Королева скандала

Глава 50 Лондон. 28 марта 1936 года

Мэри с ужасом думала о том моменте, когда увидит Уоллис вместе с Эрнестом. Не выдаст ли какой-нибудь ее невольный взгляд или жест то, что они были любовниками? Не скрутит ли ее от ревности, когда она обнимет свою самую давнюю подругу?

Но беспокоилась она зря, потому что, как только Эрнест показался на пороге, супруги начали ссориться, не обращая внимания на присутствие Мэри.

— Почему ты не дал мне знать, что Мэри приезжает раньше? — вскинулась Уоллис. — Я уже распланировала выходные, и сейчас слишком поздно просить хозяек приемов вносить изменения в рассадку за столами, чтобы она могла поучаствовать.

— Я могу занять Мэри в твое отсутствие, — парировал он. — Не вижу никакой проблемы.

— Проблема в том, что тебя ждут у Уиграмов сегодня строго в семь тридцать вечера. Мы что, бросим Мэри ужинать в одиночестве?

— Я нисколечки не возражаю, — вмешалась Мэри, но никто из них ее не слушал.

— Пусть мне лучше вырвут все зубы, чем я пойду к Уиграмам. Я отлично представляю, что там будет: ты млеешь от счастья возле Питера Пэна на дальнем конце стола, а все вокруг потихоньку перешептываются с соседями и бросают полные сожаления взгляды в мою сторону. Я не поеду, Уоллис.

Мэри никогда не слышала, чтобы Эрнест с кем-то разговаривал так гневно. Обычно он неизменно бывал мягким и любезным. Глаза Уоллис тоже пылали яростью. Она подошла к нему, сжав кулаки, будто собиралась ударить.

— Твой король желает, чтобы ты присутствовал, — прошипела она, — поэтому ты будешь присутствовать.

Эрнест резко рассмеялся:

— Ты уже и говоришь от его имени? Как удобно. Передай его величеству, что я нездоров, или придумай еще что-нибудь. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Уоллис метнула взгляд на Мэри и пошла следом, и спор продолжился сначала в коридоре, а потом в их спальне за закрытой дверью. Мэри радовало, что Эрнест не давал себя в обиду, и было интересно, поступал ли он так только в ее присутствии?

Его неповиновение подарило ему день свободы, и Уоллис уехала на прием одна, надев роскошное колье с рубинами и бриллиантами и такой же браслет в сочетании с простым платьем из черного атласа. А Эрнест тихо поужинал с Мэри.

— Прости за то, что пришлось лицезреть все это, — сказал он. — Мое общение с женой в последнее время стало весьма сложным. Я часто остаюсь на ночь в джентльменском клубе «Гарде», если она дома, просто ради того, чтобы избежать стычек.

— Я и не предполагала, что все настолько плохо. — Мэри осмелилась накрыть ладонью его руку, сначала удостоверившись, что дверь в столовую закрыта. — Это, должно быть, невыносимо.

— Конечно, долго так продолжаться не может, — согласился Эрнест. — Так или иначе, как-то это должно разрешиться.

Уоллис вернулась на следующий день с новостью, что все они, включая Мэри, на следующей неделе приглашены в Виндзорский замок. Король желает показать им резиденцию.

Мэри посмотрела на Эрнеста и только после этого ответила:

— Мне было бы очень интересно посмотреть замок.

Помимо архитектуры, ей ужасно хотелось взглянуть на отношения между Уоллис и королем, узнать, как они ведут себя в присутствии Эрнеста. Мэри искала хоть какой-то знак, который подсказал бы ей, в каком направлении будут развиваться события.

— Если Мэри хочет поехать, то я тоже поеду, — выразил согласие Эрнест, дав своим тоном понять, что это единственная причина, по которой он пошел на уступку.

В субботу утром все трое отправились в Виндзорский замок и прибыли туда к обеду. Лакеи поспешили открыть двери машины и забрать багаж, а Мэри встала, раскрыв рот, пораженная размерами здания, даже не замечая легкого дождика.

Эрнест, встав рядом с ней, произнес:

— Это место выбрал и построил здесь первый замок еще Вильгельм Завоеватель около 1080 года.

Благодаря расположению на холме это место на берегу Темзы стало самым удобным для обороны.

— Он на самом деле такой старый? — удивилась Мэри. Она считала, что от зданий, построенных в ту эпоху, давно должны были остаться одни руины.

— С течением времени его много раз изменяли и совершенствовали, особенно во времена Георгов Третьего и Четвертого, в начале девятнадцатого века. Многое из того, что мы видим сейчас, было сделано при них.

Уоллис уже была у входа внутрь.

— Не копайтесь там, вы двое, — прокричала она. — Ваш король ждет.

Войдя внутрь, Мэри онемела от окружившего ее великолепия. Бесконечные коридоры и невероятно высокие потолки, украшенные резьбой по дереву, купались в позолоте. Вдоль стен висели огромные портреты, написанные маслом, а под ногами расстилался роскошный ковер. Лакей отворил дверь, пропуская их в приемную таких немыслимых размеров, что в ней свободно поместилась бы вся манхэттенская квартира Мэри. С потолка свисали хрустальные в золоте люстры, а мебель казалась бесценной.

Король стоял у окна в дальнем конце и кивнул им, подзывая подойти ближе.

— Пакостная погода, — сказал он. — А я надеялся взять собак на прогулку. Может, позже распогодится.

Уоллис поспешила к нему и, поцеловав в щеку, взяла под руку и что-то зашептала на ухо. Эрнест поклонился, а Мэри сделала реверанс.

— Добро пожаловать, — произнес король. — Я ряд, что вы смогли приехать. Жить здесь одному чересчур просторно. Уоллис предположила, что вам будет интересно посмотреть коллекцию живописи.

— Да, в самом деле, ваше величество, — отозвался Эрнест.

— Вы любите живопись, миссис Раффрей? — обратился король к Мэри.

— Да, очень даже, — ответила она, украдкой бросив взгляд на Эрнеста и быстро ему улыбнувшись, вспомнив их вылазки в художественные галереи прошлым летом.

Принесли аперитивы, и они расселись напротив гигантского камина. Мэри продолжала разглядывать обстановку и гадать, когда прибудут остальные гости. И только когда они прошли в просторнейшую столовую и сели за один край стола, она поняла, что будут только они вчетвером. Это было очень странно.

Мэри ужасно смущалась, разговаривая с королем, но Уоллис поддерживала беседу, не боясь касаться даже весьма противоречивых вопросов.

— Я слышала, международный комитет наконец одумался и Олимпийские игры все-таки разрешили проводить в Берлине, — задала она тему. — Было бы полнейшим безумием запрещать проведение на этом этапе, поскольку ни один другой город уже не успеет создать необходимую инфраструктуру. Я уверена, что немцы отлично справятся с организацией.

— Да, их можно ставить в пример, когда дело касается планирования и строительства, — согласился король. — Герр Гитлер знает, как заставить рабочих работать и сделать так, чтобы все шло наилучшим образом.

Эрнест откашлялся.

— Я полагаю, разногласия возникли из-за того, что исключили спортсменов еврейской национальности, — произнес он. — И, как я понимаю, Рейх пошел на уступки, но я буду крайне удивлен, если в сборной Германии есть евреи. Не самое лучшее время, чтобы быть евреем в этой стране.

— Они имеют право восстановить равновесие в составе своего населения, — возразил король. — Соотношение еврейских граждан и арийцев уже почти не поддается контролю. И Гитлер хотя бы дает еврейским гражданам право уехать в те страны, где их примут.

Мэри читала критику суровой политики Гитлера в американских газетах и рискнула высказаться:

— Мне кажется, это достаточно жестоко, что еврейские семьи вынуждены бросать свои дома и имущество. Даже самые богатые могут забрать с собой совсем немного.

— Фон Риббентроп уверяет нас, что политика строгая, но справедливая, — сказала Уоллис. — Правда ведь, милый? — Она улыбнулась королю.

Мэри не поверила своим ушам, что она называет его «милым» в присутствии Эрнеста. Может, оговорилась? И когда это политические взгляды Уоллис стали такими суровыми? Возможно, это чье-то влияние. Может быть, Риббентропа?

Эрнест сосредоточил все внимание на тарелке с супом, и разговор пошел дальше.

После обеда король подал знак одному из ожидавших слуг, и тот принес, перекинув через руку, рулон ткани.

— Подарок для вас, миссис Раффрей, — сказал король.

Мэри уставилась на ткань, онемев от неожиданности. Шерстяная ткань прекрасного качества с рисунком ярких оттенков фиолетового, теплого розового и абрикосового цветов была очень мягкой на ощупь.

— О боже мой… — начала говорить Мэри.

— Она привезена из Индии. Я подумал, что этот материал еще больше подчеркнет ваш эффектный цвет волос. Уоллис подсказывает мне, что ее портниха может сшить вам из него наряд любого фасона.

— Ваше величество, я крайне польщена, — пролепетала Мэри. — Это невероятно щедро с вашей стороны.

— Вовсе нет, — улыбнулся король, довольный реакцией. — Каждый друг Уоллис также и мой друг. А теперь кто желает пройти в проекционный зал посмотреть «Гранд Нэшнл»?

Ежегодные скачки на лошадях прошли неделей раньше, но у короля они были записаны на пленку со звуком, чтобы его гости тоже смогли увидеть это событие. Их проводили по коридору, а потом вверх по лестнице в комнату с бархатными креслами, установленными в четыре ряда перед экраном. Мэри завороженно смотрела, как слуга взял бобину с пленкой, вставил ее в проектор и заправил, намотав конец на вторую бобину. Послышался треск, а потом на экране появилось изображение рывками двигавшихся лошадей и их тренеров, переминавшихся возле барьера на старте.

Король комментировал происходящее, объяснял стратегии всадников, описывал степень сложности каждого барьера и вкратце рассказал биографию жокея, ставшего фаворитом забега, Фульке Уол-вина.

— Любитель, я вам скажу… Бывший военный из девятого уланского полка. Вы посмотрите, как финишировал! На двенадцать корпусов раньше. Надо было ставить деньги на него. Ставки десять к одному.

— Денег у тебя и без того хватает, милый. — Уоллис погладила его по руке.

Мэри посмотрела на Эрнеста, но тот не шелохнулся.

После просмотра скачек король спросил, не желают ли они полюбоваться картинами.

— У нас есть Рембрандт, Рубенс, ван Дейк, Гейнсборо… — Он повернулся к Мэри. — Какую живопись вы предпочитаете, миссис Раффрей?

Она мимоходом широко улыбнулась Эрнесту.

— Я поклонница современного американского искусства, но мне также нравится и портретная живопись. Эти портреты Рембрандта, на которые смотришь — и кажется, что герой вот-вот сойдет с полотна и заговорит с тобой, — они безупречны.

Король пошел рядом с Мэри, Уоллис держалась по другую сторону, а Эрнест двигался позади.

— В таком случае я должен показать вам портрет матери Рембрандта. Я уверен, что вам понравится.

Уоллис возразила:

— Дэвид, может, пусть лучше Эрнест с Мэри побродят вдвоем, чем мы будем устраивать им официальную экскурсию. Я тебе гарантирую, они абсолютно благонадежны.

Щеки Мэри залились краской: если бы только она знала!..

Уоллис улыбнулась ей:

— Ты ведь не собиралась улизнуть с Рембрандтом подмышкой, правда?

— Я об этом подумала, — пошутила Мэри, — но потом заметила тех стражей с ружьями у парадной двери.

— С нами все будет в порядке, — перебил ее Эрнест. — Не смеем вас задерживать.

Когда они остались одни, Мэри вздохнула с облегчением. Их четверку было сложно описать словами. Уоллис постоянно изображала веселость, Эрнест был молчалив и сердит, король, казалось, не замечал никакого напряжения в обстановке, а сама Мэри терзалась чувством вины.

Все было так, будто они уже стали разными парами после того, как общение Уоллис с королем стало своей близостью напоминать отношения, какие обычно бывают между мужьями и женами. Если Уоллис разведется с Эрнестом и выйдет замуж за короля, сможет ли Мэри стать женой Эрнеста? Останутся ли они друзьями в будущем?

Для чего их всех пригласили в эти выходные? Может быть, чтобы проверить, насколько легко их взаимоотношения смогут принять новую форму, которая будет устраивать всех?

Мэри тешила себя этой мыслью на протяжении всего их пребывания в замке. Мэри и Эрнест, Уоллис и Дэвид… Может, именно так все и было предначертано?