На цоколе историй… Письма 1931 — 1967

1939

<Из Парижа в Москву,> 1 января <1939>

Дорогая Валентина Ароновна,

прежде всего хочу Вас поздравить с Новым годом и пожелать Вам всего самого хорошего.

Посылаю Вам фотографии интервенции в Испании. Не знаю, возьмут ли их «Известия», которым предложите в первую очередь. Если не возьмут, дайте в «Огонек» или еще куда-нибудь.

Что с фото испанских школьников? Что с ответом на письма этих ребят? Они ждут[613].

Я хотел бы включить в книгу[614] три последних очерка — «Сила сопротивления», «Три конквистадора» и конец новогоднего[615]. Если это можно, сообщите по телеграфу или по телефону — я сейчас же пришлю выправленные очерки. В очерках об итальянцах пропуски и, несмотря на сверку, кое-что напутано. Так как они не спешили с набором, весь смысл кончить книгу не на сентябре, но на декабре — конце года.

Я напишу еще два очерка здесь об испанском фильме Мальро[616] и о письмах школьников. Не знаю еще, пошлю ли их в «Известия» или еще куда.

Я говорил с Селихом. Он сказал мне, что история с 600 р. — недоразумение, но я так и не понял, в чем дело. Говорил, что этот вопрос они выясняют. Что касается полупокойного Жослена, он вначале горячился, но потом признал, что был неправильно информирован. Как Вы сами понимаете, все ответственные товарищи, с которыми я советовался, разделили мое отношение к перемене авторства информации[617]. С Селихом мы договорились так: если я найду, что обстоятельства того требуют, Жослен воскреснет, но редакция, сохранив за собой право не печатать материала, не станет его печатать за чужой подписью. Селих просил меня всегда обращаться непосредственно к нему. Пишу Вам обо всем этом, чтобы Вы были в курсе дела, поскольку Вам или Ирине придется разговаривать с Селихом о деньгах или другом.

Вот как будто все наши дела. Корректуры я еще не получил.

В Барселоне отдохнул душой, но устал телом.

Посылаю счет о поездке. Как с машинкой?

Сердечный привет

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 2 января <1939>

Дорогая Аленька,

очень обрадовался Вашему письму. В Барселоне я несколько отдохнул от здешнего климата. Сава здоров, но как всегда неподвижен — «кучевод» — я его несколько раз выволок из логова. Мы с ним провели много вечеров вместе. Один с Мальро. Потом глядели куски фильма Мальро[618], очень хорошие. В кино-студии подобрали чудесную собаку, которая не могла стоять на ногах — до того отощала. Сава ее взял и теперь у него четвероногий друг с худобой индусского йога и с мудрыми глазами. Пес (зовут его Попей) сразу почувствовал, что харч будет тот самый, и полон доверия к жизни. Сава, верный литературе, зовет его Копейкиным[619]. Скажите школьникам, что ответных писем ждут с нетерпеньем[620]. Я привез в ту школу отсюда 70 кило шоколада. Поделили. Но никто не стал есть на месте — «надо показать дома», малыши только малость облизывали. А потом один шестилетний мне пояснил, почему не ест: «Тогда ничего не останется». Накануне отъезда я взял Саву и мы поехали покупать этим ребятам игрушки, потом отвезли в школу. Сава дал визитную карточку 13-летнему Муньосу — председателю Комитета друзей СССР — думал его потрясти. Но Муньос тотчас смастерил карточку и дал ее Саве. В Париже все по-старому. Люба спит, а Папаня[621] сидит сразу в пальто и на диете. Вот и все новости. Вероятно, скоро снова я поеду к Саве. Пишите мне время от времени, не забывайте старого Эренбурга, который Вас очень любит. Я желаю Вам следующий новый год встретить с Савой и встретить его весело.

Обнимаю Вас

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Дорогая Аленька, с Новым годом! Крепко целую и желаю Вам скорого Саву и всяческого счастья. Эренбург приехал из Барселоны веселый. Здесь я его замучила своими болячками. На встречу Н<ового> Г<ода> я решила напиться и веселиться, что и было проделано. Мы пошли к испанцам и вернулись домой в 6 час. утра. Я пила все, что мне давали и уже два дня хожу опухшая. Очень было приятно, что рядом не было французов. С Эльзой <Триоле> дружба не вышла. Нюта[622] устроила роскошный обед с индюшкой в честь нашего мира. Эльза злобствовала и говорила про всех гадости. Арагон молчал и сидел как надутый идиот. Я из-за <Сержа> Симона старалась быть милой. В одиннадцать часов Serge всех развез по домам. „C’etait cafardeux“[623], — сказала на следующей день Нюта. А так все по-прежнему, только гораздо грустнее. Ужасно все надоело. Ирина пишет, что Вам новая шуба очень идет. Я обрадовалась, т. к. отчасти чувствую себя автором. Аленька, милая, пишите мне почаще и пишите про себя и про всех, я очень скучаю по Москве и по друзьям. Целую Вас крепко, крепко. Ваша Люба».

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

<Из Парижа в Москву, 2 января 1939>

Дорогие В.Э. и З.Н.

Часто вспоминаем вас и желаем вам здоровья, удачи и хорошей работы.

Впервые — П1, 229. Подлинник — РГАЛИ. Ф.998. Оп.1. Ед.хр.2667. Л.9.

Последнее письмо ИЭ Мейерхольдам (20 июня 1939 г. Вс.Мейерхольд был арестован и 1 февраля 1940 г. расстрелян, а в ночь на 15 июля 1939 г. Зинаиду Райх дома зарезали специалисты НКВД).

<Из Парижа в Москву, 2 января 1939>

С Новым годом, дорогие А.Я. и А.Г.!

Желаем вам всего самого хорошего. С радостью прочел статью о «Мадам Бовари»[624].

Поздравляю. Крепко обнимаю. Люба.

Впервые — П1, 229. Подлинник — РГАЛИ. Ф.2579. Оп.1. Ед.хр.1135. Л.1.

<Из Парижа в Москву, 2 января 1939>

Mon cher Riurik, поздравляю Вас с Новым годом. Несмотря на суровые холода, Вы могли бы вспомнить все же о герое Вашей трилогии[625]. Как Вы живете? Что пишете? Я все время занят газетой. Сердечный привет Марии Александровне. Люба Вас тоже поздравляет.

Впервые.

<Из Парижа в Москву, 3 марта 1939>

…Мы еще не знаем, где Арконада. Может быть, застрял в Каталонии. Здесь Альтолагирре, Прадос, Петере, в Пуатье — Хиль-Альбер, драматург Диесте, Серрано Пляха, Санчес Барбудо. Гафиас в госпитале. Есть еще, сейчас не припоминаю имен. В центральной зоне Альберти с женой, Пла, Эрнандес.

Хорошо было бы, если (как авторские или не как авторские) каждому дать по сто долларов. На эти деньги можно первое время обернуться.

Впервые. Выписка из письма ИЭ — в архиве Иностранной комиссии ССП (РГАЛИ. Ф.631. Оп.14. Ед.хр.26. Л.5). А.А.Фадеев (1901–1956) — в то время секретарь ССП. В письме перечислены писатели Республиканской Испании, бежавшие во Францию от наступающих сил Франко: Сесар Муньос Арконада (1898–1964); Мануэль Болин Альтолагирре (1904–1959); Эмилио Прадос (1899–1962); Хосе Эррера Петере (1910–1977); Хуан Хиль-Альбер (1904–1994); Рафаэль Диесте (1899–1982); Артуро Серрано Плаха (1909–1979); Антонио Санчес Барбудо (1910–1995); Педро Гафиас (1901–1967); Пла-и-Бельтран (1908–1962); Мигель Эрнандес (1910–1942).

<Из Парижа по телефону в Москву, 13 марта 1939>

Сюда приехали Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон[626], больные, в тяжелом состоянии. Они просят поспособствовать высылке телеграфом авторских. Ответ дайте мне телеграфом или телефонограммой через «Известия».

Впервые. Машинопись — РГАЛИ. Ф.631. Оп.14. Ед.хр.26. Л.2.

Михаил Яковлевич Аплетин (1885–1981) — глава Иностранной комиссии ССП после ареста М.Кольцова; Иван Иванович Анисимов (1899–1966) — специалист по зарубежным литературам.

<Из Парижа по телефону в Москву, 15 марта 1939>

Вашу телеграмму получил. 7000 франков, посланные в ноябре Альберти, пропали в Барселоне, куда они по недоразумению направлены Парижским банком. Парижский банк отказывается выплатить эти деньги. Положение чрезвычайно трудное. Сообщите, что передать.

Впервые. Машинопись — РГАЛИ. Ф.631. Оп.14. Ед.хр.26. Л.4.

<Из Брюсселя по телефону в Москву, 3 апреля 1939>

Я говорил с Арагоном. Съезд[627] перенести чрезвычайно трудно, так как дата назначена американскими писателями и зависит от финансовых соображений. Кроме того 15 V в Нью-Йорке состоится конгресс Пэн-клубов и многие писатели собираются поехать на оба съезда. Все же, если советская делегация никак не может приехать ко 2 VI, Арагон запросит американцев. Я буду в Париже 4 числа.

Впервые. Машинопись — РГАЛИ. Ф.631. Оп.14. Ед.хр.26. Л.6 Помета М.Я.Аплетина: «Товарищу Фадееву передано 3/IV 2 ч. 45 м. мною по телефону».

<Из Парижа по телефону в Москву, 10 апреля 1939>

В дополнение к телефонному разговору с т. Аплетиным считаю нужным обратить Ваше внимание на следующее:

1 Конгресс 2/VI предполагается как национальный конгресс американских писателей. Неизвестно, как отнесутся американцы к идее интернационального конгресса[628][629]. Их запросили сегодня по телеграфу.

2 Если интернациональный конгресс будет иметь место, то он может состояться только непосредственно за американским конгрессом, а именно 6/VI. Немыслимо устроить конгресс 15 или 20/VI, т. к. писатели должны находиться в Нью-Йорке свыше 6 недель (Конгресс Пен-клуба назначен на 15 V). Кроме того, 20 VI и даже с 15 VI город по климатическим условиям пуст.

3 Если интернациональный конгресс будет назначен на 6 VI, все делегаты смогут уехать из Франции на одном пароходе и использовать 5 дней для подготовки. Желателен бы приезд в этом случае одного представителя советских писателей раньше для подготовки и различных обсуждений.

4 При всех условиях, несколько неудобно настаивать на перемещении конгресса. В случае если идея интернационального конгресса будет отброшена, остается американский конгресс 2/VI, на который американские писатели приглашают в качестве гостей писателей других стран.

Во всяком случае, желательно, чтобы Вы предварительно уже сообщили завтра или послезавтра, мыслимо ли ваше участие при дате 6.VI.

Это сообщение я передаю после разговора с Арагоном. Что касается моего личного мнения, то, если оно интересует вас, можете мне позвонить.

Впервые. Машинопись, переданная адресату из «Известий» 11 апреля — РГАЛИ. Ф.631. Рп.14. Ед.хр.26. Л.1.

<Из Парижа в Москву, до 27 апреля 1939>

Гослитиздат выпустил книгу стихов Пабло Неруда «Испания в сердце», переведенных мной. Редактор[630] позволил себе внести в мои стихотворные переводы ряд изменений, благодаря которым текст перевода удалился от подлинника. Переставив слова, редактор тем самым нарушил стихотворный ритм. Решительно протестую против бесцеремонной и невежественной правки стихов, заявляю, что не несу ответственности перед Пабло Неруда и читателями за текст, напечатанный под моим именем.

Впервые — Изв, 1939, 27 апреля. С чилийским поэтом Пабло Нерудой (1904–1973) ИЭ познакомился и подружился в Испании в 1937 г. Первое издание книги «Испания в сердце» (1938) Неруда подарил ИЭ с надписью: «Любимому, обожаемому Илье Эренбургу, который столько любви вложил в эту книгу печали и надежды. Прими мои братские объятья. Пабло Неруда. Париж, 1939» (Гослитмузей, Москва).

<Из Парижа в Ленинград,> 28 апреля <1939>

Дорогая Лиза, мировые события позволяют гулять Эренбургу-Жослену[631], ввиду этого Эренбург вспомнил старину и после семнадцати лет перерыва пишет стихи[632]. Так как в свое время он показывал тебе первые свои стихи, то и теперь ему захотелось послать именно тебе, а не кому-либо иному, его вторичные дебюты. Прочти на досуге и напиши мне, что ты думаешь об этом. Я не гага[633], но прозу писать теперь трудно — мы живем от одного выпуска газет до другого.

Целую тебя крепко

Впервые — ВЛ, 1987, № 12. С.175. Подлинник — ОР РНБ.

<Из Парижа в Москву,> 25 мая <1939>

Дорогой Вишневский,

большое спасибо за письмо[634]. Оно меня обрадовало и тронуло напоминанием об Испании, о днях, которые мы там провели вместе: это наша общая любовь.

Я радуюсь, что стихи Вам понравились. Радуюсь, что они будут напечатаны в «Знамени». Очень прошу Вас присмотреть, чтобы их случайно не «отредактировали» (это случилось с моими переводами Пабло Неруда) и не исковеркали чрезмерными опечатками.

Отрывки из Вашего письма — общего характера — я перевел Альберти и Реглеру. Я продолжаю жить в испанской среде и испанскими вестями.

С огромным нетерпением жду фильм Ваш-Шуб[635] (Передайте ей горячий привет). На днях увижу фильм Мальро «Такими они были»[636].

Сердечный привет Софье Касьяновне[637]. Крепко жму руку

Впервые (с неотмеченной купюрой: опущено имя Реглера) — ВЛ, 1973, № 9. С.217. Подлинник — РГАЛИ. Ф.1038. Оп.1. Ед.хр.3212. Л.1.

<Из Парижа в Москву,> 26 мая <1939>

Дорогой Сава,

сейчас пришло твое письмо. Вчера получил письмо от Ирины. Радуюсь, что ты хорошо доехал, что доволен и что нашел Алю и домочадцев в форме. У нас после твоего отъезда ничего нового, разве что жара. Я по-прежнему ничего не делаю для газеты и продолжаю пописывать лирические стишки. Испанские стихи Вишневский взял для «Знамени» и послал мне прочувствованное письмо. По-прежнему встречаемся с испанцами. Сегодня, кажется, увижу Марина[638]. Надеюсь вскорости вызволить Габриэлу[639]. Она мне пишет. Как-то обедал с Андре <Мальро>. Вот и все. Думаю, что скоро придется сесть за работу. Я не отдохнул и хандрю, особенно последние дни. Напиши мне подробней про все твои дела. Ирина пишет, что ты, м.б., будешь работать в «Литер<атурной> газете». Видал ли ты нашего редактер ан шеф?[640] Довез ли все вещи? Работает ли приемник? Машинки? Как твоя пьеса?[641] Как ты нашел Рюрика и всех писателей? От газеты я ничего не получил. Если увидишь Шпигеля или Селиха, поговори с ним, о чем я просил, и распиши мне подробно. Очевидно, надо начать будет несколько иначе. Я Шпигелю сегодня пишу об этом. Были у нас Альберти с Нерудой. Пили и развлекались, читали стихи. Я прочитал Кестлера[642] «Испанское завещание», книга производит страшное впечатление (первая об Испании). Твои замечание о сценарии[643] меня не удивили: по природе я склонен скорее к отрицательной оценке героев — меня за это не раз попрекали. Приезд француженки я и так хотел убрать. Однако ты мне не написал о развитии основного персонажа — немца из батальона Тельмана, которого испанцы шутя называли «Гинденбургом». У меня его вначале затирают, но потом он все же выдвигается. Когда будет время, напиши мне о нем. Я тебе пишу сбивчиво — все вместе — и здешние новости, и сценарий, и просьбы. Слышал ли ты что-нибудь о моих испанских стихах? Ирина не думает, чтобы их издали, а Вишневский умилился. Не знаю, кому верить. Очень тебя прошу, Сава, часто мне писать. От Ирины получаю раз в месяц несколько строк и все. Сам понимаешь, как мне. Вспомни здешнее невеселое житье и пиши. Крепко обнимаю тебя. Поцелуй за меня Алю.

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Дорогие Аля и Сава, я очень радуюсь, что кроличье семейство обрело друг друга. И завидую, что Сава приехал и всех увидел. Как ему понравилась Чука?[644] Эренбург с отъездом Савы занялся усиленно моим воспитанием. А мои ноги после Гавра[645] стали опять на место, и я хожу одна и довольно далеко. Сама на них не нарадуюсь и даже купила им модные туфли на высокой подошве. В Париже без Савы стало еще скучнее. Мы даже ходили в Comedie Francaise[646] с Марией Тересой <Леон>. Но не помогло. Пожалуйста, пишите почаще. Аленька, Вы можете мне писать по-французски — будет практика[647], соедините полезное для себя с приятным мне. Крепко целую обоих и всем приветы. Ваша Люба».

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

<Из Парижа в Ленинград,> 5 июня <1939>

Дорогая Лиза,

твое письмо, твоя дружба вдохновили меня, как когда-то на Rue Lunain[648]. Кот, что ходит сам по себе, на радостях изогнул спину.

Я пользуюсь свободой (еще не надо писать в газету). Продолжаю писать стихи. Испанские кончил, отослал, был немало удивлен, что они у нас понравились: выйдут в седьмом номере «Знамени» и отдельной книжкой[649]. Все же, трезво взвесив, у поэзии есть свои преимущества. Может быть, потому, что она начальный язык и язык начала — не знаю. Теперь пишу другие стихи, посылаю тебе несколько, почитай и на досуге напиши.

Что касается испанских, то возьми рукопись у Ник<олая> Семеновича <Тихонова> — я послал ему — и почитай тоже, если охота.

Сегодня очень жарко в Париже и даже жара здесь кажется древней. Молодым, наверно, не кажется.

Ты мне напиши еще: я твое письмо носил и в грустные минуты перечитывал.

Обнимаю

Впервые — ВЛ, 1987, № 12. C.176. Подлинник — ОР РНБ.

<Из Парижа в Ленинград,> 11 июня[650] <1939>

Дорогой Николай Семенович,

спасибо за Ваше хорошее дружеское письмо. Ваши слова о стихах меня обрадовали и ободрили.

Вы мне долго не отвечали. За это время стихи взяли в Москве — «издательство писателей»[651]. Они будут также напечатаны в седьмом номере «Знамени».

Конечно, меня только обрадовало, что Вы их взяли в испанский сборник. Но где Вы достали материал для этого сборника? Наши стихи на эти темы были скорее нехорошими. Что касается переводов с испанского, то переводит Кельин[652]. Он хорошо знает испанский язык, но русский стих для него китайщина. Причем он переводит рифмованными виршами белые стихи, честное слово. Да и по-испански не так много хороших стихов за эти годы: Мачадо на смерть Лорки[653], книжица Неруды[654], несколько стихотворений Альберти (одно неплохо перевел Б.Л.<Пастернак>[655]), несколько Прадоса[656], вот и все.

Вы говорите, что мои стихи молодые. Меня корили за их «пожилой» характер: избыток опыта и пр. Мне кажется, что теперь перепутались все времена человеческой жизни. Я об этом говорил в «Книге для взрослых»[657]. Лютость, присущая времени, связана с молодостью, его грусть, напротив, можно отнести за счет старости, что касается войны, то с ней — рядом с грустью, с тоской окопа, с повседневностью смерти, с сыростью, высокие похождения, отрыв от быта и, наконец, то, что я называю «воском надежды»[658].

Вчера глядел фильм Мальро[659]. Много хорошего: воздушный бой, особенно настоящая Испания, крестьяне и очень патетично, как деревня за деревней провожают с горы вниз мертвых и раненых летчиков. Снимал и монтировал в исключительно тяжелых условиях.

Я продолжаю наслаждаться отпуском и писать стихи: дорвавшись до такого хорошего дела трудно остановиться. Посылаю Вам несколько[660]. Рад буду Вашему письму.

Жму руку.

Впервые — ВЛ, 2003, № 3. С.251–253. Подлинник — собрание наследников Н.С.Тихонова. Начало переписки ИЭ с поэтом Н.С.Тихоновым (1896–1979) в т. 1 наст. издания.

<Из Moisdon-la-Riviere в La Combe, 30 июня 1939>

Дорогой Кот, поздравляю Вас![661] Послал сейчас телеграмму. С трудом добрался сюда и едва впустили в лагерь[662]. Условия плохие, но Габриела <Абад-Миро> держится хорошо. Я ей сейчас купил еды, одеколон и пр. Их не выпускают. Она в 3 км. от деревни, на обороте <1нрзб>, где лагерь — 600 испанок! Скоро увидимся. Я Вас люблю и крепко целую.

Впервые. Подлинник (открытка с видом деревни Moisdon-la-Riviere) — собрание составителя.

<Из Парижа в Ленинград,> 7 июля <1939>

Дорогая Лиза,

вот тебе целый пук стихов. Пожалуйста, напиши, что ты о них думаешь. Я в этом деле чувствую себя неуверенно, совсем как на Rue Guy de la Brosse[663].

О настроении моем сможешь составить себе примерно впечатление по стихам.

В газете еще не пишу и гуляю. Прошел двести пятьдесят километров по Луаре. Пил анжу и ни о чем не думал.

Франция этим летом много спокойней, чем прошлым. Трудно сказать, насколько это спокойствие оправдывается результатами. Глядел фильм Мальро об Испании и разволновался.

Вот и все, что можно выразить прозой. Обязательно напиши.

Обнимаю тебя.

Впервые — ВЛ, 2000, № 2. С.277–278. Подлинник — ОР РНБ.

<Из Парижа в Москву,> 7 июля <1939>

Дорогой Вишневский,

Вы столь дружески встретили мои «Испанские стихи», что я посылаю Вам новую пачку и рад буду получить от Вас оценку. Не корите за пессимизм: Испанские стихи — война, эти — Париж 1939 года и в добавку субъективная лирика[664].

События сложились так, что я все еще свободен от газетной работы.

Я с радостью читал отзывы о Вашем испанском фильме и говорил о нем испанцам.

На днях здесь премьера фильма Мальро. Французская цензура неожиданно разрешила фильм, вырезав в итоге одно только слово из диалога: «невмешательство»…

Мне понравились рассказы Габриловича, которые Вы напечатали в «Знамени»[665].

Напишите, над чем работаете и о московской литературной жизни.

Привет С.К.<Вишневецкой>.

Сердечно Ваш

Впервые — ВЛ, 1973, № 9. С.218. Подлинник — РГАЛИ. Ф.1038. Оп.1. Ед.хр.3212. Л.2.

<Из Жюльена (округ Божоле) в Москву, начало августа 1939>

Дорогой Сава, надеюсь вид этой могилы[666] тебя умилит и ты мне напишешь. Бедный поэт! Что впереди?

Обнимаю тебя и Аленьку.

Рукой Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Наконец, мою живопись оценили. Обменяла акварель на ящик вина! Можете себе представить, как я горда и как я буду угощать этим вином. И.Г. очень хорошо отдохнул: ходил 20 километров пешком в день, а остальное время пил на кухне вино. „Ручки“[667] у нас вообще не было. Сегодня мы с Бузу потащились на могилу Жослена, было очень трогательно. Напишите в Париж. Ваша Люба».

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Московский штемпель 11 августа 1939 г.

Вернувшись в Москву и сразу же написав ИЭ, Савич узнал вскоре, что почти все советские участники испанской войны арестованы; атмосфера террора так потрясла его, что он не мог заставить себя писать за границу не только ИЭ, но и матери.

Эта и следующая открытки — последние известные нам письма ИЭ 1939 г.; подписание 23 августа 1939 г. в Москве советско-германского договора (пакт Молотова-Риббентропа) надолго прервало его переписку.

<Из Жюльена (округ Божоле) в Москву, начало августа 1939>

Дорогая Ирина,

мы прожили 11 дней в Julienas (помнишь ли ты географию Франции, точнее carte des vins?[668]) Последний день провел так: утром прошел пешком 18 км, потом на кухне с хозяйкой ел и пил с 2 ч. до 7 ч. После этого пошел на могилу Жослена (см. на обороте[669]). Люба и Бузу истомились оба. А я ничего, <1 слово нрзб>. Люба обменяла гуашь на ящик Julienas и горда. Ящика еще нет. Через 3 дня будем в Париже. Пиши

Впервые. Подлинник (такая же открытка, как в № 238) — собрание составителя. Московский штемпель 11 августа 1939 г.