На линии

19

То был первый бал в летнем, загородном павильоне. Наскучившись еще полупустым залом, Тамарский заметил в соседней комнатке складывающуюся компанию для игры. Не преминул подойти, а там и за столом очутился. Впрочем, подпоручик намеревался встать, едва зала совершенно наполнится и можно будет пристрелять какую из здешних, чрезвычайно избалованных офицерским обществом, девиц.

— Ежели пожелаете и более обыгрывать, то нам придется отстригать пуговицы с мундиров. Иначе не расплатиться, — вытягивая из кожаного портфеля две белесые бумажки, пошутил играющий по правую руку от Тамарского полковник. — Верно, ротмистр?

— Подпоручику следует заказать еще по бутылке шампанского. В противном случае мы выходим из игры, и его счастье оборвется, как якорь, — нахально потребовал ротмистр Корсаков, лишь сегодня прибывший в Оренбург и пришедший на бал прежде представления Военному губернатору.

— Право, господа, я и не желаю найти им иного… — Тамарский поманил слугу, сгреб деньги и вложил тому в руку. — Принеси-ка, любезный, на все! — довольный собой и игрой, он широко улыбался. — Продолжим, я уверен, удача встанет и за вашими стульями.

Как и нагадал подпоручик, скоро фортуна сделала полшага вправо, и Тамарский, сколь б ни желал, уже не смог бы встать из-за стола — его долг намного превышал наличные деньги, а других у него не было. Он пробовал отыграться, но только увеличивал запись. Из начинавших игру за столом остались лишь Тамарский и полковник Струков, вежливо отмечавший как мозоль нарастающий долг подпоручика.

Еще когда, уронив пустую бутылку, мимоходом отпиннув ее сапогом, Корсаков заспешил из комнаты, Тамарский решил дождаться его возвращения: «Он только что из Петербурга, у него должны быть деньги. Я одолжусь у него…»

Между тем захмелевший ротмистр, сдерживая волны из чрезмерно обмытого питием желудка, отпардониваясь реже, чем задевая плечом и утыкаясь в спины, выбрался из павильона. По парадному крыльцу поднимался Эссен. Глядя на незнакомого офицера, кубарем скатывающегося на него, генерал перевел вопросительный взгляд на шедшего ступенькой ниже начальника штаба, Веселицкого. Тот пожал плечами и залетел вперед, так что Эссену пришлось переступить ступеньку, чтобы первым войти в распахивающиеся двери павильона. Из свиты попытались подступиться к ротмистру, но тот, отшатнувшись, с невидящим взором скрылся за дальним углом, где, скрючившись в пояс, попытался облегчиться. Кончилось лишь открыванием рта и гадкими звуками.

— Пальцы, ваше благородие. Пальцы поглубже суньте — разом и вывернет. У нас кто зарвется, завсегда так облегчается, — сочувственно научал пожилой солдат, из чьих-то денщиков по всему.

Ротмистр подался на голос, но испугался отпустить руки со стены — мутило до потери реальности. Наконец излишки выпитого сами пробили дорогу, ноги перестали поминутно гнуться в коленках, офицер что-то промычал, харкнул и, достав из кармана платок, неловко утер губы.

— Видал, с ног гони, умаялся, бедолага! — сострадал солдат, поднимаясь со ступенек. — Мое благородие тоже частит этим делом, — договаривал он бородатому казаку, своему посиделку на задворном крыльце.

Потирая одной рукой спину, солдат козырнул:

— Дозвольте помочь? Присядьте на крылечко. Обвеет…

Офицер кивнул. Солдат, ухватившись за ремень, отвел его на несколько шагов к крыльцу. Освобождая место, казак перебрался за перильца.

— Мо… моло-одец… Услужил, — расстегнув ворот, офицер шумно вздохнул. Снова вытянул платок, обмахнул потный лоб. — Где такого буку выкопал? — оживая, тыкнул он в казака.

— Извольте видеть, ваше благородие, баба ему, как ни бился с ней, толички двух девок спородила, а и тех в плен сволокли.

— Кайсаки, что ль? — офицер пробовал встать, надул губы.

— Они, злодеи. Вот мы и дожидаемся. Слухом, тута, на бале, новый пристав… Я свово благородию просил, так, должно, он с ним еще не спознался. А то б уж известил. Подпоручик Тамарский…

— Штиль дело, — Корсаков шагнул к сутуло торчащему за перилами казаку, чему-то махнул. — Пристав-то я! — Сказав, офицер пошел к шумному подъезду.

Он уже ставил ногу на известняковую ступеньку, когда его забежал казак. Сдернул с головы папаху:

— Пособите… Дубовсков мое имя, век служить стану…

— Служи, казак! — офицер похлопал по плечу, поставил сапог на вторую ступень. — Служи, казак, императору нашему. Да хорошо служи! — и, пошатываясь, исчез в освещенном подъезде.

Когда ротмистр ввалился в комнату, карты держали на руках.

— Господа! В последнюю кампанию мы тоже чрезвычайно играли! Представьте: волна бьет в борт… мерная такая. Плещет так, знаете ли, плещет… Но, господа, у нас на корабле кругом матросы, а тут… — Корсаков изобразил что-то руками и упал на стул.

Подпоручик Тамарский опустил голову. Струков, наоборот, повеселел.

— Полагаю, вы не ошиблись. Есть тут совершенно очаровательные создания, — полковник покровительственно улыбнулся.

За карточным столом он был старшим и чином и летами. Крупно выиграл. Неожиданно, положа мясистую ладонь на обшлаг подпоручиковского мундира, и так, чтобы никто не расслышал, шепнул:

— Мне нужны умные молодые люди. Умные и преданные… пусть и на время. Понимаете, подпоручик? Преданные… — с нажимом докончил полковник.

Тамарский облегченно вздохнул.

— Но я служу, — тихо отозвался он, зная, что, не продай он себя, ему не погасить долга.

— Улажу. — Полковник как бы спрашивал: есть ли еще препятствия? — Да вы и будете служить. Кроме того, я вовсе не собираюсь упекать вас на всю жизнь в эту дыру. Так, поправите положение…

И действительно, вскоре Тамарского, как офицера знакомого с инженерным делом, перевели в распоряжение управляющего Соляным Промыслом.