На цоколе историй… Письма 1931 — 1967

1957

Москва <в Париж>, 12 января 1957

Дорогой Эмманюэль,

мы вернулись к 1950 г.: президент Общества друзей французской культуры не может поехать в Париж[993]. Я думаю, что этот маленький любопытный факт доказывает, насколько важно наше движение.

Мне жаль, что я не могу принять участия в Ваших работах, а также жаль, что не смогу поговорить с Вами и с другими моими французскими друзьями. Ведь тем для разговоров у нас, конечно, нашлось бы немало!

Ив и Симона[994] рассказали мне, какие усилия Вы приложили в Национальном Совете <Мира>, чтобы сохранить французское движение. Я надеюсь, что Вам удастся достичь тех же результатов в отношении итальянских социалистов. Я считаю, что нам надо сделать все возможное, чтобы избежать раскола. Я убежден, что предложение, которое сделает Корнейчук, облегчит нам путь к урегулированию ситуации.

Я также сильно сожалею, что не смогу поговорить с двумя Клодами[995] и с другими друзьями. Веркор должен приехать сюда к 10 февраля[996] «ласточкой весны», которая близится, несмотря на наш февральский холод.

Мы почти все время проводим в Новом Иерусалиме. Часто говорим о Вас и Любе[997]. Я сейчас готовлю книгу о Франции[998]. Я перевел кое-что из Вийона и старых французских песен[999] и т. д.

Я был рад узнать, что «Лету нет конца» включено в план переводов[1000]. Надеюсь, что с этим переводом они не будут так тянуть, как Галлимар с «Оттепелью». Кстати об «Оттепели», Вы спрашивали меня, не собираюсь ли я ее продолжать. На данный момент — нет[1001].

Я хочу попросить одолжений у Любы. Мне нужно немного семян Вильморена[1002] — недавно выведенного сорта двойной петунии, самой ранней гвоздики Шабо, компактной, Salvia Splendis, а также очень ранних томатов. Я также очень хотел бы получить каталоги Випьморена за 1957 г. — общий и, особенно, о парниковых растениях. И пусть она меня не бранит за мои чудачества.

Выражаем Вам с Любой нашу искреннюю дружбу и надеемся увидеть Вас вскоре — не знаю где.

Впервые — Д, 682–683 (перевод Н.Ю.Сапрыкиной). Копия — ФЭ, 448, 4.

Французский общественный деятель и литератор Э.Д’Астье де ля Вижери (1900–1969) был дружен с ИЭ. См. предисловие ИЭ к книге Д’Астье «Семь раз по семи дней» (М., 1961), в котором набросан емкий и выразительный портрет автора — аристократа и дилетанта, министра в послевоенном кабинете де Голля и мемуариста; см. также ЛГЖ (8; 309–310).

<Из Москвы в Валорис, 26 января 1957>

Мой дорогой Пикассо,

как президент общества друзей французской культуры посылаю тебе пригласительное письмо[1003]. От себя лично я тебя целую и еще раз благодарю. Надеюсь, ты понимаешь, что значит для меня грандиозный успех твоей выставки.

Желаю тебе счастливого года и не теряю надежды тебя скоро вновь повидать.

Впервые — П, 80–81. Копия — ГМИИ им. Пушкина. Ф.41. Оп.1. Д.1. Л.93.

Москва <в Париж>, 27 февраля 1957

Дорогой друг,

Веркор передал мне вести о Вас. Я надеюсь, что неприятности, нахлынувшие на Вас, скоро разрешатся в положительную сторону[1004], и что Вы сможете передохнуть.

Я пока не знаю, где и когда соберется <Всемирный> Совет <Мира>, но я надеюсь, что там у нас наконец будет возможность обсудить все волнующие нас вопросы.

Веркор передал мне номер «Тан модерн», и, прочтя его, я опять пришел к заключению о еще большей необходимости публикации моей статьи, которую я Вам послал ранее[1005]. Я прибегаю к Вашей помощи, потому что статья содержит, возможно, некоторые неприятные моменты для определенных групп писателей, но она как раз и была направлена на то, чтобы развеять неясности и страхи последнего времени.

Я видел вчера главного редактора журнала «Иностранная литература»[1006]. Он сообщил мне, что отрывки из «Лету нет конца» будут напечатаны в этом году в журнале (независимо от книги).

Выставка Веркора пользуется большим успехом. Мне кажется, что она организована в нужный момент и будет нам очень полезна. Я расскажу об этом подробнее, когда мы увидимся.

Большой Вам с Любой привет от нас

Впервые — Д, 686 (перевод Н.Ю.Сапрыкиной). Копия — ФЭ, 448, 10.

Москва, 27 февраля 1957 г.

Дорогой Борис Николаевич!

Я прошу Вас помочь мне распутать следующее дело. Ко мне обратился студент Одесского политехнического института Е.М.Голубовский[1007].

В Одессе студенты названного института решили в ноябре прошлого года обсудить проблемы изобразительного искусства. Голубовский, который увлекается искусством, сделал доклад об импрессионистах, о Сезанне и о последующих явлениях западной живописи. В его докладе много слабых мест, ведь Голубовский не искусствовед, а студент, изучающий электротехнику, но в докладе, в его первой части, посвященной импрессионизму, много бесспорного и правильного, и, на мой взгляд, можно только радоваться, что молодой человек читал, думал об искусстве и решил поделиться своими знаниями и мнениями с товарищами. То, что руководители местного комсомола сделали из этого криминал и исключили четырех студентов из комсомола, мне кажется неправильным.

Я решил сделать все от меня зависящее, чтобы это дело распутать. К Вам я обращаюсь с просьбой мне в этом помочь. Пожалуйста, примите тов. Голубовского, познакомьтесь с теми материалами, которые он Вам покажет, и скажите мне, что я могу сделать для того, чтобы помочь молодым людям, на которых обрушилась беда[1008].

Впервые — Юность, 1986, № 7. С.89. Публикация В.Попова и Б.Фрезинского. Копия — ФЭ, 858, 2.

С писателем Борисом Николаевичем Полевым (1908–1981) ИЭ познакомился на фронте в 1942 г. (см.: Юность, 1986, № 7. С.83–90).

<Москва, начало марта 1957>

В № 26 «Литературной газеты» напечатана статья «Америка без прикрас». Газета указывает, что ее автор, бывший профессор Коннектикутского колледжа А.Казем-Бек[1009], провел в Соединенных Штатах пятнадцать лет.

Я провел в Соединенных Штатах всего три месяца, и если я решаюсь оспаривать утверждения А.Казем-Бека, то только потому, что для проверки их правильности не требуется знания страны. А.Казем-Бек утверждает: «Соединенные Штаты так и не создали своей самобытной, подлинно национальной культуры». Для того чтобы проверить, справедлив ли такой приговор, не нужно пересекать Атлантику: достаточно подойти к книжной полке.

Ученые могли бы привести ряд имен, которыми американская наука обогатила мировую культуру. Как писатель, я напомню о роли американской литературы. Можно ли отрицать значение Уолта Уитмена и можно ли оспаривать национальный характер его поэзии? Поэзия Уитмена привлекала к себе и Маяковского, и Неруду, и Арагона. Советские читатели хорошо знают Марка Твена, Джека Лондона. Между двумя мировыми войнами американская литература приковывала к себе внимание читателей мира — Драйзер, Синклер Льюис, Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, Колдуэлл раскрыли нам душу американского народа.

А.Казем-Бек пишет, что «Хемингуэя и Фолкнера читают миллионы американцев, — десятки миллионов их сограждан никогда о них не слыхали». Я очень обрадовался, узнав, что названных писателей читают миллионы американцев, я думал, что круг их читателей уже. Но можно ли оттого, что десятки миллионов людей не приобщились к подлинной культуре, утверждать, что национальной культуры не существует? Когда я был мальчиком, десятки миллионов людей в нашей стране не знали о существовании Чехова и Горького. Однако и тогда я счел бы недопустимым утверждение какого-либо иностранца о том, что русский народ не создал своей национальной культуры.

Вместе с рядом других советских писателей я работаю в Советском комитете защиты мира. Мы осуждаем попытки некоторых политических кругов Запада посеять рознь и недоверие между народами, воспрепятствовать их культурному сотрудничеству. Именно поэтому я считаю необходимым выступить против статьи А.Казем-Бека. Можно и должно разоблачать те шаги Государственного департамента, которые направлены против мира. Можно и должно критиковать различные уродливые явления, порождаемые социальным строем Соединенных Штатов. Можно и должно клеймить расизм и мракобесие, известное под названием «маккартизма». Но нельзя посягать на те большие ценности, которыми справедливо гордится каждый народ. Советские люди воспитаны в духе уважения к национальной культуре любого народа — большого или малого.

Некоторые политические круги Америки, заинтересованные в обострении международного положения, выдвигают идеи культурной монополии Соединенных Штатов и пытаются отрицать культуру других народов. Такие поползновения встречали, встречают и будут встречать с нашей стороны резкий отпор. Именно поэтому можно пожалеть о том, что на столбцах «Литературной газеты» появилась статья, противоречащая и принципам высокого интернационализма, и внешней советской политике, и глубокому миролюбию нашего народа.

Впервые — ЛГ, 1957, 23 марта. Напечатано с «Примечанием редакции»: «Печатая письмо Ильи Эренбурга, редакция не видит достаточных оснований для такой оценки статьи А.Казем-Бека…». Редактор ЛГ Кочетов первоначально отказался печатать письмо ИЭ и опубликовал его лишь после поддержки ИЭ в СКЗМ и обращения к секретарю ЦК КПСС Д.Шепилову. 15 апреля 1957 г. Кочетов, направив Шепилову письма читателей, поддерживающих Казем-Бека, написал, что ИЭ «не считает нужным со своими статьями и письмами обращаться (как это обычно делают литераторы) в редакцию газеты, а обращается в ЦК КПСС как в почтовое отделение» (ВЛ, 1993, № 4. С.270).

Москва, 14 марта 1957 г.

Дорогой Николай Федорович!

Я очень сожалею, что не могу по состоянию здоровья быть на первом заседании <Комиссии по наследию Пильняка>. Рукопись длинного романа[1010], которую Вы мне послали, я еще не успел прочитать, но книгу о Японии[1011] я прочитал. Она мне кажется интересной, но частично устаревшей. Ее включение зависит от общего размера трех томов[1012]. Из старых вещей, насколько я помню, мне кажется необходимым включить довольно большое количество его маленьких рассказов и, если это не встретит трудностей, «Повесть о непогашенной луне»[1013].

Впервые. Копия — ФЭ, 856, 1.

Драматург Н.Ф.Погодин (1900–1962) был председателем Комиссии по наследию реабилитированного Б.А.Пильняка; ИЭ также был включен в эту Комиссию. Речь идет о ее первом заседании. О взаимоотношениях ИЭ с Пильняком см. т.1 наст. издания.

<Москва, середина марта 1957>

Дорогой Дмитрий Трофимович,

я знаю, что у Вас были проект заявления Советского комитета защиты мира и мое письмо в редакцию «Литературной газеты» по поводу выступления Казем-Бека[1014]. Все мои попытки продвинуть что-либо из этих двух документов безрезультатны, хотя Корнейчук, Тихонов, Котов[1015] и Терешкин[1016] считают, что нам необходимо в той или иной форме выступить по этому поводу. Неужели наши руководящие товарищи настолько пренебрегают движением сторонников мира? Ведь каждому ясно, что мы не можем, мы, советские участники движения, призывать к активности наших западных попутчиков и не проявлять при этом никакой инициативы внутри страны? Даже во время войны никто у нас не писал о немецкой культуре в том тоне, в котором Казем-Бек написал об американской.

Обращаюсь к Вам также по другому поводу — уже связанному не с движением за мир, а с положением писателей в нашей стране. Поверьте, что менее всего дело лично во мне. Месяц тому назад я долго беседовал с товарищами Сусловым и Поспеловым, которые меня заверяли в том, что с «администрированием» <в литературе> у нас покончено, что всем писателям предоставлена возможность работать и что не может быть речи о поощрении какой-либо групповщины. Вот что происходит на самом деле. Издательство Гослит, в согласии с мнением секретариата Союза Писателей и в частности с Сурковым, решило издать стихи Марины Цветаевой[1017]. Цветаева была долго в эмиграции, вернулась в Советский Союз в 1939 году. Вскоре после этого Берией[1018] были арестованы ее муж Эфрон и дочь (оба они вернулись к нам раньше и оба в Париже работали по указанию нашего посольства). В 1941 году Цветаева покончила жизнь самоубийством. Это крупный поэт, ее эмигранты в Америке издают, объявляют своей. Я думаю, что нам незачем ее отдавать врагам. Я написал предисловие к ее книге и дал его в альманах «Литературная Москва»[1019]. Вскоре после этого появилась грубая статья Рябова в «Крокодиле» под названием «Смертяшкины»[1020], поносящая память Цветаевой и упрекающая меня за предисловие. Статья Рябова не литературная критика, а пасквиль. Наши поэты самых разных литературных течений — Твардовский, Маршак, Луговской, Исаковский, Щипачев, Антокольский, К.Чуковский и другие, написали в «Литературную газету» протест против статьи Рябова. Протест этот не был напечатан. Мало того, не только «Литературная газета» в отчете с собрания прозаиков, но и «Правда» — орган ЦК — выступили с нападками на Цветаеву и на мое предисловие[1021]. «Правда» говорит о недопустимости «беспринципной групповщины», но как же назвать подобное одностороннее «обсуждение», на которое я ответить не могу? Если руководство ЦО и ЦК становятся на сторону одного литературного течения против другого, то мне остается сказать, что заверения товарищей Суслова и Поспелова не подтверждаются действительностью. Мне было бы весьма тяжело видеть, что писателям, не разделяющим литературные оценки Рябова, Кочетова[1022] и их друзей, закрыт рот и что они должны отстраниться от участия в культурной жизни страны. Я надеюсь, что Вы как руководитель идеологического отдела ЦК рассмотрите поднятые мною два вопроса и примите справедливое решение.

Впервые — Источник, 1997, № 2. С.118. Подлинник — АПРФ. Ф.З. Оп.34. Д.192. Л.63.

В первой части письма резолюция и помета: «Ознакомить членов Президиума, кандидатов в члены Президиума ЦК»; «Письмо И.Эренбурга опубликовано в „Литературной газете“ 23 III Д.Шепилов 23 III». Внизу листа штамп «ЦК КПСС 07329. Снят с учета» и помета «В архив. 12. IV. 57» — т. е. по второй части письма все оставлено без изменений.

<Из Москвы в Париж, 16 марта 1957>

Дорогая Фаржетт,

я только что получил письмо от издательства «Иностранная литература», в котором мне написали, что «Простое слово» должно появиться в самые краткие сроки[1023]. Издательство просит меня написать предисловие, что я сделаю, если они согласятся подождать, когда я вернусь из Японии.

Надеюсь, что у Вас все в порядке и что Вы дадите о себе знать.

Впервые. Копия — ФЭ, 997, 2.

С вдовой Ива Фаржа, которую все близкие звали Фаржетт (1912-?), ИЭ сохранял дружеские отношения, встречаясь с ней в Париже и в Москве.

Москва, 20 марта 1957 г.

Уважаемая Евгения Александровна!

Я получил Ваше письмо. Книгу, которая Вас интересует, я читал очень давно, в 15-летнем возрасте[1024]. В то время она произвела на меня сильное впечатление, но с тех пор мне не привелось ее перечитывать и поэтому мне трудно сегодня составить о ней суждение.

Тем не менее я согласен с Вами, что жизнь романа «Овод» в России очень интересна. И роман, и его автор заслуживают, чтобы о них была написана книга, и в этом желаю Вам успеха

Впервые. Копия — ФЭ, 967, 1.

Писательница Е.А.Таратута родилась в Париже в 1912 г. (ИЭ знал ее отца — политэмигранта); после реабилитации в 1954 г. она вернулась в Москву.

<Из Москвы в Ленинград, 23 марта 1957>

Милая Лиза, твоя болезнь меня очень взволновала. Я обрадовался, когда мне сказали, что тебе лучше. Пожалуйста, помни, что наше поколение должно быть крепким, веди себя как Форш!

Я борюсь как могу, но трудно. На меня взъелись за статью о Цветаевой[1025], за статью в «ЛГ», которую Кочетов напечатал с глубоким возмущением, объявив своим сотрудникам, что она, как поганая мазь, «только для наружного употребления»[1026].

Я долго сидел над двумя статьями. Сначала написал о французских импрессионистах[1027], а вчера кончил статью о Стендале[1028]. Это, разумеется, не история, а все та же борьба.

Цветы я тебе как-нибудь привезу в Ленинград. Обязательно выздоравливай, дорогая!

Обнимаю,

Впервые — ВЛ, 2000, № 2. C.283–284. Подлинник — ОР РНБ.

<Из Москвы в Ульяновск, 22 июня 1957>

Уважаемый Александр Александрович!

Я получил Ваше письмо. Оно написано с запальчивостью, и Вы настолько произвольно толкуете мои мысли и объясняете мое поведение, что я мог бы на него не ответить. Но я не хочу, чтобы мое молчание Вы истолковали превратно.

Вы правы, когда осуждаете некоторых литераторов, которые явно некомпетентно выступили по вопросам биологии. Из Вашего письма явствует, что Вы достаточно осведомлены в этом вопросе и мысли Ваши ясны. Однако Вы, по-моему, чересчур настойчиво предлагаете Ваши суждения по вопросам литературы считать бесспорными. Вам, например, нравится чрезвычайно Фейхтвангер[1029], а я его считаю второстепенным, умелым, но поверхностным писателем, иногда («Гойя») способным на вульгарность и пошлость. Очевидно, мы можем об этом спорить, но ни у Вас, ни у меня нет прав возводить наши суждения в догму, хотя, добавлю, мне кажется, что в литературе я разбираюсь так же, как Вы в биологии.

Споря со мной, Вы прибегаете к методам наших критиков. Вы, например, хотите опровергнуть, что многие хорошие книги были написаны после 1934 года. Отвечу:

А.Н.Толстой, крупный писатель, «Петра Первого» он написал — первую часть в 1930, вторую в 1934, третью в 1944 г.

«Мария» Бабеля и лучшие его рассказы написаны в 1934–1937 гг. «Пушкина» Тынянов писал с 1936 по 1940 г.

Если Вы не знаете книг Паустовского или Федина, то лучше их почитать, чем рассуждать о них, не зная.

Теперь одно общее замечание: статья моя, которая вывела Вас из душевного равновесия, написана не для бахвальства, а против бахвальства, за творчество, против догм и окриков.

Возвращаю Вам Ваши рукописи, желаю сил и здоровья.

Впервые — А.А.Любищев. В защиту науки. Статьи и письма. М., 1991. С.204. Подлинник — собрание наследников А.А.Любищева.

Профессор, доктор сельскохозяйственных наук А.А.Любищев (1890–1972), известный читателям самиздата публицист (он активно предлагал свои статьи газетам и журналам, но неизменно получал отказы), обрел широкую популярность посмертно, благодаря документальной повести Д.Гранина «Эта странная жизнь». Публицистические работы А.А.Любищева, написанные после смерти Сталина, составили книгу «В защиту науки» (1991); в нее вошла и обширная статья «Письмо И.Г.Эренбургу» (с. 190–204), датированная 10 марта 1957 г. и представляющая отклик на статью ИЭ «Необходимое объяснение» (ЛГ, 1957, 9, 12 февраля). Именно ответом на статью «Письмо И.Г.Эренбургу», переданную ИЭ тогдашней землячкой Любищева Н.Я.Мандельштам, а самим автором распространяемую среди знакомых, является данное письмо.

Москва, 9 августа 1957 г.

Дорогой Петр Николаевич!

Решаюсь потревожить Вас по следующему поводу. Товарищ Пузиков[1030] мне сказал, что мое предисловие к сочинениям Бабеля находится у Вас. Предисловие это написано год тому назад и подверглось некоторым изменениям по просьбе издательства. Арагон настоятельно просил меня дать это предисловие для французского перевода книги Бабеля.

С однородной просьбой ко мне обратились из Венгрии и Италии. В течение четырех месяцев я отвечал просьбой повременить, но дальше оттягивать ответ для заграницы мне кажется неудобным. Я считаю, что мне нужно или послать им текст предисловия, или ответить, что такого текста я им не дам.

Поскольку я в течение долгого времени не могу добиться ответа от тов. Владыкина[1031] или тов. Пузикова, я решаюсь обратиться к Вам и буду Вам благодарен за ответ.

Впервые. Авторская копия — собрание составителя.

Гослитиздат, готовивший первое Избранное И.Э.Бабеля после его реабилитации, происшедшей еще в конце 1954 г., опасаясь взять на себя ответственность за публикацию предисловия ИЭ, передал его секретарю ЦК КПСС Поспелову. Книгу Бабеля с предисловием ИЭ сдали в набор еще 8 января 1957 г., подписали в печать только 7 сентября 1957 г., а 27 декабря 1957 г. с согласия П.Н.Поспелова Д.Поликарповым была сочинена «Записка отдела культуры ЦК КПСС об ошибках предисловия И.Г.Эренбурга к однотомнику сочинений И.Э.Бабеля», предлагавшая журналам ВЛ и Знамя подвергнуть указанное предисловие «серьезной, обоснованной критике».

Москва <в Киев>, 6 сентября 1957

Дорогая Юнна!

Я написал о Вас Тычине[1032]. Вам нужно к нему обратиться и рассказать ему все обстоятельства.

Я надеюсь, что он сумеет Вам помочь.

От души желаю Вам успеха.

Впервые. Копия — ФЭ, 793, 1. Бедствовавшая тогда в Киеве поэтесса Юнна Петровна Мориц (р. 1937) обратилось к ИЭ за содействием.

Москва <в Париж>, 13 сентября 1957 Уважаемый господин редактор!

Прошу Вас опубликовать нижеследующее:

В номере Вашей газеты от 22 августа с<его> г<ода> опубликована заметка А.П., в которой содержится утверждение, будто бы я был повинен в аресте группы еврейских писателей в Советском Союзе. А.П. основывается на статье журналиста Бернара Турнера в «Ди гольдене цейт»[1033].

Среди других жертв произвола людей, возглавлявшихся тогда Берией[1034], был оклеветан и арестован ряд ни в чем не повинных советских деятелей различных национальностей, в том числе и еврейских писателей, в их числе были мои личные друзья. Об их трагической судьбе мы узнали после того, как судебные органы Советского Союза отвергли воздвигнутые на них обвинения и полностью их реабилитировали.

Бернар Турнер утверждает, будто бы обвинения против меня он слышал от погибших писателей. Обвинить человека на основании вымышленных слов мертвых людей, слов, которые мертвые не могут опровергнуть, прием не новый. Но я не могу скрыть моего удивления тем, что газета «Монд», обычно помещающая серьезную информацию, сочла возможным предоставить место инсинуациям, почерпнутым из недобросовестного источника.

Впервые — по-французски (с примечанием редакции) — «Lе Monde», 1957, 26 сентября; по-русски — в коммент. к ЛГЖ (т.З. М., 1990. С.411). Машинописная копия — ФЭ, 1177, 1 (л.3–5 — правленые варианты перевода на французский; л.7 — вырезка из «Монд» за 22 августа 1957, л.8 — выписка из «Монд» за 26 сентября 1957).

Москва <в Лондон>, 12 октября 1957 г.

Дорогой Монтегю!

Большое спасибо Вам за письмо и за подарки. Последние, к сожалению, я не получил: луковицы были отобраны у Вашего приятеля на таможне карантинной инспекцией. У меня остался только Ваш список, который показывает мне, насколько трогательно Вы их выбирали.

Что касается моего молодого друга, то он шлет Вам сердечный привет и благодарит за все полученное им.

Надеюсь, что увижу Вас в Стокгольме на заседании Бюро <Всемирного Совета Мира>.

Привет Хелл[1035]

Впервые. Копия — ФЭ, 788, 2.

Айвор Монтегю (1904–1984) — английский публицист и кинокритик, автор воспоминаний об ИЭ, который писал о Монтегю в 23-й главе 6-й книги ЛГЖ.

Москва <в Париж>, 15 ноября 1957

Дорогой Арагон,

я только что получил письмо от Т.Кочетковой[1036], которая попросила Вас недавно оказать помощь для написания своей книги о Вашей поэзии.

В национальной Литовской Библиотеке Кочеткова обнаружила неизвестную рукопись Стендаля. Эта рукопись сделана на пустых страницах книги Ланци «История Италии в картинах… Том третий». Книги Ланци были приобретены Стендалем в 1811 г., а его заметки относятся к 1830–1833 годам. Эти заметки содержат:

а) описание его поездки из Парижа в Триест,

б) замечания о книгах Ланци,

в) рассуждения о папстве и романском влиянии в Европе IX века,

г) критику «Эдинбургского обозрения» и т. д.

Кочетковой удалось расшифровать большую часть заметок. Она прислала мне плохую фотографию части рукописи — прилагается.

Работа Кочетковой не вызвала здесь интереса, который она заслуживает, что ее расхолаживает. Она просит меня поставить Вас в известность об ее открытии и она надеется, что интерес, который может вызвать во Франции незнакомая рукопись Стендаля, будет способствовать завершению ее работы. Я даю Вам адрес Кочетковой внизу письма на случай, если Вы захотите написать ей напрямую.

«Литературная газета» сочла нужным отметить Ваш отъезд новой статьей, которая называется «Точки над И» (14.9.57), которая является более сильным вариантом статьи Таманцева о Стендале и обо мне[1037].

Впервые — Д, 674 (перевод Н.Ю.Сапрыкиной). Копия — ФЭ, 443, 2.

Москва, 19 декабря 1957

Уважаемый Александр Иванович!

До меня дошли сведения, что книга переводов Элюара задерживается вследствие того, что мое предисловие Вас не удовлетворяет. Если речь идет о той или иной фразе, которая Вам кажется неудачно сформулированной, то, разумеется, я охотно пойду Вам навстречу и прошу сообщить мне, что именно Вы имеете в виду.

Если же Вас не удовлетворяет в целом мое предисловие, то мне кажется наиболее разумным заменить его другим, не задерживая далее издание самой книги.

Вы будете любезны, если в том или другом случае ответите мне по адресу: ул. Горького д.8 кв.48.

Впервые. Копия — ФЭ, 881, 2.

Первая в СССР книга французского поэта Поля Элюара (1895–1952), составленная и отредактированная О.Г.Савичем, была Гослитиздатом подписана в печать только 17 сентября 1958 г.; ее открывало предисловие ИЭ «О поэзии Поля Элюара».