Пастух Земли

12

Степь на северо-западе Маргуша. 2005 год до н. э.

Бхулак засыпал у костра на ковре, укрывшись тёплыми шерстяными одеялами — всё это принес ему заботливый Аиряша. Вокруг в таком же положении спали и арийские воины. Лагерь затих, лишь изредка раздавалась перекличка часовых, да звуки, издаваемые сонными животными.

Он и правда очень ослаб от переноса и его последствий, так что сейчас единственным его желанием был крепкий и здоровый сон, исключающий думы о дальнейших действиях. Однако у Поводыря было другое мнение: Бхулак вдруг оказался перед ним в потайной комнате своего существа.

Машина опять приняла образ Ментухотепа — возможно, ей нравилось исходящее от царя ощущение державной властности. Хотя, наверное, «нравилось» — совсем не то слово…

— Ты должен уничтожить Заратахшу, а лучше — всё посольство, — сразу начал Поводырь приказным тоном. — Сделать это нужно так, чтобы арийский царь решил, что в этом виноваты правители Маргуша.

— Зачем?.. — растерянно спросил Бхулак.

Задание и правда стало для него полной неожиданность. Причём, неприятной.

— Это — часть твоей текущей миссии, — безапелляционно заявил координатор.

— Моя миссия должны была начаться не здесь, — возразил Бхулак. — Почему ты принёс меня в Маргуш?

— Произошёл незначительный сбой программы, — ответила машина. — Я уже исправил его, но теперь тебе придётся начинать отсюда. И первое твоё задание — уничтожение посольства.

— Я должен убить их сам? — спросил, помолчав, Бхулак.

— Необязательно. Фактически, продуктивнее было бы выстроить такую ситуацию, при которой члены посольства будут казнены властями Маргуша.

Бхулак понимал, что уговаривать Поводыря бессмысленно — тот сейчас даже не приказывал, а задействовал своё орудие. Потому лишь ответил:

— Я сделаю это.

И вновь оказался в лагере людей, которых должен был убить.

Сон покинул его. Он долго лежал на спине, рассматривая наполненный звёздами небосвод, погрузившись то ли в мысли, то ли в воспоминания.

Тысячелетиями он исполнял распоряжения Поводыря, совершенно не думая об их значении или отношении к добру и злу. А как иначе? Поводырь был богом, и даже знание о его искусственной, неживой сущности не могло поколебать это — инструмент богов богам почти тождественен. Так же, как теперь и он, Бхулак — и это наполняло его радостью.

Однако так он думал лишь в первые десятки лет после инициации. А дальше пришли вопросы, на которые он стал искать ответы. Вообще-то, Поводырь отвечал на его вопросы довольно часто, но всегда облекал ответы в форму, которую, по его мнению, способен был воспринять примитивный разум. Однако Бхулак уже слишком далеко ушёл от людей своего времени, чтобы довольствоваться красочной мифологией о битвах богов и демонов.

Он по-прежнему старательно и обычно успешно исполнял то, что поручал ему Поводырь, но мало-помалу из смутных намёков в его словах начал составлять истинную картину происходящего. Конечно, до сих пор многого в ней не понимал, но уже твёрдо знал, что служит не богам, а могущественным, но смертным существам, пришедшим из иных, хотя и схожих с этим, миров в огромном пространстве за небесами.

А побуждения смертных вполне доступны пониманию другого смертного. Так что после того, как он постиг небожественную природу тьюи, догадаться, чего они хотят, было сравнительно несложно. На это требовалось лишь время и терпение, в которых у Бхулака недостатка не было. И так он понял, что некие существа, тысячекратно превосходящие по своим знаниям людей, направляют их в нужную для себя сторону. А зачем они могут это делать? Вариантов было не так уж много — исходя из его знаний об общих для всех смертных потребностях. Сейчас Бхулак, тысячелетиями наблюдавший механизмы, с помощью которых развивается человечество, уже не сомневался, что тьюи попросту нужны подготовленные и преданные им воины.

Это не вызвало в нём протеста: войны, по его опыту, сопровождали смертных всегда, более того, они были необходимы. И если люди рано или поздно прорвутся в миры за небесами, для них же лучше будет, если они сделают это под руководством опытных наставников. Однако вопрос был в том, насколько наставники эти к людям доброжелательны.

Бхулак уже давно воспринимал себя не только частицей народа ар, его многочисленных и уже мало похожих друг на друга отраслей, разошедшихся по миру. Конечно, к ним у него было особое отношение, но теперь он совершенно точно знал: по одну сторону стоит он и все люди в его мире, независимо от того, каким богам они молились, как говорили и как выглядели, а по другую — бесчисленные иные в чёрной бездне космоса. Тьюи тоже.

Значит, он должен действовать на пользу тьюи, лишь если это полезно и человечеству. Иначе он станет предателем, а для народа ар предательство было самым страшным из проступков. Однако эти рассуждения разбивались о два обстоятельства: его зависимость от Поводыря и то, что он понятия не имел, как сказывается на судьбе человечества то, что он по его приказанию делает.

С первым он ничего поделать не мог.

«Пока», — подумал Бхулак и в очередной раз порадовался, что Поводырь, как он многократно убедился, не имеет возможности читать его мысли.

Что касается второго, с некоторых пор он стал интересоваться у своего наставника смыслом его приказов и тем, какие это должно вызвать последствия. Кое на что Поводырь, будучи искусственным интеллектом, по своей природе предназначенным для того, чтобы накапливать информацию и делиться ею согласно запросам, отвечал. Но Бхулак понимал, что здесь следовало быть сугубо осторожным, дабы не вызвать подозрений у машины, которая держала в руках его жизнь и смерть.

Не то чтобы он задумал мятеж — это было столь же смешно и жалко, как бой муравья с грозой. Однако Бхулак твёрдо знал, что любая жизнь полна удивительных изменений и крутых поворотов, тем более — жизнь бесконечная…

А вот осторожно и незаметно противостоять планам Поводыря — как он сделал это в Содоме — несколько раз пробовал. Он делал это, когда приказы машины вызывали в нём протест, и сейчас был тот самый случай.

Бхулаку была отвратительна сама мысль предать приютивших его людей, да ещё родных по крови. Хотя из всего лагеря лишь Аиряша был его прямым потомком, он не сомневался, что эти люди происходят из части его народа, некогда занимавшей степи на север от Тёмного моря. Среди этих людей он когда-то жил, сражаясь вместе с ними в боях и восседая в совете вождей. В те времена, минувшие тысячелетие назад, он и унёсся сейчас в своих мыслях…

Хозяин Зверя

Северо-Западное Причерноморье. 3292 год до н. э.

Большой круг длился уже восьмой день, и конца ему не было видно. Вожди всех двенадцати главных орейских кланов собрались в урочище у реки, текущей к близлежащему внутреннему морю, соединяющемуся с Тёмным. Эта местность, усеянная причудливыми каменными холмами, именовалась Вратами Солнца, и с самых древних времён, когда ещё и духу ореев в этих местах не было, считалась местными племенами местом силы, служа ареной для духовных упражнений разного рода жрецов, колдунов и ясновидцев, творивших тут свои радения и наблюдавших за светилами.

Появившиеся в степи позже орейцы традицию переняли — почитали это место, хоть и побаивались тут бывать. Но в важных случаях сюда приходили представители всех кланов, в обычное время постоянно грызущихся друг с другом. При Вратах Солнца они обязаны были соблюдать священный мир. Обычно так оно и было.

Однако в этот раз всё могло закончиться иначе — страсти накалились до предела. Впрочем, и решаемый вопрос был куда важнее, чем раздор из-за стад или женщин. На сей раз речь шла о дальнейшей судьбе всего могучего народа орей.

Вожди и их присные спорили до хрипоты, взаимных проклятий и оскорблений, но дальше угроз дело не доходило — никто не хотел первым браться за оружие, страшась мести живущих среди этих скал богов и могучих духов. Их не боялся один Бхулак, связанный с «богами» лично. Под именем Пех он жил среди орейцев уже лет пятьдесят, направленный в степь очередным приказом Поводыря. Примерно половину этого времени он возглавлял клан Быка, вождя которого убил на поединке. Вождество Бхулака было для клана удачным, и мало кто из его людей задавался вопросом об удивительном долголетии своего главы. Понятно же, что муж сей обладает великим хваром — даром богов, сияющей удачей. А что ещё нужно великому вождю?..

Но сегодня и для Бхулака настало особое время — именно тот момент, когда он должен был исполнить свою миссию. Только вот он всё больше сомневался, что сумеет это сделать…

В очередной раз вожди собрались сегодня на утоптанной площадке меж мрачных скал, во славу богов украшенной по окружности шестами с развевающимися цветными лентами и перьями. В центре площадки торчал идол бога Грозы, на котором каменотёсы изобразили оружие и орудия ореев, диких зверей и домашних животных и прочие атрибуты жизни. Рядом со статуей стоял в который уже раз уже взявший слово Пеку — престарелый и уважаемый всеми глава клана Волка. Во времена, когда Пеку был молод, горяч и любвеобилен (Бхулак прекрасно их помнил), волки считались самыми свирепыми среди орейцев. Они наводили ужас и на лесные племена севера, и на остатки Эраты на юге, да и орейские кланы старались не вступать с ними в споры. Теперь же вождь волков стал стар, болен, и клан его сделался куда более мирным — как знал Бхулак, к неудовольствию многих его членов, в том числе и многочисленных сыновей Пеку.

Старший из них — сильный и жестокий воин Кау — стоял за спиной отца, не спуская с него яростного взгляда. Его мощная, оголённая по пояс фигура в чёрно-красной боевой раскраске, источала вызов, но он, похоже, с явным усилием, сдерживал себя, не решаясь противоречить отцу на людях. Старец был слишком уважаем всеми кланами и продолжал крепко держать власть в своём.

Над его морщинистым не раскрашенным лицом с развевающейся белой бородой, которую он давно уже не заплетал по-воински в косицу, скалилась надетая на манер капюшона голова покровителя клана — степного волка. С уха вождя свисала спиральная подвеска из золота — редкая вещь, пришедшая из дальних краёв, а откуда точно, из всех собравшихся знал, пожалуй, лишь Бхулак. Левой рукой старец тяжело опирался на посох, правая привычно лежала на массивном каменном набалдашнике булавы за поясом. В него впитались кровь и мозги множества врагов, но слишком давно он уже не был в деле.

Впрочем, голос Пеку был всё ещё ясен и зычен, а фразы отрывисты, словно он отдавал команды своим волкам во время лихого набега.

— Воины кланов Ореи! — взывал он. — Мы не можем вернуться к своим посёлкам, женщинам и детям, пока не настанет меж нами согласие! Мы должны решить это здесь и теперь. У нас три исхода. Я уверен, что выбрал самый правильный и единственный. Как мне убедить вас в этом?

Собрание возбуждённо зашумело — убеждать его и правда было очень тяжко. Беда назревала уже очень давно, но в последние годы проявилась во всей неприглядности — степи стремительно превращались в место, совсем непригодное для жизни. Постоянная засуха убивала травы, бескормица — скот, а женщины продолжали рожать, и голодного народа всё прибавлялось.

Началась чреда кровавых межклановых распрей за пастбища и источники. Попутно воины-ореи добили последние остатки Эраты — поселения этого некогда могущественного народа до последнего времени прозябали кое-где в труднодоступных местах. Но хороших мест для жизни всё равно становилось всё меньше.

За этим должно было бы последовать разбредание кланов в разные стороны, но чувство единства слишком глубоко сидело где-то в самой сути ореев. Они могли люто ненавидеть людей из соседнего клана, желать отомстить им за какие-то прошлые обиды, но при этом всё равно осознавали своё единство с ними. Тут, видимо, сыграла роль история этого народа — во всяком случае, так думал Бхулак, который знал её гораздо лучше любого орейского жреца, колдуна или сказителя.

Когда-то из богатых золотом и медью земель к западу от Аратты, куда Бхулак увёл часть своих соплеменников, некоторые из них отправились дальше. Переходя из края в край, одно племя из их числа углубилось на север от Тёмного моря. Местные люди жили в степи небольшими родами, часто враждовали друг с другом и питались от охоты и сбора диких злаков. Они не умели плавить не только бронзу, но и медь, и не знали колеса.

Пришельцы же умели всё это и передвигались в повозках, влекомых волами. А ещё у них были стада овец и коз. Они даже ловили юных жеребят и держали их за оградой, чтобы, когда те вырастут, больше не боялись человека. Кобылиц доили — словно у младенцев, нутро большинства взрослых ореев не исторгало молоко, как это было у большинства местных людей. Ну и, конечно, ореи забивали коней на мясо.

Не всегда мирно, но, в общем, без особого сопротивления пришельцы стали главной силой в степях. Местные сплачивались вокруг них, перенимая новшества. А пришельцы брали их женщин, и через несколько поколений в степи появился новый народ. Светловолосые соплеменники Бхулака почти растворились среди смуглых кареглазых брюнетов с орлиными носами, но сохранили свой язык, обычаи и умения.

— Мы должны остаться здесь! — настаивал Пеку. — Здесь наши дома и пастбища, здесь под курганами — могилы наших предков. Как мы можем бросить всё это?!

Круг бушевал — мнения разделились. По большей части никому не хотелось покидать родные места и идти в неведомое, но неизбежность этого день ото дня становилась всё очевиднее. В последние годы к напасти засухи и голода прибавилась другая — ещё более страшная. Болезнь начиналась неожиданно: человек становился горячим и вялым, не мог работать, а потом и ходить. На теле его появлялись страшные кровоточивые нарывы. Потом из отверстий его тела начинала идти кровь, пальцы на руках и ногах чернели, и больной умирал в муках.

Хуже всего, что вскоре такая же участь постигала и многих из окружающих его. Никакие жертвоприношения богам и пляски колдунов не могли остановить беду. Оставалось лишь смириться с тем, что родные края прокляты, и покинуть их навсегда.

Но и тут был предмет для раздора. Разные вожди и старейшины предлагали разные маршруты ухода. Одни звали пойти обратно — той дорогой, какой сюда пришли предки. Но теперь в тех краях жили другие народы, не менее умелые и многочисленные, чем ореи, и это означало долгую войну с неясным результатом.

Другие звали идти прямо на заход солнца — за огромные лесистые горы, где, по слухам, лежала такая же привольная степь, как и здесь. Но путь через горы обещал быть очень трудным. Потому многие склонялись к третьей дороге — по берегу внутреннего моря и дальше, на восход. Там в горной стране были богатые рудники, откуда в степи шли металлы. Сейчас ореи выменивали медь у тамошних племён на свои многочисленные стада, но, если они пойдут туда всем народом, рудники можно будет просто захватить. А дальше расстилались те же самые, ставшие для ореев родными, травянистые степи. По настроению собрания Бхулак предчувствовал, что оно склонялось к этому варианту. Если, конечно, Пеку не убедит их остаться.

Но самого его, Бхулака, ни один из этих путей не устраивал — потому что у него был свой, проложенный Поводырём.

Поводырь

Сообщение № 849.007/44 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

Из аналитической записки о миссии «Миграция на север». Исполнитель — человеческий индивидуум Бхулак, местный представитель Нации.

Одним из дальних последствий реализации представителем своей стартовой миссии «Исход» (см. меморандум НКИ в файле 01-32/77) стало распространение отраслей этнообщности ар вглубь суперматерика восточного полушария. Около двух с половиной г. м. назад одна из них, состоящая из нескольких милитаризированных отрядов с преобладанием самцов, просочилась в степи к западу и северу от второго внутреннего моря.

Там они массово инкорпорировали в свою среду представителей местных примитивных охотников-собирателей, прежде всего, самок. В результате процесса вторичного этногенеза возник этнос, обозначаемый звуками «ореи». Язык и культуру он заимствовал — в несколько видоизменённой форме — от общности ар. Тип хозяйства — отгонное скотоводство, тип социума — милитаризированные вождества, религия — патриархальный пантеон высших существ с верховным богом Грозы.

Вскоре ореи вошли в соприкосновение с зародышевой цивилизацией, возникшей из смешения мигрантов ар, отделившихся от первоначального ядра после начала реализации эмиссаром миссии «Исход». Это отрасль представляла собой традиционалистов — последователей учения Ерати, матери эмиссара, после его инициации вставшей к нему в оппозицию и получившей у части народа статус лидера-пророка. Вскоре после убытия эмиссара из Аратты часть традиционалистов во главе с Ерати отправилась на северо-восток, где основала новую Аратту. Другая часть двинулась на северо-запад, минуя области, где представитель осуществлял миссию.

Расселившись в регионах севернее второго внутреннего моря, они осуществили генетический обмен с мигрантами из горных регионов, расположенных между этим морем и третьим внутренним. В результате возникла зародышевая цивилизация, для текущего состояния человечества достаточно высокого уровня, в которую пришельцы из Аратты привнесли выраженную гинократию и культ верховного женского божества, а южные горцы — навыки обработки металлов.

Ядром культурного региона стало протогосударство под названием Эрата (от Аратты). Его поселения почти достигли уровня городских.

Общество Эраты управлялось советом старейших женщин, однако горцы привнесли в него собственные воинские традиции. В результате оно было гораздо более агрессивно, чем первоначальная цивилизация Аратты. Культ Великой Матери там отличался воинствующим прозелитизмом, выражавшимся в стремлении привнести его окружающим общностям. Религиозная доктрина Эраты включала в себя требование подчинения или физического истребления иноверцев.

Это вылилось в серию войн между Эратой и местными племенами степи, а также с более мелкими автономными социальными структурами потомков ар, не вошедшими в Эрату.

До образования в степи кланов ореев Эрате удавалось доминировать над соседними, менее развитыми племенами. Но с появлением ореев между ними началось длительное противостояние.

Следует отметить, что оба этноса не сохранили память о своих общих корнях.

Ожесточённые столкновения, включающие рейды отрядов Эраты по степи и контрнабеги ореев на эратские поселения, длились около 15 г. с. и завершились разгромом Эраты, частичным истреблением её населения, рассеянием оставшихся или их инкорпорацией (в основном, самок) в этнос ореев.

К моменту инфильтрации эмиссара в один из орейских кланов Эрата уже не представляла социальной целостности. Протоурбанистические поселения были разрушены, оставшиеся неподвластными ореям эратцы скрывались небольшими группами по окраинам ареала.

Примечание 1

Миграция части традиционалистов ар на северо-запад и создание ими Эраты не входили в стратегию коррекции развития человечества, но были предусмотрены как гипотетический вариант № 754/069 (см. соответствующий файл в базе).

Инфильтрация эмиссара в социум орейцев произошла без нежелательных отклонений от тактического сценария. Около двух г. с. ему понадобилось для того, чтобы занять положение главы одного из кланов, и еще около трёх г. с. — чтобы вывести его в число лидирующих сил в регионе.

С такой позиции он способен начать выполнение своей миссии, заключающейся в коррекции сценария миграции этнообщества ореев из мест их нынешней дислокации.

Хозяин Зверя

Северо-Западное Причерноморье. 3292 год до н. э.

Как часто в последнее годы, Поводырь явился в образе огромного мужа с бычьей головой. Именно так в глазах ореев выглядел великий герой — предок и покровитель клана Быка. И, как всегда во сне, Бхулак забыл спросить у машины, зачем она это делает, хотя прекрасно знает, что ни в какого такого прародителя эмиссар не верит, сам в какой-то степени будучи этим прародителем…

Но интересоваться причудами искусственного разума было недосуг — ситуация складывалась очень плохая. Бхулак понимал это, а Поводырь подтвердил его опасения.

— Примерно две трети ореев настроены на восточный путь, — сообщил ему Поводырь. — Около четверти можно убедить отправиться на запад или юго-запад. Даже остаться согласятся примерно столько же — при условии, что Пеку в ближайшее время так и будет лидером клана Волка. На север не пойдёт почти никто…

Бхулак и сам знал всё это. Несмотря на проведённую им подготовительную работу, лишь горстка лично преданных ему воинов готова была идти нужным для миссии путём. Большая часть из них были его детьми и слышали его Песню, эти пошли бы с ним куда угодно — хоть и в загробный мир. Впрочем, в сознании ореев северная сторона практически таковым и была.

Правда состояла в том, что и сам Бхулак вовсе не горел желанием покидать просторные степи ради дремучих непроходимых лесов, гибельных болот, туч мошкары летом и лютых холодов зимой. И он совершенно не понимал, зачем Поводырь гонит туда его и его народ.

— Ты должен больше работать через подчинённых тебе людей, — настаивал Поводырь.

— Они и так уже делают всё, что могут, — мрачно ответил Бхулак. — Они готовы драться за меня, если будет надо, но уговорить народ идти в ледяные пустыни… Как можно вообще согласиться на такое, когда есть другие, гораздо более подходящие для жизни места?

— Не такие уж и пустыни, — заметил Поводырь. — Ты знаешь, что там живут многие люди.

— Жалкие дикие лесовики, — бросил Бхулак.

— Тем легче вам будет покорить их, — веско произнёс жуткий монстр.

Голос его и впрямь напоминал бычий рёв.

— Скажи, зачем это всё? — не выдержал Бхулак. — Какая тебе или тьюи от того польза?

— Ты не поймёшь, если я стану объяснять тебе подробно, — промычал Поводырь.

— Объясни просто, — настаивал человек.

— Как хочешь, — ответила машина. — Ты уже не раз видел, как твой народ приходит на новое место, включает в себя тамошних людей и вскоре появляется новый народ.

— Да, — кивнул Бхулак, — я видел это часто.

— Так будет и там, куда я тебя посылаю. Вы легко покорите этих, как ты их называешь, лесовиков. Вы возьмёте их земли и женщин, многие из мужчин станут служить вам. А вы будете от них узнавать, как лучше жить и вести хозяйство на новом месте.

— Так бывало и раньше, — согласился Бхулак.

— Через несколько поколений вы сольётесь в один народ, — продолжал Поводырь. — Но потом и он начнёт делиться. И вот, примерно через три тысячи лет от этого дня, из него возникнет несколько новых.

— Как ты всё это узнаешь? — вырвалось у Бхулака.

Вообще-то, он спрашивал это у Поводыря уже не в первый раз, и всякий раз тот терпеливо отвечал.

— Это следует из моих расчётов, основанных на доступной информации.

— Знаю, знаю, — закивал Бхулак. — Пророчествуешь.

Поводырь, надо сказать, был единственным пророком, предсказаниям которого он доверял.

— Два из этих народов, самоназвания которых — как я предполагаю на основании анализа лингвистической изменчивости — будут звучать примерно как «дойши» и «стлавана», за последующие ещё две-три тысячи лет в ходе борьбы и взаимодействия между собой создадут благоприятные для целей Нации условия.

— Понятно, — заметил Бхулак. — Станут слугами тьюи.

— Можешь думать и так, — согласился Поводырь. — Однако, если ты сейчас не уведешь часть ореев на север, вероятностная конфигурация этногенеза изменится в неблагоприятную сторону, что потребует критической коррекции моей стратегии… То есть, ничего, из того, что я сказал, не случится, и мне придётся менять планы. А это крайне нежелательно.

— Думаю, тебе придётся совершить это колдовство, — пожал плечами Бхулак. — Ореи туда не пойдут. Они, скорее, убьют меня, если я начну их туда тащить.

— Всё ещё хуже, чем ты думаешь, — прогудел человекобык. — Прямо сейчас старший сын вождя клана Волка договаривается со своими сторонниками захватить власть над кланом. После чего он объявит себя верховным вождём и провозгласит поход на восток.

Совершенно невероятным это не было: в самые напряжённые моменты своей истории буйные и свободолюбивые ореи могли выбрать временного верховного вождя над всеми кланами и какое-то время ему подчиняться. Так пару раз было, например, во время войн с ещё могущественной Эратой. Один раз таким верховным был и сам Бхулак — правда, недолго. Но получится ли это сейчас у Кау, Бхулак сильно сомневался.

— Кланы не признают Кау, — проговорил он. — Пеку слишком уважают. Если он будет свергнут, ореи убьют Кау.

— Нет, если он докажет, что благословлён высшими силами, — ответил Поводырь. — А прямо сейчас он изменил своё сознание при помощи наркотического вещества и взывает к богу Грозы. Главный жрец клана Волка Квен поможет ему убедить ореев в том, что бог на стороне Кау.

А вот это было серьёзно. Бог Грозы был настолько священен для ореев, что они даже никогда не называли его имя и обращались к нему лишь в самых важных случаях, помочь в которых все остальные высшие силы были бессильны. Свирепые степные воины трепетали перед этим грозным божеством, дарующим им победу, но и способным в один момент стереть жизнь и отдельного человека, и целого народа. Уже сам факт того, что некто, обратившийся к нему, не умер, был для них свидетельством, что бог Грозы благоволил этому просителю. Да ещё и Квен, всецело преданный Кау, покажет людям пару фокусов — на это он был мастером. Не то чтобы они с Кау сами не боялись бога Грозы — просто были слишком алчны до власти. Они пойдут на это — Бхулак даже не сомневался

И тогда кланы пойдут за Кау.

— Если они признают, что бог Грозы за него, а я стану противиться, он попытается меня убить, — Бхулак не возражал, а просто констатировал грядущие события. — Мне и моим детям придётся драться. Но остальные встанут на его сторону и тогда нас убьют.

— Тогда докажи им, что бог за тебя, — ответил Поводырь.

— Как? — вопросил Бхулак. — Если бы ты сказал мне раньше, это я бы дышал сейчас священным дымом, а потом бы сказал людям, что мне явился бог Грозы и велел идти на север.

— Мои тактические разработки предусматривали этот вариант, но я считал его маловероятным, — ответил Поводырь. — Кау поступил неожиданно даже для меня. Иногда человеческая алогичность привносит в мои расчёты фактор неопределённости. Но и ты способен вести себя нелогично. Именно поэтому Нация полагается на местных представителей — они всегда поступают наиболее подходящим для данной расы способом, который не всегда способен выбрать координирующий искин.

— И что я тут могу сделать? — спросил Бхулак.

Он и правда не понимал, но уже начал лихорадочно перебирать возможности.

— Ты придумаешь, я это знаю, — прогудел фальшивый предок, и Бхулак тут же проснулся.

Он был в лагере своего клана, лежал на мягких мехах в походном доме — под войлочным пологом на большой повозке-вакхнос. Рядом была Ави — единственная из его жён и наложниц, которую он взял с собой на круг, хотя считалось, что женщинам на совете вождей делать нечего и вообще им не место у святых Врат Солнца. Но, конечно же, все ореи нарушали это правило, так что Бхулак, взявший с собой всего одну жену, поступил ещё умеренно и относительно благочестиво.

Ави не спала — в темноте поблёскивали её чёрные глаза, устремлённые на мужа. Она была гораздо смуглее, чем большинство орейских женщин. Родилась она в одном из последних эратских поселений, которое разграбил и сжег клан Бхулака. Он забрал Ави себе, разбив каменным топором голову полонившего её воина. Разбил в поединке — как вождь, мог бы и не утруждаться, но предпочитал в таких случаях поступать по старинке, то есть справедливо.

Его нынешняя старшая жена была не очень довольна появлением нового члена семьи, но, разумеется, вслух сего не высказывала. Бхулак понимал, что у полонянки будут проблемы с его домочадцами, и уже готовился вставать на её защиту, но Ави на удивление скоро заставила себя уважать, заняв в семействе достойное место. А когда принесла вождю сына, её положение ещё больше упрочилось.

Может быть, конечно, её побаивались из-за тёмной репутации эраток как сильных колдуний, способных легко навести на человека порчу. Поистине ли Ави искусна в магии, Бхулак не знал, хоть бывал свидетелем многих невероятных вещей и понимал, что ничего невозможного в том нет. Но совершенно точно женщина эта была весьма умна и проницательна.

— Господин мой Пех пребывал в плохих снах? — тихо спросила она, видя, что муж проснулся.

— Нет, — хриплым сонным голосом ответил Бхулак. — Почему ты так подумала? И почему не спишь?

— Ты говорил во сне, — ответила Ави. — А я почувствовала, что ты встревожен.

— Всё в порядке, — ответил Бхулак, обнимая женщину. — Спи, ещё рано.

— Скажи мне, что тебя гнетёт, господин, — настаивала она. — Я молилась о тебе Великой Матери, она сказала мне, что ты в опасности. Мы в опасности…

— Ты бы поменьше рассказывала про Великую Мать, — проворчал Бхулак. — Мне-то можно, но вот другим воинам не надо…

— Я знаю… Ты сейчас виделся со своим богом, господин мой?

От неожиданности у Бхулака замерло сердце.

— Что ты знаешь об этом? — спросил он более резко, чем хотел.

— Мать знает, — ответила она, отстраняясь. — Она знает всё.

— Не надо, Ави… — проговорил Бхулак, и в голосе его слышалась печаль. — Не надо тебе пытаться войти в реку моей жизни. Поверь, добра от этого не будет. Ни тебе, ни мне…

— Я знаю, господин, — проговорила она. — Ты идёшь путём тёмным и долгим, мне всё равно не поспеть за тобой. Но сейчас я могу помочь. Хотя бы выслушать, чтобы слегка облегчилась ноша твоя.

«А почему бы нет?» — подумал Бхулак. Всего, конечно, рассказывать не стоило, да женщина просто его бы не поняла. Но объяснить общее положение — дело другое…

— Ты права, — произнёс он, откидываясь на шкурах. — Я должен исполнить волю сил, которым служу.

— Я знаю, господин муж мой, — ответила Ави спокойно. — Знаю с того момента, как впервые тебя увидела — когда ты сражался за меня с тем воином. Благословение было на тебе, и Мать мне сказала: «Этот тебе муж». А потом я узнала, как давно ты ходишь по земле, и поняла, что тебя ведут боги.

Она никогда не говорила ему такого, но Бхулак не очень удивился — её проницательность иногда действительно граничила с колдовством. Поэтому он ответил правду:

— Боги хотят, чтобы я увёл кланы на север.

Вроде бы, он никогда не рассказывал ей о происходящем на круге, но она сразу всё поняла и тихо охнула.

— Кау захочет тебя убить, — сказал она после нескольких секунд молчания. — Он очень злой человек. И очень упрямый. Хочет быть верховным вождём и идти на восток. И ещё — он ненавидит Великую Матерь.

Последнее новостью не было — божественная покровительница Эраты расположением ореев не пользовалась. У самого Бхулака тоже — несмотря на то, что прошло больше двух тысячелетий, детство и юность свои в Аратте он помнил прекрасно. Эрата ведь была на неё очень похожа — даже их огромные посёлки, как и в Аратте, были защищены стенами, состоявшими из прилепленных друг к другу жилых домов… Но Кау и правда с особой ненавистью относился к многочисленным эратским пленникам, жившим теперь среди ореев. Из-за этого, собственно, у него были напряжённые отношения с Бхулаком — Кау презирал вождей, приближавших к себе бывших врагов. Впрочем, его положение сына вождя клана не позволяло ему вступать в конфликт с вождём полноправным, и пока ещё открытых стычек у них не было. Однако Бхулак понимал, что это лишь вопрос времени: Кау инстинктивно видел в нём соперника на пути к верховному вождеству.

— Тогда мне придётся убить его, — мрачно проговорил он.

— Остальные встанут на его сторону, — возразила Ави. — Если ты прольёшь кровь перед Вратами Солнца, пощады тебе не будет.

— У меня нет другого выхода, — сухо ответил Бхулак.

Конечно, ему совсем не хотелось устраивать междоусобицу, да ещё в священном месте. Хотя он помнил гораздо больше своих соплеменников, особенно вещи, о которых не любили рассказывать колдуны и жрецы. И на его памяти несколько стычек — по различным причинам — в этих скалах всё-таки случилось, так что первопроходцем в кощунстве он не будет. Тем более, первым нападать и не собирался.

Но вот сведения, сообщённые ему во сне Поводырём, очень его беспокоили.

— Кау сейчас в палатке духов — говорит с богом Грозы, — сказал он в пространство.

Ави молчала, но он знал, что она лихорадочно думает и неизбежно придёт к тем же выводам, что и он.

Она продолжала молчать, лишь теснее прижалась к нему. Наконец произнесла тихо, почти прошептала:

— Делай, что должен. Я помогу тебе.

Этого он не ожидал. Чем она может ему помочь?..

— Не надо Ави, — произнёс он. — Ты не сможешь. А если попытаешься, сама будешь в опасности — Кау ненавидит людей Эраты.

— Мать поможет, — твёрдо ответила она, и он понял, что переубедить её невозможно.

Что же, будет то, что будет…

Он скользнул рукой по её лицу, шее, подняв рубашку, ощутил округлую плотность гладкого плеча. Она подалась к нему, и он припал губами к её губам, его вторая рука нащупала под одеялом её ногу, провела по ней — уже не мимолётно, а сильно и решительно, нетерпеливо рванула вверх подол… Ави гибко повернулась, устраиваясь под тяжёлым телом мужа, сомкнула руки на его обнажённой спине и тихо простонала, когда он резким толчком вошёл в неё.