Королева скандала

Глава 3 Балтимор. Осень 1912 года

Осенью 1912 года Уоллис и Мэри прибыли в школу-пансион «Олдфилде» в Балтиморе. У них и у пятидесяти двух других достойнейших дочерей Мэриленда начинались последние два года учебы. Девушки пришли в восторг оттого, что будут жить в одной комнате и что мисс Розали Ноланд — еще одна сестра из управлявшей летним лагерем семьи — станет их наставницей.

Уоллис сильно увлеклась Филиппом — тридцати — пятилетним братом Розали, Катерины и Шарлотты Ноланд, который давно занял место Ллойда Тэбба в сердце мисс Уорфилд. А Мэри продолжала обмениваться письмами нежного невинного содержания с Проссером. Он писал ей об урожае и здоровье животных на ферме, а она в ответ рассказывала ему о том, какую шляпку только что купила или какой роман прочитала.

В комнате девушек были обои с цветочным рисунком, две кровати с металлическими спинками и умывальник с двумя кувшинами из дельфтского фарфора. На двери комнаты висела табличка с девизом школы: «Кротость и учтивость во все времена», и вскоре подруги обнаружили, что эти слова красовались на каждой двери просторного здания середины XIX века и давали небольшой повод для веселья.

— Разрешите мне со всей кротостью передать вам сливки для кофе? — дурачилась за завтраком Уоллис.

— Могу ли я со всей учтивостью предложить вам масла? — подыгрывала ей Мэри.

Искрометный юмор Уоллис помог ей приобрести признание среди воспитанниц школы. Она мастерски изображала шотландское «рыканье» директрисы Нэн Мак-Каллок: «Никаких разговор-р-ров перед сном, девочки. И чтобы не гр-р-резили о мальчиках». Уоллис могла изобразить и хорошую английскую речь. Одна из девушек — Элеанор Джессоп, была из Англии. Она приехала в Балтимор на год вместе с родителями, и пока ее отец налаживал здесь бизнес, Элеанор каждый день посещала школу «Олдфилде», не оставаясь на ночь. Уоллис внимательно слушала, как говорит однокашница, и просила ее повторять фразу «мой отец не умеет грести веслами» до тех пор, пока не научилась произносить гласные так же изысканно, как это делала Элеанор.

Случалось, что Мэри заставала Уоллис увлеченно болтающей или гуляющей на площадке с другой девушкой и чувствовала быстрый укол ревности, хотя в глубине души понимала, что для этого не было никакого повода. Уоллис непременно махала ей рукой, приглашая присоединиться к компании, и ясно показывала, что Мэри была ее лучшей подругой, избранной ею.

— Каково это — иметь сестер? — спросила однажды Уоллис.

Мэри задумалась.

— Они могут раздражать, — наконец проговорила она. — Брать без спросу одежду или книги, а моя старшая сестра Баки еще пытается поучать. Но все же в этом есть и выгоды.

— А меня ты воспринимаешь как сестру? — допытывалась Уоллис. — Мы с тобой так же близки, как вы с Баки и Анной?

Мэри уверенно покачала головой:

— Мы с тобой гораздо ближе. Им я не рассказала бы и половины того, чем делюсь с тобой.

— Значит, мы можем быть назваными сестрами, — сказала Уоллис и взяла Мэри за руку. — Сестрами, которые выбрали друг друга, а не вынуждены быть ими просто потому, что родились в одной семье. Мне очень нравится эта мысль. У меня мало родственников. Только мама, мистер Рэсин, тетя Бесси, дядя Сол и несколько двоюродных сестер — вот и всё.

— Конечно я буду твоей названой сестрой, — просияла Мэри. — С огромным удовольствием!

Уоллис была достаточно дисциплинированной девушкой. Она прекрасно училась, нравилась преподавателям, и ее никогда не ругали, как других учениц. Мэри считала, что подругу отличает от остальных богатое воображение. Уоллис не только постоянно придумывала что-нибудь интересное, но всегда претворяла свои замыслы в жизнь. Именно ей удалось как-то раздобыть рыбий жир и неотступно следить за тем, чтобы каждое утро они с Мэри, зажимая носы, проглатывали по полной ложке, потому что Уоллис вычитала в какой-то журнальной статье, будто рыбий жир помогает сбросить лишний вес. Причем это не было необходимо самой Уоллис. Она была худая, как черенок от лопаты, а вот у Мэри имелась некоторая склонность к полноте. Это Уоллис пришло в голову использовать отбеливатель, чтобы избавить Мэри от веснушек. В результате кожа на носу подруги стала красной и болезненной. И тогда Уоллис сочинила нелепую историю о теннисной ракетке и внезапно открывшейся двери, чтобы объяснить мисс Ноланд появление изъяна на лице Мэри. И конечно же, Уоллис попросила Элеанор Джессоп составить список мест в Англии, где можно увидеть принца Эдуарда, чтобы у Мэри появилась возможность однажды повстречать своего кумира.

— Он учится в Оксфордском университете, — поведала подругам Элеанор, — и играет в поло за университетский клуб. Если верить газетам, то он просто обожает поло.

— Точно! — подмигнула Уоллис подруге. — Мэри, тебе надо научиться мастерски играть в поло, появиться на матче — у них ведь это матчем называется? — и поразить его своей красотой. Тут я сочувствую бедному Проссеру. Его сердце впервые в жизни будет разбито.

— О боже мой, все совсем не так, — воспротивилась Мэри, залившись краской. — Мы с тобой еще слишком молоды, чтобы всерьез думать о таком.

— Моя мама всегда считала, что и щенячью любовь надо воспринимать всерьез. Она говорила: «Если ты наступишь на хвост щенку, ему будет так же больно, как и взрослому псу».

Мэри не поняла, шутила подруга или нет, но ей стало стыдно от мысли, что она завлекала Проссера. И она написала ему письмо, где попыталась тактично объяснить, что очень ценит дружбу с ним, но не более того. К несчастью, мисс Мак-Каллок застала Мэри в тот момент, когда она улизнула из школы, чтобы отправить послание. Переписка с мальчиками была строго запрещена, и директриса решила поднять вопрос на общем сборе на следующее утро.

— Вы все — молодые благовоспитанные женщины. Наступит время, когда вы выйдете замуж, и у вашего супруга не должно будет возникнуть ни малейшего сомнения в том, что он для вас единственный… — Мисс Мак-Каллок обвела взглядом комнату, и ее соколиный взор остановился на каждой девушке. — Я подозреваю, что вы не осознаете всю серьезность переписки с молодым человеком, который не приходится вам родственником. Это занятие может повлечь за собой самые тяжелые последствия, и к нему ни в коем случае не следует относиться легкомысленно. — Она сделала паузу для большей убедительности. — До моего сведения дошло, что одна из воспитанниц школы «Олдфилде» отправляла письма мальчику, с которым познакомилась в летнем лагере. Сейчас я обращаюсь ко всем на тот случай, если вы также вовлечены в подобные скверные переписки, и прошу сознаться в этом сейчас, чтобы мы могли вовремя исправить положение.

Уоллис первой подняла руку и своей смелостью подала пример остальным девушкам. Руки поднимались и поднимались до тех пор, пока не остались только две ученицы, не совершившие проступка. Лицо мисс Мак-Каллок покраснело, и на секунду показалось, что она вот-вот зальется слезами, но ей удалось совладать с собой.

— Я хочу побеседовать с каждой девушкой, поднявшей руку, — проговорила она. — Наедине.

У себя в кабинете.

Девушки по очереди заходили в кабинет директрисы и через несколько минут возвращались оттуда с опущенными глазами. Побывав в кабинете, Уоллис направилась прямо к Мэри и описала состоявшийся разговор.

— Она спрашивала, кому я писала, — ухмыльнулась Уоллис. — И надо было видеть ее лицо, когда я ответила, что это был не кто иной, как брат сестер Ноланд. Она пробормотала: «Он должен был понимать», — так что, как я полагаю, нашей переписке будет положен конец, — пожала плечами Уоллис. — Ну и ладно. Все равно для меня он слишком старый.

Скандальное разоблачение, которое не коснулось всего лишь двух учениц, дало повод для интересных разговоров на несколько недель. Девочки по секрету обсуждали письма и показывали друг другу фотографии. Эта тема объединила даже тех девушек, которые никогда особенно не дружили между собой. Словом, событие заметно оживило жизнь в «Олдфилдсе» зимой 1912/1913 годов.

Когда 4 апреля 1913 года мисс Розали Ноланд вошла в класс во время урока английской истории и попросила Уоллис пройти с ней в кабинет мисс Мак-Каллок, первое, о чем подумала Мэри, было: «Что же натворила Уоллис на этот раз? Какое правило нарушила?» Она понятия не имела, что именно могло произойти, но поскольку в школе было великое множество правил, сложно было прожить хотя бы день без того, чтобы не отступить от нескольких из них.

Десятью минутами позже мисс Ноланд вернулась и попросила Мэри тоже пройти с ней.

— Почему нас вызывают? — шепотом спросила Мэри у мисс Ноланд, пока они шли по коридору.

— Ты нужна подруге, — мягко ответила мисс Ноланд.

И это было странно.

Мэри вошла вслед за наставницей в их с Уоллис комнату и обнаружила, что подруга запихивает одежду в кожаную дорожную сумку и безутешно рыдает. Глаза ее покраснели, а лицо блестело от слез.

Мэри бросилась к Уоллис, обхватила ее руками и притянула к себе.

— Боже мой, что случилось? — спросила она.

— Мистер Рэсин ум-мер, — заикаясь, выдавила из себя Уоллис. Дыхание ее было неровным, грудь судорожно поднималась и опускалась.

— О нет!

— П-почему к семнадцати годам я лишилась двух отцов? — причитала Уоллис. — Что со мной не так?

Она прижалась к Мэри и плакала, забыв обо всем. Ее худенькое тело содрогалось, и слезы катились из глаз и впитывались в платье Мэри.

Мэри не знала, что надо сказать. Уоллис, должно быть, в ужасе. Кто позаботится о ней и о ее матери? Теперь, когда нет мистера Рэсина, который оплачивал обучение падчерицы в школе, Уоллис, возможно, не сможет закончить учебу. В груди у Мэри все так болезненно сжалось, будто горе было ее собственным, и она еще крепче обняла Уоллис.

— Я всю жизнь буду твоим другом, — обещала она. — Твоей названой сестрой. Всегда и навечно, до самого скончания времен.