Косарев

ВОСПИТЫВАТЬ ВОЖАКОВ МОЛОДЕЖИ

«Одна из заслуг Косарева, — вспоминали его сподвижники по работе в ЦК ВЛКСМ В. Ф. Пикина и А. М. Диментман, — нам кажется, состоит в том, что он в значительной степени способствовал организации и становлению комсомольского аппарата, выработке стиля работы с молодежью».

Это действительно так. Но примечательно в этом то, что он и сам не превратился в «продукт» утверждавшейся в те годы в стране бюрократической административно-командной системы, и не повел комсомольцев по ее пути. Может быть, этого не произошло потому, что он работал с постоянно «бурлящей, кипящей, ищущей» молодежью и возглавлял ее организацию? И неизбежное влияние этой системы на методы работы в комсомоле проявилось не сразу?

Примечательно и то, что именно в эти годы комсомол находился на подъеме, он все больше упрочивался в качестве важнейшего элемента политической системы общества. И именно тогда начали утверждаться бюрократические методы управления. Не мог и в итоге не миновал их комсомол. Но намного позднее других организаций общества. И в этом была немалая заслуга Косарева.

Он был массовик по натуре, много сил и внимания уделял воспитанию не формальных комсомольских вожаков, а признанных и выдвинутых самой массой молодежи лидеров. Саша сам являл им пример такого лидера.

Был он необычайно внимательным к людям руководителем. Постоянно прислушивался к мнению других работников, никогда не сдерживал их инициативы. Ему чужды были окрик, грубость, высокомерие, администрирование. Заведующий отделом или секретарь, инструктор или референт, машинистка или курьер — со всеми Косарев был одинаково приветлив, внимателен и прост в обращении. К нему можно было всегда обратиться и получить соответствующий ответ. Часто он сам приглашал работника ЦК ВЛКСМ и беседовал с ним, внимательно выслушивал его мнение. К работникам Центрального Комитета, секретарям обкомов комсомола и другим руководителям комсомольских комитетов был он необычайно требовательным. У каждого воспитывал высокую ответственность за порученное дело. Саша не любил разболтанности, волокиты, беспощадно отчитывал за проявление формализма, перестраховку.

Косарев был самым ярым противником протекционизма и семейственности вообще, а в комсомоле — особенно. В роли человека, непримиримого с этими аморальными явлениями, он выступал всегда, невзирая на лица и свое отношение к ним.

Однажды он узнал, что ректорат 1-го МГУ грубо нарушил установленный порядок приема абитуриентов в вуз. Согласно ему состав будущих студентов надлежало формировать преимущественно из представителей рабочей и трудящейся крестьянской молодежи. А МГУ по-прежнему ориентировался в этом деле на интеллигентскую молодежь. Аналогичная картина была и в Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева. В результате количество трудящихся крестьян, зачисленных в тот год на первый курс академии, заметно сократилось. Зато увеличилось число молодежи, которая по опыту прошлых лет, окончив вуз, «оседала» в канцеляриях Наркомзема, его многочисленных ведомств и лабораторий, расположенных в столице.

Косарев эту тему раскрыл в докладе без обиняков.

— Анатолий Васильевич! — обратился Саша к народному комиссару просвещения Луначарскому, который пришел к концу косаревского выступления. — Я в докладе рассказывал, как в МГУ, уже после того, как приемная комиссия вместе с представителями общественности подвела итоги зачисления абитуриентов и прекратила свою работу, ректорат административным распоряжением зачислил в университет сверх плана еще более 300 человек. Из них 75 процентов составляют лица непролетарского происхождения. — Саша сделал паузу, и, заметив, как Луначарский, спешно листая страницы записной книжки, делает в ней какие-то пометки, продолжил: — Дело в том, что это — результат негодной практики. В МГУ вопреки установленному порядку проводят второй, негласный прием на учебу. Действует система записок, ходатайств от различных влиятельных людей и авторитетных организаций и заведений. Эту порочную систему надо в корне пресечь. И прежде всего в Наркомпросе, в Главпрофобре. С представителями Хамовнического райкома ВЛКСМ, направившего в приемную комиссию не бойца, а растяпу, и с комсомольской организацией МГУ мы сами строго спросим! А что сделает Наркомпрос? — наступал на наркома Косарев.

Саша сам хорошо разбирался в людях. Внимательно присматривался к комсомольскому активисту, прежде чем принять решение о его дальнейшем выдвижении.

Больше всего на свете Косареву претил метод подбора актива «под себя».

— Живого, сильного, смелого парня-рабочего, который не заглядывает начальству в рот, не все наши активисты выдвигают, — говорил Саша в докладе на VI Всесоюзной конференции ВЛКСМ. — Беспокойный элемент, — зачем, мол, связываться. Эта пролетарская публика, если считает себя правой, то какие бы ты эполеты ни носил, какими бы мандатами ни пугал, она со всей большевистской страстностью пойдет на тебя в штыки. Вот почему некоторые активисты и побаиваются выдвигать таких товарищей, а выдвигают тех, кто демонстрирует «верноподданность» секретарю, всегда, при любых обстоятельствах поддерживает секретарскую линию и будет поддерживать ее до тех пор, пока большинство — с секретарем. Большинства нет — и поддержки нет.

Изобличил Косарев в этом докладе комсомольских работников и такого типа:

— На нем рабочая кепка и засаленная кожаная тужурка. Он энергичен, на словах — герой, а бороться с мастером-бюрократом не смеет, потому что от мастера зависит разряд. Он тебе и в МК и в ЦК каждый день заходит, справляется о директивах, интересуется, что здесь думают делать, божится за революцию, строит из себя высокопробного революционера. А на деле фразер-штамповщик, аллилуйщик. Вот этому типу в нашем активе должна быть объявлена беспощадная война, которая будет борьбой за большевистское воспитание молодежи.

В работе Косарев был необычайно естественным, лишенным малейшего намека на наигранность. Серьезность в делах и простота в общении органически уживались в нем. Он буквально «зеленел», когда ему рассказывали о фактах проявления «вождизма» у того или иного комсомольского работника. Косарев часто задумывался над природой этого уродливого явления: откуда рождается оно среди молодежи? Пожалуй, происходит это от того, что в отличие от взрослых молодые руководители не прошли еще школы серьезного классового воспитания. Но, вернее всего, от неумения правильно оценить обстановку, самокритично осознать свою роль в коллективе. «И как тут устоять перед соблазном, — размышлял Саша, — если комсомольцы встречают его восторженно, устраивают ему овацию, чуть ли не качают его. И думает он так: «Это мне аплодируют. Это я такой популярностью пользуюсь». А про то забывает, что такие овации есть выражение чувств к большевистской партии и Ленинскому комсомолу, которых молодежь в твоем лице видит. Партию испытанную приветствуют, а не тебя лично. Непонимание этого и порождает у молодого активиста кичливость, комчванство, зазнайство — своеобразный «вождизм».

С этим Косарев, хорошо изучивший людские слабости, примириться не мог. «Вождизм» пагубно отражался на работе, уродовал молодых активистов на всю жизнь, формировал закоренелых бюрократов.

— Новоиспеченный молодой «вождь», — делился Косарев своими размышлениями с широким комсомольским активом, — не может выступать иначе, как по мировым, или по меньшей мере по вопросам всесоюзного масштаба. Он, видите ли, даже не выступает, а «дает установки». Ему уже не нравится черновая работа, потому что тогда нельзя обсуждать вопросы «с точки зрения».

И здесь Косарев выдвинул требование, которое упорно внедрял в комсомольских аудиториях, исключая только особо торжественные случаи: «Я попросил бы поменьше хлопать в ладоши по адресу комсомольских руководителей, почаще требовать от них конкретных ответов».

А это тоже был стиль косаревских времен: едва Саша закончил свой доклад, как к нему подошел комсомольский поэт: «Читай, Саша!»

Назавтра этот стих появился в «Комсомольской правде».

Косарев любил такие эпиграммы. Смеялся над ними до слез, даже в тех случаях, когда поэт шутпл над ним самим.

Особенно бережно Саша относился к молодым людям, начинающим путь комсомольского руководителя, был чутким, внимательным, требовательным и надежным старшим товарищем.

В статье «Призывный колокол молодежи», приуроченной к 10-летию «Комсомольской правды» и посвященной комсомольским кадрам, юношеству, Косарев писал: «Чудесный сад нашей Партии окружен густой чащей молодых комсомольских побегов. От нас самих зависит поднять эти побеги, превратить их в крепкие и стройные, шумящие листвой деревья». Этими, совсем не косаревскими, словами начиналась она. Нет, не мог Саша продолжать дальше эту статью в навязанном, видимо, газетчиками стиле. И не стал. Он немедленно перешел к практическим задачам воспитания комсомольских кадров по принципу: «Делай, как я!»

Пусть не думают наши молодые работники, что если тебя выбрали секретарем комитета, значит, ты уже все умеешь, наставлял Саша активистов. Совсем нелегко быть воспитателем, растить комсомольское пополнение. Для этого самому нужно обладать чертами и качествами, которые стремишься привить товарищам. Косарев развеивал заблуждение, что руководителей «делают» чины и мандаты. Быть организатором и воспитателем молодежи, часто говорил он, — значит больше знать, лучше работать, быть чутким человеком, внимательно прислушивающимся к запросам и нуждам молодежи.

Руководство — это сложное искусство, подчеркивал Саша. А в его докладе на X съезде ВЛКСМ был даже специальный раздел «Активист должен овладеть искусством руководить». В нем руководство и воспитание в комсомоле Косарев рассмотрел как единое целое, почти синонимы.

Объектом руководства и воспитания, замечал Саша, является конкретный живой человек, а не отвлеченный комсомольский комитет — «в среднем»… И притом — молодой человек, девушка, подросток. Они не приемлют приказного тона в обращении, окрика, администрирования. И Саша резко критиковал горе-вожаков молодежи, полагавших, что комсомольцы имеют только обязанности, а прав никаких:

— В комсомоле повелся тип руководителей, о которых Салтыков-Щедрин в свое время заметил, что это «люди, думающие басом». Избрав начальствующий тон в обращении с молодежью, они поручают члену организации десятки дел, не сообразуясь с его способностями и желаниями, а потом, утопая в административных восторгах, обрушивают на него розги взысканий. Иные руководители в комсомоле мнят себя «воеводами» и распоряжаются комсомольцами как пешками. Массы комсомольцев — это не «нижние чины», которыми можно помыкать как вздумается: они подлинные хозяева своей организации, творцы нашей многогранной работы, инициаторы и исполнители всех наших практических дел.

— В чем наибольшее зло нашей работы? — обратился Косарев к комсомольскому активу столицы на двенадцатый день после XVII съезда ВКП(б). В аудитории, привыкшей к косаревским экспромтам, слушатели отозвались дружно: «В отрыве от масс!», «В отсутствии самокритики!» Косарев молчал, пока не выговорятся наиболее активные комсомольцы.

— В болтовне! — почти выкрикнул Косарев. — И в том, что болтовня не встречает осуждения! А многие комсомольские активисты даже намерены равняться по болтунам, учатся у них произносить громкие, красивые, но пустые речи. В них есть эффектное начало и концовка. Есть места, в которых можно «присоединиться к предыдущему оратору», а в жизни, в работе нет главного — дела!

Администрирование, заседательскую суетню и директивную бестолковщину Косарев называл «близнецами, существование которых одинаково вредно влияет на нашу работу».

— За дымовой табачной завесой бесчисленных заседаний, — рассуждал Саша, — иные комитеты не видят и не замечают, что интересует и волнует нашу молодежь. В поисках чего-то необыкновенного некоторые наши рыцари заседаний и бесплодных директив совершают путешествие на край здравого смысла. Им и невдомек, что их заседания и директивы никому не нужны. Они не заставляют себя подумать о том, что их затеи, важно именуемые инициативой комитета, есть не что иное, как обычные канцелярские затеи.

У таких людей общение с молодежью происходит только через стол президиума.

Косарев имел полное право критиковать «кабинетных» деятелей. Их он критиковал беспощадно. День, прожитый вне комсомольских ячеек, без общения с молодежью, был для самого Саши потерянным днем. В Бауманском ли райкоме столицы, в Пензенском ли губкоме комсомола — всюду, где бы Косарев ни работал — горел на работе и зажигал своим энтузиазмом всех окружающих его комсомольских вожаков, он подавал им пример неутомимого и неугомонного бойца, страстно отдающего всего себя делу. «Косарев работал с азартом мастерового, — рассказывали его современники. — Он по складу своего характера был таким человеком, который всегда первый подставлял свое плечо под тяжесть, и вставал не там, где легче, а там, где труднее».

Его избрали генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ 24 марта 1929 года. Через два дня газеты оповестили читателей о новом вожаке советской комсомолии. Целую неделю тщетно «надрывался» его телефон в здании ЦК ВЛКСМ в Ипатьевском переулке: многочисленные друзья торопились поздравить Сашу. Но Косарев исчез. Как сообщила «Комсомольская правда», он тотчас же выехал в Харьков для разъяснения комсомольцам решений пленума ЦК ВЛКСМ.

Вслед за Косаревым по его настоянию почти все ответственные работники ЦК ВЛКСМ выехали в организации Украины, Сибири, Казахстана, Поволжья поднимать молодежь в поход за урожай и на коллективизацию сельского хозяйства.

В то же время он был откровенным противником бесцельных поездок ответственных работников ВЛКСМ в организации. Их он называл «гастролями».

— Работники обкомов, а подчас и ЦК, — говорил он на X съезде комсомола, — много разъезжают, но главным образом для сбора информации, за сведениями. Комсомольцам от этого и ни холодно, и ни жарко.

Надо запретить поездки в организации за сбором сведений, а первичным организациям предоставить право выпроваживать гастролеров. — Тут речь Косарева прервали аплодисменты. Поправляя сбившийся набок галстук, подождав, когда они стихнут, Саша резюмировал: — Цель поездки в первичную организацию каждого из нас может быть только одна — инструктировать ее руководителей, помогать комсомольцам.

В июне того года группа ответственных работников ЦК ВЛКСМ была приглашена в Центральный Комитет партии. Беседовал с ними генеральный секретарь. «Сталин подробно расспрашивал и знакомился с нашей работой, — докладывал Косарев комсомольскому активу на пленуме ЦК ВЛКСМ, — проявил живейший интерес к целому ряду разнообразных вопросов жизни комсомольцев и молодежи».

С И. В. Сталиным А. Косарев встречался часто: на заседаниях Оргбюро ЦК ВКП(б), многочисленных совещаниях и торжественных заседаниях. Нередко эти встречи были ознаменованы и короткими беседами. Сталин не терпел многословия, сам был всегда краток, значителен. С каждым годом все недоступнее и неприступней. Такая же встреча, как эта, — вместе с секретарями ЦК комсомола — и для Косарева была совсем не рядовым событием.

— Товарищ Косарев, доложите, пожалуйста, как организован аппарат вашего ЦК, о структуре комсомольских комитетов. Расскажите: кто, где и сколько времени работает, учатся ли, что читают, какая у них зарплата, как и чем помогают им партийные комитеты?

К ответу на такие вопросы Косарев был готов. Незадолго до этой встречи Поскребышев — помощник Сталина — запросил у него аналогичные данные.

Косарев начал доклад с анализа состава комсомольских кадров. Тут ему не нужна была особая подготовка. Саша знал их отлично. Подошел к структуре аппарата ЦК. Почему-то начал с отраслевого отдела:

— Есть у нас сельскохозяйственный отдел.

Сталин, до этого спокойно слушавший рассказ, вдруг оживился:

— Почему сельскохозяйственный?.. Разве сельское хозяйство финансирует комсомол? Или он руководит сельским хозяйством? Нельзя ли вместо отдела сельского хозяйства создать отдел крестьянской молодежи?

Сталин замолчал, ожидая пояснения. Находчивый Косарев, мгновенно реагировавший на любую реплику, даже на такую, которая другого бы поставила в тупик, неожиданно для всех замялся и по инерции молвил: «Есть у нас и промышленный отдел!»

— Почему промышленный? — снова реагировал Сталин. — Разве у вас есть особая комсомольская промышленность? Нельзя ли вместо этого создать отдел рабочей молодежи?

Тут Косарев понял, что дальнейший рассказ о структуре аппарата ЦК ВЛКСМ — формальная часть беседы: Сталин уже отверг имеющуюся структуру. Но теперь «бес» вселился в Сашу, он решил проверить: отверг ли?

— Есть у нас, товарищ Сталин, отдел образования.

Наступила пауза. Косарев внутренне торжествовал: образование-то — «кровное» дело комсомола… Но тут же осекся.

— Почему образования вообще? — не скрывая удивления, спросил Сталин. — Образование бывает разное: начальное, среднее, высшее, техническое, гуманитарное… Есть школы: начальные, средние, высшие! Каждая из них требует своего особого подхода, в каждой из них своя специфика комсомольской работы.

Потом уже Косарев вспоминал: «Товарищ Сталин подробно пояснил нам, что аппарат комсомола не должен механически копировать партийные комитеты (а вы знаете, что такое копирование у нас было)… Всеми своими объяснениями и замечаниями товарищ Сталин поворачивает руководство Ленинского комсомола лицом к молодежи, к ее нуждам, к ее запросам, к ее воспитанию, к ее организации. Создание отдела крестьянской молодежи вместо сельскохозяйственного или вместо отдела промышленности — отдела рабочей молодежи выражает очень большой, глубокий политический смысл нашей перестройки! В этом и есть курс на поворот всего Ленинского комсомола лицом к комсомольцу и комсомолке, к рабочей и колхозной молодежи, к ее нуждам, к делу ее образования и политического просвещения и воспитания, к ее организации. Комсомол должен заняться своей основной функцией, своей главной задачей — коммунистическим воспитанием молодежи и детей и организацией молодежи вокруг Советской власти…

Некоторые думают: а как же участие комсомола в хозяйственном строительстве? А не погибнет ли хозяйство без наших штурмов, без мобилизаций, без наших промышленных и сельскохозяйственных отделов? Чепуха, товарищи! Чем грамотнее, культурнее, политически сознательнее и организованнее будет наша молодежь, тем больше пользы мы принесем социалистическому строительству во всех областях, в том числе и хозяйственной».

Через несколько дней Поскребышев вернул записку ЦК ВЛКСМ о структуре аппарата комитетов ВЛКСМ. Она была испещрена поправками, сделанными красными чернилами, Сталин собственноручно внес их, Косарев смотрел на документ пораженно и недоумевал: Сталин, несомненно занятой, загруженный работой руководитель партии, человек, который становился все более и более недосягаемым, недоступным, сидел над деловой комсомольской бумагой и тщательно редактировал ее!!! Это было непостижимо! Или в этом проявлялись черты характера генсека, ранее неизвестные Косареву? Через несколько дней Сталин передал Косареву и лично им выправленную стенограмму этой встречи.

Косарев был автором многих предложений, обогативших теорию и практику комсомольской работы. И в большом и в малом он и мыслил и действовал неординарно, выходил из трудных положений, как казалось со стороны, легко и просто. Эксперимент, проведенный в свое время на Краснохолмской фабрике, вызвал в нем неутоленную жажду поиска оригинальных форм и приемов работы.

24 июня 1929 года закончила работу VI Всесоюзная конференция ВЛКСМ. Саша выступал на ней с отчетом. «Впервые, кажется, в истории комсомола, — писала «Комсомольская правда», — докладчик ЦК в своей речи поставил философские проблемы… Это доказывает, насколько сложны вопросы комсомольского строительства в реконструктивный период. Для решения этих вопросов один опыт уж недостаточен. Нужно уменье обобщать… Вести пролетарскую политику, значит, предвидеть. А предвидеть можно только при помощи анализа каждого общественного явления, на основе метода марксистской диалектики. Поэтому, особенно в наше время, нельзя руководить правильно без теоретической подготовки… Теоретически неграмотный руководитель — это «солдат без винтовки во время войны…».

Газета на нескольких полосах дала подробное изложение доклада Косарева. Он вызвал у. молодежи необычайно высокий интерес. В ЦК комсомола и в «Комсомольскую правду» посыпались письма, непрерывно раздавались телефонные звонки: молодежь задавала сотни вопросов. И трудно было все ее желания и просьбы удовлетворить своевременно. Саша выход нашел. Он решил провести с помощью радиоцентра Наркомпочтеля первое за всю историю ВЛКСМ Всесоюзное комсомольское радиособрание. Тысячи комсомольцев-радиолюбителей в тот июльский день надели наушники приемников, сотни тысяч примкнули к репродукторам — Косарев подробно рассказывал им о главных задачах, вытекающих из решений Всесоюзной конференции ВЛКСМ.

Весной 1934 года Косарева посетил краснофлотец Константин Душенов. Свой отпуск он провел в родной деревне Ивановская Северного края. Моряк поведал Саше о том, что есть в этой деревне комсомольцы, которые утверждают, что революционеру-колхознику нельзя-де становиться зажиточным, чтобы не окулачиться и не оторваться от бедняцкого революционного класса. Рассказал он и о том, «что вся деревня стоном стонет от хулиганов». Дело дошло до того, что по вечерам колхозники боятся выйти на улицу… А комсомольцы с ними не только не боролись — сами участвовали в пьяных драках и вечеринках.

Проверка фактов на месте показала, что Душенков пришел в ЦК неспроста. Теперь встал вопрос, как распорядиться информацией с пользой для улучшения дела не только в комсомольской организации этого колхоза. Ведь аналогичные факты могли быть и в других местах. Как приковать к ним внимание всех сельских комсомольских организаций?

Косарев и в этом случае нашел свой, неординарный путь.

23 марта 1934 года «Комсомольская правда» открывалась «Письмом секретаря ЦК ВЛКСМ тов. Косарева комсомольцам и молодежи колхоза «Передовик». Письмо это имело большой резонанс в комсомольских организациях, его обсуждали, по нему принимались решения, на полосах местных газет печатались отклики молодежи.

Запомнился товарищам по работе с Косаревым в ЦК ВЛКСМ и такой факт. В Москве проходило Всесоюзное совещание стахановцев. Все работники отдела рабочей молодежи, секретари ЦК комсомола присутствовали на открытии, внимательно слушали ораторов, во время перерыва они оживленно беседовали с молодыми, но уже известными по всей стране стахановцами.

В час ночи цекамольцев подняли телефонные звонки из приемной генерального секретаря: немедленно к Косареву! Ехали недоумевали: зачем вызывают? Тревога, военное положение или еще что? Когда собрались, Косарев с хитринкой оглядел товарищей и так начал свою речь:

— Значит, спокойненько спим, благодушествуем, а между тем в Москву приехали лучшие молодые люди, цвет комсомола. Что мы о них знаем, кроме того, что видим на совещании, слушаем их речи? О чем они думают, что предлагают, чем интересуются, что их волнует? В каких музеях и театрах бывают, не часто ли посещают рестораны, что покупают в магазинах, с кем встречаются? На заседаниях и официальных встречах этого не узнаешь. Так вот — сейчас идите домой, а с семи утра — по гостиницам. Вам объявят, кто к кому персонально прикреплен, и вы должны установить дружеские отношения, помогать советом и делом, быть с ними вместе и каждого проводить на вокзал.

Очевидцы этой ночной встречи с генеральным секретарем Цекамола вспоминали, что непосредственное общение с участниками совещания дало им большой материал для раздумий и выработки предложений по работе с молодыми стахановцами.

Может быть, этот пример не заслуживает того, чтобы быть занесенным в «реестр» лучших черт стиля Александра Косарева. Все-таки есть в нем элемент экстравагантности. Но, с другой стороны, неизвестно еще, как бы отреагировали на это поручение работники аппарата (вечно забитые «текучкой», умеющие ловко находить отдушины для «сбрасывания напряжения»), не будь этого экстренного ночного сбора в кабинете секретаря ЦК ВЛКСМ. Ведь благоприятный момент для налаживания индивидуальной работы цекамольцев с молодыми стахановцами был бы упущен! Косарев, видимо, предусмотрел этот вариант и пошел на «крайнюю» меру.

— Покажите нам живые дела, расскажите о неудачах, поведайте, как сумели преодолеть трудности, — не раз просил Саша. Бурное возмущение у него вызвали попытки некоторых активистов ссылаться на «объективные условия».

— Это притупление воли и энергии, — говорил в таких случаях Косарев, — и нет большей опасности, чем замазывание трудностей и подмена примиренческого отношения к недостаткам тупой покорностью «объективным условиям»…

Косарев стремился подхватить каждое интересное предложение, дать ему ход, не забывал рассказать, кому принадлежит инициатива. Нетерпимо относился к фактам присвоения чужих заслуг.

Как-то на заседании бюро обсуждался важный вопрос. Косарев слушал его внимательно, но через несколько минут присутствующие заметили, что Саша как будто заскучал и сидит чем-то недовольный. Задал несколько вопросов. Докладчик (заведующий отделом) ответил путано и в конце концов замолчал, начисто сконфуженный.

— Ну, что молчишь? — спросил Косарев резко. — Кто доклад готовил: сам или работники отдела без твоего участия писали?

Лгать Косареву было занятием безуспешным. И в этом случае тоже. Через минуту выяснилось, что автором интересных предложений, содержавшихся в докладе (но о которых оратор доложил скороговоркой), был другой работник. Его «престижный» зав. отделом будто бы по забывчивости на заседание бюро не пригласил. Косарев настоял, чтобы вопрос этот с обсуждения сняли, и на следующий раз вызвали работника, выдвинувшего и разработавшего толковые предложения.

— Кто же лучше его расскажет суть дела?! — возмущался Саша. — Да и бюро познакомится с живым человеком, думающим, ищущим лучшее решение.

Сам Косарев выступал перед молодежью и на страницах комсомольской печати очень часто. Не любил речей «по бумажке», особенно по тексту, подготовленному работниками ЦК. Если, написав статью или доклад, в чем-то начинал сомневаться, отдавал их прочитать товарищам. Если же сомнения касались стилистики или грамотности, не стесняясь, просил: «Посмотри, пожалуйста, с точки зрения грамматики…» Был в таких случаях особенно щепетильным. Так, перед публикацией брошюры «За живое конкретное руководство в комсомоле» Косарев обратился за помощью к журналисту В. Розину. Сдавая работу в издательство, Саша настоял на том, чтобы в предисловии к брошюре обязательно были сохранены слова его благодарности Розину за оказанную помощь.

Чаще всего Косарев выступал по тезисам. Манера публичных выступлений Кирова и других руководителей партии служила ему образцом. Содержание своих выступлений или докладов он продумывал тщательнейшим образом. Они отличались ясностью мысли, уверенностью в правильности занятой позиции, смелостью поставленных задач, носили живой и конкретный характер, были насыщены свежими фактами и конкретными примерами.

Речь Косарева — неприглаженную и образную — все и всегда слушали с неослабевающим интересом. Выступая, он держался очень естественно, как-то легко и просто.

…Колонный зал Дома союзов. Сверкают хрустальные люстры, с балконов свисают яркие кумачовые полотнища, ослепительный свет юпитеров, духовой военный оркестр, мечутся вездесущие корреспонденты газет. Всюду веселье. Задорные песни. Это комсомолия Москвы собралась отметить свое первое десятилетие. На трибуне секретарь МК Александр Косарев. Он уже произнес первую фразу приветствия и зачитал состав президиума. И вдруг Саша замолчал. «Ничего страшного, — сообщала об этом факте «Комсомольская правда», — просто нестерпимым светом загораются юпитеры кино. Хохочет зал, Косарев растерянно разводит руками:

— Десять лет тому назад свету не было, а теперь свет мешает говорить!..

Конец речи прерывается аплодисментами».

Здесь весь Косарев. Его безыскусственность. Мягкий, ненарочитый юмор. Умение достойно выйти из сложной ситуации.

Юношеская непосредственность и искренность, какая-то неподдельная открытость также были типичными чертами выступлений Косарева.

…Идет девятое заседание XVI съезда ВКП(б). Косарев впервые получил слово на высшем партийном форуме. Он говорил взволнованно о том, что в реконструктивный период задачи коммунистического воспитания молодежи, вовлечения ее в хозяйственное и культурное строительство переросли комсомольские рамки, это — общепартийная задача. Оратор выступал аргументированно, убежденно. Но время неумолимо. Косарев увлекся — регламент исчерпан… Председательствующий Григорий Иванович Петровский давно встал, звенит колокольчик. Надо завершать выступление.

— Товарищи, — Саша сконфуженно апеллирует к залу, — мне председатель звонит, если можно, мне еще минут восемь…

В зале голоса: «Дать! Продлить!..»

— Придется дать, Григорий Иванович, — обращается к Петровскому сидящий близ секретарь ЦК Компартии Украины Павел Петрович Постышев. — Молодежь ведь…

— Кто за то, чтобы дать еще минут пять? — спрашивает Петровский, — Большинство.

И тут совершенно неожиданно для самого Косарева и столь высокой аудитории и совсем не под стать ответственному моменту с Сашиных уст непроизвольно, но настоятельно срывается фраза:

— Больше я просил…

В президиуме смех, а из зала снова слышны предложения: «Дать, продлить!!!»

Сохранились все стенограммы выступлений Косарева на съездах партии и комсомола. Корреспонденты «Комсомольской правды» — летописцы славного пути Ленинского комсомола и «биографы» вожака молодежи — зафиксировали собственное восприятие косаревских докладов и речей.

Вот он на IX съезде ВЛКСМ. Один на один с огромным залом Большого театра. Звонким голосом Косарев произносит речь при открытии съезда:

«Крепнет сплоченность двух поколений бойцов — между старыми большевиками, старой большевистской гвардией и между членами Ленинского комсомола. В этом крепость, в этом сила нашей пролетарской революции».

Косарев любил экспромты, постепенно становился настоящим мастером их.

«Сегодня мне предстоит трудная задача, — укладывая тезисы, говорит он. — Эта задача трудна потому, что я, как и многие из присутствующих здесь, еще не имею опыта выступать с таким серьезным вопросом, на таком квалифицированном съезде, как наш съезд (шум, смех в зале).

Косарев жестом прерывает шум.

— Дело тут, товарищи, не в скромности, а в сложности темы, которую мы будем обсуждать…

Постепенно Косарев оживляется, и теперь в его речи все время мелькают меткие, яркие образы, остроты. Съезд часто прерывает доклад аплодисментами, временами долго не стихает шум».

«Оратором Косарев был прирожденным, — вспоминал его друг и соратник Семен Федоров, — умел зажигать массы. Это было особенно важно в период нэпа, когда приходилось перестраивать всю методику комсомольской работы, а в следующий период, когда резко усилилось участие комсомола во всех областях общественно-политической, хозяйственной и культурной жизни страны».

Косарев оставил после себя большую библиографию своих работ. Среди них есть брошюра «Ленинскому комсомолу большевистский стиль работы». Это текст его доклада на объединенном пленуме Ленинградского обкома и горкома ВЛКСМ 23 июля 1933 года. Он хорошо передает манеру косаревских выступлений в комсомольской аудитории.

Подзаголовки в нем — резкие, сами по себе уже бичующие заскорузлые методы в работе некоторых комсомольских вожаков, а текст как бы сохранил живую речь Саши:

«Многие комсомольские руководители стали двигаться как слоны в жаркий летний день, тихо, спокойно, вяло. Нельзя молодым людям так работать. Нельзя создавать такую обстановку: «Не тронь меня, и я тебя не трону». Люди боятся самокритики, потому что не хотят раскрыть плохие стороны своей работы. Но часто бывает так: работники горкома или райкома смело, даже лихо критикуют ячейки, но если кто-то из ячейки попытается взять за жабры райком или горком, то тут бьют по рукам, считают, что это «неполитично», «нецелесообразно», «подрывает руководящее значение райкома» и т. д. Бить нужно не «по рукам», а по этим настроениям.

Не бойтесь, что вам иногда тоже попадет в драке, без настоящей драки бойца не воспитаешь. Поэтому не дрейфьте, посмелее наступайте на недостатки, посмелее наступайте на работу различных общественно-политических организаций, которые не перестроились. Нас партия всегда поймет, когда надо, поддержит и скажет: «Вот это — боевая молодежь, этой молодежи палец в рот не клади!» Побольше бодрости, побольше смелости, побольше энергии… Мы — нс клуб «молодых философов». Мы — боевая коммунистическая организация, и эта боевая организация должна иметь боевых руководителей».

Комсомольцы знали, что Косарев не любил лукавства. И после выступлений отвечал на вопросы аудитории прямо, по существу. А если из-за особых обстоятельств и пытался когда уклониться от прямого ответа, молодежь быстро наставляла его на путь истинный. Знала: в конце концов скажет Косарев правду-матку. Именно так произошло, когда московский актив допытывался от него о причине ухода А. Мильчакова с поста генерального секретаря ЦК ВЛКСМ.

Косарев пытался тогда назвать разные причины, а комсомольцы в ответ только шумели:

— Не виляй, Сашка!

— Правду скажи, не говори, что Мильчаков на учебу ушел…

Косарев сам рассмеялся вместе с залом в связи с очередным своим неуклюжим ответом, сдался:

— Нет, не сработался он с членами бюро ЦК комсомола, кадры переставлял, не советуясь…

Трудно ответить на вопрос: что больше комсомольцы любили — его ли выступления или же ответы на вопросы. Слушали его всегда с неизменным вниманием, а вопросов задавали массу. Однажды после его очередного выступления перед комсомольцами Горьковского автозавода ему пришлось отвечать на… сто восемьдесят вопросов!

Косарев приучал вожаков молодежи работать в гуще масс, а не в тиши кабинетов. Быть с нею, а не «руководить» ее делами по телефону. Конечно, он не мог не видеть, как из года в год и комсомол стал захлестывать бумажный поток, и ему навязывался бумажный стиль руководства.

Противостоял ли он этому?

Думается, что да.

— Мы пишем много директив, — говорил он на одном из пленумов. — Директивы у нас бывают неплохие, но вот дела плохие. Всем известно, что невыполненная директива превращается в пустую декларацию. Она не вооружает, не растит актив, она не способствует воспитанию людей.

Однажды Косарев рассказал, как Ленинградский горком ВЛКСМ принял резолюцию «О комсомольском активе и мероприятиях по его укреплению». Прошло три месяца, но ни одно из этих мероприятий не было выполнено. Живое дело задушил формализм, а проверку исполнения свели к очередной бумажной лихорадке, запрашиванию всевозможных справок, отчетов.

— Мы подсчитали, — резюмировал Саша, — чтобы подготовить ответ на эту сводку только одному Володарскому райкому, нужно собрать сведения по 780 показателям. А пока эта сводка дойдет до низовых комсомольских организаций, запрос сведений достигнет в ней размеров простыни…

Косарев обладал хорошей и цепкой памятью, любил выполнение заданий контролировать лично, не дожидаясь конечного срока работы, когда к нему «придут» и «доложат». Он сам вызывал цекамольца и спрашивал, как идут дела. Не только критиковал работника, но и помогал ему, учил, как надо схватывать политический смысл данного вопроса, связывать с жизнью, понимать и находить главное.

Особенное значение Косарев придавал работе с письмами комсомольцев и молодежи в ЦК ВЛКСМ.

— Я убежден, что письма — это политика! — говорил он.

В одной из поездок в Донбасс Косарев узнал о фактах самого что ни на есть неприкрытого бюрократического отношения отдельных работников ЦК ВЛКСМ к письмам молодежи.

— Вот, Саша, почитай, как мне работники твоей канцелярии отрапортовали: «Ваше письмо получено и направлено нами на рассмотрение в отдел рабочей молодежи ЦК ВЛКСМ», — наступал на генерального секретаря шахтер Штыкало. — Уже больше года прошло, как я ответ сей на свое письмо из ЦК получил, а отдел рабочей молодежи просьбу мою до сих пор «рассматривает»…

— Что — правда, то — правда! — подхватил разговор маркшейдер Коноваленко. — Я вот какой ответ на свое письмо получил: «Ваше письмо направлено на рассмотрение Наркомздрава, куда вам и предлагается обратиться за результатом». Как видите, товарищ Косарев, мне-то работники ЦК ответили. Только толку от их ответа ноль без палочки. Отписка, а не ответ!

— А мне вообще не ответили…

Косарев стоял потрясенный. Несмотря на свою постоянную загруженность, а порой и невыносимую усталость, он ежедневно выкраивал время просматривать письма комсомольцев, посланные на его имя. К такому порядку Саша приучал и работников ЦК, и секретарей обкомов ВЛКСМ. С этой-то стороны он сегодня никак не ожидал столь острой и справедливой критики. «Значит, что-то где-то не срабатывает в нашем механизме…» — размышлял Косарев после этого нелицеприятного разговора. А когда вернулся в Москву и докладывал членам бюро об итогах поездки, то уделил этому вопросу особое внимание.

— Нужно установить элементарный порядок, уничтожить обезличку, прекратить бюрократизм, — говорил он на бюро, — чтобы на письма давались толковые и своевременные ответы. Если вы не можете удовлетворить все просьбы, то нужно по-человечески объяснить: почему не в состоянии этого сделать и кто в этом вопросе может помочь, сами обратитесь в такую инстанцию, а не отфутболивайте письмо. И запомните, что бездушным отношением к письмам молодежи вы дискредитируете Центральный Комитет комсомола. Да, дискредитируете!!!

Косарев не ограничился персональным разгоном нерадивых и бездумных работников. На то заседание бюро он собрал весь аппарат ЦК, включая технических исполнителей, а сам явился на него с конкретными предложениями. Накануне Саша допоздна сидел в кабинете, кому-то звонил, с кем-то советовался, просмотрел огромную стопу писем в ЦК и отправленных ответов на них, и, в конце концов генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ собственноручно составил четкие предложения к порядку работы с письмами молодежи. Сам же с того дня стал еще внимательнее и больше работать с ними, «требовал каждые пять дней ему докладывать о судьбе писем, которые он читал лично».

Местные работники и цекамольцы часто, удивляясь, спрашивали: «Откуда и почему Косарев знает, что делается чуть ли не в каждой организации?» А он поэтому и знал, что придавал большое значение письмам с мест, любил сам бывать на заводе, шахте, в домне, заходить в цех, общежитие, клуб — интересоваться, чем живут и какое настроение у рабочих, комсомольцев и молодежи. Когда бывал в колхозе, то любил заглянуть и в МТС, и в избу-читальню. Его одинаково волновало все: почему комсомольцам-лесорубам Красноярской МТС задержали выдачу заработной платы и спецодежды, а в колхозных парикмахерских нет необходимого инструмента, в сельских клубах не организованы хоровые и драматические кружки, а детям колхозников к празднику не выдали обещанных подарков.

Широкой формой контроля за деятельностью самых разных областей работы была в то время «легкая кавалерия» — ЛК. «С приходом Косарева на работу генерального секретаря ЦК ВЛКСМ, — вспоминала В. Ф. Пикина, — эта работа приняла характер целого движения-отряды «легкой кавалерии» создавались на фабриках, заводах, на железнодорожном транспорте и в других учреждениях и предприятиях. Руководили этим движением комсомольские организации… Несколько раз в год созывались областные, краевые и всесоюзные слеты «легкой кавалерии» по подведению итогов проверок и другим вопросам. Всесоюзные рейды «легкой кавалерии» превратились в большую силу. Отряды ЛК проверяли работу школ и детских садов, транспорта и молодежных общежитий, состояние рабочего снабжения, подготовку к весенне-полевым и уборочным кампаниям в колхозах».

Косарева никак не могло удовлетворить ограничение деятельности ЛК функцией обследования. «Люди все обследуют и обследуют, — говорил он на пленуме Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) в июне 1934 года. — Отмечают ошибки, вскрывают недостатки, а дело до конца не доводится».

Работу же «кавалеристы» проводили немалую, а временами даже опасную. Жулики и проходимцы, попавшие в поле их зрения, часто «легким кавалеристам» угрожали расправой. Были случаи и покушения на жизнь молодых контролеров. В Курске, например, комсомолец Клецер, активный участник рейдов ЛК, был зверски избит. Рискуя, комсомольцы были вправе рассчитывать на поддержку административных органов, но не всегда она была эффективной.

Надежным защитником «легких кавалеристов» выступил Косарев. В данном случае он не остановился ни перед какими авторитетами и резко критиковал крупных должностных лиц по заслугам и без оглядки:

— Пока не видно, чтобы распоряжение прокурора СССР, — говорил Саша на пленуме КПК, — относительно срочности разбора дел о преследованиях «легких кавалеристов» жуликами и проходимцами, о суровом привлечении их к ответственности по-настоящему выполнялось органами юстиции. А дело Клецера органы прокуратуры «замариновали».

Через неделю доклад Косарева на этом пленуме был опубликован в «Комсомольской правде». Саша знал, как ярко разгорается энтузиазм молодежи, когда она чувствует поддержку.

И результат не замедлил сказаться.

4 августа 1934 года в Большом зале Дворца труда ВЦСПС состоялось созванное наркомом тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе и секретарем ЦК ВЛКСМ Александром Косаревым совещание директоров, начальников цехов и комсомольских работников всех крупных московских и ленинградских предприятий. Докладывал Косарев. Он рассказал о результатах проверки комсомольцами загрузки рабочего дня и оборудования на предприятиях Народного комиссариата тяжелой промышленности. Славно поработали группы «легкой кавалерии». Они хронометрировали трудовой день 1600 рабочих предприятий Москвы и 658 — Ленинграда, 500 сотрудников административно-технического персонала. Неутешительными оказались ее итоги: при семичасовом дне рабочие были заняты производительными видами деятельности в среднем 4–5 часов, остальное время «съедали» подготовительные виды работ.

— Даже если предположить, — говорил Косарев, — что два с половиной миллиона рабочих, занятых на предприятиях Наркомата тяжелой промышленности, трудятся не пять, а шесть часов, и то страна при такой организации их труда теряет условно продукцию 357 тысяч рабочих ежедневно. Между тем тяжелая промышленность в этом отношении еще наиболее благополучная отрасль.

Косарев был очень последовательным в разрешении всех важных проблем, касались ли они комсомольского строительства, воспитания, образования или быта молодежи. Это особенно наглядно проступает при чтении стенограмм его докладов и выступлений, опубликованных в печати, сохранившихся в архивах. В них очень часто одни и те же темы повторяются или варьируются в зависимости от обстановки. Косарев или умышленно делал это, потому что учитывал быструю сменяемость комсомольских кадров, или нарочито повторял одно и то же: Саша знал узкое место в работе многих активистов — «терять» даже свои собственные почины «в пути».