставить Ливадию; во время мобилизации уже не будет возможности пустить ни один экстренный поезд. Поэтому после моего доклада и панихиды по покойной императрице Александре Федоровне было совещание, в котором решено: выезд из Ливадии — в воскресенье, пребывание в Москве 3 дня, в продолжение этого времени — повеление о мобилизации.

Решение это произвело в ливадском обществе сильное впечатление. Сегодня же приезжала сюда жена моя с сыном, и мы обсуждали вопрос о том, как удобнее будет выбраться семье из Крыма. Решили всех дочерей, кроме одной, отправить с сыном неотлагательно; жена же с Надей останется в Симеизе сколько окажется возможным.

Сегодня государь принимал прусского посла Швейница; мне еще неизвестно содержание привезенных им заявлений берлинского кабинета. Прием Лофтуса отложен на следующий день.

В полночь великий князь уехал отсюда в Петербург. Большая часть назначений на разные должности в Дунайской армии уже решена; Главному штабу дано знать, чтобы представлены были статьи приказа и указы".

"Начальнику Одесского жандармского управления К.Г. Кнопу 20 октября 1876 г.

Попечитель Одесского учебного округа от 17 сего октября за № 7294 сообщает мне, что е. пр-во разрешил профессору императорского Новороссийского университета Илье Мечникову прочесть публичную лекцию "Очерк воззрений на человеческую природу" в пользу славянских семейств, пострадавших на войне.

Уведомляя о сем в. высокоблагородие, присовокупляю, что мною поручено одесскому полицмейстеру поставить Вас в известность о времени и месте чтения помянутой лекции.

И. д. градоначальника

(подпись неразборчива)".