Косарев

СЕКРЕТАРЬ ГУБКОМА

В одни из ноябрьских дней 1924 года Косарев сидел не в обычном кабинете первого секретаря ЦК комсомола на Старой площади. Эта беседа проходила в одном из зданий на Воздвиженке. Здесь на третьем этаже разместилась значительная часть работников Центрального Комитета комсомола.

Николай Чаплпп хмуро смотрел в окно.

— Ну, как КИМ? — спросил он. как бы для порядка, словно оттягивая начало нелегкого разговора.

— Что, как? — встрепенулся Косарев.

— Нравится?..

— Ты чего, Николай, резину тянешь? Сам же направил меня в аппарат КИМа работать. Говорил; «Привыкай к международной деятельности… Может, и красным дипломатом станешь, как Чичерин, Литвинов!» Или забыл?

— Нет, Косарев. Ничего я не забыл. Просто жизнь наша, комсомольская, заставляет такие курбеты делать. — Тут Чаплин сделал замысловатое движение рукой, словно желая им обозначить всю сложность ожидаемого «кувырка».

— И кому же ты эти хитрые курбеты заготовил?

— Не догадываешься будто? Тебе! В Пензу поедешь работать, — загудел густым басом Чаплин и так резко повернулся в кресле, что оно застонало, заскрипело под его могучей комплекцией.

— В Пензу? — оторопел Саша.

— Да, в Пензу. Ответственным секретарем губкома комсомола. Потянешь? С Гессеном в КИМе я уже договорился. Он тебя отпускает. Секретариат Цекамола такое решение поддерживает единодушно. С Центральным Комитетом партии я твое назначение тоже согласовал.

— Выходит, обложил ты меня, Чаплин, основательно, как медведя в берлоге, а теперь сам же, как наивное дитё, и спрашиваешь, справлюсь ли…

— Не то говоришь, Косарев. Дела в Пензе серьезные, не до пререканий сейчас. Бывшего секретаря губкомола Яковлева Центральный Комитет из Пензы отозвал. Не справился он там с местными молодыми троцкистами в период дискуссии. Повели они за собой большую группу комсомольцев. Шумит комса, никак не успокоится. А у тебя по части переубеждения бузотеров опыт накопился богатый. Если уж ты бауманских подпевал Лео переубедил, то этих-то на путь истинный тем более сумеешь наставить.

Сейчас там, в губернской организации, проверка непролетарского состава комсомольцев начинается. До твоего приезда мы ее приостановили. Но не в ней одной только дело. Всю работу там укреплять надо.

А Косарева терзали сомнения: «Чего это они меня с места на место кидают? То в райком, то в горком, то снова — в райком. Опять же — КИМ… Теперь — в Пензу! Хоть и на губернскую организацию бросили, все равно: «Прощай, Москва! Надолго ли?..» Не ведал Саша, что МК и ЦК внимательно изучали его, присматривались к нему, пробовали, где пойдет у него дело лучше.

Чаплин, словно читая мысли Косарева, продолжал:

— Поверь, не хочется мне тебя Пензе отдавать. Ты здесь ох как нужен! Но и там крепкого парня ждут. Все подробности об организации узнаешь в Цекамоле у Абрамова. Он ее хорошо знает. В общем, так: пару дней на знакомство с документами и на сдачу дел, да на сборы…

— Какие уж тут сборы, Коля! Ты паши баульчики походные знаешь. В них всегда смена белья наготове: «ноги в руки» и айда — в командировку. Вот и все наши сборы.

Посмеялись. Помолчали.

На столе зазвонил телефон.

— Здравствуйте, товарищ Муранов! Да. Косарев у меня, — ответил Николай в трубку. — Сейчас он у вас будет.

— Звонил Матвей Константинович Муранов. Знаешь такого?

Косарев недоуменно пожал плечами: «Слыхал о нем что-то отдаленное…»

— Ну ты даешь: «отдаленное»! — Чаплин засмеялся заразительно. — Таких, как Муранов, нам, комсомольским вожакам, знать надо. Революционер, депутат четвертой Государственной думы. Всех их, большевистских депутатов, царь в пятнадцатом году в Туруханскпй край выдворил.

Летом этого года, — продолжал Чаплин, — Матвей Константинович в Пензе был. Сейчас он в Центральной Контрольной Комиссии партии работает и тебя ждет. Жми быстрее!

От Воздвиженки до Старой площади, где размещалась ЦКК ВКП(б), хорошего хода минут двадцать пять — тридцать. Пулей пролетел Саша это расстояние.

Грустью веяло от бульваров Москвы. Редкие автомобили хлестали по стеклам подвальных окон каскадами коричневой невысыхающей грязи. Свинцовое небо нависло над городом, словно зацепилось за липы Александровского сада. «Стоит ноябрь, а осень не отступает…» — думал Косарев, обходя огромные лужи и кучи неубранных преющих листьев.

Муранов — немолодой человек, с густой шевелюрой и пушистыми усами («как у Антипыча», — отметил про себя Саша), встретил Косарева приветливо. За пять лет работы инструктором Центрального Комитета партии Муранов часто встречался с комсомольцами. Вот и сейчас, разговаривая с Косаревым, он рассказал ему, как, будучи в командировках в губерниях Подмосковного угольного района, в Вятке, Ижевске, Великом Устюге, в Северо-Двинской, он помогал местным большевикам укреплять и комсомольские организации.

— В Пензе я, товарищ Косарев, был весной да немного лета прихватил. Работал там в качестве председателя губернской комиссии по проверке непролетарского состава партийной организации. В конце прошлого года сложилась в ней тяжелая обстановка. Троцкий, сам знаешь, потерпел тогда полное поражение в Москве, Петрограде, в других промышленных городах и губерниях. Но свое оружие, Иудушка, не сложил. А его подголоски подняли голову в нескольких провинциях. В Пензенской городской организации их борьба приобрела довольно-таки острый характер. Возглавил ее редактор губернской газеты «Трудовая правда» Костерин, заведующий губфинотделом Валентинов да еще кое-кто…

Муранов помолчал немного и, как бы рассуждая сам с собой, продолжал:

— Да… Еще раз мы убедились, что печать, брат, — великая сила. Нельзя ее из партийных рук выпускать. А пензенские большевики упустили. Удалось подлецу Костерину замолчать в газете истинный ход партийной дискуссии с троцкистами в двадцать третьем году, исказить политику нашей партии. Удалось ему с дружками обмануть и часть коммунистов. Да еще как! Седьмого января этого года проходило в Пензе городское партийное собрание. Две трети присутствовавших на нем проголосовали за троцкистскую платформу. А в губернии? Там еще в трех уездах троцкисты оказались в большинстве.

Муранов снова замолчал. Встал, прошелся по комнате и, не торопясь вернуться в кресло, продолжил:

— В феврале уполномоченным Центрального Комитета партии ездил в Пензу Анатолий Васильевич Луначарский. Очень ярко и убедительно рассказал он местным коммунистам о задачах партии в связи с итогами дискуссии. Ты-то сам Анатолия Васильевича слышал?

Косарев утвердительно кивнул головой.

— Это хорошо. Дар слова у него необыкновенный. И мыслями богат человек. Умница. Ты его почаще слушай…

Пошерстили мы тогда местных троцкистов: Луначарский — зимой, я — весной. Пензяки меня потом и делегатом на Тринадцатый съезд партии избрали. А осенью, сам видишь, Троцкий с «Уроками Октября» вылез. Ленинизм своими писаниями вздумал подменить. За комсомол взялся. Ленинскую гвардию хулит, всюду старых большевиков в перерождении обвиняет. Мы в тюрьмах заживо гнили да по ссылкам скитались… А он? Спрашивается, где он в это время обитал, на какие состояния существовал?

Теперь ленинским призывом рабочих от станка в партию укрепили мы пролетарское ядро и в Пензенской партийной организации. Людей там в партию приняли достойных и честных, преданных революции, храбро сражавшихся с беляками, да с контрой всякой. Ты, поди, тоже на фронте был?

— Под Петроградом.

Муранов оживился:

— Это хорошо! Крепкой ты, говорят, косточки, пролетарской. На одних дрожжах мы с тобой, парень, замешаны. Дело у нас одно. И противник общий.

Косарев смотрел на Муранова и все больше и больше улавливал в нем что-то близкое: большие, худые, натруженные руки, неторопливая, степенная речь. Была в нем какая-то особая уверенность и основательность и в осанке, и в словах, и в движениях.

— А в Пензе ты разную молодежь встретишь. Не торопись только о ней вывод делать. Простая вроде истина, да не забывай ее: Пенза — не Москва. Знаю, что здесь, в Москве, да и в Питере тоже, вы, комсомольцы, большие дела закручиваете. Все о мировой революции толкуете, к меньшему себя не готовите… А в Пензе?

Трудовая Пенза от царского господства получила в наследство россыпь полукустарных предприятий да питейных заводов. Ты вот на «Рихард-Симоне» работал? Знал я предприятия этой компании — акулы империалистические. А в Пензе? Самые крупные предприятия механический завод с писчебумажной фабрикой, кирпичный завод да спичечная фабрика. Фабрика гнутой мебели еще. Заметь, не какой-нибудь, а гнутой мебели. С форсом фабрика.

Муранов замолчал, как будто что-то припоминая.

— В гражданскую войну предприятия из-за отсутствия сырья и топлива бездействовали, здания и оборудование пришли в негодность. Среди молодежи и в Пензе много безработных. А крутиться тебе, Косарев, придется больше среди крестьянской молодежи. В деревне ей тоже не сладко, к кулаку нанимается. Вот так-то дела обстоят: в городе — нэпман, в деревне — кулак. Нелегкий хлеб тебя там ожидает. Поэтому, товарищ Косарев, тебя, а не другого комсомольского вожака туда направляют. Ты деревню-то знаешь?

— Несколько месяцев я замзавом в орготделе МК работал. В деревенских ячейках несколько раз довелось бывать. В командировках. Одним словом: «туда и обратно». Разве таким путем деревенскую жизнь узнаешь?..

— Значит, опыта работы с крестьянской молодежью в Пензенской губернии набираться будешь. Ты ей московский да питерский дух с собой привези, наш пролетарский дух, но не важничай. Хлопцев хороших ты в Пензе найдешь много. Присматривайся к ним внимательнее. Твоя задача помогать им, растить смену себе. Революционер имеет свою мораль и этику. Он на любой работе как боец: всегда на посту. Солдата, осмелившегося уйти с поста раньше, чем придет смена, знаешь, как на языке военного устава называют? Дезертиром!.. — И, заметив протестующее движение Косарева, поспешил остановить его, положив руку на Сашино плечо. «Кисть, хотя и худая, но сильная», — отметил про себя Косарев.

— Знаю, знаю, что сказать хочешь. Обиделся за дезертира? Не надо. Ты лучше пойми смысл моего совета: уходи с поста секретаря губкома комсомола в Пензе только тогда, когда работой своей подготовишь себе достойную смену. Заместителя, значит. Иначе — грош тебе цена. Пензякам товарищем будь, а не вождем столичным. Большую работу тебе партия и комсомол доверяют. Доверием этим дорожи.

Долго еще продолжалась эта беседа.

Вечер уже охватил столицу, когда Косарев вышел на Старую площадь. Погода резко сменилась. Подморозило: ноябрь — зимы запевка. «Удивительный человек этот Муранов, — думал Косарев, обходя плохо вычищенные места тротуаров рано обезлюдевшего центра Москвы. — Революционер с подпольным стажем, и депутатом в Думе был, и в ссылку прямо из Таврического дворца угодил, и занят по горло, а, поди, весь вечер со мной беседовал… Вот у кого надо учиться уму и человечности — у старой ленинской гвардии большевиков! Как это он сказал? «На одних дрожжах нас с тобой, Косарев, замесили, на пролетарских! А задание-то тебе, Санька, дали…» И улыбнулся довольный.

В этот поздний час, 14 ноября 1924 года, телеграфные аппараты отстукивали в Пензенский губком партии срочную депешу ЦК РЛКСМ: «Рекомендуем секретарем Косарева тчк партии 19 года зпт союзе 17 года тчк шлите мнение Цекамол».

Положительный ответ из губкомов партии и комсомола пришел незамедлительно. Они просили Центральный Комитет комсомола откомандировать Косарева быстрее.

22 ноября вместе с инструктором ЦК РЛКСМ Ужонковым Косарев прибыл в Пензу.

Небольшое здание вокзала, забитые народом залы ожидания.

Раздвигая локтями толпу пассажиров, хлынувшую к вагонам, к москвичам подошли два парня:

— Кутырев, — представился первый юноша Ужонкову. — Мы вас, товарищ Косарев, третий день встречаем…

— Косарев не я! А — он, — поправил Ужонков губкомовца. И, воспользовавшись паузой, съязвил: — Что замерли? Маленького ростом секретаря для такой большой организации привез — так, что ли, тебя понимать?

Но парень оказался не из робких. Не обращая внимания на продолжавшего говорить Ужонкова, он протянул Косареву руку:

— Мы по росту да по одежке людей не принимаем. Давай, Косарев, знакомиться. Я — Кутырев. До тебя оставался за секретаря губкомола.

— Кочкин, — представился второй юноша, — заведующий учетно-статистическим подотделом.

23 ноября срочно созванное совещание работников аппарата Пензенского губкома комсомола проходило необычно. Повестка дня не объявлялась. Не волновались работники, которые, как правило, готовили вопросы к совещаниям и бюро. Представитель Центрального Комитета сказал:

— На предстоящей губернской конференции мы будем рекомендовать ответственным секретарем вашего губкома Сашу Косарева.

Сидевший рядом с ним невысокий крепыш поднялся и как-то ясно, почти по-детски улыбнулся навстречу устремившимся ему лицам. Эта неподдельная открытая улыбка, задорный чубчик как-то сразу сняли появившееся поначалу напряжение.

А Ужонков продолжал:

— Что сказать вам о нем? Работал на московском заводе. С пацанов узнал «порядки» капиталистического предприятия. Здесь же вступил в Союз рабочей молодежи, боролся за создание на заводе комсомольской ячейки. Был на фронте. Ходил против банд Юденича. Комсомольскую работу знает, проявил себя хорошим организатором. Да вы его сами подробнее попытайте…

Долго в тот день не расходились по домам губкомовцы.

Известие о том, что из Москвы приехал новый секретарь, мгновенно облетело ячейки небольшого города. Как бы между прочим в губком потянулись активисты. Тесным кольцом обступали москвичей, дотошно расспрашивали Косарева о работе комсомольцев в столице.

Особую способность Косарева привлекать слушателей отмечали многие ветераны комсомола Пензы. В тот ноябрьский вечер провожали они своего будущего секретаря до самого номера гостиницы. А в номере — опять расспросы. Саша рассказывал о московской молодежи, своих товарищах, о том, какую острую борьбу за молодежь провели они в схватках с троцкистами. И тут проявилось свойственное ему качество — чувствовать аудиторию, уменье общаться с нею, держать ее в неослабном внимании. «С первых дней пребывания в Пензе, — вспоминал ветеран местной комсомольской организации Василий Кашигин, — Александр Косарев показал себя инициативным, энергичным и способным руководителем. Новый секретарь понравился всем, покорил простотой и общительностью, глубоким знанием дела».

На другой день бюро губкома партии рассмотрело вопрос «Об использовании Косарева» и приняло решение: «Согласиться с постановлением губкома РКП(б), выдвинувшего Косарева на пост ответственного секретаря губкома РЛКСМ, и предложить ему приступить к исполнению обязанностей с 28 ноября 1924 года».

Удивительно быстро «врастал» Косарев в дела губкома. Через месяц он уже прекрасно владел обстановкой в губернской комсомольской организации. Многочисленные беседы с молодежью помогли Саше быстро и точно узнать настроения и запросы юных пензенцев, сблизили его с ними. «Мы, несомненно, выросли, — писал он в губернской газете в день открытия комсомольской конференции. — Но наряду с ростом мы наблюдаем большую текучесть в организации. На 100 человек, вступивших в комсомол, 60 из него выходят…» Так он обнажил одну из самых болевых точек пензенского отряда РЛКСМ.

X Пензенская губернская конференция РЛКСМ проходила с 25 по 30 декабря 1924 года. На ее обсуждение было вынесено много вопросов: доклад ЦК комсомола, отчет губкома о ходе дискуссии с троцкизмом, работа в деревне, дальнейшие задачи детского коммунистического движения и другие.

С напряженным вниманием слушал Косарев выступления делегатов. Некоторые речи не вызывали у него удовлетворения, наоборот, — посеяли даже тревогу. Не было в них боевого комсомольского настроя. Не чувствовалось ответственности активистов за положение, понимания опасности троцкистского влияния на молодежь.

Тут и проявился весь Косарев, его неугомонный, искрометный характер. Сидеть спокойно и молчать он уже не мог. Встал, попросил слова.

— Новый троцкизм — подстриженный, приумытый «под большевика», является последышем старого троцкизма. Вот почему, товарищи, нельзя ограничиться тем отпором на выступления Троцкого, который уже дан. Надо, чтобы каждый, я повторяю: каждый комсомолец понял смысл и глубину разногласий между Троцким и партией.

В зале воцарилась тишина. Может быть, поэтому и донеслась до чуткого уха Косарева реплика, сказанная тихо, но нарочито отчетливо. «Чего тревожить то, что и так всем ясно…»

— Дискуссия закончена, это — факт! — сказал Саша отчетливо и громче прежнего в сторону обронившего ту фразу. — Но ясно не всем и не все. Надо показать комсомольцам итоги дискуссии. Наша партия — пролетарская. А комсомол — ее сын и помощник. И мы должны укрепить пролетарское ядро в губернской организации. Это — наша первая задача.

Ленин учил партию, что она станет на путь прочных побед только тогда, когда завоюет на сторону рабочего класса крестьянские массы. Здесь, товарищи, — основной узел большевизма. Этот вопрос — пробный камень для каждого большевика…

Саша обвел зал долгим взглядом и спросил:

— Сколько сейчас крестьян в Пензенской комсомольской организации?

Он вышел из-за трибуны и подошел к краю сцены.

— Ну, кто из вас скажет: сколько?

— Много нас! — робко отозвались делегаты из сельской местности.

— Правильно! Много. Больше шестидесяти процентов в Пензенской комсомольской организации — крестьяне. Так вот, слушайте все, а селяне особенно, Троцкий всегда и во всем недооценивает роль крестьянства, и прежде всего в строительстве новой жизни. А Ленин, товарищи, тесно связывал социалистическую революцию, ее настоящее и будущее с союзом рабочего класса и крестьянства. Без союза пролетариата и крестьян большевизм — не большевизм! Крепить его — наша вторая задача.

В зале раздались аплодисменты. Когда они стихли, Косарев завершил:

— Уже по одному этому большевизм несовместим с троцкизмом!

Отличительная черта нашей партии состоит в том, — продолжал Косарев, — что она представляет собой вылитый из одного куска стали боевой отряд. Ленин боролся за создание такой партии, и он ее построил.

Делегаты снова дружно зааплодировали.

— А кто противостоял Ленину в борьбе за такую партию?

Зал замер.

— Меньшевики и Троцкий! Вот кто. Вплоть до семнадцатого года борьба против большевистской партии была основной профессией Троцкого. Он мечтал о партии, сшитой из фракций, группировок и группировочек, как деревенское одеяло из разноцветных лоскутков.

И еще об одном хочу сказать вам.

Без чего вообще нельзя вообразить нашу партию?

Без превосходного ядра, без ее старой гвардии. Я, товарищи, перед тем как в Пензу ехать, был у Матвея Константиновича Муранова. Работники из губкома партии, присутствующие на конференции, его знают. Перед прощаньем он мне бумагу дал; «Прочитай, говорит, на досуге». Раскрыл я ее дома, а там цитата из ленинского письма к немецким коммунистам. Владимир Ильич его в 1921 году немцам написал.

Косарев достал из кармана лист бумаги.

— Я зачитаю вам эту выдержку: «У нас в России выработка группы руководителей шла 15 лет (1903–1917), 15 лет борьбы с меньшевизмом, 15 лет преследований царизма, 15 лет среди коих были годы первой русской революции (1905), великой и могучей революции». — Подняв этот лист высоко над головой, Косарев воскликнул твердым и звонким голосом: — В течение пятнадцати лет Ленин тщательно и заботливо подбирал и проверял на деле эту группу руководителей партии — лучших своих соратников и продолжателей его дела! А Троцкий те же пятнадцать лет тоже боролся. Но боролся он, товарищи комсомольцы, против большевиков. Теперь же, когда Ленин ушел от нас, Троцкий снова стал нападать на большевистский Цека. В «основной нерв большевизма» направил свои стрелы Троцкий. А вы ворчите; «Зачем снова тревожить?..»

По-ленински изучить всю нашу историю и, в частности, ее октябрьские страницы — вот наша третья задача. И на этом пути ни прежние выступления Троцкого, пи его новая книга «1917 год» не станут для нас проводником.

Именно так, товарищи, ответили на новую вылазку Троцкого московские и ленинградские комсомольцы. И вы должны поддержать их — не на словах, а на деле!

— Поддержим!!!

Зал сотрясали дружные аплодисменты. Кто-то из делегатов выскочил на сцену, горячо тряс в рукопожатии косаревскую руку. А он стоял разгоряченный, щеки пылали, а глаза горели, словно он только что одержал победу над сильным и серьезным противником, но схватке с ним еще быть.

Очевидцы вспоминают, что партийная страстность, какая-то особая наступательность в выступлении Косарева произвели на делегатов конференции огромное впечатление. Они увидели в нем выдержанного коммуниста, непримиримого и решительного противника троцкизма, способного умело и твердо проводить ленинские идеи в жизнь.

В перерыве делегаты оживленно обсуждали выступление Косарева и сходились на том, что из Москвы к ним приехал хорошо подготовленный руководитель, принципиальный коммунист. Не было ничего неожиданного в том, что делегаты единодушно избрали его в состав губкома, а на организационном пленуме и ответственным секретарем губкома РЛКСМ.

Через несколько дней журнал «Юный коммунист» в хроникальной заметке сообщил, что Пензенский губком комсомола заявил о своей солидарности с письмом ЦК, Московского и Ленинградского комитетов РЛКСМ «Комсомол и Октябрь» по поводу выступления Троцкого.