Косарев

«ТАК ЧЬЯ ЖЕ ОНА — РЕВОЛЮЦИЯ-ТО?»

…В новый, 1917 год Россия вступала истерзанной кровопролитной империалистической бойней. Хозяйство разрушено. Положение трудящихся стало еще более невыносимым.

Новый год начался бурно, активными выступлениями пролетариата. 9 января рабочие колонны, как полки, поднявшиеся в наступление, двинулись к центру города — на Театральную площадь. Сашка Косарев вместе с благушенскими ребятами перебегал от одной колонны к другой. Взрослые рабочие меж собой говорили: «Жив наш лозунг-то; поди, с четырнадцатого года не вспоминали его, а тут сам собой на память пришел: «Мы живы, горит наша алая кровь огнем неистраченных сил!»

Но в тот день полиция разогнала колонны людей, а пролетарские окраины Москвы долго еще не успокаивались, гудели. Потом как будто замерли в тревожном ожидании.

Через двадцать дней рабочие передавали из рук в руки листовку Московского областного бюро Центрального Комитета РСДРП и Московского комитета партии. Ее долгожданные слова обжигали сердца, возбуждали радость: «Товарищи! В Петербурге революция. Бросайте работу! Все на улицы! Все под красные знамена революции! Выбирайте в Совет рабочих депутатов! Сплачивайтесь в одну революционную силу!»

«В тот день, — вспоминала мать Косарева, — на московских заводах началась забастовка. Саша вместе с тремя коммунистами фабрики… бросил работу и закричал своим звонким голосом: «Кончай работу, выходи во двор, хватит работать на буржуев, хватит набивать их карманы!» Сам побежал, а за ним и другие рабочие. Я тоже выбежала во двор, подбежала к нему и ну давать ему подзатыльники. «Что кричишь, — говорю ему, — с ума сошел, тебя с фабрики выгонит хозяин». А здесь на грех и правда оказался хозяин, но он уже ничего не мог сделать с толпой рабочих, выходивших из цехов».

— Знамя! Красное знамя несите! — крикнул кто-то.

Но знамени не было.

Один из взрослых рабочих подтолкнул Сашу:

— Видишь флаги на заводоуправлении? Тащи их сюда!..

Косарев схватил близлежащую стремянку и стремглав бросился к зданию заводоуправления, у входа в которое сникли полотнища трехцветного флага самодержавной России — три полосы: синяя, белая и красная… Вырвав древко из гнезда, Саша ловким движением оторвал синюю с белой. Осталась красная. «Вот оно — знамя! — крикнул Косарев и стал передавать одно полотнище за другим в руки подоспевших рабочих.

— Ну, Александра, и парень у тебя вырос — ловкий. сообразительный…

Мать, возбужденная от событий, стояла рядом с подошедшим к ней сыном. Хотела было потрепать его вихрастую голову, да куда там — парня и след простыл. Он уже бежал по фабричным закоулкам: «Бросай работу! В Питере революция, царя сбросили!»

Революция в Петрограде подняла и Москву.

Снова рабочие двинулись к центру города. В рядах пролетариев гордо шествовал и Саша Косарев. Шли по знаменитой Владимировке, собирались толпой на Рогожско-Сенной площади и Симонов Камер-Коллежском валу. Кто-то запел:

И снова продолжали шествие. Проходя мимо Таганской тюрьмы, кричали: «Политическим свободу! Революция!» Не ведали, что в одиночных камерах этой тюрьмы сидел когда-то Л. П. Радин, автор песни русских революционеров, что сегодня у них на устах. А песня в тот день вместе с потоком людей разливалась и крепла, нарастала и ширилась:

Вскоре восторженно-радостное настроение сменилось первыми тревожными известиями о суровых реалиях классовой борьбы. Группы встречных рабочих передавали:

— У Яузского моста фараоны преградили нам путь. Только не сробели мы, пошли на них стенкой. А помощник пристава выстрелил в Астахова с Гужона…

— В Лариона Тихоновича, что ли?

— В него…

— Ну и мы им поддали! Полицейских наша братва разоружила, а помощника пристава сбросила в Яузу! Вот так-то…

Власти пытались сдержать натиск восставшего народа. Саша сутками пропадал на улицах города.

За три дня в Москве разыгрались события одно необычнее другого. Они вихрем сменялись перед глазами подростка. У Спасских казарм Саша увидел, как братались рабочие с солдатами. Близ Казанского железнодорожного моста он чуть было не угодил под перестрелку с жандармами и юнкерами. Не ускользнуло от его зорких глаз и то, как полицейские, растерявшиеся под натиском рабочих, бросали оружие: на милость победителей. И всюду митинги и красные знамена. Они — в руках пролетариев, на балконе здания городской думы. Их торжественно несли заводчики, лавочники, учителя гимназий и адвокаты. Огромные красные банты на рясах духовенства. Раскрасневшиеся от волнения, нарядные дамы прикалывали их к погонам и на грудь господ офицеров. Солдаты рассказывали, что даже бежавший из немецкого плена царский генерал Корнилов и тот свою речь перед войсками закончил словами: «Так несите же на острие ваших штыков красное знамя свободы родине!»

«Так чья же она, революция-то?» — размышлял Косарев. Было от чего растеряться пареньку, над чем задуматься.

«Теперь будет все по-другому» — на это надеялись рабочие, крестьяне, солдаты. Хотелось верить, что с падением самодержавия прекратится кровопролитная^- война, крестьяне получат землю, кончится голод, рабочий день будет сокращен. Шли недели за неделями. Стихло праздничное оживление. Ни одна из радужных надежд не осуществлялась.

Свергнув власть царя, февральская революция не уничтожила капитализм, власть буржуазии.

Буржуазно-помещичье Временное правительство, ставшее во главе страны после свержения самодержавия, упорно стояло на страже интересов капиталистов и помещиков.

Рассказы о революции, ее свершениях и загадках Саша жадно слушал во время обеденных перерывов, когда рабочие, рассаживаясь у станков, беседовали, поедая свой скудный паек. Косарев знал, что так говорят рабочие-большевики.

Узнал из этих бесед Саша и о двоевластии.

— Конечно, двоевластие долго не продержится, — рассуждали рабочие на коротких сходках.

— А Временное правительство?

— И оно тоже… Мы эту революцию своими руками совершили, а власть буржуазия захватила.

В один из дней в цехе появилась возрожденная газета «Правда». Из нее Косарев впервые узнал о Владимире Ильиче Ленине, его Апрельских тезисах.

— Никакой поддержки, никакого доверия Временному правительству, — читали рабочие. — Вся власть Советам! Долой войну!

Для Косарева «Правда» становилась любимой газетой. Умела она говорить с рабочими ясным, понятным языком. Очень отличалась она от других газет! Приносили в цех и меньшевистские, реже — эсеровские газеты. Из них, как из рога изобилия, лилось славословие о наступлении «новой эры», «эры свободы». «Какая же это «эра свободы»? — рассуждал в таких случаях Саша. — Буржуи наживаются на нашем труде, как при царе. Натуральная кабала, а не эра свободы».

Вот почему, когда в «Правде» появился пролетарский призыв бойкотировать буржуазные и мелкобуржуазные газеты, Саша по своей инициативе стал отгонять разносчиков таких газет от заводской проходной. Деятельная натура Косарева жаждала действия. Узнав об этом, взрослые рабочие покачали изумленно головами, посмеялись и решили: надо Косарева назначить распространителем большевистской прессы.

Встревоженные ростом влияния большевиков на массы пролетарской молодежи, меньшевики выдвинули задачу завоевать юные кадры на свою сторону. 8 апреля их газета «Вперед» выступила с программной статьей. Попала она в руки и московской пролетарской молодежи. Что же обещала партия меньшевиков ей? Какую программу юношеского движения намечала? Саша вслух читал ее одногодкам: «Борьба с уголовными романами, с желтой прессой и порнографией, общее посещение театров — вот наша программа».

— Саша, а что такое желтая пресса?

— А — порнография?..

— Да ну их к черту со своей порнографией и романами! — Саша в сердцах скомкал газету и забросил ее в угол.

Спустя годы Косарев в своих статьях и докладах не раз вспомнит, как «трухлявые меньшевики в те героические дни борьбы за власть звали рабочую молодежь в свои кружки, где пытались напичкать ее сознание обывательской и «культурно-просветительской» шелухой.

Рабочая молодежь не пошла за ними. Ее увлекли боевые лозунги большевистской партии, провозгласившей право молодых борцов на участие в строительстве новой власти».

Партия Ленина проявила подлинную заботу о важном резерве революционных сил, о пролетарском юношестве. Она приняла действенные меры по организации союзов рабочей молодежи, стягивала юношей и девушек под свои знамена.

В один из июньских дней Косарев прибежал в цех с «Правдой».

— Вот, хлопцы, слушайте: здесь статья есть толковая — «Борьба за рабочую молодежь» называется.

— Чья статья, Саша?

— Крупская напечатано… Да ты не перебивай, слушай: «…по какому пути пойдет все движение: будет ли организация молодежи в России пролетарской, пойдет ли она рука об руку с рабочей организацией своей страны, или же оторвется на время от рабочего движения, станет культурно-просветительской, окажется под буржуазным влиянием и будет обсуждать различные отвлеченные вопросы?»

Ребята слушали внимательно, а в конце Мишка Сенечкин — ученик слесаря из соседнего цеха — сказал задумчиво:

— Я теперь, Сашка, знаю, что такое порнография!

— Ну, что?

— Отвлеченный вопрос!

— Как это — отвлеченный? — вмешался Матвей Лисицин — напарник Косарева.

— Ну, который нас от этого… ну, как его… от движения отвлекает…

В другой раз Косарев принес «Правду» весь сияющий:

— Пацаны! Крупская — это жена Ленина, вот кто! Теперь она о каком-то уставе союза рабочей молодежи пишет.

После чтения ребята задумались: «А у нас никакого союза нет…»

— Как нет? — встрепенулся Косарев. — В Замоскворечье на заводе Михельсона рабочая молодежь каждый вечер собирается. О Третьем Интернационале что-то толкуют…

И действительно, колыбелью первых революционных юношеских организаций в городе стало Замоскворечье. Здесь под руководством большевиков еще в марте 1917 года был создан оргкомитет, который объединил разрозненные молодежные кружки в Союз рабочей молодежи «III Интернационал». Летом большевики объединили в коллективы передовую пролетарскую молодежь и других районов Москвы; в Сокольническом — организаторами Союза рабочей молодежи «III Интернационал» стали молодые большевики Николай Жебрупов и Сергей Барболин, в Благуше-Лефортовском — Альберт Лапин. Вообще-то настоящая его фамилия была латышская — Лапиньш. Но москвичи быстро переиначили ее по-своему: Лапин, да и только! Альберт поначалу сопротивлялся и, наконец, сдался.

Осенью 1917 года Е. М. Ярославский, Р. С. Самойлова (Землячка) и В. Н. Подбельский привезли пролетарскому юношеству Москвы первые известия о VI съезде РСДРП(б) и его резолюцию «О союзах молодежи». Они выступали на собраниях юношей и девушек Железнодорожного, Рогожского и Басманного районов. Пробивался на них и Косарев. Затаив дыхание Саша слушал рассказы о партийном съезде. Слова большевиков, сама жизнь убеждали его в том, что РСДРП(б) является единственной революционной партией, выражающей интересы всех трудящихся. Осенью 1917 года Александр Косарев решительно сделал свой политический выбор: прослушав очередной рассказ — теперь уже А. Лапиныпа — о VI партийном съезде, он вступил в Союз рабочей молодежи «III Интернационал». Отныне его путь был один: с партией большевиков! Обманутые же меньшевиками, эсерами и анархистами юноши и девушки дружно покидали мелкобуржуазные союзы молодежи, вливались в СРМ «III Интернационал». Дневников рабочий паренек Саша Косарев не вел, но время это запомнилось ему крепко.

Десять лет спустя Косарев скажет: «Еще до Октябрьской революции пролетарская молодежь Москвы вместе с партией вынесла на своих плечах напряженную борьбу с меньшевиками и соглашательской идеологией. Рабочая молодежь требовала своего права на политическую жизнь, улучшения экономического положения, и только большевистская партия могла верно, точно, своевременно оценить настроения и запросы молодежи. Она, только одна она, организовала молодые силы».

Каким же остался в памяти современников Александр Косарев в том Великом, незабываемом, историческом 1917 году?

— Помню малыми парнишками Шацкина, 13-летнего Косарева, — рассказывал старейший участник революционного движения в России и ветеран партии Л. М. Михайлов. — Мы их тогда называли «сверчками».

Старшие товарищи по партии и союзу называли их еще «хвостиками», «шпингалетами»… А комсомольский поэт на пороге первого десятилетия московского Союза молодежи по этому поводу сочинил четверостишье:

«Я познакомилась с Сашей осенью 1917 года, — рассказывала ветеран московского комсомола Татьяна Васильева. — В то время во многих городах начали организовываться социалистические союзы рабочей молодежи III Интернационала. В них вступали тринадцатилетние-четырнадцатилетние рабочие ребята и девчата, познавшие уже всю тяжесть капиталистической эксплуатации.

Мы, девчата табачной фабрики, пришли в районный клуб на Красносельской, 76 на собрание союза. Там были рабочие с цинковального завода Анисимова, с фабрики Ранталера (теперь пуговичная фабрика имени Балакирева), с молочной фабрики Чичкина и других предприятий. Вот здесь я впервые встретила Сашу Косарева.

Еще до собрания — а пришли послушать доклад о «Задачах союзов рабочей молодежи III Интернационала» — много было разговоров, расспросов: кто где работает, сколько получает, как работает, чем занимается союз. Наше внимание привлек шустрый, смешливый вихрастый паренек. Как-то так получилось, что возле него организовался кружок. А он шутил, расспрашивал всех, сам рассказывал о тяжелой жизни и условиях работы на заводе…

— Нам надо требовать от хозяина завода, — говорил Саша, — улучшения условий труда, сокращения рабочего дня и повышения зарплаты. Правильно здесь говорят руководители союза — за свои права надо самим бороться, и всем вместе. Вот и вы должны своего фабриканта взять за жабры».

Так вступал в активную революционную борьбу фабричный паренек Александр Косарев.

Он стремился не пропустить ни одного сколь-нибудь значимого события общественной жизни. Саша все чаще и чаще забегал в садик-двор московского домика на Троицкой улице, близ Самотечной площади. В этом садике, вспоминал один из активистов московской молодежи Лазарь Шацкин, на собраниях союза выковывались первые кадры вожаков будущей коммунистической организации юношества.

Большим событием в общественной жизни Москвы стала демонстрация протеста пролетарской молодежи против империалистической войны. 15 октября под алыми стягами юные рабочие Москвы шествовали на Скобелевскую (ныне Советскую) площадь. На красных полотнищах и транспарантах — лозунги: «Война — войне!», «Да здравствует III Интернационал!», «Мир хижинам, война дворцам!», «Вся власть Советам!» Саша шел с колонной Благуше-Лефортовского района.

Пасмурное до этого утро сменилось солнечным, ярким днем.

Шумно и бодро вступали на центральные московские улицы демонстранты — 12 тысяч человек. А навстречу им, как записал очевидец, «недоумевающие, перекошенные взгляды буржуазии, но даже она поражена величием юности. А по тротуарам, вокруг юных демонстрантов — фигуры взрослых рабочих. Это — красногвардейцы. Их послали комитеты партии с оружием охранять рабочую молодежь.

— Идите спокойно, хвостики… Мы вас в обиду не дадим. Вы — наше будущее!»

Теперь Саша Косарев шнырял по рядам демонстрантов. Ему только что поручили раздать первый номер журнала «Интернационал молодежи».

Но вот начался грандиозный митинг. Молодежь приветствовал секретарь МК РСДРП(б) В. М. Лихачев. За ним от большевистской фракции в Совете солдатских депутатов выступил А. Я. Аросев, а от Московского Совета рабочих депутатов — П. Г. Смидович. Никогда еще Москва не видела такого собрания юных пролетариев, их радостных улыбок, горящих глаз, возбужденного говора. Горячую речь произнес молодой рабочий трамвайного парка Сергей Афанасьев. Он подтвердил готовность рабочей молодежи следовать за большевиками. Буря оваций потрясла округу, когда зачитали приветствие В. И. Ленину. «Самому Ленину передадут его, — размышлял Саша. — Вот — здорово! Кто бы поверил год назад в то, что он — благушенский мальчишка вместе с двенадцатью тысячами ему подобных москвичей — будет принимать этот текст!» В заключение была принята резолюция: «Требуем немедленного перехода власти к Советам!»

Великий Октябрь приближался. В глубине рабочих и солдатских масс зрела пролетарская революция. Оцепенела в грозном затишье Москва. На заводах и фабриках большевики спешно организовывали отряды Красной гвардии.

Через десять дней восстал революционный Петроград!

Великая Октябрьская социалистическая революция круто изменила весь ход дальнейшего исторического развития человеческого общества. Она изумила, потрясла мир ленинским известием: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась».

Это известие подняло московских большевиков на решительные действия. Они немедля призвали рабочих к свержению буржуазии и установлению в городе власти Советов. Но контрреволюция оказала упорное вооруженное сопротивление. Развернулись ожесточенные многодневные бои. И в эти решающие, грозные дни особенно ярко проявилась верность пролетарской молодежи идеалам революции. Тотчас же вслед за заседанием Московского комитета партии собрались руководители Союза рабочей молодежи «III Интернационал». Их решение «Всем на баррикады!» было горячо поддержано трудящимся юношеством.

Документально доказано, что почти все члены Союза рабочей молодежи «III Интернационал» Москвы влились в Красную гвардию, сооружали баррикады, проявили в боях смелость и бесстрашие. Неужели он был не в рядах «почти всех»? Конечно же, нет! Скорее всего Косарев вступил в отряд Альберта Лапиныпа — организатора Лефортовского союза рабочей молодежи «III Интернационал». И отряд состоял в основном из членов союза, юных пролетариев Благуше-Лефортовского района.

— Мы из Лефортовского района, не можем сидеть сложа руки, когда отцы наши сражаются за революцию. Дайте нам винтовки, мы тоже хотим быть воинами! — требовательно заявили бойцы его отряда в ревкоме.

Отряд немедленно вооружили берданками, и он двинулся к Алексеевскому юнкерскому училищу. Здесь разгорался горячий бой. Красногвардейцы уже не первый день безуспешно пытались выбить засевших там юнкеров. Тогда Лапиньшу пришла в голову шальная мысль. Он посоветовался с ребятами, и в первую же ночь вся его лихая сотня перелезла через каменную ограду, за которой стояло училище, и ударила по юнкерам с тыла. То был на редкость неожиданный удар. Юнкера сразу растерялись. И когда красногвардейцы двинулись атакой вновь, никакие усилия противника не смогли уже отбросить их.

Этот эпизод — первое боевое крещение — навсегда остался в памяти и командира отряда.

— Я часто думаю о величии наших дел, о росте людей, прошедших через этот бой, — вспоминал Альберт Янович Лапиньш.

Не в том ли бою начался социальный рост Александра Косарева, закладывались первые семена его гражданского мужества и морального величия?