Косарев

«ЗАЯЦ» ПОНЕВОЛЕ

Осенью 1918 года, когда съезд провозгласил образование комсомола, Советская Республика переживала тяжелые времена. Мирная передышка, так тяжело отвоеванная у кайзеровской Германии и в борьбе с «левыми коммунистами», оказалась кратковременной. Внутренняя контрреволюция развязала в стране гражданскую войну, а империалисты начали вооруженную интервенцию против молодой Страны Советов. Над страной, истекающей кровью и измотанной мировой войной, зазвучал призыв Ленина: «Социалистическое Отечество в опасности!»

Рожденный в это грозное время комсомол всю свою молодую и кипучую энергию подчинил одной задаче: помочь партии и народу отстоять завоевания Октября, сохранить базу мировой пролетарской революции. Торжественную и суровую клятву приняли делегаты первого съезда комсомола: «Близится последний и решительный бой. Ни шагу назад! Да здравствует Советская власть!»

Они были первыми. Сама жизнь учила Сашу Косарева и его товарищей по союзу, что социалистическая революция не добренькие пожелания, а суровая и острая борьба. За эту революцию надо бороться не только в ходе ее свершения, но и в период ее укрепления, защиты ее завоеваний.

По просьбе Благуше-Лефортовского райкома комсомола Косарев был переведен с фабрики на работу в союз. Имел он к тому времени за плечами пятилетний стаж работы на производстве и прочную репутацию активиста пролетарского молодежного движения. Пятнадцатилетнего паренька с обостренным классовым чутьем и революционным сознанием назначили пропагандистом Благушенского куста.

Комсомольцы сразу же оказались в бурном водовороте разнообразных дел.

По зову Коммунистической партии они добровольно вступали в ряды защитников Октября — становились бойцами, командирами и политработниками молодой Красной Армии. Многие московские юноши уходили в органы Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК), вливались в отряды частей особого назначения (ЧОН). Они охраняли склады, мосты, важные объекты и вместе с коммунистами проходили военную подготовку. Саша Косарев — в Лефортовском 33-м запасном полку. Часто Саша собирал комсомольцев своего куста по тревоге: отправлял на облаву дезертиров, ликвидацию саботажей, прикомандировывал к продотрядам — собирать хлеб по продовольственной разверстке — изымали все излишки его над самым что ни на есть минимумом, который оставался крестьянской семье. Наступал период «военного коммунизма». Вся промышленность, вплоть до мелкой и кустарной, была национализирована, осуществлялся лозунг: «Кто не работает, тот не ест!» Повсеместно утверждалась железная дисциплина.

Немало пришлось бороться и с сыпным тифом. Скопление людей на железнодорожных станциях, голод, холод и грязь рождали эпидемии. Саша организовывал отряды из девушек-дружинниц. Они выходили на призывные пункты, вокзалы, в другие места массового скопления людей. Здесь дружинницы убирали помещения, мыли полы, организовывали санитарную обработку вагонов-теплушек, скребли стены, сиденья диванов в вокзальных залах. Комсомолки стирали белье в госпиталях, вели санитарно-просветительную работу.

И на фронтах гражданской войны комсомольцы доказали свою преданность революции, Советской Республике. Стремление победить врага было у них сильнее смерти. Оно наполняло молодые сердца фантастическим бесстрашием и сказочной крепостью, неудержимо влекло их туда, где «гремела атака и пули свистели, и громко строчил пулемет».

Вступить в комсомол в 1918–1920 годах значило идти добровольно на фронт гражданской войны. Тысячи юношей и девушек — рабочих и крестьян — вливались в ряды Красной Армии и с оружием в руках выполняли данную на съезде клятву. Шла на фронт, как сказал поэт, молодость нашей страны

Весной 1919 года белогвардейский адмирал Колчак захватил Сибирь и угрожал походом на Москву. В это грозное для Республики Советов время Центральный Комитет РКСМ объявил первую всероссийскую мобилизацию комсомольцев на фронт. Каждый четвертый комсомолец московской организации стал в те дни бойцом Красной Армии.

С завистью провожал Косарев своих товарищей на войну. По условиям мобилизации в армию брали парней, которым исполнилось семнадцать лет. А Саше? Если не изменятся условия мобилизации — призыва еще целых два года ждать…

Его одногодки атаковали военные комиссии. Врали напропалую, что им «давно уже семнадцать». При этом смотрели чистым мальчишеским взглядом в суровые лица комиссаров, задыхаясь чадили злую махру и притворно говорили басом. И ведь удавалось! Некоторые рослые и крепкие ребята «просачивались» сквозь заслоны мобилизационных комиссий, досрочно отбывали на фронт. Косареву такие «номера» не проходили. Знали его военкомы как активиста: настоящий возраст от старших товарищей разве скроешь, коль у всей округи на виду. Да и ростом мал. Правда, крепышом и ладным парнем вымахал, хоть куда! «Но только, видно, не на фронт…» — сокрушался Саша.

Вслед за первой последовала вторая всероссийская мобилизация комсомольцев на фронт. И опять та же картина…

На дверях соседнего Рогожского райкома комсомола появилась записка: «Все ушли на фронт. Райком закрыт». Ветер трепал эту записку, дождь смывал остатки выцветших чернил, а Косарев ходил мрачнее осенней тучи.

В суровом девятнадцатом Советская Республика вела решающие битвы на Восточном и Южном фронтах. Жестокие бои разгорались и под Петроградом. В течение того года он дважды осаждался интервентами и белогвардейцами. Второе испытание выпало на его долю в конце сентября. Белогвардейцам удалось внезапно прорвать наш фронт, устремиться к пролетарскому Питеру. В самом городе подняло голову контрреволюционное подполье.

Центральный Комитет партии призвал на помощь всех петроградских рабочих, все боевые части фронта. Коммунисты и комсомольцы читали защитникам города страстные слова ленинского призыва: «В несколько дней решается судьба Петрограда, а это значит наполовину судьба Советской власти в России… Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки, победа недалека! Победа будет за нами».

Весь Петроград поднялся на врага.

— Не быть Питеру под белогвардейцами и не быть красной молодежи порабощенной. Лозунгом юного пролетария будет: «Иду на бой!» — заявили комсомольцы и вся пролетарская молодежь города.

Поздно вечером 18 октября Оскар Рывкин — председатель бюро Центрального Комитета комсомола — собрал на Малой Лубянке, дом 12 (где размещался тогда ЦК РКСМ) экстренное заседание работников Цекамола. Явились Ефим Цетлин и Алексей Леонтьев. Запыхавшись, прибежали Соня Моисеева и Римма Юровская.

— Что случилось, Оскар? К чему такая спешка?

— Время военное, Соня. И я буду говорить по-военному. В Петрограде положение тяжелое. Весь союз мобилизован и во главе с Панкиным на фронте.

— Мы же только что провели всероссийскую мобилизацию?! Все способные носить оружие — в армии…

Обсуждали события горячо и приняли краткую резолюцию:

«Петрограду необходима помощь. Питер не раз спасал революцию, не одну сотню дал он на все фронты. Помощь от ЦК будет и моральной поддержкой, она поднимет дух комсомольского отряда, а потому послать Рывкина на неделю или полторы с 20 работниками из Москвы».

Так для борьбы с Юденичем сформировался небольшой отряд из комсомольцев столицы во главе с председателем бюро ЦК РКСМ Оскаром Рывкиным.

Получил символическую разверстку и Благуше-Лефортовский райком. Целый день убеждал Косарев райкомовцев включить его в состав отряда. Отвечали ему односложно, но безапелляционно: «Иди и работай! Потребуешься — вызовем…»

Обескураженный и расстроенный паренек поделился своими переживаниями с партприкрепленной[1] к райкому комсомола Т. Ф. Людвинской.

— Да что вы все фронтом бредите?! Не тужи, малыш, придет и твой черед. Сам видишь, как ломятся к Москве беляки…

Слово «малыш», сказанное сочувственно и мягко, совсем по-матерински, полоснуло по уязвленному самолюбию Косарева. «Я покажу вам, какой из меня «малыш» получился…»

В тот день Саша пулей влетел в свою небольшую полуподвальную квартиру на Большой Семеновской улице.

— Мама, подруби шинель, на фронт ухожу!

Эта шинель была его гордостью. В октябрьские дни члены Союза рабочей молодежи отбили у юнкеров склад с обмундированием, а Лазарь Шацкин добился у ревкома разрешения на раздачу его плохо одетым участникам боев. Саше досталась кавалерийская, необыкновенной длины шинель — первый материальный подарок революции.

— Чего еще выдумал? — проворчала мать. — Не отрывай от дела. Фронт?! Тебе воробьев с кустов сгонять или из-под пушек выгонять лягушек, а ты — на фронт…

— Да ты что, мам? Я же теперь партийный!

Мать в сердцах бросила тряпку, которой только что мыла пол, и с изумлением смотрела, как Саша, взяв топор, буквально «подрубил» шинель.

Тем временем ЦК РКСМ быстро организовал небольшую демонстрацию. В руках провожающих появился транспарант: «Победить или умереть! Вперед! Вперед!»

«Поезд отошел от Николаевского вокзала, провожаемый напутственными криками, — вспоминал Зуйков (один из двадцати комсомольцев-добровольцев этого отряда). — Теплушка дырявая. На улице ветер. Расшатанная дверь скрипела и стучала от ударов колес на стыках рельсов.

Холодно…

В углу, сжавшись комком, в ботинках со стоптанными каблуками, носками кверху (как у турецкого султана), в потрепанном сером пиджаке и в кепке с порванным козырьком примостился Рывкин. От холода он ворочался, потом, кряхтя, натягивал пиджак на голову, пытаясь нагреть и ее.

И так до утра. Не спишь — лучше, а заснешь — закоченеешь.

Утром, как начало рассветать, стали знакомиться.

Полному пареньку, одетому в шинель темно-коричневого цвета (такие во времена царского режима носили городовые отрядники), единогласно дали кличку «городовой». Вновь «крещенный» злился, но помаленьку привык. Высокого, с ярко-рыжими волосами назвали просто «рыжий». Ничего, не обиделся — веселый был парень. Крестили всех подряд. Неожиданно из-под нар вылезла «не-крещенная» фигура. Маленький и тощий паренек. За ним другой…

— Вы как сюда попали?

— А так… Нас райком не пускал… Но теперь-то мы уже уедем, не вернет.

Первому пятнадцать лет, второй — на год старше. Первый был Саша Косарев, второй — фамилии не помню. На основании этого факта надлежит исправить неточность: на питерский фронт, во главе с товарищем Рывкиным, из Москвы уезжало не двадцать человек, а двадцать два».

В Питере тоже все комсомольцы рвались на фронт. Но на линию огня не всех посылали. Надо же кому-то и в тылу…

— Оставляете меня с мелюзгой и девчатами! Что пользы в этом? — возмущался в ревкоме горячий парень инвалид Шибаев. Ему предложили остаться председателем революционной тройки в Смольнинском районе. Возмущались, впадали в обиду все те комсомольцы, на долю которых выпало оставаться пока в городе. Но и здесь они жили как на фронте, эти «тыловики». В промежутках между возведением внутренних укреплений учились метать гранаты, рассыпаться в цепь, владеть пулеметом.

Началась военная жизнь Саши Косарева в сводно-боевом отряде, который состоял главным образом из молодежи. Постановлением Петросовета отряд значился партизанским, а его бойцы — партизанами.

Ныне установлено, что подразделение, в котором служил Косарев, дислоцировалось в Питере — в «резерве». Петроградская партийная организация берегла молодежь. Ей больших трудов стоило умерить революционный пыл молодых защитников города, чтобы не расточать понапрасну сил неокрепших подростков, рвавшихся на передовые линии. Из них-то в основном и состоял этот отряд. Он нес сторожевую службу и связь при штабе внутренней обороны города. И все же бойцы сводно-боевого отряда с часу на час ждали распоряжения выдвигаться на фронт, на подмогу. В один из дней в нем обнаружилось своеобразное «дезертирство»: группами и одиночками комсомольцы убегали на фронт, вплотную к решительным схваткам. Среди таких сорванцов и оказался Саша Косарев. Иначе как же ему было попасть в район непосредственных сражений. Об этом он рассказывал редко: «Мне вспоминается такая картина. В 1919 году, когда наступал Юденич на Ленинград, был такой случай. Юденич находился в 6 верстах от Ленинграда. Ставился вопрос: сдавать город или не сдавать? Партия и Совет постановили не сдавать. Взяли нас, а нам было тогда по 13–14 лет, дали нам в руки по гранате и говорят, кидать нужно так, ложиться нужно так, завтра Юденич будет в город входить, там такие-то укрепления, там вот дома, где окна завалены мешками с песком, чтобы пули не пробивали, и вот вам нужно туда залезть, и когда он начнет наступать с Балтийского вокзала, вы давайте его гранатами забрасывать. Нас учили тогда, когда враг наступал. Нас тренировали к уличному бою».

21 октября войска, оборонявшие Петроград, поддержанные кораблями Балтийского флота, перешли в наступление. Петроград выстоял! Армия Юденича была разгромлена. Победила стойкость борцов за дело революции, в первых рядах которых шли коммунисты и комсомольцы. «В боях с врагом, — отмечал Н. И. Подвойский, — молодежь доказала, что она «действительно достойна великих жертв, которые принесло и приносит старшее поколение, чтобы добиться для нее мира светлого, радостного и просвещенного».

Не довелось Саше Косареву — бойцу молодежного отряда пойти в смертельную атаку на беляков. Не сохранилось в его памяти ни единой жаркой схватки с врагом. Да и не было ее. Об этом Косарев сам многократно свидетельствовал. В анкете, заполненной им в 1924 году, на вопрос «Участвовал ли в боях?» Саша четко ответил: «Нет». В более позднее время (не раньше 1935 года) он, заполняя графу личного листа по учету кадров с вопросом: «Участвовал ли в боях во время гражданской войны?», вновь написал: «Нет».

А как же соотнести более поздние воспоминания Сашиных современников, рассказы родственников с утверждениями самого Косарева? Ведь в них часто упоминается, что был он под Питером ранен? Что ж? Фронтовая жизнь проходит в основном из подготовки к боям. А нередко случается и такое: наступило время подниматься в атаку, а ты? Тебя среди атакующих нет, потому что лежишь уже в прифронтовом лазарете. Видимо, шальная пуля обожгла тело защитника красного Питера — московского комсомольца Саши Косарева. Оказался раненым он без желанного боя. Но приписывать себе «подвигов» в анкетах не стал.