Косарев

НУЖНЫ ПРОИЗВЕДЕНИЯ О МОЛОДОМ ГЕРОЕ

Косарев и литература. Молодой вожак преуспел и на этом поприще.

Сложным был в нашей стране процесс становления и развития литературы на принципах марксизма-ленинизма. Октябрь разрушил многое из того, что составляло старый литературно-художественный быт и его идейно-политическую атмосферу. Для литературно-художественной жизни было характерно наличие многочисленных групп и ассоциаций: Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), «Левый фронт» (Леф), «Литературный центр конструктивистов» и другие.

Литература стала объектом активной идеологической борьбы. А Косарев показал себя в ней убежденным, подготовленным и активнейшим борцом партии. Он выступал против старой салонной поэзии, мещанской добродетельности и изображения в литературе образца прилизанного мещанина с комсомольским билетом.

Этот фронт был полем борьбы за коммунистическое воспитание молодежи. И на нем Косарев стал не просто активным «штыком» в идеологической борьбе, но и автором таких предложений, которые сформировали целое направление в отечественной литературе.

Правомерен вопрос: нет ли в этом утверждении преувеличения? Ведь Косарев не был литератором или идеологом в широком значении такой профессиональной ориентации. Но именно из этого участия его в борьбе на литературном фронте станет ясно, что стал он действительно высококультурным и высокообразованным человеком. Потому-то с ним и любили общаться А. В. Луначарский, А. М. Горький, Ромен Роллан и академик И. М. Губкин и многие другие выдающиеся люди эпохи. Чем же еще притягивал их этот самородок? И что помогало ему само му в общении с такими всемирно известными людьми не робеть, оставаться самим собой и быть интересным им? На чем держался его собственный фундамент социальной раскованности?

Трудно найти исчерпывающий ответ. Тем более что не один только Косарев из мальчишек пролетарских окраин поднялся в годы Советской власти до недосягаемых в прошлые времена высот. В Пензе, например, Саша подружился с Петром Бухановым. Были они погодки. Петр — сын рабочего, с малых лет ученик слесаря. Когда Косарев приехал в Пензу, Буханов работал секретарем горкома комсомола. Потом на партийной работе. В 1929 году после окончания комвуза Петр учился на философском отделении Ленинградского института красной профессуры. И сразу стал профессором, заведующим кафедрой диалектического материализма Ленинградского политико-просветительного института имени Н. К. Крупской. Эти успехи поразительны: до поступления в комвуз Буханов имел низшее образование!

Процесс интеллектуального созревания Косарева проходил одновременно с его социальным мужанием. Он был на самой что ни на есть стремнине борьбы за генеральную линию партии, участником таких всемирно-исторических событий, каждого из которых в отдельности хватило бы, чтобы заслуженно отметить биографию иного человека за всю жизнь. В этом ряду событий Саша был не рядовым свидетелем, не стоял сбоку, он кипел страстями своего времени в самой гуще событий. В них проходила закалку сталь его характера, проявлялось богатство его яркой натуры. Проявилось оно и на литературном фронте.

Косарев смело шел на обострение с теми представителями литературных кругов, в которых видел людей, мешающих коммунистическому воспитанию молодежи. Вот как он говорил об идеологической платформе конструктивистов на VI Всесоюзной конференции ВЛКСМ:

«Смысл их идеологии заключается в том, что нужно-де поменьше заниматься политическими вопросами, а больше технической работой по поднятию хозяйства. У конструктивистов — огромные американские очки, через которые они видят только технику. Что же касается политики и классовой борьбы, на всем этом они ставят крест… Прочтите первую книгу Леонида Грабаря «Семейная хроника». Там вы встретите инженера Ляльку, которая прошла американскую выучку, попала к нам в СССР и работает здесь, в нашей стране. Когда ей председатель губисполкома говорит о строительстве социализма, то она ему отвечает так:

— Фу, глупости какие! Заезженные фразы! Работаю потому, что это заложено во мне, потому что люблю, потому что без нее — неинтересно. При чем тут социализм».

В этой части своего доклада (заметим не на литературном диспуте — на комсомольской конференции) Косарев не просто резко критиковал конструктивистов в литературе. Он наступал на них убедительно и страстно. Саша опасался, что это литературное течение, чего доброго, свернет непролетарскую часть вузовской молодежи на сугубо технократический путь. Тем более что симптомы этого были налицо. «Разве у нас в среде молодежи, кончающей вузы, — обращался Косарев к залу, — готовящейся подвизаться на инженерном поприще, нет таких настроений? «Стройте социализм, а я получу свою специальность и буду выполнять свое дело. Я работаю потому, что скучно без работы. Человек я энергичный, не люблю сидеть без дела. Люблю работу, поэтому и работаю». Такие настроения есть, их много, и с ними надо бороться».

Эта часть доклада Косарева вызвала переполох среди писателей-конструктивистов. Полился поток объяснений, опровержений типа: «Никто не застрахован от отдельных ошибок, особенно писатели, чья работа отмечена творческими и идеологическими исканиями…», «нас надо учиться понимать, уметь понимать…» и т. д.

Воспользовавшись удобным случаем, Корнелий Зелинский — теоретик конструктивистов обратился к Косареву. Столкнулись позиции 33-летнего рафинированного интеллигента-писателя и 26-летнего пролетарского комсомольского вожака.

— С высокой трибуны всесоюзной конференции я не стал изобличать ваше истинное лицо, подлинный смысл вашей литературной и общественной работы. — Косарев старался говорить спокойнее, подбирал слова поделикатнее. Непростой возник диалог. Саша чувствовал, как под пиджаком взмокла на спине рубаха и капельки пота, совсем некстати, предательски выступили на лбу, но ничего он с этим поделать не смог. Парадоксально, но именно эти, непроизвольно проявившиеся признаки внутреннего волнения придали Саше уверенность, подтолкнули к большей определенности в разговоре:

— А сейчас скажу! — бросил Косарев запальчиво. — Дело не в отдельных ошибках сборника литературного центра конструктивистов «Бизнес».

— Вы и его читали? — не выдержав, перебил Зелинский.

— А как же?! И ваше коллективное письмо в редакцию «Комсомольской правды» мы обсуждали. И ответ на него тоже…

— Но, послушайте, товарищ Косарев, мы не ставим себе никаких политических или идеологических задач, отличных от задач пролетариата. Мы отнюдь не подменяем культурным строительством боевого фронта борьбы с капитализмом и в хозяйстве, и в идеологии. — Зелинский замолчал, заметив, как нахмурился подошедший к ним поэт Илья Сельвинский.

— А вот эти слова?.. — Зелинский вынул из грудного кармана пиджака вырезку из «Комсомольской правды» и стал ее зачитывать: — «Мы не сомневаемся в политической искренности товарищей из литературной группы конструктивистов, в их желании участвовать в классовой борьбе «на стороне социалистической революции». Чем скорее конструктивисты осознают ошибочность своей установки, тем лучше». Скажите, эти слова отражают мнение ЦК комсомола?

— Конечно…

«Комсомольская правда», поддержанная Косаревым, еще не раз выступала с критикой данного литературного течения. Именно она в итоге помогла молодым писателям и поэтам выйти из состояния творческого кризиса. Год спустя Зелинский в статье «Конец конструктивизма» переоценил и пересмотрел свои позиции. Со временем он стал крупным теоретиком и пропагандистом советской литературы.

В другой раз Косарев резко выступил против РАПП — Российской ассоциации пролетарских писателей. Руководство РАПП часто впадало в догматизм, вульгарный социологизм.

«Говорят, что Ленинский комсомол мало занимается вопросами литературы, — Косарев затронул излюбленную тему рапповцев в спорах с цекамольцами. — Возможно! Мы эту вину, не в пример другим, признаем. Работу с писателями улучшим, окружим пролетарских писателей еще большей заботой, будем им еще больше помогать, и это мы уже начинаем делать».

И тут Косарев вскрыл неприглядную позицию руководителей РАПП, которые обостренно болезненно реагировали на любое критическое замечание в свой адрес, а конкретную работу с писателями любили перекладывать на «чужие» плечи. Претензии и капризы стали стилем работы руководителей РАПП.

«Мы должны разбить это положение, — говорил Косарев, — и мы его разобьем… Мы согласны отвечать за свои ошибки и недостатки, если они имеют место в рядах комсомола. Но мы против того, чтобы кто-либо из РАПП прятался в кусты. Это недостойно большевиков…»

Теперь Косарев ударил по самому уязвимому месту рапповцев. Он показал им, что, несмотря на клятвенные заверения в верности принципу партийности, рапповцам именно ее-то и недоставало:

«Очень часто, — продолжал Саша, — некоторые товарищи из РАПП объявляют непогрешимой какую-то свою особенную линию (на поверку оказывающуюся линией какой-то группки) и забывают о том. что прежде всего для них обязательна партийная линия. Поэтому и бывает у них порой (как выступал один из литераторов), что «из большевиков они стремятся сделать рапповцев», в то время, когда надо из рапповцев воспитывать большевиков…

«Генеральной линии» РАПП или комсомола быть не может, — заключал Саша. — Есть одна генеральная линия партии. Она является линией и комсомола и всех других общественно-политических организаций нашей страны».

Косарев отчетливо осознавал — молодежь нуждается в герое-современнике, в личности, с которой можно делать жизнь.

В общей постановке вопрос о герое новой социалистической литературы был поставлен самой жизнью — успехами строительства нового общества. Но для того чтобы этот герой нашел воплощение в художественном образе, видимо, необходимо было какое-то время. Художники должны были увидеть его своими глазами в реальной жизни, разглядеть его характерные черты, глубоко познать мир и образ его мышления, верно творчески раскрыть его.

Советская литература в те годы только складывалась, становилась. Рождение литературных образов героев времен гражданской войны, восстановления народного хозяйства и первых шагов довоенных пятилеток только-только обозначилось в произведениях А. Серафимовича, А. Фадеева, М. Шолохова, Ф. Гладкова и других советских писателей.

Косарев азартно мечтал о молодом герое юной социалистической республики. Он обратился с социальным заказом комсомола к писателям столь страстно и ярко, что сразу же завоевал в литературных кругах высокий авторитет, нашел в них горячую поддержку и отклик.

А было это так.

Осенью 1931 года Косареву предстояла командировка на Украину. Тезисы выступления были продуманы. Но предстоящая речь на пленуме ЦК ЛКСМУ в том виде, как укладывалась в тезисы, все-таки не нравилась Саше. «Конечно, будут еще экспромты, они оживят выступление, — размышлял Саша… — Но не было в тезисах «изюминки», что ли. Вот — раздел о литературе! В нем — все уже сказанное-пересказанное, и о конструктивистах и о рапповцах». Саша в сердцах скомкал бумагу, бросил в корзину. «Страницу-то я выбросил, а о гигантском значении литературы в культурном строительстве не говорить все-таки нельзя…

Каждое молодое поколение любой эпохи, — рассуждал Саша, — имело своего героя и стремилось ему подражать». — Он скользил взглядом по разноцветным корешкам книг, плотно выстроившихся в шкафу. Читал имена авторов, а в памяти возникали образы героев: тургеневского Рудина и Базарова, лермонтовского Печорина… Саша старался сосредоточиться на мысли, которая, казалось, витала совсем рядом: «Эти герои, несомненно, владели умами тогдашней интеллигентско-дворянской молодежи, студенчества. Они умели любить литературу, искусство, философию, справедливость и женщин». На нижней полке шкафа стояла приключенческая литература — Фенимор Купер, Майн Рид, Жюль Верн… «Эх, черт возьми, и зачитывались же многие из нас этими книгами! Их герои прямо-таки вселялись в наши сердца, нам же на них походить хотелось: и поступками, и внешностью, и жестами, и манерами… Эврика! Так, кажется, воскликнул Архимед? И я теперь знаю, что сказать по этому вопросу: проблема показа героя — описание собирательного типа, героя современности — проблема величайшей важности».

Именно так и говорил Косарев на пленуме ЦК ЛКСМ Украины. Подробно и обстоятельно развивая эту тему, он побуждал актив к мышлению. Это был доклад не только политического работника, цепко нащупавшего актуальную для советской литературы тему, не выступление просто начитанного разносторонне грамотного комсомольского вожака. Это была большая, яркая речь прекрасного лектора — мастера проблемного, эвристического выступления:

«Теперь очень часто слышишь это выражение «герой». Какое все-таки понятие вкладывается в это слово? Кто является героем? Нельзя же просто сказать молодому рабочему и крестьянину: стремись быть героем, не расшифровав, какой смысл мы в это слово вкладываем, не разъяснив, что значит герой в нашем пролетарском понимании. Героями были отважные мореплаватели, путешественники, охотники за черепами, разные колонизаторы.

Героями были и разные фаталисты, испытывающие судьбу.

Наше понимание героя коренным образом отличается от того, которое внушалось молодежи старой литературой.

Пролетарская литература должна создать собирательный тип героев социалистической стройки и классовой борьбы, которые владели бы умами миллионов молодых трудящихся, с которых они могли бы брать пример. И мы требуем от наших литературных организаций, от пролетарских поэтов и писателей, чтобы они своим творчеством, своим мастерством хорошо описали бы тип героя социалистического строительства, который бы отражал стремление передовых борцов за социализм, описание которого заставило бы каждого молодого рабочего и крестьянина подумать: да, я хочу быть таким же, я хочу походить на него, он является моим идеалом.

Пролетарская литература должна помочь партии и комсомолу вооружить массы силой примера, показать ей образцы поведения. Это в значительной мере облегчило бы нам задачу коммунистического воспитания подрастающего поколения».

В январе 1932 года на встрече представителей пролетарской литературы с комсомольцами Москвы призыв Косарева к писателям поддержал Александр Фадеев. По его предложению писатели приняли выразительное, по-комсомольски звонкое, призывное решение: «Создадим магнитострой литературы. Героя социалистической стройки — на полотна наших произведений!»

Друзьями комсомола, частыми посетителями ЦК ВЛКСМ стали писатели и поэты Н. Асеев, В. Гусев, Ф. Гладков, В. Инбер, М. Колосов, А. Караваева, А. Сурков, И. Уткин, С. Щипачев и другие. «Нет ни одного фронта в нашей стране, — писали они в день открытия VII Всесоюзной конференции ВЛКСМ, — где бы не чувствовалась инициатива Ленинского комсомола. В частности, литературный фронт Советского Союза рос и развивался при его активной и непосредственной помощи.

Воспитание новых литературных кадров, идущих с фабрик, заводов, колхозов, в значительной мере осуществлялось при помощи и участии комсомола.

Речь товарища Косарева на пленуме ЦК ЛКСМУ сыграла огромную роль в деле вскрытия целого ряда недостатков как в самом движении, так и в бывшем рапповском руководстве. Критика Ленинского комсомола и «Комсомольской правды» недостатков литературного движения и творчества отдельных писателей всегда стояла на позициях боевой партийности и никогда не была групповой, как это имело место в рядах рапповской критики».

Это был крупный шаг на пути становления прочного союза комсомола с писателями, их тесного сотрудничества в коммунистическом воспитании молодежи. Косарев был доволен. Не личной популярностью в столь авторитетных литературных кругах, а тем, что проблема молодого героя становилась предметом заинтересованных литературных дискуссий.

Вот и в преддверии I Всесоюзного съезда советских писателей член организационного комитета по созданию' Союза писателей В. П. Ставский тоже поддержал его. «Что значит требование, которое было сформулировано товарищем Косаревым в его известной речи о показе героя нашего времени? — говорил Ставский. — В нашей стране Магнитострой, Днепрострой, гиганты промышленности, новостройки, колхозы и совхозы на каждом шагу. Но ведь стройки, товарищи, делаются людьми. Кто эти люди, как они растут, как формируются, как для них труд становится и стал уже для огромного количества ударников доподлинным делом чести, доблести и геройства».

Своего первого вожака поддержали комсомольцы и рабочая молодежь Московского автомобильного завода. Они обратились к писателям с открытым письмом:

«Наша литература, как хорошо сказал товарищ Косарев, «должна дать молодому поколению направление в жизнь…» Герои есть, героев много, но писатели проходят мимо них…» — утверждали молодые читатели.

Их письмо было честным и суровым откровением, смелой оценкой состояния литературного фронта. В произведениях писателей, отмечали они, нет «настоящей живой советской молодежи во всей полноте ее жизни, со всеми ее переживаниями, энтузиазмом, ошибками, промахами. Мы все еще не верим образам молодых героев нашей литературы, не хотим подражать им, а это значит, что основные требования социалистического реализма на этом тематическом участке остаются невыполненными…

Мы хотим видеть этого героя во всем многообразии его переживаний, не ходульного, не схематического, не «икону», а живого человека, способного беззаветно работать и бороться, глубоко чувствовать, искренне радоваться и страдать, ошибаться и исправлять свои ошибки.

Мы хотим, чтобы язык и стиль этого описания удовлетворяли требованию Ленина о чистоте и культуре языка».

И все же заверения писателей о готовности откликнуться на призыв секретаря ЦК комсомола на самом деле тонули в писательских дискуссиях по поводу… Саша понимал, что процесс творчества нелегок, мучителен. Но в то же время нельзя было не видеть, что жизнь, как в сказке, прямо, «на блюдечке» подносила писателям богатейший материал, потому-то и не хотел он мириться с их медлительностью.

В тот день к Косареву пришел Володя Бубекин. Он работал уже ответственным редактором «Комсомольской правды» и сейчас принес письмо секретаря комсомольской организации писателей Натана Рыбака. Косарев поначалу без энтузиазма стал читать его: «О создании типа положительного героя в последнее время пишут у нас чрезвычайно много, — признавался Рыбак. — Хуже всего то, что об этом наравне с критиками и писателями только дискутируют. Было бы, конечно, гораздо полезнее, если бы писатели не высказывали свои соображения по этому поводу, а сами в своей творческой практике боролись яростнее и настойчивее за создание типа положительного героя в своих произведениях — создавали бы такие образцы».

— Чего же не пишете-то, черт возьми! — в сердцах воскликнул Саша, окончив чтение.

И действительно: почему не писали? Газеты пестрели сообщениями о блистательной победе Георгия Димитрова на лейпцигском процессе. Мужественное поведение борца с фашизмом, мракобесием и угрозой войны — разве не образ? А ученых-полярников и команды советского парохода «Челюскин», попытавшихся за одну навигацию проплыть по Северному морскому пути из Мурманска во Владивосток? Уже рассказывалось ранее, что корабль был затерт льдами и затонул. Участники рейса во главе с О. Ю. Шмидтом разбили среди ледяных торосов лагерь. Вся страна следила за жизнью героев. В условиях полярной ночи и непогоды советские летчики спешили спасать людей. Их мужество и мастерство побудили ЦИК СССР принять решение об учреждении звания Герой Советского Союза!

— Вот уже и звание Герой у нас есть, а книг о молодом герое-современнике не видно! — огорчался Косарев в том разговоре с Бубекиным.

— Потерпи, Саша, пишут писатели и поэты, пишут…

— Пишут?! Весь мир, даже наши враги восхищаются спокойным мужеством Шмидта и его экспедиций. Это же не спокойствие обреченных людей, не храбрость отчаяния, не поза гибнущих одиночек. Это Hie — большевистское мужество, Володя, понимаешь ты, — мужество коллектива, выдержка людей, прошедших школу пролетарской революции, всюду и везде осознающих себя частицей великого целого. Как Димитров в тюрьме у фашистов, так и челюскинцы в плену у льдов знали и помнили, что «есть на свете Москва. Это придавало бодрость, это их окрыляло. Они держались как подобало советским гражданам.

Косарев произнес это, как выпалил. И, подойдя к Бубекину почти вплотную, продолжал горячо:

— За спасением челюскинцев напряженно и взволнованно следили миллионы дружеских глаз. И ярче всех, Володя, горели и сегодня горят обращенные на Север глаза нашей молодежи.

Косарев подошел к тумбочке, на которой стоял графин с водой. Налил в стакан и большими глотками, расплескивая воду на себя и на пол, выпил ее залпом. Бубекин, воспользовавшись паузой, сел за стол и начал быстро набрасывать что-то в в блокнот. А Саша на той же ноте, что и закончил последнюю фразу, продолжал:

— Наши комсомольцы и молодежь восхищаются поведением челюскинцев и героизмом летчиков, гордятся тем, что комсомольцы экипажа «Челюскин» показали вместе с другими большевистское мужество, гордятся тем, что герои-летчики Ляпидевский и Каманин — сыны Ленинского комсомола. Неудивительно, что ЦК ВЛКСМ получил больше тысячи заявлений комсомольцев о посылке их в Арктику. Жажда геройских подвигов во имя социализма живет в груди советского человека.

Косарев остановился. И, будто бы только сейчас, увидев строчащего Бубекина, спросил:

— Чем занят, редактор?

— Тебя стенографирую…

— То есть?

— Зови свою машинистку, я ей в момент разъясню, что к чему… Потом проверишь срочно, подправишь, что найдешь нужным, и в номер сдадим. И не спорь, пожалуйста. В публицистическом жанре Александр Косарев еще ни разу в «Комсомолке» не выступал, а ты, Саша, — прирожденный публицист!

— Ну-ну, не забывайся, я же — генеральный, а ты меня — в журналисты…

— И напрасно задираешься! — отпарировал Бубекин. — Ленин что в своих анкетах против графы «профессия» писал, знаешь?

— Не… — с Саши мигом сошел налет официальщины.

— То-то и оно, что не знаешь… «Журналист», писал Ленин. Потому не сердись и не гнушайся этого звания. Его еще заслужить надо. А статью твою давай назовем «Героям». Идет?

На другой день — 5 июня 1934 года — статья была опубликована в «Комсомольской правде».

— Как, Саша, получился у тебя разговор с читателями о молодом герое нашего времени? — спросил при встрече Володя не без ехидства.

— Я не о нем, а им, героям, писал, — как бы не замечая иронии, ответил Саша. — А о герое, Володя, ты сам сказал: «Пишут…»

Косарев терпеливо ждал этого писателя. Даже чувствовал, что если не в ближайшем цековском окружении, но он уже должен был быть. И уже творит свое благородное дело. Жизнь, сама действительность должны были дать ему возможность проявиться. И он уже есть, может быть, даже где-то рядом, среди той же комсомольской братвы.

И он явился в лице писателя-бойца Николая Островского. Такого близкого по духу и так ревностно откликнувшегося на призывы Косарева.

Именно в те дни, когда Саша выступал на пленуме ЦК комсомола Украины, ратуя за создание произведений о молодом герое, Н. А. Островский заканчивал свой роман «Как закалялась сталь». И не надо в этом факте искать простого совпадения по времени. Прямую связь обращения Косарева к писателям с рождением книги, с бессмертным образом Павки Корчагина и его современников раскрыл сам писатель.

«Товарищи, роман «Как закалялась сталь», — говорил Николай Алексеевич в отчете на бюро Сочинского горкома ВКП(б), — это мой ответ на призыв секретаря ЦК ВЛКСМ товарища Косарева к советским писателям создать образ молодого революционера нашей эпохи…»

Писатель Марк Колосов рассказывал:

«Я припоминаю, как радовался Косарев нашему открытию этого произведения, как был признателен за то, что мы помогали автору отредактировать роман и опубликовали, не откладывая до той поры, когда его труд будет окончательно отшлифован, предоставив тем самым возможность автору оттачивать свое произведение в последующих изданиях.

Косарев помог устроить переезд Островскому в Сочи, а 23 сентября 1935 года писал ему:

«Дорогой т. Островский!

Костя Ерофицкий (К. Ерофицкий — в то время секретарь Северокавказского крайкома ВЛКСМ. — М. К.) обратился ко мне по поводу переиздания вашей книги «Как закалялась сталь» в Ростовском издательстве.

Два раза прочитал эту книжку я. Нахожу, что для воспитания нашей молодежи, чем больше тиража эта книжка будет иметь, тем лучше будет для нас… Эта книжка — есть жизнь многих, справедливо называемых, молодых, проверенных и закаленных кадров нашей революции.

Сердечно жму Вашу руку, в надежде на скорое личное свидание с Вами.

Ваш Саша Косарев».

Сохранилось немного прямых свидетельств о связях Косарева и Островского. Исследование жизни и творчества Николая Алексеевича было в основном осуществлено до 1956 года. В эти же времена были изданы и монографические труды о нем. Имя А. Косарева в них даже не упоминается. А он принимал самое горячее участие в судьбе писателя. Саша горячо благодарил работников журнала «Молодая гвардия» — главного редактора Анну Караваеву и ее заместителя Марка Колосова за внимание, проявленное к Н. Островскому, «открытие» автора. Молодые писатели были и надеждой и болью секретаря ЦК ВЛКСМ.

«Летом 1933 года многие из нас (Панферов, Ильенков, Горбатов, Исбах, Платошкин) жили в поселке Барвиха под Москвой, — вспоминал Александр Исбах. — Много писали, спорили. В свободные часы играли в волейбол… Навещали нас, бывало, друзья наши, теоретики и философы Н. А. Вознесенский, П. Ф. Юдин.

Приезжал и Александр Васильевич. С искренней радостью говорил он о только что законченной книге Николая Островского «Как закалялась сталь», книге, которая сразу нашла доступ к сотням тысяч комсомольских сердец».

1 октября 1935 года ЦИК СССР наградил Николая Алексеевича Островского орденом Ленина. В тот же день из ЦК ВЛКСМ в Сочи, где жил в это время писатель, полетела телеграмма:

«Родному сыну Ленинского комсомола, мужественному бойцу, раненному тяжелой болезнью, но не сложившему большевистского оружия, счастливому любовью молодого поколения писателю шлет свой братский привет и горячие поздравления ЦК ВЛКСМ.

Желаем тебе., дорогой товарищ, больших сил и бодрости, чтобы твой пример и твое слово еще долго помогали партии и комсомолу воспитывать закаленных, как сталь, людей молодого поколения, рожденных бурей. Секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев».

Уже на X съезде ВЛКСМ ответственный редактор «Комсомольской правды» Владимир Бубекин расскажет о мытарствах Островского и рукописи его книги «Как закалялась сталь». Вот выдержка из стенограммы съезда:

«БУБЕКИН:…Эта книга имеет большой, заслуженный успех. Л вы знаете, как критика встретила эту книгу? Заговором молчания. Сначала даже трудно было эту книгу издавать.

КОСАРЕВ: Книжка «Как закалялась сталь» была издана вопреки литературной критике силами ЦК комсомола и «Молодой гвардии».

БУБЕКИН: Правильно!..»

22 декабря 1936 года оборвалась жизнь Николая Островского. В некрологе, подписанном А. Косаревым и другими секретарями ЦК ВЛКСМ, говорилось:

«Облик его героев, исполненных благородства, воли и мужества, воспламеняет сердца наших юношей и девушек, зовет их… к свершению подвигов во славу социалистической Родины, во славу большевистской партии.

Сотни тысяч молодых людей нашей страны, читая книги Николая Островского «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей», стремятся быть такими, как Павел Корчагин и Раймонд Раевский…

Книги Николая Островского — это боевое оружие в коммунистическом воспитании молодежи.

Жизнь Николая Островского — это прекрасный пример железной воли большевиков, противостоящей всем и всяким ударам».

При чтении некролога обращает на себя внимание такая деталь: в нем упоминается книга «Рожденные бурей». Но ведь известно, что первое издание ее датировано 1937 годом. В чем дело? Не поторопился ли ЦК ВЛКСМ с сообщением? И тут приоткрывается еще один эпизод, связывающий имя Косарева с именем писателя. В дни похорон Н. А. Островского рукопись «Рожденные бурей» без завершенной редакторской правки и корректуры была по указанию Косарева выпущена в свет небольшим тиражом. Переплет книги цвета хаки с черной каймой, на которой золотом тиснута дубовая ветвь — символ прочности и надежности. Четыре экземпляра ее Косарев подарил, написав на титульном листе слова личного сочувствия, — матери, жене, сестре и брату Н. А. Островского.

…Новые литературные силы принимали эстафету писателя.

Всего пять лет отделяли его от того времени, когда молодые читатели пойдут в бой, положив в солдатский вещмешок книгу Николая Островского, а их подвиги заполнят страницы многотомной повести о настоящем человеке.