Королева скандала

Глава 22 Нью-Йорк. Июль 1927 года

Был влажный, жаркий и абсолютно безветренный вечер. Мэри в свободном белом платье из хлопка с вышивкой абрикосового цвета сидела возле окна, обмахиваясь веером. Немного раньше Эрнест предупредил по телефону, что зайдет к ним, и она помахала ему рукой, когда он появился из-за угла дома. Несмотря на изнуряющую жару, он был в костюме и при галстуке, а на голове красовалась шляпа-котелок. Мэри посмеялась над его подчеркнуто английским видом.

— Ты еще не совсем испекся? — крикнула она другу, поднимавшемуся по ступенькам и коснувшемуся шляпы в знак приветствия Мэри.

— Как кусок жареной свинины, — широко улыбнулся он, когда горничная открыла ему дверь.

— Эрнест, здорово! Что будешь пить? — поприветствовал его Жак. — У Мэри мятный джулеп, а я сижу с vin rouge[10]. — Язык у него заплетался, и Мэри понимала, что он уже пьян, хотя было только начало седьмого. Она вздохнула.

— Мятный джулеп — это, наверное, что-то вкусное. — Эрнест положил свой котелок и попросил у Мэри разрешения снять пиджак. Потом он закатал рукава рубашки и подсел на стул возле хозяйки дома.

Она справилась о Доротее, на что Эрнест ответил, что, к сожалению, ее здоровье все еще оставляет желать лучшего, а потом добавил:

— И в связи с этим у меня для вас есть новость.

Мэри внимательно изучала его. Эрнест был необычно хмур и избегал встречаться с ней взглядом.

— Не томи нас, — подстегнула она друга, а Жак тем временем протянул ему напиток.

Эрнест сделал глоток.

— Думаю, вам известно, что я всегда разрывался между британской и американской сторонами своей личности, — проговорил он. — Недавно со мной связался отец и спросил, не смогу ли я вернуться в Лондон и принять руководство фирмой, чтобы он мог постепенно отойти от дел. Моя сестра Мод тоже в Лондоне и тоже хочет, чтобы я был рядом. Поэтому я ответил, что приплыву в течение нескольких недель, как только всё улажу.

— Ты не можешь уехать! — воскликнул Жак. — С кем мы будем проводить наши турниры по бриджу? Серьезно, топ ami[11], мы будем ужасно по тебе скучать.

Мэри ощутила ком в горле. Ее уже охватывала тоска по Эрнесту.

— А как Доротея относится к переезду? — поинтересовалась она.

Эрнест кашлянул:

— На самом деле Доротея и я… боюсь, мы решили развестись.

Все потрясенно замолчали. В голове Мэри мысли вертелись вихрем. Уоллис была во Франции, по ту же сторону Атлантики, что и Лондон.

— Ты едешь не из-за… — начала говорить она, но осеклась, вспомнив, что не посвящала в это дело Жака.

— Мы уже давно были несчастны в нашем браке, и недавние обострения в наших отношениях оказались непреодолимы. Это будет к лучшему для всех, кого это непосредственно касается, — произнося это, Эрнест разглядывал свои колени и был явно смущен.

— Уоллис сейчас в Европе. Может, вы там случайно встретитесь, йи язвительно сказала Мэри. От одного лишь упоминания имени Уоллис взгляд Эрнеста сделался масленым, и это взбесило Мэри. Первой ее мыслью было: «А как же я?» Эрнест стал ее поверенным с тех самых пор, как она рассказала ему о выкидышах. И до того момента, как Уоллис вломилась между ними, она чувствовала, что может рассказать ему о чем угодно. У них была общая любовь к книгам, и он хорошо влиял на Жака, сдерживая его тягу к спиртному личным примером. Он был ее страховкой, плечом, на которое можно опереться, и просто не мог взять и уехать в Лондон. Она этого не позволит.

Потом в уме Мэри всплыло кое-что, что она до сих пор четко не осознавала: «Если уж он оставляет свою жену, то это должно быть ради меня». Она даже удивилась, когда эта мысль полностью оформилась, насколько очевидной она была. В ее воображаемой жизни Эрнест был ее идеальным мужем, человеком, который приходился ей одновременно другом и любовником. Он спрашивал ее мнение так, как никогда не делал Жак; для него не существовало таких тем, на которые ей не разрешалось говорить; с ним не было беспокойных ночей, когда она лежала без сна, слушая пьяный храп мужа. Порой она представляла себе его лицо, когда они занимались любовью с Жаком, и каждый раз чувствовала укол вины. Но она никогда не думала, что они могут быть вместе, потому что у Эрнеста была Доротея, а теперь Уоллис заворожила его, и он бежит в Европу по ее следу. Та, конечно, будет относиться к нему с презрением, как и ко всем своим поклонникам. Она вырвет его сердце, бросит на пол и наступит каблуком.

— Я считала тебя джентльменом в большей степени, — резко сказала Мэри. — Но, полагаю, ошибалась.

— Мэри! — с упреком воскликнул Жак. — То, что происходит у Эрнеста с женой, не нашего ума дело.

— Просто меня удивляет, насколько легко его оказалось провести, — продолжала она, понимая, что Жак понятия не имеет, о чем она говорит. — Вы, мужчины, бываете такими наивными.

— Эй, а что я такого сделал? — вскричал Жак, а весь вид Эрнеста говорил о том, что тот готов был провалиться сквозь землю.

— Ты меня разочаровал и низко пал в моих глазах, — сказала Мэри Эрнесту, а он в ответ пробормотал что-то похожее на извинение.

— Кто-нибудь мне скажет, что происходит? — спросил Жак.

Мэри встала.

— Пусть Эрнест тебя просветит, — бросила она. — У меня разболелась голова, и я удаляюсь. Прощайте, мистер Симпсон.

Эрнест поднялся со стула, но Мэри не задержалась, чтобы подать ему руку, а выбежала из комнаты.

Она была так разгневана, что почти рыдала. Почему Уоллис всегда получает то, что хочет? Это просто несправедливо.

Через неделю после отъезда Эрнеста Мэри получила письмо от Уоллис с Лазурного Берега. Они с тетей Бесси подружились с молодым юристом из Филадельфии, который хоть и имел очень степенный вид, на деле оказался выдающимся танцором. Когда он выходил на площадку, все вокруг расступались, чтобы полюбоваться чарльстоном или медленным фокстротом в его исполнении. Также она упоминала в своем письме весьма занятного ирландца, развлекавшего их за ужином. По всему было ясно, что она не держится за Эрнеста. Мэри порвала письмо на мелкие кусочки и бросила в пепельницу.

25 октября на первой полосе газеты «Нью-Йорк таймс» напечатали заметку о смерти дяди Сола. Мэри не без любопытства прочитала некролог. Она знала, что дядя Сол управлял железнодорожной компанией, но никогда не слышала о том, что он отвечал за строительство продолжения железнодорожной ветки «Сиборд Эйрлайн» до Южной Флориды. Она ехала по этой самой ветке, когда навещала Уоллис в Пенсаколе. Многие уважаемые бизнесмены написали о его огромном вкладе в развитие транспортной инфраструктуры страны и его богатстве, оцененном примерно в пять миллионов долларов. Это, конечно, означало, что Уоллис приедет из Франции домой. Она наверняка очень рассчитывает получить наследство, поскольку дядя Сол никогда не был женат и у него не было собственных детей.

К тому времени как Уоллис вернулась, дядя Сол уже лежал в фамильном склепе, а его завещание было зачитано родственникам. Уоллис встретила на перроне ее мать Элис. Она рассказала дочери об условиях завещания, и та поспешила поделиться услышанным с Мэри по телефону:

— Ты можешь в это поверить? Большую часть состояния он завещал приюту для обнищавших женщин благородного происхождения. Я получу только мизерный трастовый фонд. И лишусь даже его в том случае, если повторно выйду замуж.

— Зачем же он так поступил? — посочувствовала Мэри. — Почему было не позаботиться о собственной плоти и крови?

Уоллис вздохнула:

— Потому что он так и не простил меня за то, что я против его воли ушла от Уина. Зато мне теперь больше не придется выслушивать его нудные нравоучения. Он меня ни в грош не ставил, как и всех женщин вообще. По его разумению, мы все — слабые создания без принципов и здравого смысла.

На памяти Мэри Уоллис ездила к дяде Солу только тогда, когда ей нужно было его задобрить и упросить дать ей денег то на одно, то на другое: новое платье, поездку в Европу, развод. Возможно, он был сыт этим по горло.

— Разумеется, я подам апелляцию, — подытожила Уоллис. — Так запросто он не отделается.

— Ты теперь возвращаешься в Америку? — спросила Мэри.

— Ненадолго. Мне нужно в Уоррентон в начале декабря — закончить связанные с разводом дела. Еще я хотела полюбопытствовать, можно ли будет воспользоваться вашим гостеприимством на Рождество? А в Европу я отправлюсь сразу после Нового года.

Мэри ответила не сразу. Уоллис понятия не имела, как сильно сердилась на нее подруга. Можно было с легкостью придумать какой-нибудь предлог, сказать, что к ним приезжают родственники Жака, но Мэри не устояла перед обаянием Уоллис. И сама не заметила, как произнесла:

— Да, конечно, ты можешь остановиться у нас.

Весь первый день после приезда Уоллис Мэри не интересовалась у нее насчет Эрнеста. Слышать о нем было для нее подобно невыносимой пытке. Но вскоре любопытство взяло верх.

— Ты знала, что Эрнест в Лондоне и что он разводится с Доротеей? — спросила она, внимательно наблюдая за реакцией.

— Он такой душка, — ответила Уоллис с отрешенной улыбкой, склонив при этом голову набок. — Настойчиво продолжает просить меня выйти за него замуж, а я все никак не могу определиться. Я очень тепло отношусь к нему. Он добрый, и это, конечно, было бы разительным контрастом по сравнению с моим бывшим мужем. Но я не уверена, что он подходит мне по темпераменту.

— А я не уверена, что тебе в этом плане вообще кто-то подходит, — ответила Мэри, не удержавшись от колкости.