На цоколе историй… Письма 1931 — 1967

1935

<Из Парижа в Москву,> 17 января <1935>

Дорогой Михаил Ефимович, В.А.<Мильман> сообщила мне по телефону, что Вы спрашиваете о местных писательских делах. Я не сразу ответил Вам: ждал оказии. Не ответил и С.С.<Динамову> — по той же причине (так что прошу Вас о содержании письма поставить в известность А.И.<Стецкого>).

Барбюс объявил здесь, что он окончательно признан[264]. Это он сказал Муссинаку и Бехеру[265]. Сам он <т. е. Барбюс> сидит на юге, а всем распоряжается его секретарь, известный Вам Удиану. Сей последний ведет себя диктаторски. Собрав кой-кого, он заявил, что утверждена «Международная лига писателей» и ее секретариат: Барбюс, он — Удиану, Муссинак, Фридман[266], Бехер. Причем все это — от имени Москвы.

Барбюс составил манифест в строго амстердамском стиле[267], который он сначала разослал во все страны, а потом уже начал спрашивать: вполне ли хорош.

Самое грустное, что благодаря Удиану пошли толки, что деньги московские.

Он хвастал: снимем роскошную квартиру, достали много денег, будет журнал — до 5000 фр. в месяц сотрудникам и т. д. Мне он заявил: «Писателей надо прежде всего заинтересовать материально». Если считать его за писателя, это, может быть, и верно. Но так можно получить картину нам знакомую: Терезу[268] от Испании, Удиану и Вову Познера[269] от Франции и пр.

Разговоры о деньгах и манифесте пошли далеко и много заранее испортили. Я думаю, что Барбюс после рассыпки своего неудачного манифеста должен теперь, хотя бы на первое время, скрыться, чтобы не приняли возможную новую организацию за его проект.

Местные немцы[270], Жид, Мальро и Блок, всецело согласны со мной. Муссинак явно выжидает событий. Вчера я их видел (Удиану, Муссинака и Бехера) и сказал, что по моим сведениям еще ничего не решено. Муссинак обрадовался, а Удиану обозлился. Потом я узнал, что сей бравый представитель французских бель-летров в ближайшие дни отбывает в Москву. Вообще делает все он: это официальный зам-Барбюс, который сам ничего не делает. О том, на что способен Удиану, можете судить по «Монду», в этом французском журнале нет ни одного французского писателя. Полное запустение. Не способны даже на работу метранпажа. Деньги спасти журнал не могут. Кто им только ни давал.

Надо ли говорить о том, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал[271].

Не будь описанной истории, положение можно было бы рассматривать как благоприятное. Мальро горит. Блок пылает. Геенно и Дюртен следуют. Жид поддается. Может придти такой человек, как Жироду[272], не говоря уже о Мартен дю Таре. В Англии обеспечен Хекслей[273]. Мыслимо — Честертон и Шоу[274]. Томас Манн тоже сдался. В Чехословакии — Чапек. Но, конечно, все это отпадает, если организация будет удиановская. В Амстердам этих дядь не загнать.

Очень прошу Вас срочно написать мне, как обстоят дела с этим. Меня спрашивают Мальро, Блок и пр.

Если правда, что узаконен Барбюс, — надо сказать, чтобы не было недоразумений. Найдите способ сообщить мне обо всем возможно скорее и подтвердите (через Мильман) получение этого письма.

Сердечно Ваш

Впервые — Б.Фрезинский. Великая иллюзия. — Париж 1935 // Минувшее, № 24. СПб., 1998. C.180–182. Машинописная копия — ФЭ, 668, 2–3.

С журналистом М.Е.Кольцовым (Фридлендером; 1898–1940) ИЭ познакомился в Киеве в 1919 г.; в 1930-е гг. Кольцов был крупной политической фигурой в СССР, выполнял ответственные задания Сталина, по указанию которого в конце 1938 г. арестован, затем расстрелян.

<Из Парижа в Москву,> 31 января <1935>

дня три тому назад закончил роман и прихожу теперь в нормальное состояние. Прежде всего о романе. Я Вас просил проверить у спеца такую вещь. Один из моих героев — самоучка, работает над изобретением нового станка для производства коноидов. Профессор ему говорит, что, во-первых, это производство прекращено, во-вторых, что он напутал с детерминантами (в вычислениях). Это первый вопрос. Второй: героиня-инженер подает заявление о вступлении в комсомол. Ей 24 года. Ответьте поскорей.

В романе 310 машинописных страниц. Название «Не переводя дыхания». Я посылаю Вам сегодня первые четыре главы, которые я уже выправил после переписки. Остальные пошлю, вернувшись из Лилля, то есть 5–7 <февраля> (вернусь я 4-го). Пожалуйста, дайте сейчас же переписать с возможно большим количеством копий. Одну из них дайте в и<здательст>во, одну «Знамени». Одну из копий дайте поочередно следующим спецам: спецу по дереву, северянину и агроному — пусть проверят, нет ли каких-нибудь грубых ошибок. В случае, ежели таковые будут, сообщите срочно, чтобы я мог исправить. Здесь я буду печатать тоже — на правах рукописи, для охраны прав. Посылаю Вам 120 стр. Если не получите через день-два после этого письма; наведите справки.

Я не получил телеграммы от Варвары[275], а Л.М.<Козинцева-Эренбург> ничего не получила ни от Вас, ни от «Молодой гвардии» <издательства> — ни Вашей телеграммы, ни их письма. Выясните все это.

Теперь о других делах. Если можно настоять, чтобы «День второй» вышел действительно массовым изданием — сто тысяч, сделайте это. Я прочел, что он выходит по-узбекски в Ташкенте и по-немецки в «И<здательст>ве иностранных рабочих». Выясните это. Пошлите украинский экземпляр.

Когда и где будет напечатано «Сонное царство»?[276]

С «Известиями». Я жду их письма или писем. Поехав в Лилль, конечно, соберу материал, но писать не буду, не получив данных. Кстати, что со статьей о кустарях? Отберите ее и дайте в другое место. Вообще не надо думать, что у них должно быть кладбище рукописей. Не напечатали столько, значит можно забрать.

Я не знаю, что с «Трубками»? За «Хронику» сяду в феврале и тогда быстро сделаю. Если ничего не произойдет, вот план моих ближайших работ: статья о Лилле для «Известий» (в случае удачной ликвидации происшедшего), «Хроника», статьи для «Лит<ературного> Критика» о французских писателях: Дрие ля Рошель[277], Геенно и Моруа[278]. Скажите им об этом. Здесь надо считать на март. Мне не высылают ни «Вечерней Москвы», ни «Крокодила», ни «Комс<омольской> Правды», ни «Литературного Ленинграда», ни «Сов<етского> Искусства». Также устройте, чтобы высылали регулярно «Знамя», «Лит. критик», «Красную новь» и «Новый мир».

Письма М.Е.<Кольцова> я не получил.

Перечел Ваше письмо, которое получил сегодня, и увидал, что «Знамя» торопится с рукописью. Постараюсь до отъезда (еду завтра) исправить еще две главы — тогда будет больше половины[279]. А остаток вышлю после приезда.

Этарка[280] была. О деньгах даже не упомянула. Впрочем, я это знал. Пошлю что-нибудь с ней.

Сердечно Ваш

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Милая Валентина Ароновна, спасибо за заботы. С размером я приблизительно угадала. Теперь мне еще нужен точно размер в сантиметрах обложки и суперобложки, не знаю еще, какой будет обложка — из картона, бумаги или материи — это очень важно[281]. Что нужно написать на обложке кроме названия и автора? нужно ли издательство, год и т. д.? Простите за беспокойства. Целую и привет Люба.

От „Молодой гвардии“ еще ничего не получила».

Впервые (с необозначенными купюрами) — ВЛ, № 9, 1973. C.208–209

<Из Парижа в Москву,> 7 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

после телефонного разговора решил послать Вам конец рукописи, чтобы не очень задержать. Рукопись высылаю сегодня: 8-12 главы. В главах 9 и 11 у меня сомнительные пассажи в связи с теми вопросами, которые я Вам ставил: станок с математикой, во-первых; возраст, во-вторых. Вы сейчас же мне сообщите, если я напутал, я тогда исправлю. Посылаю при сем список описок в первых 7 главах. Проверьте и занесите исправления повсюду. Дайте прочесть спецам:

агроному главы 4 и 10, инженеру — 3 и 9, радисту — 11, северянину всю рукопись, спецу по лесу — 1, 2, 6, 7, 8, 12.

Как только будут исправления, срочно сообщите.

Как только выяснится, печатает ли «Знамя» и целиком ли, сейчас же телеграфируйте.

Теперь о прочих делах. Что с «Сааром»?[282] Что с «Сонным царством»?

Сижу сейчас над «Хроникой».

Съездил я хорошо, только отчаянно устал: пришлось два вечера сряду выступать по-французски. Проехал в Бельгию — в Боринаж. Материала много. Собираюсь написать два очерка: бельгийский и французский. Жду письма от «Известий».

В «Лит<ературном> Лен<инграде>» напечатали статью «Мужественные шулера» с купюрами[283]. Больше им ничего не давайте и объясните почему.

Сердечный привет

Впервые.

<Из Парижа в Москву,> 15 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

в пояснение и дополнение к телефонному разговору: пассаж с коноидами надо будет переделать. Сообщите тотчас же, чем можно заменить коноиды — т. е. реальным, чтобы подошло остальное: производство прекращено, плохое знание математики и пр. Надо так, чтобы изобретение оказалось объективно ненужным, но кроме того, чтобы в проекте оказались математические ошибки. Я в этом вопросе слаб и всецело полагаюсь на совет того спеца, к которому Вы обратились.

Сообщите также, имеются ли погрешности в других областях. Получили ли Вы список описок? — Я его послал Вам дважды. Как только выяснится что-либо о романе, сообщите телеграфно. Все, что услышите, — напишите.

О размещении глав: можно предложить в «Известия» колхозный спектакль, а в «Правду» биографию Лясса[284] и его речь на собрании. Или пусть сами выбирают. Я получил от «Веч<ерней> Москвы» телеграмму — просят тоже отрывок после «Известий» и «Правды». Если «Знамя» не возражает, дайте, но только после двух упомянутых газет[285].

Я послал в «Известия» два очерка: 11-го — франц<узский> и 13-го — бельгийский[286]. Если они не подойдут, уж не знаю, о чем мне им писать. Что «Кустари»? «Сонное царство»?

О Фоте напишу Н.И.<Бухарину>[287].

Украинский «Д<ень> В<торой>» получил. Вышел ли на других языках?

Спросите Малкина[288], почему не переиздают «Мой Париж».

Работаю над «Хроникой» — буду готов к 1 марту.

Что «Испания»? Что с «Большой энциклопедией»?[289] Что с дачей? Что с планами на переиздание «Хуренито»?

Пишите обо всем — телефон надо употреблять в порядке срочности, а сообщать все обстоятельства лучше письмами — а то забываешь.

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 21 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

сегодня ждал Вашего телефонного звонка. На всякий случай пишу обо всем.

О коноидах. Спросите к<акого>-н<ибудь> инженера, чем можно это заменить. По смыслу необходимо изобретение для производства, которое прекращено (может быть, временно). Тогда изменение просто — только слово «коноиды» заменить другим.

Сообщите об этом срочно.

Изменения в лесной части <следует список исправлений и повторное распоряжение о печатании отрывков из «Не переводя дыхания»>.

М.Е.<Кольцову> пишу с оказией. Вполне конкретно и даже о том, что сделано — решил не ждать больше.

Как с переизданием «Дня второго»? Что «Молодая гвардия»? О каком иллюстрированном издании Вы пишете?[290] Я послал в «Известия» еще одну маленькую статейку: «Убийцы на отдыхе»[291]. Значит, у них сейчас имеются: 1) Кустари, 2) Север Франции, 3) Без дипломатии, 4) Завтрак[292], 5) Убийцы. Съезд закончился[293], и теперь интересно будут ли они печатать. Это моя последняя попытка: на письма Н.И.<Бухарина> и Г.Е.<Цыпина> я ответил 4 новыми статьями. Если они не будут печатать, заберите и дайте: «Кустари» в к<акой>-н<ибудь> журнал, другие — в «Комс. правду».

Предупреждайте меня о дне и прибл<изительном> часе телефонного разговора письмом или телеграммой — а то я жду, не выхожу из дома и теряю много времени.

Сердечно Ваш

Полностью впервые.

<Телеграмма из Парижа в Москву, 23 февраля 1935>

МИЛЬМАН СООБЩИЛА ЧТО ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ НАПЕЧАТАТЬ ОТРЫВОК РОМАНА <в «Правде»> БЛАГОДАРЮ ДРУЖЕСКОЕ ВНИМАНИЕ ОЧЕНЬ ПРОШУ СОГЛАСОВАТЬ ВОПРОС ПЕЧАТАНИЯ ОТРЫВКА НИКОЛАВЕМ[294] ИВАНОВИЧЕМ <Бухариным> СЕРДЕЧНЫЙ ПРИВЕТ =ЭРЕНБУРГ

Впервые — ВЛ, 1999, № 1. C.310. Машинописная копия — ФЭ, 668, 5.

<Из Парижа в Москву,> 26 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

пишу Вам о всех делах.

О романе. Что значит «подписано к печати»?[295] Если это значит, что вопрос об его издании окончательно решен и что он пойдет полностью, подтвердите это тотчас же телеграммой (последнее, если мы не сговоримся по телефону).

Я вижу, что «Знамя» выходит с двухмесячным опозданием. Они хотят дать роман в 3<-й> и 4<-й> книгах. Это значит: май — июнь? Очень поздно. Когда думает выпустить книгу «Сов<етский> писатель»?

О поправках <к роману; следуют конкретные вопросы>.

Кольцову послал телеграмму: благодарил и просил согласовать вопрос с Н.И.<Бухариным>. Без последнего печатать никак нельзя.

Все мнения о романе, которые услышите, пожалуйста, сообщайте. Прочли ли «Известия»? Когда думаете печатать отрывок? Как разрешился вопрос с «Правдой»? Обо всем этом напишите, пожалуйста, подробно.

Прилагаю обращение французских писателей[296]. Передайте, пожалуйста, А.И.<Стецкому> — это в дополнение к моему письму.

Об «Известиях». О метро писать не буду. Сегодня сообщил об этом Н.И.<Бухарину> и послал одновременно статью «18 марта» для номера 18 марта[297]. Если они не печатают статьи о севере Франции, отберите и дайте в «Комс<омольскую> Пр<авду>». Если они не печатают статьи «Что будет на обед», отберите и дайте «Крокодилу». Если они не печатают статьи о белых, оставьте ее им — в корзину, это несущественно. Если они не печатают статьи о Коммуне, то обязательно отберите и дайте в «Литерат<урный> Ленинград» (условие — без сокращений). Попросите Варвару[298], чтобы она на всякий случай сняла копию со статьи «18 марта» — у меня не осталось.

Что с рисунками Л.М.<Козинцевой>?

«Хронику» пошлю в марте. В ближайшее время пошлю отрывок романа Мальро[299] для «Известий», если не возьмут — для «Вечерней Москвы». Начал переводить. «Знамя» сможет дать весь роман в одной книге <номер> 4 или 5. Это 110 машин<описных> страниц.

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 219.

<Из Парижа в Москву,> 27 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

вчера послал Вам подробное письмо обо всех делах. Добавлю сейчас следующее:

скажите А.И.<Стецкому> и С.С.<Динамову>, что я получил от Б<арбюса> очень резкое письмо[300]. Я не знаю, что мне делать и хочу решительно отказаться от составления альманаха, если только они не подтвердят мне телеграфно, что я должен продолжать подбирать материал. Я пишу одновременно С.C.Проследите, чтобы мне был сообщен ответ срочно, и выясните, передал ли в свое время М.Е.<Кольцов> содержание моего письма им. Это важно и срочно.

Исправьте следующее место в романе. Стр.81 (третья глава) строка 14 вместо «не переводя дыхания» — «не останавливаясь».

Жду Вашего ответа на все вопросы — о том, что значит «подписан к печати», об «Известиях» и пр.

Пришлите мне тотчас же: 1) копию статьи «18 марта» на машинке, 2) оттиск из «Известий» статьи «Без дипломатии».

Впервые.

<Из Парижа в Москву,> 28 февраля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

в дополнение к письмам от 26 и 27 <февраля> сообщаю только одно. Статьей о Лилле я дорожу[301]. Сейчас я посылаю в «Известия» телеграмму: прошу напечатать, разрешаю в случае крайней необходимости выкинуть главку «Последняя ставка», прошу в случае, если они не хотят печатать, дать Вам рукопись. Дайте в к<акой>-н<ибудь> журнал. Когда будете звонить 5-го, сообщите, как этот вопрос разрешился. Это статья серьезная, поэтому настаивайте.

Присмотрите за Фотей. Я написал о нем А.И.<Стецкому>, а Иван Ан<а>т.[302] Котику[303].

Жду вестей о романе.

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Милая Валентина Ароновна, мне очень интересно про мои иллюстрации[304]. Напишите мне, кто был против них и почему. Если Вам не лень — пришлите мне отпечатки. Когда выйдет книга? Простите за беспокойство. Крепко целую Ваша Люба».

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 8 марта <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

посылаю при сем рукопись «Хроники <наших дней»). Условье: я читаю корректуру, так как рукопись грязная.

Получил Ваши письмо и телеграмму.

Жду телеграммы насчет «Известий» — какую главу. Насчет коноидов ничего до сих пор не получил, поэтому не могу заменить. Как только получу, сообщу. Если купюры ограничиваются тремя указанными, не возражаю и не хочу ничем заменять (карта ударника, сорокалетние и одна фраза о Гитлере). Надеюсь, что «Знамя» не пойдет дальше этого.

О «Правде». Ничего не поделаешь[305]. Надо теперь, чтобы «Известия» взяли роман в случае чего под защиту.

О Фоте. Обязательно выясните с Ал.Ив.<Стецким>. Я ему написал. В свою очередь Д<ивильковский> написал У<манскому>. Сообщите, в каком положении все.

О «Хуренито». Предисловье могу написать[306]. Согласен на любое предисловье. На купюры не согласен: глупо переиздавать с купюрами то, что прошло в стольких экз<емплярах> без купюр.

Что с «18 марта»? Если «Изв<естия>» не будут печатать, обязательно отберите и дайте так, чтобы поспело к дате.

Впервые.

<Из Парижа в Москву,> 14 марта <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

посылаю Вам исправления к 9 главе. Занесите их в экз<емпляры> издательства и «Знамени».

О корректуре. Конечно, желательно, чтобы мне выслали гранки. По отношению к книге это бесспорно. К журналу — желательно.

Насчет иллюстрированного издания. Я передал Л.М.<Козинцевой-Эренбург>, она Вам напишет. Если она за это не возьмется, то я предлагаю Тышлера[307]. Он кстати найдет в романе описание одной из своих картин[308].

Посылаю Вам приглашение и тезисы, которые я получил от франц<узских> писателей[309]. Передайте их А.И.<Стецкому>.

Что с Фотей?

Когда выйдут: «Знамя» с романом? Книга? Что думает Левин[310] о дешевом издании? Хочет ли взять на себя или передать «Мол<одой> Гв<ардии>»? Получили ли Вы рукопись «Хроники <наших дней>»? Пришлите мне копию статьи «18 марта».

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Милая Валентина Ароновна, вряд ли я смогу взяться за иллюстрации для „Не переводя дыхания“ в ближайшие 2–3 месяца. Дело в том, что я должна сделать для фр<анцузского> журнала 30 рисунков для гелиогравюры, т. е. тот способ, который у нас не печатают. Посылаю Вам образцы. Конечно, после того как я закончу это, я могу переделать рисунки для штрихового клише. Но очень не хочется набирать работу в спешке и путать две техники одновременно. Если они хотят ждать, то я, конечно, сделаю это с удовольствием. Если Тышлер согласится — то без всякого сомнения он это сделает в тысячу раз лучше меня. Теперь о „Баронах <пяти магистралей>“, очень жалко, что они решили печатать рис<унки> на меловой бумаге. Это совершенно не требовалось. Этой техникой я здесь работала для газеты целый год. Просто, чтоб хорошо вышло, нужно аккуратно печатать и внимательно делать клише. О даче — хорошо, пока там рабочие, сделать в каждой комнате примитивные шкафы, комоды и полки, так, чтоб одна их стенка была бы стеной комнаты. Красить лучше всего в светлые неопределенные краски, светло-зеленую, бежевую, голубую, розовую, серую. Панелей лучше не делать — это в будущем клопы. Верхний этаж нужно разделить на две части. Этарка — дрянь. Написала мне в последний день и ничего не хотела взять. Я всунула ей для Вас клипс. Книги, надеюсь, дошли до доктора. Целую Вас крепко и спасибо. Пришлите оттиски „Баронов“. Ваша Люба».

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 20 марта <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

Андре Жид просил меня передать прилагаемое письмо. Он говорит о МОРП’е. Может быть, в Гихл? Так или иначе передайте письмо и подтвердите мне, что оно передано по назначению[311].

Вчера я выслал Вам корректурные исправления — авиа, заказным. Необходимо произвести тщательную корректуру по рукописи, так как много пропущено, переврано и пр. Присмотрите, чтобы корректура была хорошая. Внесите также поправки, которые я послал вчера. На всякий случай посылаю копию сегодня.

Жду известий о Фоте.

Когда выходит «Знамя» <№> 2, «Знамя» <№> З[312], роман книгой? Что с «Днем вторым»? Если его нет в продаже, будет ли Гихл переиздавать? Выясните, пожалуйста, это.

Что с «Сонным царством»?

Жду ответа на все вопросы.

P.S. Передали ли Вы А.И.<Стецкому> приглашение и программу?

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 23 марта <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

получил вчера Ваше письмо, также А.И.<Стецкого> и Н.И.<Бухарина>[313]. Вы пишете еще о письме Мирона из «Комсомолки», его я не получил.

Отвечаю на различные вопросы.

«ВМ» с главой из романа еще не получил. Когда идет 4-я глава в «КП» и 3-я в «М<олодой> Г<вардии>»? Сообщайте мне все, что услышите о романе.

Имеются ли для меня письма <читателей> в «Известиях»?

«Хуренито», конечно, дайте А.И. и новый роман также. Надеюсь, с Фотей дело теперь двинулось. О нем пишут А.И.<Стецкий> — мне и Котик <К.А.Уманский> тоже.

«Крокодилу» можете дать отрывок из «Хроники», но перепечатайте мне все это подряд и пришлите, я тогда подтвержу, можно ли в таком виде дать — у меня нет копии, и я боюсь, что выйдет ералаш.

Через день посылаю главу из романа Мальро <«Годы презрения»> в «Известия». С его коротким предисловием.

Почему М.Е.<Кольцов> сердится на меня[314]?

Оригиналы писем Тургенева и пр. привезу[315]. Вероятно, мы приедем в июне. Если съезд писателей[316] состоится, как намечен, 3 июня, то вскоре после этого.

Дачу гоните и подсобите Ирине в ее отъездных делах.

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 226–227.

<Из Парижа в Москву,> 30 марта <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

получил отрывки из «Хроники <наших дней>». Ничего не выходит. Я не хочу давать в «Крокодил» какое-то бессмысленное рагу. Так что Вы им ничего не давайте. Скажите им, что насчет французских книжек думаю. Возможно, устрою для них книжку лучшего французского карикатуриста Эффеля[317] с коротким текстом.

«Сардинки»[318] никуда давать в отдельном виде не стоит.

Жду результатов архангельской поездки.

Насчет «Известий». Добейтесь ответа на мои письма и телеграммы. Кроме того, выясните судьбу статьи о Дрие[319] и отрывка из Мальро. В случае, если они не печатают Дрие, дайте «Литературному критику», а Мальро — в «Литер<атурный> Ленинград» или в «Комсомольскую правду» (пожалуй, лучше в последнюю).

«К<омсомольская> П<равда>» поступила безобразно с Савичем, скрыв, что письмо Маргерит послал ему[320]. Не понимаю резонов и решительно осуждаю поступок.

Второй книжки «Знамя» я не получил. Пришлите. Когда выходит третья? Когда выйдет роман?

Тревожусь отсутствием вестей о Фоте и об Ирине.

Приписка Л.М.Козинцевой-Эренбург: «Милая Валентина Ароновна, не скрою, Ваше сегодняшнее письмо разбудило меня в 7 ½ утра и расстроило на весь день. Почему клише такое маленькое — я ведь просила точный размер от них и сделала рисунки[321] в натуральную величину. Ясно, что если так[322] уменьшить и так напечатать, то получится каша, в которой я сама не разберусь. Теперь очень прошу Вас — если они рисунки не испортили, т. е. подрисовывали не на них, а на кальке, заберите их и пришлите на имя Дивильковского для меня. Я, может быть, их здесь выставлю в мае, т. к. мне они нравятся[323]. Если же они рисунки испортили, то учините дикий скандал. Насчет гонорара — я не знаю, как в таких случаях у них полагается. Договора ведь нету. Мне очень грустно, оттого что их французские собратья, с которыми я сейчас работаю, куда приличней. Ну вот. Простите, что я Вам причиняю всякие лишние хлопоты. Такова уж Ваша судьба. Целую крепко Люба».

Впервые.

<Из Парижа в Москву,> 2 апреля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

получил Вашу телеграмму, теперь жду подробного описания поездки, дебатов, разговоров и пр.[324] Думаю, что это и письмо застанет Вас уже в Москве и пишу о ряде срочных дел:

«Известия». Видимо, статью о Дрие они печатать не хотят, и Вы не настаивайте, но возьмите ее и дайте «Литературному критику». Я послал им вчера статью «Первые»[325]. Я писал, что эта статья может быть напечатана только целиком. Если они настаивают на купюрах, то надо их согласовать со мной. Я ни в коем случае не хочу, чтобы она пошла с сокращениями, и предпочитаю, чтобы она вовсе не пошла. Присмотрите за этим.

Жду от них ответа о репортаже[326], в принципе они согласились. Я боюсь, что они ответили, не согласовав как надо вопрос. В случае положительного ответа, вероятно, через неделю, поеду в Бельгию или в Эльзас.

В четвертой главе романа необходимо сделать изменение. У меня нет рукописи, это в том месте, где белый полковник допрашивает Лясса. Вместо фразы с Коминтерном надо поставить такую: — Сволочь, сколько ты от большевиков получаешь?

Прилагаемый документ передайте А.И.<Стецкому>. Я дал телеграмму о съезде в «Известия». Для французской энциклопедии мне необходимы короткие справки — даты рождения, смерти, если умерли, и названия главных книг с датами выхода в свет лиц, помеченных в списке. Здесь достать не могу. Посмотрите «Лит<ературную> энциклопедию» и составьте.

Как с книгой? «Знамя» <№>2 не получил.

Что с Фотей? Ириной?

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 8 апреля <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

посылаю рисунки Эффеля и письмо для «Крокодила». Пожалуйста, присмотрите, чтобы рисунки не пропали и чтобы они аккуратно ответили.

«Известия». Жду ответа касательно «Первых». Ничего другого для первомайского номера дать им не смогу, во-первых, потому, что буду занят с репортажем, во-вторых, потому, что как раз эти мысли развил в статье «Первые». Почему не печатают Дрие? Мальро? Мальро получил от «Правды» письмо: просят дать отрывок из романа. Я его попросил подождать несколько дней. Отказать он не может, но может отсрочить на несколько дней.

Что сказал А.И.<Стецкий> о «Хуренито» и о «Не переводя дыхания»? Опишите мне подробно архангельские споры[327]. Я не понял, почему Шугал хотел Геньку[328] избавить от его, генькиных, мыслей? Неужели он думает, что Генька исправился всерьез и надолго? Почему в газете там писали, что нет счастливого брака? Очевидно, они не читали о Мезенцеве — Варе?

Читал ли роман Иванов?[329] Видали ли Вы Писахова?[330] Кто ругался и как?

Как с книжкой? Когда выйдет? Тышлер?[331] «Хроника <наших дней>»? Пишите обо всем.

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 8 мая <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

по телефону забываю о многом сказать. Поэтому улучил минуту и пишу.

«Известия». Сегодня, получив Вашу телеграмму, посылаю им очерк об Эльзасе. Пишу Н.И.<Бухарину> о том, что очень сердит из-за первомайской статьи. Пишу также о Мальро: если не напечатают в самое ближайшее время, передам в другое место — так решил сам Мальро, я же только переводчик. Вы проследите за следующим: чтобы решен был наконец вопрос о Мальро, чтобы мне ответили насчет первомайской статьи и насчет будущих статей (Бельгия, Чехословакия и пр.). Т. е. в какой степени подходит тон статей об Эльзасе и о Швейцарии и в какой степени можно его «оживлять».

Печатаются ли эти статьи в «Журналь де Моску»? (Об этом шла речь в Женеве[332]).

Когда выйдет роман? Сегодня прочел статью — очень плохую во всех отношениях — в «Литературном Ленинграде»[333]. Не знаю, почему они поручили писать такому человеку? Кто будет писать о книге? Что говорят о романе? Напишите обо всем подробно.

Письма с оказией не получил. Корректуру «Хроники» хочу читать обязательно.

Вчера получил телеграмму от «Знамени». Сегодня увижу Мальро и заставлю его при мне написать письмо им, что право на перевод только за «Знаменем»[334]. Он давно обещал это сделать, но, видимо, забыл. Постараюсь ускорить перевод, но точного срока указать еще не могу, так как перевод очень трудный, а у меня много всяческой работы, плюс поездки.

Как разрешился вопрос с Эффелем? Присмотрите, чтобы не затерялись его рисунки — это все оригиналы.

Я исправляю теперь с Мальро французский перевод моего романа и поэтому еще не знаю дня отъезда в Бельгию. Думаю, что поеду примерно 15–17 <мая>. Там пробуду с неделю. В Чехию собираюсь в июне.

Вот, кажется, все наиболее существенное.

Сердечно Ваш

Впервые.

<Из Парижа в Москву, 20 мая 1935>

Дорогие товарищи,

посылаю вам письмо Мальро. Надеюсь, что теперь вам удастся прекратить печатание неавторизованных переводов. Мальро напечатал свой роман прежде в журнале «Нувель ревю франсез», а потом сильно изменил текст. Это тоже задержало мой перевод. Все же надеюсь выслать вам рукопись в июне месяце. Роман небольшой — примерно шесть листов. Буду рад, если сообщите, какие отклики вызвал мой роман, напечатанный в «Знамени».

Сердечный привет

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 241. Подлинник — РГАЛИ. Ф.618. Оп.2. Ед.хр.1084. Л.258.

<Из Парижа в Москву,> 20 мая <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

получил Ваше письмо с оказией и рукопись <Ж.-Р.>Блока. Посылаю корректуру «Баронов <пяти магистралей>». Так как у меня не было рукописи, я не смог сверить собственные имена.

В «Знамени» тьма опечаток, надеюсь, в отдельной книге их не будет.

Я позавчера послал Вам воздушной почтой подробное письмо. Забыл написать о «Сонном царстве» — надо обязательно припереть Г.Е.<Цыпина>: если он не собирается напечатать это в «Известиях», дать в какой-нибудь хороший журнал.

Сегодня отослал воздушной почтой «Знамени» письмо Мальро. Над переводом работаю.

Сейчас получил вашу телеграмму насчет того, что Н.И.<Бухарин> будет сегодня звонить. Постараюсь все выяснить. Во всяком случае, остается в силе прежнее: если они не печатают Мальро, дать в другое место.

Когда я был в Женеве, М.М.<Литвинов>[335] мне сказал, что находит полезным, чтобы мои очерки о странах лимитрофных с Германией печатались бы также в «Журналь де Моску». Выясните это.

Насчет дачи. Съезд назначен на конец июня, так что раньше июля мы в Москву не попадем. Руководствуйтесь этим.

Как выяснилось дело с «Хуренито»? На серьезные купюры я не пойду. Посылаю Вам письмо Накорякову[336]. Надеюсь, это воздействует.

Сообщите мне, что Вы знаете о «Не переводя <дыхания>» : что говорят и пр. Какие статьи будут? Как Карл <Радек> и пр<очие>? А.И.<Стецкий> и выше?

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 241.

<Из Парижа в Москву,> 23 мая <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

получил с оказией Ваше письмо и билет, а почтой письмо и договора. Возвращаю договора.

Посылаю отрывок из повести Мальро. Для приличия я обещал его в «Известия» — показать. Почти убежден, что они и его не возьмут. В таком случае можете дать в какое-либо иное место. Скажите «Знамени», что я работаю теперь усиленно над переводом, который неслыханно труден. Жду текста «КП», чтобы исправить — Мальро сильно изменил оригинал. Через десять дней вышлю главы 2, 3, 4 — в «КП»[337]. Останется — 5 и 6. Все будет сделано в июне. Заметку о переводе в «За рубежом» теперь печатать не стоит, но скажите в «Знамени», чтобы они приняли меры против появления неавторизованных и, главное, неудобочитаемых отрывков в разных изданиях.

Как разрешился вопрос с «Сонным царством»?

Я так и не получил письма от Н.И.<Бухарина>. Написал ли он мне или только намеревался? Я жду от «Известий» ответа на все поставленные вопросы. Так как они «Эльзас» не спешат пропустить[338], я тоже не тороплюсь с дальнейшим. Завтра я еду на пуск «Нормандии»[339], а послезавтра в Бельгию. Пробуду там дней 6–7. Напишу, наверное, для «Известий» два очерка — об Эйпен-Мальмеди[340] и о брюссельской выставке[341]. Надо также выяснить предварительно с «Известьями», как они хотят получать материал о съезде писателей: телеграфно или почтой? Хотят ли они получить несколько речей в виде статей и пр.?

Надеюсь, Вы получили уже корректуру «Баронов» и пр. Передайте Накорякову письмо и напишите, как он реагировал.

О договоре насчет Мальро — это, конечно, не касается вопроса об авторских самого Мальро, которые должны быть ему уплачены.

Когда же выходит «Не переводя»? Что говорят? Были ли отзывы? Напишите подробно про все.

Полностью впервые.

<Из Парижа в Москву,> 26 мая <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

посылаю Вам очерк для «Известий». Передайте тотчас же и выясните, хотят и могут ли они его напечатать. Ежели нет, отдайте в «КП». Я жду письма от Н.И.<Бухарина>. Особенно это важно в связи с поездкой в Бельгию. Я еду завтра, вернусь 1<-го>, так что Вы мне звоните 2-го. После Бельгии надеюсь послать в «Известия» две статьи. Надо также выяснить с ними вопрос об информации в дни писательского съезда. И выяснить заблаговременно.

Надеюсь, что «Не переводя <дыхания>» выйдет уже скоро. Выбором художника для «Дня <второго>» я не очень-то очарован[342]. Но все равно. Главное, пусть издают. Когда выходит «Роман-газета»?[343] Жду разъяснений о Мальро. Кто дал в «Вечернюю Москву»[344] — «Известия» или Перельштейн? И почему? Номер «ВМ» пришлите — я больше почему-то не получаю ее. Я усиленно работаю над переводом Мальро и 15-го июня «Знамя» получит всю рукопись. Если нужны еще для чего-нибудь отрывки, сообщите.

Как произошло все с «Сонным царством»?[345] Не в обиде ли Г.Е.<Цыпин> — по линии сборника о метро?[346]Напишите обо всем.

Пришлите 2 экз. «КП» с «Сонным царством». Если напечатали с к<акими>-л<ибо> купюрами, то пришлите оригинал.

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 243.

<Из Парижа в Москву,> 8 июня <1935>

Дорогой Николай Иванович,

снова у нас недоразумения! Я легко могу понять, что с Эльзасом я «не попал в точку»[347]. Но, во-первых, я неоднократно просил осведомить меня об этих «точках». Во вторых, почему мне не сразу сообщили об этом и не попросили переделать статьи? На поездку в Эльзас я потратил неделю времени, на чтение всяких автономистских газет и пр., плюс сама статья — еще неделя. Это все же представляет какое-то рабочее время. Поездка в Эльзас при таких условиях отнюдь не парти де плезир![348] Ясно, что очерк об Эльзасе можно было бы написать и иначе. Поэтому я все время слал письма и телеграммы, спрашивал — и ни гу-гу. Теперь я прошу Вас вернуть мне рукопись с пометками, объясняющими трудности, и я статью переделаю: хочу все же использовать как-то эту поездку. С другой стороны, повторяю просьбу: держать меня в осведомленности о желаниях редакции, о точках, которые у нас вдоволь подвижны, и о прочем. Иначе сейчас писать отсюда невозможно. Судите сами — прежде чем затеять всю эту серию поездок по областям, смежным с Германией, я много раз запрашивал редакцию: не выйдет ли как с Сааром[349] и пр. Отвечали: нет. Тогда я стал после первого же очерка спрашивать, как именно писать, годится ли и пр. Молчание. Только Ландерс[350] передает от Вашего имени: пишите как знаете, хорошо и т. д. А вот и результаты. Я, правда, делаю еще опыт и посылаю очерк об Эйпене[351], но уверяю Вас, что при таких условиях работать нельзя. Я понимаю, что у Вас и без этого уйма дел, но приспособьте для этого иностранный отдел. Теперь я там никого не знаю[352]. В эпоху Раевского, Гнедина[353] я еще мог спросить их, но кого я теперь спрошу? Напишите мне наконец-то, о чем и как мне писать. О Германии трудно, во первых, КБ[354] не любят <так! — Б.Ф.>, когда я пишу о Германии, во вторых, в эту прекрасную страну меня не пущают. О Франции? Но ведь я не могу превратиться в интуристского гида из «Ревю де Моску»! Вот, например, скоро я двинусь в Союз. Могу по дороге что-либо посмотреть, выбрать маршрут в связи с планами очерковыми, но для всего этого мне нужны указания, так как предвидеть нюансы, во-первых, высоко политические, а, во вторых, внутренне-редакционные я уж никак отсюда не могу.

Итак, это первый и основной вопрос. Перехожу к другому — к съезду писателей[355]. Как Вы слыхали, им занимался Б<арбюс>. Но он уехал в свое поместье и ничего не делал. Меня в свое время «обуздали»[356]. В итоге я очень опасаюсь, что будет мало звезд и много различной богемской сволоты троцкистски-анархического типа — писатели никакие, но поговорить любят. Наша делегация своеобразна: никто не владеет иностранными языками и из 18 душ только 5 хотя бы несколько известны на Западе, как писатели[357]. Впрочем, все это к делу не относится — просто мои страхи. Я теперь много работаю над этим, чтобы хоть как-нибудь исправить дело. Вопрос, как поставить информацию для «Известий»: какое место хотите Вы отвести? Передавать телеграфом или не нужно? Съезд будет продолжаться пять дней. Открывается 21 <июня>. Если телеграфом известите вперед, так как мне нужно раздобыть машинистку, чтоб она все переписывала латинскими буквами, — у меня будет немало хлопот и без этого. Хотите ли Вы также впечатления наших делегатов? Сообщите, с кем Вы договаривались, чтоб не вышло недоразумений, повторений и пр. Хотите ли иностранцев — статьи идти[358] речи? Я слыхал, как К<ольцов> просил у <Ж.-Р.>Блока статью для «Правды» о задачах съезда. Словом, обо всем сообщите мне вперед.

В ближайшие дни выходит книжкой мой роман «Не переводя дыхания». Мне очень хотелось, чтоб в «Известиях» была о нем статья, если, конечно, Вы находите это удобным и сам роман достойным этого[359].

С Мальро вышло нехорошо. Его разобидели и по-моему зря: книга хорошая и отрывок был понятный[360].

Жду от Вас скорого и исчерпывающего ответа на это письмо.

Я очень устал: съезд, перевод Мальро, статьи для «Известий». Не знаю, когда удастся отдохнуть или даже просто перевести дыхание.

Крепко жму руку!

Впервые: Б.Фрезинский. Илья Эренбург и Николай Бухарин // ВЛ. 1999, № 1. C312-316. Подлинник — РГАСПИ. Ф.329. Оп.2. Ед.хр.4. Л.160–161.

8 июня 1935 г. ИЭ сообщал Мильман: «Сегодня посылаю письмо Н.И. с оказией». Начало переписки ИЭ с другом его гимназических лет Н.И.Бухариным (1888–1938) см. в т.1 наст издания.

<Из Парижа в Москву,> 9 августа <1935>

Дорогой Михаил Ефимович,

Мальро вернулся в Париж, на несколько дней приезжал <Ж.-Р.>Блок и, воспользовавшись этим, мы устроили собрание секретариата[361].

Одобрили устав — посылаю.

Решили обратиться к секциям национальным с письмом. Посылаю.

Касательно списка советских членов международной организации. Достаточно, если мы дадим сто имен, чтобы соблюсти пропорцию.

Решено обратиться к членам президиума и предложить подписать протест против нападения фашистов на болгарскую делегацию[362].

Решено для пополнения средств и пропаганды с октября устроить ряд докладов во французской провинции, в Бельгии и Швейцарии.

Решено к 70-летию Ромена Роллана устроить вечер и выпустить книгу, посвященную Ромену Роллану. Необходимы статьи Горького и другие, о сборнике сообщу в сентябре дополнительно.

Все более или менее бодры. Сняли помещение. Денег нет.

Вот, кажется, и все новости.

Жид собирается в середине сентября в Союз. Я еду примерно в то же время и, может быть, поеду с ним, чтобы доставить его в сохранности до Белорусского вокзала[363].

По дороге хочу остановиться на день в Праге, чтобы ликвидировать отсутствие чехов[364], и в Варшаве — попытаюсь поговорить еще раз с Тувимом и др. о положении.

Завтра я еду до конца месяца в Бретань. Адрес мой прежний: письма мне будут аккуратно пересылать.

Привет Марии[365].

Впервые — Минувшее, № 24. СПб., 1998. С.224–225. Машинописная копия — ФЭ, 668, 30–31.

<Из Парижа в Москву,> 9 августа<1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

напишите мне, о каком предисловии к «Хуренито» идет речь. Собственно говоря, то, что я могу сказать, — это то, что книга написана в 1921, а теперь 1935. Конечно, несколько более пространно, но и только. Или о судьбе дальнейшей всех участников, не касаясь самого Хуренито. Предисловие должно быть выдержано в духе книги. Объяснить различье эпох могу, но «отмежеваться», «покаяться» и пр. — нет. Так как у меня до середины сентября будет свободное время, мог бы написать предисловие, но должен для этого получить предварительно Ваш ответ.

Я еду послезавтра в Бретань. Пробуду там до конца месяца. В начале сентября поеду дней на десять в Бельгию. Между этим буду в Париже. В Союз собираюсь примерно 20 сентября. Может быть, приеду с Андре Жидом, тогда согласую дату отъезда с ним.

Я очень затрудняюсь писать для «Известий», не имея от них никогда никаких указаний. Не знаю, например, теперь стоит ли описывать происходящие во Франции событья[366].И т. д.

Ирина сказала, что Вы вернетесь примерно 20<-го>. Я посылаю к Вам сына моего старого издателя Мерля[367] и моего доктора Симона[368]. Окажите и прочее. Если что надо им будет, ссудите.

Посылаю фотографии для Панча и Тычины[369], потом Жида и 14 июля для Вас и Ирины[370]. Если нужно будет, можете использовать.

Вы пишете о пяти «трубках» для «Молодой Гвардии»[371]. А прежде речь шла о четырех: солдата, коммунара, негров и кино-актера. Если имеется пятая, сообщите срочно. Текст собираюсь переделать — уж очень плохо написано.

Пишите мне на парижский адрес. Все будет срочно пересылаться.

Ваш сердечно

Впервые.

<Париж,> 11 августа <1935>

Дорогой друг,

тысяча извинений, что я Вам не ответил. Я был болен. Сейчас уезжаю до конца августа. Напишите мне.

Я буду в начале сентября с тем, чтоб я смог встретиться с Вами и передать Вам книгу эссе[372].

Впервые. Подлинник — РГАЛИ. 1204. Оп.З. Ед.хр.8. Перевод И.И.Эренбург.

Леон Пьер-Кэн (1895–1958) — писатель, сотрудник журнала «Europe», автор книги «Новое прочтение Марселя Пруста», которую он подарил ИЭ, надписав: «Илье Эренбургу из тиража, сделанного специально для друзей, с дружескими чувствами и от всего сердца. Апрель 36».

<Из Памполя в Париж,> 13 августа <1935>

Отель Гильбен, Памполь

Мой дорогой Блок,

спасибо за Вашу открытку. Я очень жалею, что не смогу провести несколько дней у Вас. Это будет в следующий раз. Отложим. Я думаю провести здесь две недели[373].

Дружеский привет Вам и Вашей жене от нас обоих.

Впервые. Подлинник — Центр Ж.-Р.Блока (Париж), № 255.

<Из Памполя в Москву,> 19 августа <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

вот уже неделя, как я нахожусь возле моря. Мало-помалу отхожу, хотя чувствую себя еще не вполне пристойно. С «Известиями» вышло недоразумение. Когда я просил у них в июле аванс ввиду болезни, я не предполагал, что придется покрыть его сразу в августе. Я послал им телеграмму, прошу дослать 200 рублей. Надеюсь, что это уже сделано. Если нет, поговорите с ними и убедите. Я покрою аванс впоследствии. В ближайшее время я пошлю им несколько очерков: о католицизме и о бретонских вещах — рыбаки и крестьяне. Напишу, как только чуть отойду. Мне очень неприятно, что после 14 июля я им ничего не посылал, но они знают, что я работаю всегда исправно. Если не писал — действительно не мог.

Что говорят и пишут о романе? Что говорили о нем на одном из мест происшествия, т. е. в Вологде? Я думаю, что Вы уже вернулись и сможете мне обо всем подробно написать.

«Хронику <наших дней>» я выслал прямо на адрес «Советского писателя». Заглавье ей надо дать такое:

Нефть Хлеб

Спички Каучук

Кино Автомобили

Ботинки Сардинки

Платина Нитрат

Железные дороги и пр.

ХРОНИКА НАШИХ ДНЕЙ

Оба рисунка Штеренберга я вернул. Мне особенно понравился с картами[374]. Когда они думают выпустить книгу? Жду объяснения насчет «Хуренито», то есть насчет характера предисловия. Касательно переиздания «Трубок» я не в восторге, то есть я согласен на него только в случае переиздания старых книг и, в первую очередь, «Хуренито». Переиздавать «Трубки» в первую очередь не стоит — это слабая книга. Что касается 4 (или 5?) «Трубок» для «М<олодой> Г<вардии>», я постараюсь здесь изменить текст, то есть исправить, и вышлю его Вам в начале сентября.

Обязательно пришлите корректуру Мальро. Вышло ли уже «Знамя»? Если вышло, то пошлите экземпляр и Мальро. Пришлите все, что будет об этой книге.

К Вам приедет мой доктор Симон. Вы ему поможете посмотреть все и ссудите его всеми необходимыми средствами. Также я направил к Вам сына моего старого французского издателя Мерля. Этому просто дайте несколько сотен — сколько ему надо будет — на карманные расходы, и сведите его куда-нибудь раз-два. Эффель ждет письма от «Крокодила».

Вышли ли переводы на разные нац<иональные> языки «Дня <второго>» и «Не переводя <дыхания>»?

Здесь мы пробудем, видимо, до конца месяца. Во всяком случае письма до 27 (дата отправления из Москвы) шлите авиа сюда, а потом на парижский адрес. Когда приеду в Москву, еще точно не знаю — зависит, главным образом, от здоровья.

Сердечно Ваш

Впервые.

<Из Памполя в Москву,> 28 августа <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

не знаю, в Москве ли Вы уже, пишу на всякий случай.

О всем, что касается «Известий», я написал В.В.[375] Дня через два я пошлю им еще статью. Если они не хотят печатать Геенно[376], дайте его в «Правду». Отчет в бухгалтерию выслан.

В Москве находятся три француза, которым Вы должны помочь: скульптор Липшиц[377], сын моего издателя Мерля (выехал 18 из Дюнкирхена) и доктор Симон (выедет 31 из Лондона).

Что нового о романе? Что говорят и что пишут о нем? Вышло ли «Знамя» с Мальро?

Я буду в Париже в первых числах сентября. Пишите!

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 277.

<Из Парижа в Москву,> 13 сентября <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

пишу накануне отъезда в Бельгию. Сегодня высылаю Вам заказным пакетом корректуру Мальро. Исправления вносил только авторские.

Я не читал «Хроники <наших дней>», случайно раскрыл на странице предполагаемой смерти Крейгера[378] и увидал, что набраны два текста — старый и исправленный. Если это не исключение, в наборе много ошибок, так как это уже верстка, прошу Вас все тщательно прочитать. Заглавие «Бароны» замените «Железными дорогами».

Исправленный текст остающихся 9 трубок будет выслан дней через десять.

Предисловие к «Хуренито» будет готово скоро, но когда именно, еще не могу сказать — для сего требуется вдохновение.

Думаю, что перед «Известиями» я теперь чист: за август и половину сентября дал им две большие статьи, перевод Геенно и две телеграммы.

Может быть, мы выедем в Москву в конце месяца. Вскоре сообщу точнее. В Париж вернусь, видимо, 22–23<-го>.

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 279.

<Москва,> 28 ноября 1935 года

Уважаемый Иосиф Виссарионович,

т. Бухарин передал мне, что Вы отнеслись отрицательно к тому, что я написал о Виноградовой[379]. Писатель никогда не знает, удалось ли ему выразить то, что он хотел. Напечатанные в газете эти строчки о Виноградовой носят не тот характер, который я хотел им придать. Не надо было мне этого печатать в газете, не надо было и ставить имя действительно существующего человека (Виноградовой). Для меня это был клочок романа, не написанного мной, и в виде странички романа, переработанные и, конечно, измененные, эти строки звучали бы совершенно иначе. Мне хочется объяснить Вам, почему я написал этот рассказ. Меня глубоко взволновала беседа с Виноградовой, тот человеческий рост, то напряжение в работе, выдумка, инициатива и вместе с тем скромность, вся та человечность, которые неизменно меня потрясают, когда я встречаюсь с людьми за последнее время. Но все это подлежит обработке, должно стать страницами книги, а не быть напечатанным на газетных столбцах.

Мне трудно себе представить работу писателя без срывов. Я не понимаю литературы равнодушной. Я часто думаю: какая в нашей стране напряженная, страстная, горячая жизнь, а вот искусство зачастую у нас спокойное и холодное. Мне кажется, что художественное произведение рождается от тесного контакта внешнего мира с внутренней темой художника. Вне этого мыслимы только опись, инвентарь существующего мира, но не те книги, которые могут жечь сердца читателей. Я больше всего боюсь в моей работе холода, внутренней незаинтересованности. Вы дали прекрасное определение всего развития нашего искусства двумя словами: «социалистический реализм». Я понимаю это как необходимость брать «сегодня» в его развитии, в том, что имеется в нем от «завтра», в перспективе необыкновенного роста людей социалистического общества. Поэтому мне больно видеть, как словами «социалистический реализм» иногда покрывается натурализм, то есть восприятие действительности в ее неподвижности. Отсюда и происходит тот холод, то отсутствие «сообщничества» между художником и его персонажами, о которых я только что говорил.

Простите, что я отнимаю у Вас время этими мыслями, уходящими далеко от злополучной статьи. Если бы я их не высказал, осталось бы неясным мое писательское устремление: ведь в ошибках, как и в достижениях, сказывается то, что мы, писатели, хотим дать. Отсутствие меры или срывы у меня происходят от того же: от потрясенности молодостью нашей страны, которую я переживаю как мою личную молодость. То, что я живу большую часть времени в Париже, может быть, и уничтожает множество ценных деталей в моих наблюдениях, но это придает им остроту восприятия. Я всякий раз изумляюсь, встречаясь с нашими людьми, и это изумление — страсть моих последних книг. Мне приходится в Париже много работать над другим: над организацией писателей, над газетными очерками о Западе, но все же моей основной работой теперь, моим существом, тем, чем я живу, являются именно это волнение, это изумление, которые владеют мною как писателем.

Я вижу читателей. Они жадно и доверчиво берут наши книги. Я вижу жизнь, в которой больше нет места ни скуке, ни рутине, ни равнодушью. Если при этом литература и искусство не только не опережают жизнь, но часто плетутся за ней, в этом наша вина: писателей и художников. Я никак не хочу защищать двухсот строчек о Виноградовой, и, если бы речь шла только об этом, я не стал бы Вас беспокоить. Но я считаю, что, разрешив т.Бухарину передать мне Ваш отзыв об этом рассказе (или статье), Вы показали внимание к моей писательской работе, и я счел необходимым Вам прямо рассказать о том, как я ошибаюсь и чего именно хочу достичь.

Мне особенно обидно, что неудача с этой статьей совпала по времени с несколькими моими выступлениями на творческих дискуссиях, посвященных проблемам нашей литературы и искусства. Я высказал на них те же мысли, что и в письме к Вам: о недопустимости равнодушия, о необходимости творческой выдумки и о том, что социалистический реализм зачастую у нас подменяется бескрылым натурализмом. Естественно, что такие высказывания не могли встретить единодушного одобрения среди всех моих товарищей, работающих в области искусства. Теперь эти высказывания начинают связывать с неудачей статьи, и это переходит в политическое недоверие. Я думал, что вне творческих дискуссий нет в искусстве движения. Возможно, что я ошибался и что лучше было бы мне не отрываться для этого от работы над романом. То же самое я могу сказать о критике отдельных выступлений нашей делегации на парижском писательском конгрессе, о критике, которую я позволил себе в беседах с тесным кругом более или менее ответственных товарищей. Разумеется, я никогда бы не допустил подобной критики на собрании или в печати. Я яростно защищал всю линию нашей делегации на Западе — на собраниях и в печати. Если я позволил себе в отмеченных беседах критику (вернее самокритику — я ведь входил в состав нашей делегации), то только потому, что вижу ежедневно все трудности нашей работы на Западе. Многое пришлось выправлять уже в дни конгресса, и здесь я действовал в контакте и часто по прямым советам т.Потемкина[380]. Мне дорог престиж нашего государства среди интеллигенции Запада, и я хочу одного: поднять его еще выше и при следующем выступлении на международной арене избежать многих ошибок, может быть, и не столь больших, но досадных. Опять-таки скажу, что, может быть, и здесь я ошибаюсь, что, может быть, я вовсе не пригоден для этой работы. Если я работал над созывом конгресса, если теперь я продолжаю работать над организацией писателей, то только потому, что в свое время мне предложил делать это Цека партии.

Мне говорят, что на собрании Отдела печати Цека меня назвали «пошлым мещанином». Мне кажется, что этого я не заслужил. Еще раз говорю: у каждого писателя бывают срывы, даже у писателя, куда более талантливого, нежели я. Но подобные определения получают сразу огласку в литературной среде и создают атмосферу, в которой писателю трудно работать. Я слышу также, как итог этих разговоров: «Гастролер из Франции». Я прожил в Париже 21 год, но если я теперь живу в нем, то вовсе не по причинам личного характера. Мне думается, что это обстоятельство мне помогает в моей литературной работе. Я связан с движением на Западе, мне приходится часто писать на западные темы, я часто также пишу о Союзе для близких и в органах <печати> в Европе и в Америке, сопоставляя то, что там, и то, что у нас. С другой стороны — об этом я писал выше — ощущение двух миров и острота восприятья советской действительности помогают мне при работе над нашим материалом. Наконец, я стараюсь теперь сделать все от меня зависящее, чтобы оживить работу, скажу откровенно, вялой организации, которая осталась нам от далеко невялого конгресса. Все это, может быть, я делаю неумело, но ни эта моя работа, ни мои газетные очерки о Западе, ни мои последние два романа о советской молодежи, на мой взгляд, не подходят под определение «гастролера из Франции».

Я не связывал и не связываю вопроса о моем пребывании в Париже с какими-либо личными пожеланиями. Если Вы считаете, что я могу быть полезней для нашей страны, находясь в Союзе, я с величайшей охотой и в самый кратчайший срок перееду сюда. Я Вам буду обязан, если в той или иной форме Вы укажете мне, должен ли я вернуться немедленно из Парижа в Москву или же работать там.

Простите сбивчивую форму этого письма: я очень взволнован и огорчен.

Искренно преданный Вам

Москва

Гостиница «Метрополь».

Впервые — «Источник», 1997, № 2. C.109–112. Подлинник — АПРФ. Ф.3. Оп.34. Д.288. Л. 9-13.

На письме резолюция Сталина: «Т. Молотову, Жданову, Ворошилову, Андрееву, Ежову». В комментарии к первой публикации сообщается, что не позже сентября 1935 г. ИЭ попросил разрешения на обратный выезд во Францию. ОГПУ и НКИД, не возражая против его выезда, запросили санкции ЦК. Зав. сектором печати ЦК ВКП(б) А.Н. Гусев направил Сталину и Постышеву справку («объективку») об ИЭ, не содержащую никакого компромата на него. В ЛГЖ ИЭ вспоминал: «Однажды Сталин позвонил Бухарину: „Ты что же, решил устроить в газете любовную почту?..“ Было это по поводу моего „Письма к Дусе Виноградовой“, знатной ткачихе: я попытался рассказать о живой молодой женщине. Гнев Сталина обрушился на Бухарина» (7; 571–572). После разговора со Сталиным Бухарин написал ему: «Я был в большом смятении, когда ты меня разносил за Эренбурга…» (АПРФ. Ф.45. Оп.1. Д.710. Л.48). Письмо ИЭ Сталину написано после обсуждения ситуации с Н.И.Бухариным и, возможно, по его совету. В середине декабря 1935 г. ИЭ смог уехать из СССР.

<Из Варшавы в Москву,> 12 /XII <1935>

Дорогая Ирина, доехали хорошо, только чемоданы перестали закрываться. У «Роя» вытащил злоты[381]. Едем сегодня днем дальше. Получил от В.А.<Мильман> телеграмму от «Лит. газеты». Ответил согласием[382]. Крепко целую тебя! Б.М.[383] и всем московским друзьям привет.

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

Дочь писателя И.И.Эренбург (1911–1997) с 1933 г. жила в Москве.

<Из Праги в Москву,> 16/XII <1935>

Дорогая В.А., из Парижа сообщают, что «Известия» перевели снова 200 р. (вместо 500). Выясните. Сегодня просил «Тасс» сказать им по телефону, что могут меня вызывать в Праге (в связи выборами президента). Скажите Н.И.<Бухарину> через Варю[384], что статью о литературе напишу в Париже — как приеду и опомнюсь. М.б., напишу также о здешних делах — о Генлейне[385]. Сегодня — последняя лекция. В Брно и Братиславе прошли с большим успехом. Я очень устал. В Париже буду 21-го и жду вашего звонка 22-го. Постарайтесь звонить ближе к 2 часам.

Привет Вам и всем.

Скажите М.Е.<Кольцову>, что напишу из Парижа о варшавских и здешних писательских планах.

Жду от Вари письма касательно разбора моего романа.

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 309. На бланке пражского отеля «Wilson».

<Из Парижа в Москву,> 25 декабря <1935>

Дорогой Михаил Ефимович,

только что вернулся в Париж и сразу сообщаю Вам о результатах поездки. В Чехословакии удалось все наладить. Чапек согласился войти в президиум организации. Гора — секретарь[386]. В Словакии войдет весь союз писателей. В Польше также удалось кое-что сделать. Левые писатели готовят конференцию. Они опубликовали о своем присоединении к парижской конференции.

Удается присоединить бывших левых пилсудчиков, во всяком случае Витлина[387]. Здесь, в Париже, все обстоит плохо. Денег у них нет и организация прозябает. Все разговоры о том, что надо сделать то или это, разбиваются о материальные препятствия. С другой стороны, по-прежнему никто всем этим не занимается. Повторяю: если не предпринять в самое ближайшее время энергичных шагов, все это предприятие пойдет насмарку, но и тогда для нас пристойней сказать об этом нашим ближайшим друзьям.

Спасибо за содействие, которое Вы оказали Але Савич[388], и сердечный привет.

Впервые — Минувшее, № 24. СПб., 1998. С.229–230. Машинописная копия — ФЭ, 668, 19.

<Из Парижа в Москву,> 25 декабря <1935>

Дорогая Валентина Ароновна,

я получил Ваши письма и кусок стенограммы с речью Б.З.<Шумяцкого>[389]. Речей режиссеров еще не было. Пришлите. Посылаю письмо С.М.<Эйзенштейну>. Разумеется, я был бы не только польщен, но и счастлив работать с ним. Я пишу ему об этом. Что касается Ромма, то я отнюдь не жажду с ним работать[390]. Во всяком случае, следите, пожалуйста, за всей этой историей и сообщайте регулярно мне. Я ограничиваюсь письмом С.М., статьей в «Известиях» о Вильмене[391] (сюжет фильма) и ожиданием.

Я пишу М.Е.<Кольцову> о всех делах, связанных с организацией писателей. Позвоните Ангарову[392] и скажите, что 25-го диппочтой я сообщаю о делах М.Е. Если он хочет, чтобы я сообщал непосредственно ему, пусть сообщит мне об этом.

С нетерпением жду возвращения Селиха[393] и выяснения наиболее существенного для меня вопроса. Сделайте все, чтобы он предпринял необходимое, и попросите об этом Варю.

Завтра удастся, видимо, сесть за работу. Начну со статьи для «Известий» о литературе[394]. Потом напишу для них еще два очерка. Недели через две надеюсь сесть за роман[395].

Я получил 15 пакетов книг, но это не все, нет, например, «Швамбрании»[396], новых изданий «Не переводя <дыхания>» и др.

Скажите в «Л<итературном> Насл<едстве>», что Монробер обещанных 800 фр. за письма не получила. Посланы ли они и как?

Впервые (с купюрами) — ХЗ, 311–312.

<Из Парижа в Москву,> 25 декабря <1935>

Дорогой Сергей Михайлович,

мне очень обидно, что не удалось повидаться с Вами в Москве и о многом поговорить. Вы, наверно, слыхали о том, что у меня приключилось с Вашими «конфрерами»[397]. Я говорил в «Доме кино» о том, что «Броненосец»[398] был действительно новым, в отличие от того, что делается у нас и что является стрижкой купонов. Впрочем, обо всем этом Вам может рассказать Э.И.[399] или кто-либо другой.

Показали мне отрывки «Бежина луга»[400]. Трудно что-либо сказать по ним: ведь Вы — гений монтажа. Несколько беглых и, возможно, ошибочных замечаний. Сценарий мне показался плакатным, а диалог нехорошим. Например, сцена, где добрый дядя-большевик разговаривает с умирающим мальчиком. Не говоря уж об игре бородача, слова лично мне показались художественно лживыми. Мне не нравится ни этот актер, ни отец — театр. Отец над раненым сыном — зрительно красиво, трагично, нечто от испанской живописи, но человечески — искусственно. Этого актера я никак не могу понять. Изумительна вся сцена с мертвой матерью — это Эйзенштейн, монументально, эпично, просто. Прекрасно ночное. Вот примерно и все, что мне показали. От всего сердца желаю Вам в этой работе большой удачи. Она важна не только Вам, но и всем нам.

Я говорил с Ш<умяцким> о сценарии. Режиссер, которого он мне «выставил»[401] — вряд ли заслуживает той работы, о которой я думал. Моей мечтой было бы сделать фильм с Вами. Вскоре я напишу в «Известиях» о сюжетном содержании предполагаемой картины. Хорошо будет, если Вы тогда напишете мне, что Вы об этом думаете.

Сердечно Ваш

Впервые (ошибочно датированное 1937-м годом и с купюрой) — ВЛ, 1973, № 9. C.216–217.