Королева скандала

Глава 46 Нью-Йорк. Апрель 1935 года

Весной 1935 года, когда на деревьях на площади Вашингтона распустились свежие молодые листочки, Мэри и Жак расстались по-настоящему: они разделили имущество и переселились из своего милого дома на съемные квартиры неподалеку. Мэри ждала, что после объявления о разрыве супружеских отношений многие люди из ее окружения от нее отвернутся, но большинство друзей поддержали ее. Они, как и раньше, приглашали ее на разные мероприятия и частенько пытались свести с одинокими мужчинами из числа своих знакомых, отчего Мэри чувствовала себя неловко. С Жаком они на развод не подавали и остались в дружеских отношениях. Примерно раз в неделю она приглашала его на ужин, беспокоясь, что он плохо питается.

Мэри нравилась богемная атмосфера Вилладжа, где в бывших подпольных питейных заведениях — «спикизи» — часто собирались художники и писатели, а почти в каждом квартале был джазовый клуб или маленький театр. Ее новая квартира находилась на четвертом этаже здания из красно-коричневого песчаника на Бликер-стрит. От площади Вашингтона его отделяло всего несколько улиц. И Мэри, сидя на пожарной лестнице, наблюдала за жизнью вокруг, которая кипела в округе дотемна.

Она постоянно писала Уоллис и, читая ее ответы, пыталась между строк узнать, как подруга разбирается в тонкостях взаимоотношений с двумя мужчинами сразу. Мэри подметила, что Уоллис всегда писала именно о принце. Эрнест редко удостаивался упоминания. Похоже, его роль свелась к обязанностям сопровождающего, чтобы Уоллис могла находиться в Форте Бельведер все выходные и при этом не вызывать любопытства прессы. Ни одна живая душа, не вхожая в круг общения принца, не заподозрила бы ничего дурного в том, что в списке гостей, опубликованном в «Придворном циркуляре», значатся мистер и миссис Симпсон. В британских газетах ни разу не появилось и намека на инсинуацию, а вот американские пестрели статьями о «принце Уэльском и его американской подруге миссис Симпсон».

Мэри обрадовалась до умопомрачения, когда Эрнест сообщил в письме, что летом приедет по делам на два месяца в Нью-Йорк, и выразил желание увидеть ее. Она искренне ответила, что будет вся в его распоряжении, и спросила, не приедет ли с ним Уоллис. Ответ она знала еще до того, как он пришел: Уоллис проведет лето с принцем. Он пригласил ее погостить на виллу в Каннах, но на этот раз в компании не было тети Бесси, чье присутствие помогло бы соблюсти благопристойность, и Мэри понимала, что слухов будет не избежать. Уоллис будто больше не интересовала ни своя собственная репутация, ни мужнина.

Эрнест прибыл в Нью-Йорк жарким днем в конце июля 1935 года, и Мэри пришла на пристань ветре-чать его. Он спускался по трапу загоревший за время путешествия и выглядел таким спокойным, каким Мэри его давно не видела, словно бы приехал в отпуск.

— Ты появился как раз в самую жару, — поприветствовала она его из-под белого солнечного зонтика. — Голубое небо и длинные солнечные дни. Какая досада, что тебе надо в офис.

— Я постараюсь освободиться пораньше, — ответил он; — Всегда очень приятно прогуляться около воды летним вечером и понаблюдать, как мимо, пыхтя, проплывают паромы.

— Ты навестишь Доротею и дочек? Они ведь уже достаточно взрослые.

Эрнест открыл дверь такси и поддержал Мэри за руку, пока она садилась.

— Одри тринадцать, и я, конечно же, буду видеться с нею как можно чаще, — пояснил он. — А Синтии уже двадцать один, и я редко получаю весточки от нее.

Мэри вспомнила, что Синтия не была дочерью Эрнеста, а родилась у Доротеи в предыдущем браке.

— Я надеюсь, ты будешь заезжать ко мне, как только у тебя выдастся свободный вечер, — сказала она. — Считаю своей обязанностью сделать все возможное, чтобы ты не чувствовал себя одиноко. Ты не возражаешь, если мы начнем с ужина прямо сегодня?

— На самом деле, — улыбнулся Эрнест, — я не представляю, чему я мог бы обрадоваться больше.

Мэри попросила повара приготовить американские блюда, которые нравились Эрнесту: креветки по-креольски, жареную курицу по-мэрилендски, кукурузный хлеб и гритс с овощами. Она пригласила еще две супружеские пары, и разговор шел о новых зданиях, которые построили в Нью-Йорке. Эрнесту не терпелось взобраться на Крайслер-билдинг и на Эмпайр-стейт-билдинг, которые он видел только снаружи, и Мэри заявила, что тоже хотела бы побывать в этих небоскребах, и добавила:

— Мне нравятся завитушки в стиле ар-деко. Когда глядишь на них, кажется, что острые углы выглядят старомодно.

Улучив момент, когда гости отвлеклись, Мэри и Эрнест продолжили разговор об Уоллис, и Мэри спросила, живет ли та такой же бурной жизнью, как и полгода назад.

— Даже более чем, — ответил Эрнест с ничего не выражающим лицом. — Просьбы Питера Пэна весьма необычны, и он почти не оставляет ей свободного времени. Я автоматически кланяюсь, когда переступаю порог собственного дома, предполагая, что он может оказаться там, как, собственно, всегда и бывает.

— Я очень переживаю, как бы британская пресса не прицепилась ко всей этой истории и не превратила вашу семью в объект насмешек. Неужели Уоллис это никак не волнует?

Эрнест пожал плечами:

— У нас практически нет времени на то, чтобы поговорить об этом. Я уж и не припомню, когда проводил вечер с женой. Порой я вижу, что внимание принца становится ей в тягость, но мы-то с тобой знаем, что она пользуется привилегиями своего положения, так что все это дело хрупкого равновесия.

Она действительно очень устает от необходимости постоянно «присутствовать».

Мэри хотела расспросить Эрнеста о его чувствах, но манера, в которой он отвечал ей, не располагала к еще более личным вопросам. Скорее всего, он помнит, как она пыталась отговорить его связываться с Уоллис много лет назад, так что она будет последней, кому он захочет довериться.

Дружеские отношения, подарившие им столько радости в Лондоне, снова возобновились. Когда у Эрнеста было свободное время, Мэри заходила к нему в офис на Бэттери-парк ближе к концу дня, и они шли пешком, наслаждаясь видами на Нью-Йоркскую бухту. Вечерами вместе ужинали, ходили в гости к друзьям или на концерты, а по выходным либо гуляли по городу и осматривали его постоянно меняющийся архитектурный облик, либо бродили по картинным галереям. Эрнест был консервативен в своих художественных предпочтениях. Ему нравились Тернер, Рембрандт и Гейнсборо, а Мэри обожала современную американскую живопись, представленную в музее Уитни, который находился сразу за углом ее дома.

— Я не понимаю, что это такое, — жаловался Эрнест, глядя на абстрактные полотна.

— Лучше подумай, что ты чувствуешь благодаря им, — переубеждала его Мэри. — Ой как же мне нравится, что появилась хоть одна область, в которой я разбираюсь лучше тебя! Это такая редкость!

Во время прогулок она часто брала Эрнеста под руку, понимая, что они смотрятся как супружеская пара. И ей нравилось это ощущение. Эрнест никогда не отстранялся и выглядел довольным, прогуливаясь так, а их беседа лилась, как ручеек.

Одним летним вечером после ужина дома у Мэри они сидели в креслах, вынесенных на площадку пожарной лестницы, попивали скотч с содовой из высоких коктейльных стаканов и старались уловить хоть малейшее дуновение ветерка. Горничная убирала в столовой. Улица внизу купалась в желтом сиянии фонарей, а разговоры прохожих сливались с гудками машин, доносившихся от дверей клуба, расположенного через два дома вниз по улице.

Эрнест снял пиджак и галстук и закатал рукава рубашки, а Мэри в пылу разговора коснулась его открытой руки. Она допивала уже третий скотч. Жара и непривычно большое количество алкоголя развязали ей язык.

— Ты видел статью в сегодняшней «Нью-Йорк таймс» про Уоллис и принца в ночном клубе в Каннах? — спросила она, прекрасно понимая, что он не мог не видеть. Эрнест постоянно читал эту газету.

— Вероятно, они танцевали румбу, — произнес он безразличным тоном.

Мэри глотнула еще скотча и прокрутила в голове то, что собиралась сказать вслух.

— Если ты хочешь спасти свой брак, тебе нужно бороться за нее, — наконец произнесла она.

— Как можно бороться с наследником престола? — спросил Эрнест. Повисла тишина, а потом он тихо добавил: — К тому же я не уверен, что хочу это делать.

Несмотря на жару, у Мэри пробежали мурашки по коже.

— Правда? — прошептала она. — Но ведь ты же обожаешь Уоллис.

— В последнее время наши супружеские отношения нельзя было назвать гармоничными. Каждый из нас жил своей отдельной жизнью. Если принц желает на ней жениться, я не буду ему препятствовать.

Сердце Мэри забилось сильнее:

— До этого не дойдет, правда ведь? Уоллис говорила мне, что принц должен жениться на той, что способна дать ему наследника.

— Прошло шесть месяцев с тех пор, как ты впервые увидела их вместе. — Эрнест повернулся к Мэри и в упор посмотрел на нее. — За это время Питер Пэн сделался еще навязчивее. Он постоянно ходит за ней по пятам и бывает счастлив, только если всё ее внимание принадлежит ему безраздельно. Я не думаю, что он так легко отпустит ее, даже если она сама этого захочет. Все это странно выглядит. — Эрнест поставил свой стакан и неожиданно взял руку Мэри в свою. — А у нас с тобой очень много общего, Мэри, — проговорил он взволнованно. — Мне иногда кажется, что я женился не на той.

Они долго смотрели друг на друга, и Мэри показалось, что от переполнявших эмоций она может лишиться чувств. Эрнест наклонился к ней, поцеловал в губы, и она не отпрянула.

«Это неправильно, — подумала Мэри. — Я должна остановить все это». Но его поцелуи вызывали в ней такую бурю чувств, что перед ними было невозможно устоять.

И тут, как нельзя кстати, их отвлекла подошедшая к окну горничная.

— Простите, мэм, — вы не будете против, если я лягу спать? — Девушка спала в комнатушке этажом ниже.

— Конечно нет, — зардевшись, ответила Мэри. — Увидимся утром.

Они дождались, когда закроется входная дверь, и Эрнест предложил:

— Может быть, пойдем внутрь и сядем перед вентилятором? Там у тебя должно быть прохладнее, чем здесь.

Это, конечно же, было только предлогом. На диване в гостиной Эрнест снова начал целовать Мэри, а она отвечала ему со всей страстью, скопившейся в ней за долгие годы. Она поняла, что все это время не переставала любить его. Она была ему прекрасным другом, но в ее сокровенных мечтах он всегда оставался идеальным мужем.

Поцелуи перешли в интимную близость. Сначала это имело вид не вполне пристойной возни на диване, а потом Эрнест перенес вентилятор в спальню, и они продолжили на кровати, а поток воздуха ласкал их обнаженную кожу. Он был вторым мужчиной, с которым Мэри довелось заниматься любовью, и ее поразила разница между ним и Жаком. Эрнест осыпал поцелуями ее шею, руки, грудь, снова и снова проводил рукой вверх по спине и, запустив пальцы в ее волосы, проходился по ним, как гребнем. Мэри стеснялась округлости своего живота и полноты бедер, но он зарывался в них головой и вдыхал благоухание ее тела. А когда он вошел в нее, она в полной мере ощутила себя настоящей женщиной. Мыслей никаких не было; были только чувства.

После, когда он уснул, положив голову ей на грудь, Мэри была как пьяная. Она коснулась его волос, осязая их текстуру и вдыхая исходивший от них легкий аромат средства для ухода. И все происходящее воспринималось как нечто правильное, словно так и должно было быть всегда.

Эрнест ушел в пять утра, еще до появления горничной, а Мэри лежала без сна, заново переживая ночь и стараясь оправдать свое поведение. Похоже, Уоллис Эрнест был уже не нужен. Она слишком долго нацеливалась на принца и пренебрегала мужем. Эрнест заслуживал счастья, а не чьей-то жалости, сквозившей в перешептываниях о том, что он стал рогоносцем. И она, Мэри, тоже заслуживала немного счастья. Она любила Эрнеста еще задолго до того, как с ним познакомилась Уоллис. По справедливости, все это время он должен был быть ее мужем.

Но даже составляя этот список самооправданий, в глубине души она понимала, что заниматься любовью с мужем лучшей подруги неправильно. А что, если Эрнест почувствует необходимость очистить совесть чистосердечным признанием? Уоллис ни за что ее не простит. Мэри была тем человеком, которому она доверяла больше, чем кому-либо. Они были сестрами, которые сами выбрали друг друга, и произошедшее было самым страшным предательством.

На следующий вечер Мэри приехала к Эрнесту в офис к тому времени, когда он заканчивал работать, намереваясь твердо сказать ему, что нравственное падение, которое они допустили накануне вечером, больше никогда не нужно повторять, но он опередил ее, заговорив первым.

— Прошлая ночь была восхитительна, — сказал он Мэри, прижав к себе ее руку. — Ты сделала меня счастливым. Но я боюсь и подумать о последствиях, если Уоллис узнает об этом.

— Я тоже, — облегченно выдохнула Мэри.

— Но несмотря на это, весь день я думал о тебе и всем сердцем надеюсь, что ты не откажешься от нашей близости в дальнейшем.

Мэри почувствовала, как ее внутренности будто стали жидкими, а лицо залила густая краска.

— Ты согласна провести это лето со мной, зная, что осенью я должен буду вернуться в Лондон к жене? Я понимаю, что прошу о многом. — Он отвел глаза.

— Да. Согласна, — сказала Мэри. Отказать было выше ее сил.

— Кто знает, буду ли я к осени считаться женатым хотя бы номинально, — произнес Эрнест, нежно гладя Мэри по лицу. — Думаю, одному богу известно, что будет дальше.