На цоколе историй… Письма 1931 — 1967

1962

Москва, 17 января 1962

В № 22 <1961> журнала «Театральная жизнь» напечатана статья В.Залесского[1191], в которой имеются следующие строчки: «Вот и Илья Эренбург недавно поведал в своей юбилейной речи о том, что писатель должен заступаться за человека: прокуроры всегда найдутся!.. Но в таких благородных намерениях есть всегда какая-то недоговоренность…».

В моей речи, произнесенной год тому назад[1192], я привел те слова, которые не понравились В.Залесскому, указав, что это мнение А.П.Чехова. Конечно, можно удивиться, что журнал «Театральная жизнь» недостаточно знаком с произведениями великого русского драматурга, и что автор статьи В.Залесский, ссылаясь на авторитет Чехова для того, чтобы опорочить неугодные ему произведения, также не знает писем А.П.Чехова[1193]. Однако среди читателей могут оказаться люди более осведомленные, которые сочтут, что я присвоил себе слова А.П.Чехова. Это последнее соображение принуждает меня просить Вас напечатать это письмо в ближайшем номере Вашего журнала.

Впервые — «Театральная жизнь», 1962, № 5. В примечании «От редакции» выражается «удивление раздраженным тоном писателя» в этом письме.

<Москва, начало 1962>

Уважаемый Дмитрий Владимирович, ознакомившись с четырьмя кандидатурами, выдвинутыми на соискание премии за 1961, я хочу сообщить Вам, что я поддерживаю эти кандидатуры[1194].

Одновременно хочу поставить Вас в известность, что я выдвигаю пятую кандидатуру — Пабло Пикассо. Я знаю, что обычно кандидатуры должны выставляться до 1-го января, но в нашей работе это правило неоднократно нарушалось, и лично я узнал о четырех кандидатурах только сегодня. Вместе с тем считаю необходимым отметить, что Пабло Пикассо хорошо известен всем членам Комитета и поэтому я не предвижу каких-либо возражений или необходимости дополнительных данных. Поэтому прошу Вас поставить в известность членов Комитета о выдвижении мною кандидатуры, которую я буду поддерживать на собрании Комитета.

Впервые. Копия — ФЭ, 934, 1.

Физик-академик Д.В.Скобельцын (1892–1990) в 1950–1974 гг. председатель Комитета по присуждению Международных (сначала Сталинских, потом Ленинских) премий «За укрепление мира между народами». При Сталине премии присуждались в его день рождения 21 декабря, потом — 1 мая. Среди членов Комитета были давние единомышленники ИЭ по выдвижению кандидатуры Пикассо — Л.Арагон, Р.Гуттузо и П.Неруда, но их голосов было недостаточно. Выбранный момент оказался идеально точным для присуждения Пикассо премии, тем паче, что предложенный ЦК КПСС список не содержал сколько-нибудь значимых имен (уже в декабре 1962 г. в СССР развернулась «борьба с абстракционизмом в искусстве», сделавшая бы кандидатуру Пикассо снова непроходной на ту премию).

Москва, 8 февраля 1962

Дорогой Фазиль Искандер,

сердечно благодарен Вам и за стихи[1195], и за письмо.

Всего Вам доброго

Впервые. Копия — ФЭ, 632, 1.

Фазиль Абдулович Искандер (р. 1929) — поэт, прозаик.

Москва <в Страсбург>, 15 марта 1962

Уважаемая Муза Васильевна,

в четвертой части моей книги «Люди, годы, жизнь», которая должна начать печататься в апрельском номере «Нового мира», я написал о Ф.Ф.Раскольникове[1196]. Меня очень смущает одно место в Вашем письме[1197]. Вы пишете, что Ваш муж скончался от воспаления мозга. Я был тогда во Франции и во всех газетах подробно сообщалось о самоубийстве Ф.Ф.Раскольникова[1198]. Очень Вас прошу сообщить мне, является ли самоубийство — которое мне кажется трагическим исходом всего предшествующего — действительным, или то было газетной ошибкой?[1199]

Мне кажется, что уточнение этого вопроса и предстоящее опубликование моих воспоминаний могут способствовать пересмотру отношения к памяти Ф.Ф.Раскольникова. Я жду вашего ответа и от души желаю Вам всего доброго

Впервые. Копия — ФЭ, 889, 1.

М.В.Раскольникова-Канивез (1912-?) — вдова Ф.Ф.Раскольникова; автор воспоминаний «Моя жизнь с Раскольниковым» (Минувшее, № 7. М.: 1992. С.58–111).

Москва, 28 марта 1962

Уважаемый Николай Васильевич,

почти ежедневно я получаю письма от читателей, которые жалуются на то, что не могут купить моей книги «Люди, годы, жизнь» и что в библиотеках ее очень трудно достать: мало экземпляров, на них очередь, как, например, пишет читатель Руженцев из Одессы и многие другие. Во время продажи книги очень многим желающим она не досталась. Приведу несколько примеров: из Ленинграда пишут «…в самом большом книжном магазине Ленинграда 4000 экземпляров вашей книги разошлись за 4 часа. Мне эта книга не досталась» (Бородулин из Ленинграда), «…в конце 1961 г. вышла отдельным тиражом эта книга, но была в течение нескольких минут раскуплена в магазинах и мы не могли ее достать, и не только в Одессе, но и в других городах, куда мы обратились» (Гловацкая из Одессы). «Ваше новое произведение „Люди, годы, жизнь“ я нигде найти не могу, даже в библиотеке ГК КПСС и там нет» (Береговой из Сарапула). «В Ленинграде я все магазины обошел напрасно. У нас было в продаже несколько экземпляров и то их моментально расхватали на партконференции» (Дубинский из Петрозаводска). «Книгу достать очень трудно. Прошу от имени своих друзей и знакомых увеличить тираж» (Ильцевич из Львова). «Кстати, найти эту книгу очень сложно, не будь у меня друзей в книжных магазинах, я не знал бы и о существовании этой книги» (Павлычев из Казани). «…Я не посмел бы обратиться к вам с такой просьбой, если бы не исчерпал все возможности достать эту книгу обычным путем, т. е. купить ее в магазине. В наших книжных магазинах ее нет, а на мой заказ в Ленинград, Москву, Тюмень, Сыктывкар и Салехард ответили отказом: книга разошлась» (Минц из Воркуты), «…в продаже уже не было ни одного экземпляра. Их продали за один день: 15 октября» (Монастырев из Караганды). «…не могу только выразить досаду, что мне не удалось купить Вашу книгу, т. к. она вышла, по-видимому, очень малым тиражом и до Батуми дошли лишь считанные экземпляры» (Чулок из Батуми).

Мне трудно привести в письме все жалобы моих корреспондентов, их слишком много. Особенно много таких писем с периферии. Позволю себе только еще привести цитату из любезно пересланного Вами мне письма в издательство: «Очень прошу дорогое издательство выслать в мой адрес один экземпляр, т. к. в магазине ее купить невозможно (100 000 экземпляров это не слишком богато на 200 — с лишним миллионов)» (Анохина из Ленинграда).

Это заставляет меня поставить перед Вами вопрос о возможности переиздания моей книги. Прилагаю к этому письму те письма, выдержки из которых я здесь привожу, с просьбой вернуть их после ознакомления.

Буду благодарен за ответ.

Впервые. Копия — ФЭ, 730, 11.

СП, к которому обращался ИЭ в 1962 г., переиздал ЛГЖ только в 1990 г.

<Москва, 5 апреля 1962>

Дорогая Лидия Корнеевна,

спасибо, что Вы мне прислали Вашу повесть[1200]. Я ее прочитал в один присест, и она произвела на меня очень сильное впечатление. Я Вас поздравляю прежде всего потому, что нужно было мужество, чтобы в 1939 году не только написать и хранить, но попросту глубоко задуматься над происходящим. Хорошо, что Вы показали женщину в футляре, слепо всему верящую, мещанку, именно на ней особенно страшно всё. Прекрасны страницы о приемах, окошках, женах, собраниях, они живые, в них чумной воздух эпохи. Очень обидно, что ее не напечатают[1201]!

Сердечно Ваш

Впервые — Л.Чуковская. Сочинения в 2-х томах. Т.2. М., 2000. С.457–458. Публикация Е.Ц.Чуковской. Подлинник — архив Е.Ц.Чуковской.

Л.К.Чуковская (1907–1996) — писатель, редактор, мемуарист, дочь К.И.Чуковского; имя ИЭ не раз встречается в ее трехтомных «Записках об Анне Ахматовой»; сохранилась книжка Л.Чуковской «„Былое и думы“ Герцена» (М., 1966) с надписью: «Илье Григорьевичу Эренбургу вместо рукопожатия. Автор. 1 /VI 1966».

<Из Москвы в Париж, 10 апреля 1962>

Дорогой друг!

9-14 июля в Москве будет проходить Всемирный Конгресс за разоружение и мир. Этот большой международный форум даст возможность свободного обмена мнениями между представителями различных миролюбивых движений и организаций, а также видных общественных деятелей. Предполагается, что наряду с делегатами Конгресса на нем будет большое число наблюдателей и гостей, которые сами смогут выбрать для себя наиболее приемлемые формы участия в его работе. Такое участие в работе Конгресса людей самых разных взглядов призвано обеспечить широкую дискуссию по разным аспектам проблем разоружения и обеспечения мира и сопоставить разные подходы к решению этих жизненно важных проблем.

Подготовка к Конгрессу и определение главных направлений его работы будут осуществляться Международным Комитетом Конгресса, который сейчас создается из виднейших общественных деятелей. Свое согласие войти в состав Комитета уже дали Бертран Рассел, каноник Коллинз, Лелио Бассо, Жозуэ де Кастро[1202] и другие.

Мы были бы очень рады, если бы Вы могли принять участие в работе Конгресса в Москве.

Ваше участие было бы весьма ценным для расширения дискуссии на самом Конгрессе, всестороннего и глубокого анализа вопросов разоружения и мира в комиссиях, а также для широкого обмена мнениями с видными общественными деятелями СССР и других стран, которые будут в это время в Москве. Мы хотим предложить Вам также войти в состав Комитета Конгресса. При этом имеется в виду, что если бы даже вы не смогли приехать на Конгресс, Ваше согласие войти в Комитет и Ваши советы и предложения по проведению Конгресса могли бы быть весьма ценными для его успешной работы[1203].

С глубоким уважением

Впервые — Диалог, с.499–500. Копия — ФЭ, 924, 1.

Жан-Поль Сартр (1905–1980) — французский писатель, философ и общественный деятель. ИЭ познакомился с ним в конце 1930-х годов в Париже — см. ЛГЖ (7; 609); письма Сартра ИЭ — см. Д, 500–504. Совместно с О.Г.Савичем ИЭ в 1956 г. перевел пьесу Сартра «Только правда» («Некрасов»).

Москва, 10 апреля 1962

Дорогой Александр Трифонович,

я получил Ваше письмо[1204]. Некоторые из Ваших замечаний меня удивили. Я знаю Ваше доброе отношение ко мне и очень ценю, что Вы печатаете мою книгу, хотя со многим из того, что есть в ее тексте, Вы не согласны. Знаю я и о Ваших трудностях. Поэтому, несмотря на то, что Вы пишете, что изложенные Вами «пожелания, в обязательности которых мы убеждены», я все же рассматриваю, эти пожелания не как ультимативные и поэтому стараюсь найти выход, приемлемый как для Вас, так и для меня.

1. — стр.2. Фразу об игроке и карте я снимаю[1205].

2. — стр.8. Конец главы будет такой: «1 сентября Молотов заявил, что этот договор служит интересам всеобщего мира. Однако два дня спустя Гитлер начал вторую мировую войну»[1206].

3. — стр.32. В измененном виде будет так: «Именно тогда в Москве пустили слух, будто я — „невозвращенец“, кому-то это понадобилось. Ирине пришлось пережить много тяжелого; Париж был отрезан и повсюду ее спрашивали: „Правда ли, что Ваш отец — невозвращенец?“»[1207].

4/5. — стр.39–40. Я выпускаю «Львов делал свое дело, но…». Идя навстречу Вашей просьбе, с горечью снимаю все о «Львове» и о сотрудниках посольства[1208].

6. — стр.43. Никак не могу согласиться с Вашим замечанием[1209].

7. — стр.45. Выпускаю: «На свадьбе полагается не плакать, а плясать». Далее пишу: «А в Москве настроение было скорее спокойное»[1210].

8. — стр.46. Перед перечнем имен пишу: «Перелистывая записную книжку, я вижу кто приходил к нам». По поводу замечания об анахронизме[1211], обращаю Ваше внимание на то, что сам пишу «(в то время диковинные)», и таким образом я сам подчеркиваю то, о чем Вы пишете.

9. — стр.47. Я никак не могу скрыть, что мне было трудно работать, т. е. что меня не печатали[1212].

10. — стр.50. Мне придется вместе с Мартыновым быть смешным, потому что и у него и у меня привычка, когда мы про себя читаем стихи, шевелить губами[1213].

11. — стр.52 и 56. Идя Вам навстречу, я вношу следующие изменения: первая строчка — «Я встретился с Фадеевым»[1214] и как было до конца абзаца. В следующем абзаце, вместо «Председательствующий Фадеев» — «Председатель, увидев меня, сказал…». Далее, начиная со слов: «Я не хочу, чтоб меня дурно поняли…» до конца абзаца снимаю.

12. — стр.54. Я не считаю, что собаки оскорбительно вмешиваются в рассказ о телефонном звонке[1215]. Что касается Вашего общего замечания[1216], то позвольте мне сказать, что среди моих читателей имеются люди, которые любят и не любят собак, как есть люди, которые любят и не любят Пикассо. Поскольку Вы великодушно разрешили мне излагать мои эстетические суждения, которые Вам были не по душе, разрешите мне выходить на прогулку с моими собаками.

13. — стр.57. В измененном виде звучит так: «Для меня это было короткой вылазкой: рыба на минуту нырнула в воду»[1217].

14. — стр.58. Я совершенно с Вами согласен, что нужно было спросить мнение Анны Андреевны — не возражает ли она против опубликования ее слов, что я и сделаю[1218]. Что касается слов: «Вот пели…», то таково было содержание записки, поданной мне на вечере и переписанной в мою записную книжку. Если Вас эта фраза смущает, я могу ее опустить[1219].

15. — стр.59. Ваше противопоставление наивной девушке, видимо, испытанной женщины дурного поведения — чрезвычайно личное. Я считаю, что опытного дипломата тоже можно противопоставить наивной девушке. Но чтобы лишить возможности некоторых людей прийти к такому игривому сопоставлению, я вношу изменение: «Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманули»[1220].

Вот и весь список. Поверьте, что я с моей стороны с болью пошел на те купюры и изменения, которые сделал[1221]. Я могу в свою очередь сказать, что в «обязательности» оставшегося убежден. Ведь если редакция отвечает за автора, то и автор отвечает за свой текст. Я верю, что Вы по-старому дружески отнесетесь и к этому письму и к проделанной мной работе.

Я говорил Борису Германовичу[1222], что весь май месяц я буду за границей и поэтому просил утрясти с Главлитом текст, который пойдет в майском и июньском номерах до моего отъезда, т. е. до 1 мая.

От всей души желаю Вам счастья

Впервые — Минувшее, № 8. Париж, 1990. С.391–393. Авторская копия — собрание составителя.

Москва, 14 апреля 1962

Уважаемый Николай Николаевич!

Ввиду крайне тяжелого положения писательницы Эммы Григорьевны Герштейн и затяжного характера ее переселения из дома, находящегося в ведении Академии Медицинских Наук, я убедительно прошу Вас принять реальные меры для скорейшего предоставления ей подходящей комнаты.

Адрес Э.Г.Герштейн Москва В-93 Б.Серпуховская 27 кв.67.

Впервые. Копия — ФЭ, 481, 2.

Н.Н.Блохин (1912–1993) — онколог, президент АМН СССР. 9 апреля 1962 г. литератор Э.Г.Герштейн (1903–2002) обратилась к ИЭ с просьбой о помощи, поскольку ведомственный дом, где она жила, подлежал сносу: «Зная Вашу гуманность и чуткое отношение к людям искусства и литературы, умоляю Вас спасти меня от беды…» (ФЭ, 1423, 1). В итоге обращения ИЭ комната ей предоставлена была.

Москва, 23 апреля 1962

Уважаемый Евгений Владимирович!

К сожалению, я не могу присутствовать на Совете <Издательства иностранной литературы> 24-го апреля, так как занят на заседании сессии <Верховного Совета СССР>. Одновременно с приглашением я получил проект тематического плана и не могу не обратить внимания совета на чрезвычайно своеобразный и скудный список намечающихся переводов с французского. Я решительно возражаю против того, чтобы современную французскую литературу в течение рада лет представлял посредственный автор, выдвинувшийся среди других только коммерчески-скабрезными подробностями половых взаимоотношений, Морис Дрюон[1223]. Я знаю, что он приезжал в Советский Союз, и знаю, что он поддерживает пристойные отношения с Арагоном, но думаю, что ни то, ни другое не может оправдать настойчивого желания представить его советским читателям как «реалистический талант широко известного в Советском Союзе романиста». Он широко известен только благодаря издательству иностранной литературы. Вместе с тем издательство до сих пор не удосужилось ознакомить советских читателей с такими, например, произведениями, как антифашистский роман Камю «Чума», как интереснейшие произведения Сартра и Симоны де Бовуар, как книги писательницы-коммунистки Элен Пармелен[1224], и со многими другими явлениями французской литературной жизни.

Выбор французских книг тем более удивителен, что из американской литературы берутся книги действительно серьезных и значительных писателей, как например Колдуэлл, Фолкнер, Стейнбек.

Поскольку я, к моему сожалению, быть на Совете не смогу, я прошу ознакомить тех, кто будет на нем присутствовать, с моим коротким суждением о выборе французской художественной литературы для перевода.

С уважением

Впервые. Копия — ФЭ, 478, 7.

<Из Брюсселя в Париж, 11 мая 1962>

Дорогой Пабло,

я очень счастлив, что моя борьба за то, чтобы дать тебе Ленинскую премию, увенчалась победой[1225]. Это очень важно для нас, для нашей молодежи. Я хотел бы присутствовать при вручении тебе медали. Когда тебя спросят, когда и где это должно происходить, не забудь добавить, что ты хочешь, чтобы я, как член Комитета, присутствовал на этой церемонии. Это даст мне возможность повидать тебя.

Привет Жаклин[1226].

Я тебя целую

Впервые — П, 84. Подлинник — Музей Пикассо (Париж).

<Из Москвы в Ленинград,> 21 июля <1962>

Дорогая моя, спасибо за письмо. Я очень уморился — был в Скандинавии, в Париже (sup![1227]), а потом Конгресс[1228].

Надеюсь, что удастся теперь посидеть в Н<овом> Иерусалиме (холод, дождь) и кончить 5-ю часть — войну.

Когда приедешь в Москву, увидимся. Я рад, что ты бодра. Кате[1229] — лучше — она в Коктебеле. Я тебя крепко обнимаю.

Впервые — ВЛ, 2000, № 2. С.286–287.

Москва <в Ленинград,> 28 августа 1962

Уважаемая Мария Григорьевна,

я прочитал Вашу рукопись не отрываясь, нашел ее очень интересной и надеюсь, что она будет напечатана. Для русского издания я сократил бы ее примерно на одну четверть, чтобы избежать некоторых повторений. Перевод неплохой, но все же требует некоторой — небольшой — редакторской обработки. Приведу Вам несколько примеров. На седьмой странице: «Мы — „Juden“ и для них иные, чем все». Это литературный оборот, невозможный в устах девочки. То же касается и слова «контур» несколько страниц дальше. На стр.59: «Евреи должны знать, что для них виновных и невиновных нет…». Это просто не по-русски и непонятно к кому относится местоимение. В общем же перевод довольно хорош и детский тон рассуждений передан, но перевод нужно отредактировать. Последний мой совет — измените название, найдите другое, более спокойное[1230].

После того как эта книга выйдет на литовском языке, я помогу Вам в напечатании ее перевода на западные языки[1231].

От души желаю Вам успеха.

Впервые — ВЛ, 1987, № 12. С174 (там же — еще 2 письма к М.Г.Рольникайте, начинающиеся словами «Дорогая Маша…»). Подлинник — собрание адресата.

Прозаик М.Г.Рольникайте (р. 1927) прислала ИЭ сделанный для него перевод с идиш на русский своих дневников «Хочу жить», которые она вела в вильнюсском гетто и концлагере, где чудом уцелела. См. воспоминания М.Г.Рольникайте «Поездка к И.Г.Эренбургу» в ее книге «И все это правда» (СПб., 2002. С.508–522).

Москва, 12 сентября 1962

Уважаемый Алексей Иванович,

вчера я получил от А.Т.Твардовского письмо[1232], которое заставляет меня обратиться к Вам с большой просьбой. Как содержание, так и тон письма Александра Трифоновича ставят передо мной вопрос, который я сам решить не могу, а именно, входит ли в намерения редакции отодвинуть печатание пятой части «Люди, годы, жизнь» по мотивам, в которые я, разумеется, входить не могу, на следующий год, или это вообще ставит под вопрос опубликование последних двух частей моей книги в Вашем журнале.

Хотя Б.Г.Закс заверил меня, что пятая часть обязательно появится в «Новом мире» в конце года и я тем самым ввел в заблуждение читателей «Литературной газеты»[1233], если редакция собирается опубликовать ее в первых номерах 1963 года[1234]я, разумеется, никаких возражений не выдвигаю.

Однако слова Александра Трифоновича о том, что много мест в этой части вызывают серьезные возражения по существу у него и — в отличие от того, что Вы мне сказали — у его соредакторов, я склонен предположить, что в намерения редакции не входит опубликование дальнейших частей «Люди, годы, жизнь».

Разумеется, А.Т.Твардовский хозяин в своем журнале и навязывать ему публикацию того, что ему неприемлемо, я никак не собираюсь. Моя просьба к Вам состоит в том, чтобы прямо и откровенно сообщить мне намерения редакции, как бы это ни было затруднительно лично для Вас. Эта просьба начинающего автора, работающего над окончанием, по всей вероятности, первой книги, носит сугубо человеческий характер и, я надеюсь, не останется неудовлетворенной.

Ввиду того, что я должен в ближайшие дни уехать за границу, я очень прошу Вас не задержать ответа, тем более, что, как я предполагаю, он не может быть пространным, ибо я работаю в редакции не первый месяц, и Вы хорошо понимаете какие пожелания об исправлениях текста будут означать для меня невозможность продолжения опубликования «Люди, годы, жизнь» в «Новом мире».

С уважением

Впервые (воспроизведено факсимильно) — А.Кондратович. Новомирский дневник 1967–1970. М., 1991. С.104–105.

А.И.Кондратович (1920–1984) — критик, зам. главного редактора НМ. 5-я книга ЛГЖ была сдана в редакцию НМ в августе 1962 г. Изначально Твардовский, всецело занятый в то время «пробиванием» повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», полагал, что книга ЛГЖ, посвященная Отечественной войне, в которой заслуги ИЭ были общепризнанными, нисколько не затруднит положительного решения его главной задачи. Но, прочитав рукопись 5-й книги ЛГЖ и осознав, что многое в ней вызовет серьезные цензурные проблемы, Твардовский решил печатать ее только после Солженицына. В «Дневнике» В.Я.Лакшина приводятся запальчивые слова Твардовского на редколлегии НМ 12 сентября 1962 г.: «Если я, скажем, могу напечатать Солженицына, то и Эренбург может найти себе в журнале место. А если я не могу печатать Солженицына, а должен печатать Эренбурга (благодаря его особому, „сеттльментному“ положению в литературе), тогда журнал получает однобокое направление, народной точки зрения в нем нет, а есть интеллигентское самолюбование» (В.Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. М., 1991. С.73). О публикации 5-й книги ЛГЖ в 1963 г. НМ сообщил в № 10 за 1962 г. (С.285). 3 ноября подписали к печати НМ № 11с повестью Солженицына, а 20 ноября сдали в набор 5-ю книгу ЛГЖ.

Москва <в Душанбе>, 2 октября 1962

Уважаемый Александр Александрович,

постараюсь ответить на некоторые Ваши замечания. Я пишу воспоминания, а не историю литературы или общества. С Гумилевым[1235] я встречался во время войны в Париже и встреча была мимолетной, поэтому я не пишу о нем.

Я никогда не слыхал о докторе Живаго[1236] и не верю, что Пастернак пользовался чужими дневниками. Об истории нападок на Ахматову и Зощенко я напишу в 6-й части моей книги[1237]. О Сталине я пишу последовательно, как воспринимал его в разные времена. Пишу о нем в 4, 5 и 6 частях. Пятая часть написана и будет печататься в «Новом мире» в 1963 году.

Впервые. Авторская копия — архив составителя.

Давний читатель ИЭ А.А.Дунаев был арестован в 1937 г., прошел тюрьмы и норильскую каторгу; написал ИЭ, что мемуары ЛГЖ его не удовлетворили («Вы пишете штрихами, полунамеками, а иногда не дописываете до конца»).

Москва, 26 октября 1962

Уважаемый Петр Нилович,

ко мне обратился Н.Н.Бомзе[1238]. По моей просьбе он в письменном виде сообщил мне о деталях исключительного случая, имевшего место в Цхалтубо. Я позволяю себе беспокоить Вас ввиду того, что дело, о котором пишет Н.Н.Бомзе, носит политический характер и возможное дальнейшее развитие его в Цхалтубо — курорте, посещаемом множеством людей, в том числе иностранцев, — может быть подхвачено антисоветскими кругами за границей и иметь неприятные последствия внутри нашей страны.

Вместе с тем обращаюсь к Вам с просьбой помочь невинно пострадавшему пенсионеру Н.Н.Бомзе в вопросе обмена жилплощади, поскольку верховный прокурор Грузинской ССР т. Бердзенишвили просил Бомзе уехать из республики, говоря, что он не может в создавшихся условиях ручаться за его жизнь. Н.Н.Бомзе прожил в Москве с 1934 года по 1959 и переехал в Цхалтубо по состоянию здоровья.

Буду признателен Вам за ответ[1239].

С искренним уважением

Впервые — «Советские евреи пишут Илье Эренбургу». Иерусалим, 1993. С.438–439 (публикация М.Альтшулера). Авторская копия — Яд ва-Шем (Иерусалим).

П.Н.Демичев (1918-?) — тогда секретарь ЦК и МГК КПСС.

<Москва, октябрь-ноябрь 1962>

Дорогой Борис Германович,

я с чрезвычайным нетерпением жду свидания с А.Т.Твардовским и разговора, который выяснит возможность опубликования в «Новом мире» продолжения моей книги. Прошел немалый срок с того времени, когда я Вам передал рукопись. Прошел и солидный срок со дня письма А.Т. ко мне[1240]. Пора выяснить вопрос.

На всякий случай прилагаю окончательный вариант пятой части. Я кое-что переделал по своему желанию, кое-что, учитывая пожелания редакции, вернее, те из них, которые не противоречили моему замыслу и моим мыслям.

Итак, жду сообщения.

Впервые. Подлинник — РГАЛИ. Ф. 1702. Оп.9. Ед.хр.73. Л.54.

Москва, 17 ноября 1962

Дорогой Константин Александрович,

Вы, наверное, знаете поэта Стефана Хермлина[1241] и, может быть, слыхали о трудном положении этого большого мастера в ГДР. (Год или полтора назад А.А.Сурков просил меня пригласить его в Москву и указывал, что это улучшит его положение в Берлине.) Я должен был писать предисловие к сборнику его стихов, который выходит в изд<ательст>ве «Иностранная литература». Перевод очень хорош[1242], но у меня, как Вы наверное знаете, плохо с немецким языком и читать стихи на этом языке я не могу.

Ваше имя в Германии хорошо известно. Вы бы оказали большую услугу мне и сделали бы хорошее дело для настоящего крупного поэта Стефана Хермлина, если бы согласились написать хотя бы одну страничку, которая пойдет предисловием к его сборнику[1243]. Изд<ательст>во «Иностранная литература» не решается обратиться к Вам непосредственно, считая, что обязательно натолкнется на отказ, однако, зная Вас, я рассчитываю на положительный ответ.

Впервые. Копия — ФЭ, 1000, 2.

С писателем К.А.Фединым (1892–1977) ИЭ был знаком с 1924 г. О встрече с поэтом Ст. Хермлиным (1915–1998) в Венеции ИЭ писал в ЛГЖ (8; 459–460); сохранилась книга стихов Хермлина в переводе на французский, с надписью: «Илье Эренбургу с наилучшими пожеланиями. Ст. Хермлин».

Москва, 29 ноября 1962

Уважаемый Юрий Данилович,

16 ноября мне позвонили из Вашего отдела и просили как можно скорее написать статью о выставке в Центральном Выставочном зале. Несмотря на то что я был занят другой работой, я выполнил просьбу редакции и 19-го сдал Вам статью с просьбой указать, есть ли в ней фразы, которые по Вашему мнению следует изменить.

С тех пор прошло десять дней, статья не появляется, несмотря на то что редакция просила написать ее срочно. Я считаю такое отношение к автору ненормальным.

Если Вы хотите печатать мою статью, прошу напечатать ее пока выставка еще открыта и привлекает к себе внимание. Если печатать ее Вы не желаете, то верните мне текст.

Впервые. Копия — ФЭ, 1182, 20.

Ю.Д.Иващенко — зав. отделом культуры Изв. Нонконформистская выставка в Манеже «XXX лет МОСХа» вызвала ярость и протест руководства Союза художников, одобренные просталинскими силами аппарата ЦК КПСC.20 ноября 1962 г. группа художников написала в ЦК КПСС письмо, протестуя против выставки и того, что ее поддерживают Изв; этому письму Суслов немедленно дал ход. Редактора «Известий» Аджубея пригласили на заседание Президиума ЦК КПСС 29 ноября, где письмо художников обсуждалось и где Хрущев метал громы и молнии в адрес своего зятя; в протоколе заседания про организаторов и участников выставки записано: «вызвать, арестовать, если надо» (см. «Президиум ЦК КПСС 1954–1964». Гл. редактор А.А.Фурсенко, т.1. М., 2003. С.648). 1 декабря Хрущев в сопровождении всего Президиума ЦК КПСС явился на выставку, где бурно и публично выражал негодование. С того дня началась фронтальная контратака партократии на антисталинские силы культуры. Публикация статьи ИЭ о выставке была задержана еще до 29 ноября (а затем отменена), ибо над ее автором, которому была уготована роль идейного вдохновителя крамолы в советской культуре, начали сгущаться тучи. 18 декабря 1962 г. секретарь ЦК КПСС Л.Ф.Ильичев на встрече руководителей государства с деятелями культуры подверг ИЭ резкой критике. Это было начало антиэренбурговской кампании.

Москва <в поселок «Сельмаш» Каменского района Пензенской области>, 27 декабря 1962

Дорогая Вера,

я очень обрадовался Вашему письму[1244] и начну с того, что пожелаю Вам хорошего нового года. Может быть, нам в этом году удастся встретиться. Я послал Вам первый том «Люди, годы, жизнь», скоро должен выйти второй[1245].

Перехожу теперь к корыстным мотивам моего письма: я работаю над последней частью «Люди, годы, жизнь» и там должна быть глава о двух поездках в Пензенскую область. Вот какие у меня к Вам вопросы:

1. Не помните ли Вы, с кем (кажется, с учительницей) я поехал из Лермонтова в соседнюю деревню (кажется, «Языково»), где были курные избы, где занимались горшечными делами и считали, что я из свиты Ворошилова…

2. Как называлась гостиница в Пензе, где мы остановились?

3. Не помните ли Вы, кто был секретарем обкома во время юбилея[1246] и где я Вам рассказывал о том, что произошло на даче обкома с Фадеевым и другими?

4. Были ли Вы со мной и с Лидиным во время второй поездки в деревню, не помню Пензенской или Тамбовской области, очень отсталую и бедную, в противоположность недалеко лежащей другой деревне — когда-то образцовой коммуне, куда возили иностранных писателей. Если Вы были тогда с нами, напомните, что мы там видели и как называлось село.

5. Были ли Вы с нами, когда мы были у пензенской писательницы (как ее имя?), собирающей народные сказки?[1247] Где это было и как это происходило?

6. Почему и с какого времени повелось в Тарханах устраивать праздники в годовщину смерти Лермонтова с танцами и т. д.? Как объяснить это?

7. Напомните мне, как, где и когда Вы встретили волка. Это письмо деловое, пишу его в спешке и на днях напишу Вам более личное. Надеюсь, что Вы здоровы и пользуюсь случаем, чтобы от души пожелать Вам счастливого года

Впервые. Машинописная копия — ФЭ, 571, 1.

С учительницей литературы Верой Анатольевной Дарьевской ИЭ познакомился в июне 1948 г. в поселке «Сельмаш» во время поездки по Пензенской области, о чем написал в ЛГЖ (8, 206); затем они встречались в 1949 г. (в поселке «Сельмаш» и в Москве); их эмоциональная переписка продолжалась до 1965 г. Данное письмо к Дарьевской — единственное скопированное ИЭ (чтоб не забыть свои вопросы). Ответ В.А.Дарьевской (31 января 1963) использован писателем при работе над 13-й главой 6-й книги ЛГЖ; вот фрагмент из него: «Я, Вы и В.Г.Лидин были в Пойме у Анисимовой Александры Петровны. Она жила с сестрой в маленьком домике с подпорками. Она угощала нас свежими булками и чаем с ягодами. Её тогда обижали и не печатали. Она нас водила в село Невежкино смотреть русскую вышиву. Село находится в 12–15 километрах от Пойма. Картина там была ужасная. Разрушенная школа, вросшая в землю, домишки покосившиеся. Там мы познакомились с Нюрой, бедной девушкой, у которой не было отца, а было много братьев и сестер. Она была необыкновенно счастлива, когда Вы ей подарили бусы и косынку. Потом мы были в Кирсанове, в гостинице, из которой нас чуть не выбросил работник Тамбовского обкома… Утром мы поехали в колхоз имени Ленина на открытие книжного магазина. Там мы видели образцовое хозяйство, где был Бернард Шоу и многие другие. На даче обкома Фадеев всю ночь пил портвейн и ругал Флобера, или Бальзака, пел русские народные песни…» (ФЭ, 1496, 27–29).