Косарев

НА БЕРЕГАХ СУРЫ

В Пензу Косарев прибыл 22 ноября, а уже 25 ноября начала работать комиссия по проверке непролетарского состава губернской организации РЛКСМ.

— Значит, так, Ужонков, — Косарев испытующе посмотрел на инструктора ЦК комсомола. — Порядок проверки составлял сам губком комсомола, Центральный Комитет его утвердил. Это и тебе и мне ясно.

— Ясно, так чего же ты медлишь, начинай проверку…

— А то медлю, что надо нам с тобой сейчас решить: какие ячейки проверять будем? Есть предложение: изучить состав только школьных ячеек, затем в госучреждениях и те смешанные ячейки, в которых непролетарский элемент составляет большинство.

Ужопков нахмурился и принял нарочито независимый вид. Сейчас он в Пензе представлял «верховную» комсомольскую «власть». А Косарев? Что — Косарев? Он просто секретарь губкома, и от него, Ужонкова, зависит, пройдет это предложение или нет. В ЦК комсомола Ужонков пришел с низовой работы, как говорится, «под горячую руку» взяли. Уверовав в свою особость, быстро приобрел командную осанку.

— Им политические физиономии, Косарев, почистить бы не мешало…

— То есть?..

— Оптимист ты, Косарев. Тут же классовые противники кругом, троцкисты! А ты — «то есть»!

Лицо у Саши побелело, глаза сузились.

— Послушай, Ужонков, ты вчера с обеда до ужина что делал? В гостинице спал, а я в ячейках был, кое с кем удалось встретиться. В организациях напряженно проверку встречают, говорят о ней как о чистке в комсомоле. Чистки допускать не следует, понял? В губкоме партии меня поддерживают. Чтобы комса сгоряча дров не наломала, обещали во все тринадцать комиссий дать уполномоченных от каждого уездного комитета партии. И не просто уполномоченных, а коммунистов со стажем пять-шесть лет, рабочих по социальному положению.

— Ну, если уж губкомпарт согласился… — пошел на попятную Ужонков.

— И еще, — сказал Косарев уже тоном, не допускающим возражения. — Проверке не подвергать членов партии, работающих в комсомоле. Здесь летом был Муранов — инструктор Центральной Контрольной Комиссии РКП(б). Он рассказывал мне, что сам ими занимался.

Сообщение о том, что Косарев и в ЦКК побывал и там ему, а не Ужонкову все инструкции дали, задело представителя ЦК за живое. Хотел было снова заупрямиться, но, подумав: «А ну его, Косарева… Настырный и обегал всех…» — сопя, согласился.

В дни проверки Косарев мотался по городу и уездам, сидел в комиссиях, приглядывался к людям. Шутка ли, прошло через него полторы тысячи человек! Почти третья часть организации. За плечами каждого, хотя и короткая, но — биография, судьба… Перепроверили и результаты работы некоторых комиссий, завершивших работу ранее, до приезда представителей ЦК. Кое-кого исключенных из комсомола несправедливо восстановили в членстве РЛКСМ. Среди них было много крестьян. Но встречались и молодые люди, не скрывавшие своих враждебных комсомолу взглядов. «И как только такой чуждый элемент проникает в комсомол», — размышлял Косарев.

Итоги работы обсудили на пленуме губкома, а в феврале 1925 года Ужонков доложил их на бюро ЦК РЛКСМ.

Косарев приехал в Москву на два дня. Рассказал о результатах проверки Муранову. По совету Матвея Константиновича Цекамол принял резолюцию и довел ее до сведения ЦК РКП(б).

Главный результат проверки, как того и добивался Косарев, состоял в оживлении работы в комсомольских ячейках, усилении интереса юношей и девушек к ней, освобождении организации от чуждых элементов. «Одновременно следует признать, — записал ЦК РЛКСМ в резолюции, — недочеты проведения проверки, выразившиеся в представлении ее как чистки». «Это в адрес Ужонкова надо отписать. Говорил ему, чтобы в его докладе и намека на чистку не было… Все наоборот сделал, упрямец», — с огорчением воспринял Косарев эту запись, но с трудом сдержался и на объяснения не полез.

Первоочередной заботой нового секретаря губкома стало укрепление пролетарского ядра в губернской организации. Сашу многое объединяло с комсомольскими активистами из рабочих: тяжелое детство, изнурительный труд на частного предпринимателя, радость борьбы за новое общество. Все они были товарищами по классу, осуществлявшему свою диктатуру — диктатуру «его величества — рабочего класса».

Еще необходимо было добиться усиления партийного руководства комсомольскими организациями. Коммунистов в губернии было куда меньше, чем комсомольцев. От их связи с комсомольскими организациями, умелого руководства ими зависела широта партийного влияния на массы беспартийной молодежи.

— Я прошу включить вопрос о партийном руководстве комсомолом в повестку дня губернской партконференции. Статью Сталина читали? — И положил журнал «Юный коммунист» на стол оторопевшего секретаря губкома.

Аргументы Косарев привел убедительные. К тому же пришел он в губком партии с обстоятельным анализом состояния комсомольской организации. А напористость в разговоре этого вихрастого паренька так привлекала секретаря губкома партии, что, терпеливо выслушав Сашу до конца, он с его доводами согласился.

Однако на самой партконференции при обсуждений повестки дня некоторые делегаты внесли предложение: вопрос о работе губкома РЛКСМ с пленарного заседания снять, но рассмотреть его на секции.

И на сей раз Косарев аргументированно обосновал, как важно обсудить этот вопрос именно на пленарном заседании и со всеми делегатами, а не частью конференции.

Не в первый раз в Пензе проявилось его ценное качество: уменье передавать людям свою убежденность в решении вопросов — именно так, а не иначе. Да и разве был тот вопрос второстепенным, когда только-только отгремели бои с троцкистами за молодежь? И в Пензе сторонники Троцкого, хотя уже не занимали ответственных постов, но затаились и оружия своего не сложили — ожидали сигнала своего идейного вдохновителя. Да и не только троцкисты! Вон из Москвы все время доходят слухи о новой оппозиции. И опять комсомол…

Косарев страстно, задорно, как и подобало комсомольскому вожаку, доказал делегатам неправомерность предложения — снять вопрос с пленарного заседания.

— Комсомол, — говорил он в докладе на конференции, — достаточно здоров, вырос за последнее время, это явление положительное. Широкие слои молодежи значительно продвинулись к парторганизации. Это повышает политическую роль и значение комсомола для партии как одной из форм ее влияния на широкие рабоче-крестьянские массы, как одной из форм воспитания молодежи в коммунистическом духе.

И уже обращаясь к делегатам конференции непосредственно:

— Мы нуждаемся, товарищи, в помощи партячеек, их участии в регулировании роста комсомола. \креплении надлежащего пролетарского и партийного влияния в комсомоле.

Косарев не дожидался высоких партийных собраний. Он использовал любое общение с местными партийными работниками, чтобы заинтересовать их жизнью комсомольских организаций, добиться неформального руководства ими. Тем более что в Пензе пришлось заниматься такими вопросами, которые в Москве были уже давно решены. Он не раз ставил в пример отеческое отношение секретаря Городищенского уездного комитета партии Сарайкина к комсомольцам и их вожаку Федянину. Косарев дважды приезжал в этот уезд, «выступал на собраниях молодежи, очаровал всех эрудицией, простотой и силой влияния своего слова», — вспоминал Федянин. Здесь Косарев ближе сошелся и с Сарайкиным.

Сарайкин — зрелый партийный работник, образованный коммунист, прошедший окопную школу в годы первой мировой войны, в русском экспедиционном корпусе во Франции. Он всегда внимательно относился к молодежи, умел дать комсомольцам мудрый совет и нужное направление в работе.

Однажды в уездный комитет комсомола пришел Князев — активист из села Нижний Шкафт — и рассказал, что на суконной фабрике много беспорядков: предприятие старое, оборудование износилось, крыша протекает, количество производственных травм возросло.

— Что вы хотите? — спросил Федянин комсомольца.

— Провести забастовку.

«Это слово нас обескуражило, — рассказывал Федянин. — Фабрика сдана в частную аренду группе компаньонов-нэпманов. По договору арендаторы обязаны были в предусмотренные сроки ремонтировать и восстанавливать оборудование, а раз они этого не делают, нужно принимать какие-то меры. Но можно ли бастовать, мы не знали.

О нашем разговоре я поведал Сарайкину. Он предложил мне поехать туда и тщательно разобраться на месте:

— Только, смотри, не наломай дров.

Выяснилось, что комсомольцы настроены против арендаторов агрессивно.

— Мы же — советские люди, а нас эксплуатируют нэпманы, — возмущались ребята.

Положение было действительно тяжелым. К счастью, на фабрику приехал представитель из Пензы. Он посоветовал не горячиться. Трест осведомлен обо всем. Если сильно нажать на арендаторов, они могут отказаться от предприятия, его придется закрыть, и люди останутся без работы.

Переговоры закончились тем, что положение все же улучшилось. Комсомольский азарт ослабел. Забастовку предотвратили». Помогли и рассказы Косарева о том, как отстаивали комсомольцы-бауманцы в первые годы нэпа права рабочей молодежи.

Дела в губернской организации заметно двигались вперед. К осени 1924 года комсомольская организация численно выросла почти в два раза. Партийная прослойка увеличилась — каждый десятый комсомолец был в то же время членом или кандидатом в члены РКП(б). Самого же комсомольского вожака избрали членом губ-кома партии.

В январе 1925 года в жизни пензенской молодежи произошло большое событие — вышел в свет первый номер газеты «Знамя ленинца» — органа губкома и горрайкома РЛКСМ. На ее полосах и появилась статья Косарева «Непролетарскую молодежь — в комсомол!» — первая проба его пера. Очень волновался Саша, когда писал ее: «Получится ли?» Не потому ли он и поставил под ней свой псевдоним — Бауманский?!

В Пензе и рабочих поселках работа улучшалась. Но сложной оставалась обстановка на селе. В некоторых уездах — Н-Ломовском, например, кулаки создавали бандитские шайки, убивали партийных, советских, комсомольских активистов и селькоров.

Постепенно у Косарева накапливался опыт работы с крестьянской молодежью. И здесь, как и во многих других случаях, добрыми советами и наставлениями его питали партийные работники.

Однажды на заседании Городищенского укома партии Сарайкин спросил комсомольских укомовцев:

— Сколько в уезде молодых крестьян из бедняцких семей за харчи и убогую одежонку на кулаков батрачат? — И пояснил: — Среди них полно неграмотных, о наших советских законах они знать ничего не знают. Кто им эти законы разъясняет?

Ответить на такой простой вопрос никто не осмелился. Оказалось, что уком комсомола работы среди батраков попросту не вел.

— Подумайте хорошенько сами о том, как собрать батраков, да хорошенько подготовьтесь к встрече с ними, — посоветовал Сарайкин.

Подобных встреч в Пензенской губернии еще никто не проводил. За подготовку ее горячо взялись активисты укома Петр Черентаев, Николай Капустин, Владимир Анисимов. Они объехали все сельские комсомольские ячейки, побывали в отдаленных деревнях, провели учет батраков, гнувших спины на кулаков и кустарей, разъяснили молодым батракам цель предстоящего собрания.

Интерес у батрацкой молодежи оказался настолько большим, что многие участники собрания добирались в Городище за 50 и даже за 80 километров — из далеких деревень Столыпино, Ильмино, Базарной Кеньши, Русского Сыромяса и Нижнего Шкафта. Девяносто два участника собрания впервые услышали на нем, что, оказывается, есть такая организация, как профсоюз, которая призвана защищать их интересы от кулаков. От уездного прокурора они узнали о советском законодательстве по охране труда подростков. То был вечер настоящих откровений. Вопросов они задали ораторам много, откуда только смелость взялась. И все же на призыв секретаря укома РЛКСМ Федянина записываться в комсомол от решительных действий воздержались. Однако после этого собрания молодые батраки без стеснения обращались в уком за советом и помощью, а вскоре начали вступать в комсомол.

Косарев поддержал почин городищенцев. Вскоре такие собрания батраков прошли и в других уездах губернии.

Под влиянием революции деревня менялась. Изменялась и деревенская молодежь. Но жизнь и быт крестьянских девушек по-прежнему строились по дедовским законам. По-прежнему не смели иметь своего суждения, до 19 лет даже на сельский сход не могли приходить. Нарушат этот неписаный «порядок» — засмеют, прохода по деревне не дадут. А попробуют встрять в спор мужиков — сейчас же обрежут: «Не твоего ума это дело».

Процесс пробуждения самосознания у деревенской девушки протекал медленно. «Его надо ускорить, — решил Косарев. — Надо собрать девчат вместе, как прошлый раз мы собирали батрацкую молодежь. Рассказать о комсомоле, об активности городской женской молодежи, и начать надо с уездных конференций».

Первая такая конференция состоялась тоже в Городищенском уезде. 8 Марта собрались здесь девчата из местных фабрик и ближайших деревень. Девушки внимательно прослушали доклад о Международном женском дне. Поначалу, правда, очень стеснялись: потупили очи долу. И только когда докладчик стал рассказывать о союзе молодежи, встрепенулись, стали задавать вопросы. Уже под конец конференции первыми оживились молодые работницы, да так, что смело заговорили о неравной оплате их труда на предприятиях. Молодые крестьянки с испугом смотрели на бойких фабричных девчат.

Косарев же, общительный и веселый по натуре, временами даже балагур, подмигнул лукаво гармонисту Сереге Степкину и запел:

Девушки дружно рассмеялись и окружили гармониста, а Саша, улыбаясь своей доброй, открытой улыбкой, продолжал:

Эту частушку девчата, оказалось, знают, потому что конец ее стали подпевать. Вдруг Косарев как-то весь подобрался, посерьезнел, положил руку на мехи разошедшейся гармоники и, когда наступила тишина, запел задушевную, совсем незнакомую собравшимся песню:

Степкин быстро подобрал на гармонике ее мелодию, и теперь она плавно, настраивая слушателей на лирический лад, разливалась по клубу. А девчатам, видно, вспомнился тот, уже быстро удаляющийся в прошлое, восемнадцатый год, когда в округе Пензы свирепствовали солдаты восставшего белочешского корпуса. Судьба юного буденовца, «закрывшего свои карие очи», как-то ненароком и сразу полонила их; притихли девчата, пригорюнились.

— Что, красавицы, запечалились, понравилась вам песня?

— Очень! — воскликнули девушки хором. — Откуда вы эту песню, Саша, знаете, сами сочинили?

— Нет, девчата, я песни петь люблю, а сочинять их, извините, талантов нема… А слыхал я ее в Ходы неких лагерях, под Москвой. Я в эти лагеря летом прошлого года к красноармейцам ездил. Там эту песню во всех батальонах пели, и я вместе с ними. — И, обращаясь к Степкину, Косарев сказал наставительно: — Ты, Серега, вот что: собери-ка местных гармонистов, да разучи с пи-ми наши, советские песни. Да не такие, «Как родная меня мать провожала», а — «Наш паровоз, вперед лети!», «Взвейтесь кострами, синие ночи!», другие… С песней-то дела лучше спорятся.

— Саша, а что это за «Взвейтесь кострами»?

— Это песня юных пионеров. И написал ее мой тезка, Сашка тоже, поэт наш — комсомольский, Александр Жаров. — И опять Косарев, не дожидаясь просьб и новых вопросов, запел вдохновенно:

Долго в тот вечер звенел молодыми голосами клуб.

Конференция приняла обращение ко всей женской молодежи вступать в ряды комсомола. Такие встречи прошли и в других уездах. В итоге около трех тысяч девушек губернии вступили в комсомол в 1925 году.

Организовал Косарев и шефство городских организаций над сельскими ячейками. На работу в деревне губком рекомендовал многих городских комсомольских активистов. Работа среди крестьянской молодежи оживилась. Заметно повысился ее интерес к комсомолу. Около десяти тысяч молодых крестьян вступили в том году в РЛКСМ.

Губком активнее стал работать среди молодежи национальных меньшинств. В этническом отношении Пензенская губерния была как пестрое полотно. Большинство среди нерусского населения составляли мордва и татары. Косарев сразу же обратил внимание на то, что в комсомольской организации их мало.

— Недооценка работы среди национальных меньшинств — опасна, — говорил он в феврале 1925 года на пленуме губкома РЛКСМ, — еще опаснее приклеивание различных национальных ярлыков и так далее. Нам надо добиться того, чтобы вся организация занималась этой работой, чтобы по-настоящему руководила ею.

Проявленное губкомом внимание к молодежи национальных меньшинств, массовые мероприятия, которые он стал проводить с участием нерусского населения, не замедлили положительно сказаться и на ее отношении к комсомолу. Только в 1925 году в комсомол было принято 954 мордовских юношей и девушек и 294 молодых татар. Росла и их политическая активность.

В редкие свободные часы Косарев поднимался на возвышенный левый берег Суры, где впадала в нее речка Пенза: весной — когда жители высыпали на берег смотреть, как трогается ледостав, движутся по ожившей после зимней спячки реке побуревшие громады льда и разливаются по луговому заречью вырвавшиеся из плена воды, или теплыми майскими вечерами — просто так: обдумать житье-бытье, послушать пение ошалевших соловьев. Необъяснимая душевная тревога охватывала его в эти считанные случаи уединения. Шел тогда Косареву двадцать второй год… А незавершенные комсомольские дела надвигались лавиной. И вновь он в вихре событий забывал о неустроенности быта, о том, что пора-де остепениться…

Пенза — городок хотя и губернский, по московским масштабам небольшой, но история его Косарева заинтересовала: в 1670 году пензенский люд участвовал в восстании Степана Разина, пятьдесят лет спустя город стал местом раскольнического бунта против Петра I, в 1774 году был взят Емельяном Пугачевым.

Из века в век утверждалась Пенза в городском обличье и к Великому Октябрю стала узловым пунктом трех железнодорожных линий.

Обо всем этом Саша узнал из рассказов Володи Бубекина. Работал Володя секретарем Спасского укома комсомола, а когда Косарев приехал в Пензу, Бубекин был уже членом бюро и заведующим политпросветотделом губкома комсомола. Начитанный юноша рассказывал Косареву об истории родного края, водил Косарева по тихим улицам вечернего города, от здания к зданию, как бы представляя ему Пензу, а городу — комсомольского вожака. Вдохновенно посвящал Сашу в «тайны» вековых историй. Он поведал, что в Пензе учился и начал первые литературные опыты В. Г, Белинский, здесь отбывал ссылку Н. Л. Огарев, служил М. Е. Салтыков-Щедрин, основателем рисовальной школы и богатой картинной галереи при ней был известный художник К. А. Савицкий. В Пензенской гимназии в 1855–1863 годах работал отец Владимира Ильича Ленина И, Н. Ульянов.

Сам же Бубекин — скромный трудяга и застенчивый человек — пришелся по душе шумному и общительному Косареву. Был Бубекин на год моложе Косарева. Не прошел его трудовой школы, не участвовал в острых баталия. с троцкистами и восторженно смотрел на Косарева, особенно в тех случаях, когда Саша, как бы на лету, схватывал суть сложных проблем и безошибочно принимал решения. А Косарева поражала эрудиция Бубекина, его умение писать остро и выразительно. В Пензе они подружились и уже не расставались никогда.

Оба юноши тонко чувствовали тягу молодежи к культуре и горячо заботились о повышении ее образования, политических знаний.

Прежде всего навалились на ликбез в деревне. Саша буквально зеленел, когда слышал от молодых крестьян реплики:

— Мать моя, совсем неграмотная, а, поди, ведь прожила свой век, да еще как, не нонешним в пример…

Или:

— Отец тоже прожил без грамоты. Зачем учиться? Мы все такие…

Косарев не жалел времени, чтобы переубедить таких девчат или парней. Вместе с губкомольцами возрождал кое-где загасшие очаги ВЧК — дашбеза — Всероссийской чрезвычайной комиссии ликвидации безграмотности.

Бубекин только поражался косаревскому терпению и настойчивости в этом деле.

Под руководством Косарева губком оживил работу школ фабрично-заводского ученичества, начал создавать школы крестьянской молодежи. Бубекин привлек местных учителей-коммунистов к разработке дополнений в типовые программы разделами, учитывающими специфику местных условий. В этом деле у Косарева имелся и собственный опыт, накопленный еще на работе в Бауманском райкоме комсомола.

Косарев часто сокрушался:

— Ну, что за фильмы показываем мы молодежи?! Смотрит опа Дугласа Фербенкса да Мери Пикфорд, Гарри Пиля еще… Из советских актеров одну Веру Холодную знает…

Но советских героических фильмов тогда еще не было. Отечественная кинематография делала только первые шаги.

Да что — кино! В клубах, избах-читальнях не хватало самых простых игр: шашек, домино… А досуг молодежи организовывать надо. Выдвинул тогда губкомол лозунг: «Днем — по ячейкам, вечером — в клуб!»

Как-то Косарев с Бубекиным зашли в клуб механического завода. Остановились около местного художника, рисующего схему-карту «Что делается в Европе?». Поначалу им карта очень понравилась. Популярная, с политическими карикатурами. Вот на изображении территории Советского Союза — рабочий с молотом. Он подает руку крестьянину, а под рисунком надпись: «У нас началась смычка рабочих с крестьянами». А на карте Испании нарисованы тюремные застенки: «В Испании арестован Коммунистический союз молодежи. Взрослые коммунисты уже давно сидят». Италия — «Итальянские бедняки, разоренные капиталистами, собираются выехать в Россию. Фабриканты тоже тянутся к нам. У них нет сырья для фабрик, нет покупателей на машины, а СССР и сырье даст и машины купит».

— Это как раз то, что нашей молодежи надо! — воскликнул Володя Бубекин. — По такой карте хоть географию изучай, хоть политграмоту. Это же — настоящая наглядная, злободневная агитация! Здорово!

— Погоди радоваться… — вдруг нахмурился Косарев. — Агитация это — точно. Но за что? Против кого?

Посмотрел Володя на Финляндию, а там надпись: «В Финляндии плохо уродились хлеба, но помещики не дают ввозить хлеб из России», глянул западнее — там своя надпись: «Американцам, снабжавшим Швецию и Норвегию хлебом, приходится убираться восвояси: более выгодно делать закупки в России», взглянул на Турцию — опять схожий текст: «Мы снабжаем хлебом Турцию, разоренную европейской буржуазией…»

— Теперь-то ты разобрался в этой «популярной» агитации? В стране с хлебом туго. Свой народ досыта не кормим, а тут… Заграница — бери! Ешь на здоровье! От такой агитации антоновские и кронштадтские мятежи поднимались. Тонко, стервецы, придумали: вроде бы об успехах наших эти надписи глаголят, а вдуматься, так мороз по коже пробирает. Где же ты, братец, материалы для такой карты взял?

— Так секретарь комсомольский дал…

Пошли Косарев с Бубекиным секретаря ячейки искать, а когда нашли и рассказали о причине своего волнения, тот выслушал их спокойно и разложил перед оторопевшими губкомовцамп журнал «Юные строители» с оригиналом карты.

— Журнал этот, — пояснил Бубекину Косарев, — в Москве издается для подростков. Проморгали в Цекамоле его, не видят, что у них под боком кулацкие прихвостни творят.

— Завтра же позвоню в ЦК, — согласился Володя.

И друзья еще напористее навалились на политпросвет, на политическую подготовку комсомольского актива.

Косарев обратил внимание на то, что большинство секретарей сельских ячеек избрано на эту роль впервые, опыта комсомольской работы не имеют. Таков уж был у Косарева характер: увидел прорехи в работе — ликвидируй, не жди, когда тебе на них свыше укажут или особые условия создадут. Внес тогда Саша на обсуждение бюро губкома комсомола предложение об организации школы деревенского актива. Ее первыми слушателями стали 75 сельских активистов.