Королева скандала

Глава 58 Лондон. Май 1936 года

Квартира в «Альбион гейт» понравилась Мэри. Она была небольшой, с уютными спаленками, зато можно было полностью раскрыть двойные двери между гостиной и столовой, и получалась одно большое светлое пространство с выходящими на Гайд-парк окнами. Всю мебель Мэри заказала в магазине Хила и обставила квартиру без изысков, но удобно. Она не собиралась никого приглашать, кроме Эрнеста, и ей хотелось, чтобы в этом жилище можно было чувствовать себя как дома, чтобы здесь любимый мог расслабиться.

Он приходил ужинать и оставался на ночь несколько раз в неделю, но Уоллис явно не устраивал такой порядок, потому что она быстренько возобновила свой коктейльный час на Брайнстон-Корт и настаивала на том, чтобы Эрнест на нем присутствовал. В иные вечера она спонтанно устраивала ужины, и ему приходилось украдкой выходить в коридор и звонить Мэри, чтобы предупредить, что он не сможет составить ей компанию в этот вечер. Мэри закипала от гнева. Ей было ясно: Уоллис просто демонстрирует силу и нарочно задерживает его, чтобы ужалить Мэри. Но она была в положении любовницы и не имела права жаловаться, поэтому прикусывала язык и ни разу не сказала Эрнесту грубого слова. Ей хотелось, чтобы он видел в ней веселую, добродушную женщину, с которой его жизнь могла быть полной умиротворения. И Мэри считала дни до момента, когда Уоллис с королем отправятся в свою летнюю поездку.

Она не общалась ни с кем из окружения Уоллис, но могла себе представить, что все разделяли реакцию миссис Кэмпбелл. Уоллис наверняка напела им о том, как ее давняя подруга предала ее, и все, конечно же, оставались на правильной стороне любовницы короля. В один из вечеров они с Эрнестом набрались смелости и сходили в театр «Друри-Лейн» на мюзикл под названием «Проснись и пой», но Мэри не переставала оглядываться, думая, что все вокруг обсуждают их и обвиняют в том, что расстроила «бедняжку Уоллис». Это была полоса одиночества. Часто Мэри целыми днями не видела никого, кроме своей горничной.

Когда в «Альбион гейт» приезжал Эрнест, они часто обсуждали, что может произойти между Уоллис и королем. Получалось великое множество разных исходов, каждый со своими последствиями.

— Клянусь, я не смогу сделать ей реверанс, — призналась Мэри. — Если она станет королевой, нам придется держаться подальше от тех мест, где можно с ней столкнуться.

— Я снова разговаривал с мистером Черчиллем, — сказал Эрнест. — Судя по всему, он смирился с тем, что король не отступится от своего желания жениться на Уоллис, поэтому они начали прощупывать почву в Содружестве наций, чтобы понять, какая может быть реакция. Один из возможных вариантов — это морганатический брак.

Мэри никогда не слышала этого термина раньше поэтому Эрнесту пришлось объяснить ей:

— Это значит, что Уоллис может стать его женой, но не получит титула и не будет иметь притязаний на королевское имущество. В том маловероятном случае, если у них появятся дети, их потомки не будут считаться наследниками. Такова была традиция в прошлом, когда в брак вступали люди неравного социального положения.

— Это кажется идеальным решением, поскольку в этом случае мне не придется делать реверансы. — Мэри содрогнулась при одной только мысли об этом.

— Да, — согласился Эрнест, — но пока что Уоллис не приняла предложения короля и болеет от нервного напряжения. Она почти не ест, и я никогда еще не видел ее такой худой. Я говорил ей, чтобы показалась врачу, но она отказывается.

«Он даже не представляет, как я ее ненавижу», — поняла Мэри. Тем лучше. Вспоминая их двадцатипятилетнюю дружбу, Мэри не могла припомнить ни одного бескорыстного поступка, который Уоллис совершила бы ради нее. Когда умер отец Мэри, она просто черкнула короткое письмецо с соболезнованиями, и не приехала, когда Мэри ухаживала за смертельно больной матерью. В противовес такому поведению подруги Мэри много дней провела в Вашингтоне, утешая обезумевшую от горя Уоллис, когда умерла Элис.

Уоллис знала о выкидышах Мэри, но, казалось, никогда не задумывалась о том, какую невыносимую душевную боль подруга пережила из-за них. Она не знала, что Жак заразил ее сифилисом, потому что Мэри никогда не могла полностью довериться ей и быть уверенной, что Уоллис не будет рассказывать это как забавный анекдот, чтобы поразвлечь своих гостей на званом ужине.

Оглядываясь назад, Мэри не могла вспомнить ни одного счастливого момента их дружбы. Только послушное исполнение роли, которую отвела ей Уоллис: роль любящей старой подруги, готовой ради нее на всё. Что ж, больше этому не бывать. Никогда.

Когда Эрнест сказал Мэри, что король и Уоллис пригласили его на домашнюю вечеринку в Бленхейм-ский дворец в конце июня, Мэри пришла в ярость.

— Я думала, ты больше не собираешься быть сопровождающим, — бросила она, сдерживая раздражение. — Ты передумал?

Он налил себе в стакан скотча на два пальца и поднял бутылку:

— Налить тебе тоже, милая?

— Да, пожалуйста.

— Уоллис сказала, что они хотят обсудить со мной «положение». Поэтому я подумал, что лучше мне туда съездить. К тому же Бленхейм — это уникальное здание сэра Джона Ванбру и Николаса Хоксмура. Это лучший образец архитектуры в стиле барокко.

Мэри молча протянула руку за напитком.

Ошибочно приняв ее молчание за разочарование по тому поводу, что она не сможет увидеть дворец, Эрнест добавил:

— Я спрошу, можно ли как-нибудь взять тебя с собой. Это достаточно эффектное зрелище.

Все выходные, пока Эрнеста не было, Мэри жила как на иголках. В конце концов она взяла зонтик от солнца и пошла бродить по Гайд-парку. Она ходила часами и смотрела на прогуливающихся молодых влюбленных, играющих с нянями или гувернантками детей, проезжающих верхом джентльменов. Ее судьба зависела от троих людей, собравшихся в здании великой архитектурной важности, и Мэри казалось ужасно несправедливым, что ей никак не позволяют быть самой собой. Причем они не понимают, что все это имеет отношение к ней. Для них все это связано только с Уоллис. Вечно эта проклятая Уоллис!

Мэри не знала, увидит ли Эрнеста в воскресенье вечером, но он все-таки приехал около семи смурной и измученный. Она плеснула ему виски и дождалась, пока он сядет и расскажет, что произошло за время поездки, хотя любопытство раздирало ее.

— Все решено, — произнес он таким гробовым голосом, будто собирался объявить о том, что возвращается обратно к Уоллис, чтобы спасти свой брак. Мэри задрожала всем телом.

— Летом я развожусь с Уоллис, — продолжил он. — Она хочет заявить тебя в качестве ответчика по этому делу, но я сказал ей, что в случае, если она это сделает, я наотрез буду это отрицать. Поэтому мы наймем постороннюю девушку, которая проведет со мной в отеле ночь — абсолютно невинно, разумеется, — и заплатим горничной, чтобы она пришла утром и якобы застала нас в постели. Тогда Уоллис сможет развестись со мной на основании моей неверности без единого пятнышка на своей репутации.

Мэри пришлось собрать всю свою волю, чтобы сохранить самообладание. С какой стати Эрнест должен брать вину на себя? Это было попросту несправедливо. Но в то же время ей хотелось петь от счастья, потому что он будет свободен, а Уоллис исчезнет из их жизни.

— Мне нет никакого дела до того, что Уоллис заявила бы меня виновницей, — сказала Мэри. — Она раструбила всему лондонскому обществу, что я разлучница, разбивающая браки, так зачем утруждать себя и нанимать какую-то девушку? К тому же, — застенчиво добавила она, — мне не нравится сама идея присутствия другой девушки в постели с тобой.

— Я допускаю, что это будет несколько неловко смотреться, но я не хочу ставить тебя под удар.

Мэри подумала о том, что постоянно находилась под ударом с того самого дня, как впервые увидела Бесси Уоллис Уорфилд в летнем лагере, но говорить об этом не стала.

— Я поеду с тобой в отель, — произнесла Мэри. — Я настаиваю.

Эрнест забронировал номер в «Отель де Пари» в Брее на вторник, 21 июля. Он знал это место, потому что у гвардейцев, с которыми он служил во время войны, там каждый год проводилась ежегодная строевая выпускная церемония. Он рассказал Мэри, что туда к ним часто приезжают артисты кабаре, а еще там можно гулять по прелестным дорожкам вдоль Темзы. Все приготовления сделаны, заверил он ее.

Эрнест взял на работе выходной, и во второй половине дня они отправились в отель. Подписывая карточку на стойке, Эрнест записал любовницу под именем Лютик Кеннеди, при этом Мэри подавила нервный смешок. Они выпили по бокалу в баре, прогулялись по живописной территории отеля и покормили лебедей в реке булочкой, которую Эрнест прихватил из ресторана. После ужина пара удалилась в свою комнату, весьма симпатичную, с огромной кроватью, и занялась любовью.

— Теперь я хотя бы совершу измену, в которой меня должны обвинить, — улыбнулся Эрнест, расстегивая пуговки на платье Мэри.

— Тогда я тем более рада, что не позволила тебе поехать с чужой девицей! — ответила Мэри.

В половине восьмого утра в дверь постучали, и горничная сначала отворила дверь, а потом заглянула в номер.

— Завтрак подан, сэр, — она многозначительно посмотрела на Мэри, — и мадам.

Когда горничная поставила тосты с чаем на столик, у Мэри возникло чувство, что эта женщина делает подобные вещи постоянно и не одобряет их.

После завтрака они отправились обратно в «Альбион гейт». Швейцар подал Эрнесту официального вида письмо, и Эрнест вскрыл конверт, пока они поднимались по лестнице.

— Бог мой! Уоллис скора на руку, — сказал он. — Это письмо от ее адвоката, где говорится, что она подает на развод. Она также хочет, чтобы я выехал с Брайнстон-Корт незамедлительно. Могу ли я надеяться, что ты примешь меня, моя дорогая? Ты ведь не оставишь бедного малого на улице, правда?

Мэри еле дотерпела до того момента, когда они вошли в квартиру и закрыли за собойдверь. Она схватила его за воротничок, притянула к себе и страстно поцеловала.

В начале июля Уоллис сопровождала Эдуарда в королевскую резиденцию Балморал в Шотландии, а потом они отправились в круиз по островам Греции на яхте под названием «Налин». Мэри надеялась, что теперь, когда их не было в городе, у них с Эрнестом будет пара месяцев передышки. По выходным они колесили по окрестностям, осматривали деревеньки в районе Уотсуолдс и плавали по Норфолкским озерам.

Сестра Анна писала им и присылала статьи из американских газет с новостями о круизе «Налин». Авторы материалов не сомневались, что Уоллис была любовницей короля, даже несмотря на присутствие на яхте еще нескольких гостей. В одной газете была фотография, на которой Уоллис трогает Эдуарда за руку, что должно было подтверждать написанное.

«В прессе утверждают, что он собирается на ней жениться, — писала Анна. — У нас здесь это сенсация».

— И как это британская пресса никак ни о чем не догадывается? — спрашивала Мэри у Эрнеста. — Их редакторы ведь должны читать американские газеты.

— Конечно, они знают, — объяснил Эрнест. — Просто существует традиция, запрещающая осуждать монарха. Так что этого не пишут.

— Чудные вы, британцы, — поддразнила его Мэри. — В каком веке вы живете?

— По крайней мере, ни в одной статье ничего нет о тебе, — сказал Эрнест. — Я хочу защитить тебя, если это в моих силах.

Слушание дела о разводе было назначено на 27 октября. Если никаких осложнений не будет, они должны были получить судебное постановление к апрелю 1937 года. «Может быть, летом мы с Эрнестом уже сможем пожениться», — грезила Мэри. Она сама еще не была разведена с Жаком, но она написала ему и рассказала, что любит Эрнеста, и он ответил, что желает им счастья и даст ей развод, как только она захочет. «Вы прекрасная пара, — написал он, — и я рад, что вы будете вместе. Передавай Эрнесту мои наилучшие пожелания».

Уоллис присылала Эрнесту открытки из тех мест, где они останавливались по ходу круиза. Они были полны сплетен о других участниках их морского путешествия, особенно о леди Диане Купер, которая, как выразилась Уоллис, была «о-го-го!». Еще она жаловалась, что погода была чрезмерно жаркой и даже ночами едва ли становилось прохладнее. О Мэри ни в одном послании не было ни слова, хотя открытки приходили по адресу квартиры в «Альбион гейт». Мэри боролась с искушением порвать их в клочья, но не делала этого. В конце концов, все шло к тому, чего ей и хотелось.

В августе Ральф Харгривз написал Эрнесту, желая удостовериться, получил ли тот портрет Мэри, который должен был быть доставлен на Брайнстон-Корт месяцем ранее. Он выразил надежду, что им обоим понравилась картина, и очень деликатно намекнул, что ожидает оплаты.

Из-за драматических событий лета, связанных с разводом, они совсем забыли про портрет. Эрнест отправился на Брайнстон-Корт поговорить со швейцаром, но ему ответили, что Уоллис сменила замки и велела не пускать мужа в квартиру ни при каких обстоятельствах.

— Простите, сэр, — пробормотал швейцар, опустив голову.

— Придется спросить о портрете у Уоллис, когда она вернется, — сказал Эрнест Мэри. Он отослал Ральфу чек и написал записку с извинениями за задержку оплаты.

В середине сентября, вскоре после возвращения в Лондон, Уоллис позвонила Эрнесту на работу и пригласила на ужин в «Савой».

— Ужин! — воскликнула Мэри, не в силах сдержать раздражение. — А это не сочтут тайным сговором?

Если бы судья посчитал, что Уоллис и Эрнест тайно сговорились насчет расставания, он мог отказаться их развести.

— Мы проследим, чтобы никто об этом не узнал, — сказал Эрнест. — Мне нужно попросить ее вернуть твой портрет, и также есть еще несколько практических вопросов, которые мы должны уладить.

Мэри пришлось в очередной раз прикусить язык и более того — застегнуть Эрнесту запонки и поправить бабочку, когда он собирался на ужин с ее непримиримой соперницей. Весь вечер Мэри ждала в кресле у окна, потягивая виски и выглядывая, не подъехало ли такси, знаменуя своим появлением возвращение Эрнеста.

Он пришел только после полуночи, упал в другое кресло рядом с Мэри, дотянулся до ее руки и взял ее в свою.

— Ну что? — спросила она заплетающимся языком.

— Уоллис никогда не переставала удивлять меня все эти годы, что я ее знаю, — начал он. — Ни за что не догадаешься, что она еще придумала. Она хочет прервать бракоразводный процесс и дать нашему браку второй шанс.

Мэри отдернула руку.

— Чего она хочет? — Она боролась с собой, чтобы не запустить стаканом в противоположную стену комнаты. Какая злобная, расчетливая дрянь! Так Уоллис пыталась показать Мэри, что Эрнест никогда не будет принадлежать ей, как она уже написала тогда в письме. — И что ты ответил?

Голос Эрнеста был усталым и грустным.

— Я сказал ей, что все хорошее, что было в нашем браке, перечеркнуто, и я не желаю быть пожизненно привязанным к человеку, с которым не могу больше жить вместе.

Мэри нахмурилась. Лучше бы он сказал Уоллис, что теперь любит Мэри, — и больше, чем когда-либо любил кого-то еще. Но это было не в характере Эрнеста. Ему сложно было говорить о чувствах. Узнав его лучше, Мэри поняла, что судить его нужно было по поступкам, а не по словам.

— Плохая новость о картине, — продолжал он. — Она просто-напросто отказывается отдавать ее. Боюсь, для нее ты стала персоной нон грата.

— Наверное, она использует его как мишень для тренировки метания ножей, — сказала Мэри, и следом ей в голову пришла одна гаденькая мыслишка. — Когда она наскучит королю, она сможет бежать от него и примкнуть к цирковой труппе.

— И еще она сказала мне, что у тебя осталось ее платье. Она хотела бы вернуть его.

Сбитая с толку, Мэри покачала головой:

— Не понимаю, о чем она. — у Мэри не было никаких вещей Уоллис. Она, должно быть, ошибалась.