Косарев

ОТ АВТОРА

Косарев Александр Васильевич — генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ в 1929–1938 годах. О нем я впервые услышал в дни своей подготовки к вступлению в комсомол. Парторг школы и наша любимая учительница по истории Ольга Родионовна Дубиновская доброжелательно наставляла: «Обязательно прочитайте в «Комсомольской правде» выступления Косарева — о них вас скорее всего спросят на бюро райкома комсомола».

Мы, хотя до этого и вызубрили Устав ВЛКСМ, но не имели еще реального представления о бюро райкома, тем более о генеральном секретаре ЦК ВЛКСМ. Кем мы тогда были? Кандидатами в члены ВЛКСМ — будущими «рядовыми из рядовых» миллионной армии комсомольцев тридцатых годов. Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев был от нас, провинциальных комсомольцев, очень далеко. Однако советы исторички выполнили старательно и в детском зале публичной библиотеки переворошили подшивку «Комсомольской правды». Но привлекли в ней наше внимание не речи, а фотографии: «Косарев среди челюскинцев», «Косарев и Чкалов», «Косарев и пионеры-артековцы на приеме в Кремле»…

На одной из фотографий Косарев был изображен со Сталиным. Они приветливо смотрят друг на друга. Сталин, пожалуй, даже ласково — по-отечески. Косарев очень довольный, улыбается открыто, чисто, так и светится весь от счастья…

Много-много лет спустя я взял в руки не газету с клише, а оригинальную фотографию А. В. Косарева. И, глядя на нее, я ненароком поймал себя на том, что непроизвольно сравниваю косаревскую улыбку с улыбкой другого человека — Юрия Гагарина! Или — наоборот? В чем-то были они очень схожи: широкие, простые, несказанно русские…

И в памяти нашей остались их короткие имена. Всемирно известное — Юрий Гагарин. Полузабытое — Александр Косарев.

«Сближали» их и какая-то удивительная общедоступность, и неподдельное стремление к общению. К Косареву тысячи людей шли за советом, помощью. Потому что знали — обязательно отзовется, поддержит, решит… Шли к нему и просто так — побеседовать. Удивительно, как выкраивал он для всех время? И звали его все просто — Саша. Но в этом обращении не было и тени фамильярности. Люди подчеркивали им только одно — признак своего глубокого уважения, признание в Косареве товарища, друга.

Сашей его называли все — члены Политбюро Центрального Комитета партии и Советского правительства, всемирно известные писатели А. М. Горький, Анри Барбюс, Ромен Роллан, комсомольские руководители любого «ранга», молодые рабочие и колхозники.

Он был комсомольским вожаком в период самого бурного расцвета нашего союза молодежи. Это о его сверстниках и о нем самом слагали легенды и песни героических лет революции, гражданской войны и первых довоенных пятилеток. Прекрасное было время. Трудное время. Тяжелое время.

У меня с Косаревым было знакомство чисто визуальное, да еще по газетам. В мае 1938 года он приезжал в мой родной город — Горький. Местная молодежная печать сообщала: секретарь ЦК ВЛКСМ выступил на комсомольском пленуме в связи с арестом первого секретаря обкома ВЛКСМ Бориса Флаксмана — «врага народа». Через месяц я увидел самого Косарева. Он снова приехал в Горький, а потом и в Дзержинск на встречу с избирателями как кандидат в депутаты Верховного Совета РСФСР. Мы стояли в гуще двадцатитысячной толпы и держали в руках портреты, наклеенные на фанерные щиты; огромные и многочисленные, в рамках из живых цветов — с изображением Сталина, поменьше — Молотова, Кагановича, совсем маленькие и редкие — Косарева.

На портрете Косарев выглядел солиднее. Мы ожидали увидеть этакого спортсмена-гиганта, а на трибуне стоял невысокого роста, очень подвижный молодой человек в синем шевиотовом костюме с орденом Ленина на широченном лацкане пиджака. Голос у него был звонкий, и до нас отчетливо долетали отдельные фразы его выступления:

— Я старался быть прилежным учеником великого Сталина, честным большевиком и гражданином нашей Родины. Я обещаю вам не щадить ни сил, ни жизни во имя ее, партии, всепобеждающего советского народа.

Одноклассники настойчиво тянули меня ближе к трибуне, чтобы разглядеть оратора лучше, но наткнулись на первую шеренгу людей в форме сотрудников НКВД и сразу успокоились.

— Слушали товарища Косарева? — спрашивала нас на уроке Ольга Родионовна. — Сильная речь. Настоящая, пламенная.

В ноябре 1938 года мы снова штудировали «Комсомольскую правду». Но теперь уже по совсем неожиданному поводу: Косарева сняли с работы, а потом и объявили «врагом народа». Какое-то время его имя дружно чернили газеты — центральные и местные, — потом оно, казалось, ушло в небытие, все равно что кануло в Лету.

Но это только казалось. В действительности память о Косареве продолжали хранить многие люди — партийные и комсомольские работники. Один из них напомнил мне о Косареве в самые суровые дни войны, в феврале 1942-го… Будучи раненными, мы «валялись» близ передовой в каком-то сарае медсанбата. В длинную и бессонную от страданий ночь я разговорился с бодрствующим соседом — пропагандистом нашего 346-го горнострелкового полка — политруком Хананяном. Я служил в том полку заместителем политрука роты (по-нынешнему комсоргом), и Хананян по-партийному опекал меня, помогая в становлении армейского комсомольского работника. В ту ночь он сказал, наклонясь в мою сторону:

— Замполит, я до войны тоже комсомольским работником был, с Сашей Косаревым часто встречался. Бесценный был человек. В Цекамоле он не работал, а горел! Сам горел и других зажигал. А к нерадивым был строг — не дай бог… Комса его боготворила.

Его слова сначала как по живому телу острым штыком полоснули. В те времена в армии, да еще политработнику только за участие в разговорах такого рода можно было запросто разделить участь Косарева. Хананян замолчал. А когда, видимо, захлестнувшая его волна боли поутихла, вернулся к разговору:

— Много, замполит, было и до Косарева хороших комсомольских вожаков, и после будет немало. Только…

Но Хананяна прервал ворвавшийся в сарай военфельдшер с санитарами:

— Ходячие — по машинам! Тяжелораненые — лежите на месте, вам носилки сейчас принесем. Живо, живо!!!

Близ медсанбата рвались немецкие мины.

С тех пор долго ничто не напоминало о Косареве. Разве что в 1947 году? Вышла тогда в свет книга «Боевой путь комсомола». В ней оценка деятельности бывшего комсомольского вожака была сугубо отрицательной. Десять лет спустя появилась книга «Наш Ленинский комсомол». Имя Косарева она обошла молчанием. Даже его предшественник на посту генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А. И. Мильчаков в воспоминаниях «Первое десятилетие» не нашел для Косарева теплых и достойных его имени строк.

Шли годы. В декабре 1954-го мне довелось читать лекции в местах, как говорится, «не столь отдаленных», короче — политзаключенным. В этом лагере отбывали свой срок осужденные по статье 58-й Уголовного кодекса РСФСР. Была такая статья с многочисленными пунктами. Все они сводились к одному — обвинению в контрреволюции…

Вскоре положенные лекции были прочитаны. Можно было и отправляться домой. Но закружила метель, замела дорогу к ближайшей станции внутрилагерной узкоколейки. Начальство предложило:

— Может, у нас останетесь?

Я невольно вздрогнул от таящейся в этом предложении двусмысленности. И остаться наотрез отказался.

— Напрасно! Концерт будет новогодний. Косарева увидите, поет замечательно, пляшет лихо…

— Какого Косарева?!

— Того самого. У нас отбывает. Работает истопником…

Только спустя более тридцати лет в беседе с Марией Викторовной Нанейшвили-Косаревой — женой Александра Васильевича (репрессированной в один с ним день) — я убедился, что это была ошибка. «Кому-то нужна была такая дезинформация, — рассудила она, — пустил кто-то слух по всем лагерям такого типа: «У нас, мол, Косарев…» Был репрессирован его брат — Матвей, но отбывал он свое заключение не в том районе, где вы читали лекции».

Моя жизнь сложилась так, что я стал профессиональным историком, посвятил большинство своих трудов славному пути Ленинского комсомола. Много за годы работы исследовал я различных исторических источников — документов в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Центральном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства города Москвы, Центральном архиве ВЛКСМ, Архиве Института истории партии МГК и МК КПСС и других. И с каждым новым документом тех лет все чеканное отливался образ Александра Косарева. В Архиве Института мировой литературы имени А. М. Горького, например, мне посчастливилось раскрыть переписку Косарева с великим пролетарским писателем. Эти письма помогли увидеть новые грани характера и деятельности комсомольского вожака.

Потом пришел XX съезд КПСС. Народ полегоньку стал стряхивать оцепенение, которое он терпеливо нес под гнетом культа личности Сталина. Были сняты обвинения со многих людей. Реабилитировали посмертно и Косарева. В те дни один из ответственных работников как бы обронил фразу: «Следственное дело Косарева буквально залито кровью…»

После съезда произошла небольшая демократизация архивного дела. Поиск новых материалов об Александре Васильевиче несколько облегчился. Но уже многие и очень важные свидетельства его жизни и деятельности были безжалостно уничтожены, по разным причинам исчезли, безвозвратно затерялись. И все-таки каждый год поиска прибавлял выписок из архивных документов, вырезок из газет, записей ветеранов комсомола к папке «А. В. Косарев». Отчетливее становился образ будущей книги. Появились и первые мемуары современников об Александре Васильевиче, статьи Т. Меренковой о нем. Но поиск исследователя бесконечен. Думаю, что и сейчас, когда книга готова, я сумел собрать еще не все возможные свидетельства к биографии Косарева.

Зимой 1980 года в Высшей комсомольской школе я встретился с Еленой Александровной Косаревой — дочерью Саши, которую, так же, как и его жену и брата, не пощадила обстановка того жестокого и мрачного времени. Едва Лена, студентка Тимирязевской сельскохозяйственной академии, приступила в 1947 году к занятиям на первом курсе, как и ее арестовали. Девушка хранила под подушкой фотографию отца.

Мы беседовали с Еленой Александровной не об этом. Разговор шел о Саше Косаревой — внучке Александра Васильевича. Ее назвали так в честь деда. Она заканчивала десятилетку и мечтала поступить в комсомольский вуз. Юное поколение Косаревых подтолкнуло меня: годы идут, а я застрял на стадии исследования, надо писать задуманную книгу. Нельзя не писать.

Решение окрепло. Оставалось, как казалось, дело «за немногим»: определить точный адрес издателя и жанр книги. Выбор «подсказал» А. М. Горький. В середине апреля 1936 года, в канун X съезда ВЛКСМ Алексей Максимович обратился к Косареву с рядом интересных предложений. В частности, он просил комсомол взять на себя «еще одно героическое дело»… — «помочь росту литературы внутри страны и росту ее значения за рубежом…» «Взять на себя наблюдение за всеми серийными изданиями, каковы, например, «Жизнь замечательных людей», «Исторические романы» и все вообще издания этого типа».

Косарев живо отозвался на слова писателя. Уже с 1938 года книги серии «Жизнь замечательных людей» стали выходить с маркой комсомольского издательства.

Так созрело предложение издать книгу «Косарев» в серии ЖЗЛ, в которой уже выходили книги об организаторе Петроградского социалистического союза рабочей молодежи Василии Алексееве, комсомольском вожаке 20-х годов Петре Смородине, других комсомольских работниках. Но не только этим аргументом хотелось бы предвосхитить возможные сомнения устойчивых приверженцев данной серии: вписывается ли жизнь комсомольского вожака, трагически оборвавшаяся в 35 лет, в ряд биографий выдающихся сынов и дочерей всех народов?

Действительно, Александр Косарев никакой другой деятельностью, кроме комсомольской, не занимался. Вступив в очень раннем возрасте на рабочую стезю, он сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции стал профессиональным вожаком молодежи и остался им до своего последнего часа. Согласитесь, что труд организатора любого общественного движения, в том числе и юношеского, не всегда можно подвести под ту или иную единицу измерения. Выдвинутый временем в эпицентр событий огромного политического звучания, мощной духовной силы, Косарев благодаря своей самобытной натуре, недюжинным талантам организатора и политического деятеля, поразительной целеустремленности вырос и стал в одну шеренгу с целой плеядой прославленных первопроходцев социалистического созидания тридцатых годов.

Показать его именно таким я и стремился в работе над этой книгой. Я хотел, чтобы в жизнь новых поколений он входил как комсомольский вожак № 1.