Пастух Земли

25

Бронза и нефрит

Северо-восточный Китай, город Нюгуа. 2760 год до н. э.

Город-храм, раскинувшийся на холмах на огромном пространстве — молельни, капища, алтари, кладбища… В центре — храм Богини, углублённый под землю, где в таинственных полутёмных помещениях вершатся таинства, говорить о которых запрещено. Для церемоний же, что дозволено совершать явно, есть огромный круглый алтарь рядом с храмом. Он окружён гробницами великих древних правителей, их истлевшие кости под спудом каменных плит завалены драгоценным нефритом — статуэтками богов и духов, ожерельями, браслетами, дисками-би.

Есть здесь и другие алтари, и жертвенная яма, в которой всегда жарко тлеют угли, алчущие живой плоти людей и скота, чтобы превратить её в дым, улетающий в мир иной для услады тамошних жителей — могущественных духов и почтенных предков. И всё эти постройки имеют форму квадрата или круга, или вписанного в квадрат круга, или же круга, вписанного в квадрат. Небо и земля, земля и небо, боги подземные и боги небесные, ночь и день, тьма и свет, Богиня и Бог…

Последнему служат дальше — близ горы, схожей с головой вепря, где на квадратном основании стоит высокая земляная пирамида с каменными круговыми кладкам, разукрашенными яркими жёлто-бело-красными узорами. Это не столько оборонительное сооружение от врагов земных, сколько лестница на небо, к тамошнему Владыке — с этой башни жрецы-звездочёты узнают его волю. И тут же мастера, чей статус не ниже жреческого, во множестве тиглей плавят бронзу и льют из неё священные вещи.

Ибо на нефрите и бронзе держится Нюгуа — град великой Богини-улитки, которую лишь иногда и шёпотом осмеливаются называть её истинным именем.

Весь комплекс из храмов, алтарей, гробниц и пирамиды, куда простым жителям вход обычно закрыт, был сердцем, местом притяжения людей из множества окружённых полями и пастбищами окрестных поселений, которые, собственно, и назывались общим именем Нюгуа.

Бхулак, однако, имел привилегии, во всяком случае, в запретный город его пропускали свободно. Он пришел в Нюгуа пару лун назад вместе со своими воинами — лихими людьми. Их нынче много водилось на северных равнинах, которые из-за продолжающейся, казалось, уже вечность, засухи, становились всё беднее и голоднее. Изгнанные или сами ушедшие из разных родов, племён и кланов, эти одинокие мужчины, словно перекати-поле, носились по великим просторам, в конце концов сбиваясь в банды, причиняющие немало бед местным обитателям. Иногда они нанимались за еду и хорошие вещи к какому-нибудь владыке — те их ценили не только за умение владеть оружием и бесшабашную храбрость, но и потому, что они давно откололись от своих народов и не станут помогать им, если те сделаются врагами.

Так думал и владыка Нюгуа по имени Ханжо, когда Бхулак со своими воинами, которых за их свирепость называли Псами, предложил ему службу. Резоны на то у правителя имелись: банда Бхулака (на здешнем языке его звали Нюлан) давно уже сделалась грозой не только мелких поселений и бродячих торговцев — Псы не боялись стычек и с дружинами правителей, частенько выходя из них победителями. Однако Ханжо ошибся: Бхулак вступил в эту банду и вскоре стал её предводителем, согласно плану Поводыря, по нему же он и пришёл в Нюгуа.

Ханжо правил им незаконно — его предки не возлежали, укрытые нефритом, в каменных гробах у храма богини. Последнего из этой благородной династии узурпатор, захвативший власть в городе и стране незадолго до появления тут Бхулака, попросту приказал убить. Как и всех его родных, друзей и сторонников — тех из них, кто отказался есть тело бывшего владыки города, зажаренного на вертеле наподобие свиньи… Оставалась лишь Ай, любимая жена правителя — Ханжо рассчитывал, что заставит её выйти за себя замуж и таким образом укрепит союз с могучим северным городом Гуйфаном, сестрой царя которого она была. Однако та таинственным образом исчезла из дворца, и с тех пор её везде разыскивали шпионы Ханжо.

Вот эта-то благородная дама и интересовала Поводыря — а следовательно, Бхулака. И, кажется, теперь он её нашёл.

Вообще-то, Ханжо, хоть и злодей, но личностью оказался интересной — Бхулак повидал таких немало и точно знал, что, если этому человеку повезёт, имя его надолго сохранится в памяти людей. Эта часть мира недавно — примерно лет за десять до прибытия сюда Бхулака — пережила ужасную беду, пришедшую сверху. Говорили, что Великая Змея сражалась с Небесным Владыкой и в конце концов одолела его, но Владыка в бою оторвал у Змеи огненный хвост, который упал в мир людей. Небо вмиг озарилось пламенем, огнём стал сам воздух, и всё, кто вдыхали его, сразу же умерли, а плоть их распалась. Великий небесный пожар без разбора сжигал леса и постройки, люди искали спасения на равнине, но горела и она.

А вскоре с моря пришла великая волна, уничтожившая всё царства от восточного побережья и ушедшая далеко вглубь страны — она едва не докатилась даже до города богини. За волной последовали страшные дожди, непрерывным потоком хлеставшие землю много дней, окончательно смыв всё, что осталось от богатых городов и поселений.

Погибли все — от восточных княжеств народа и до могучего царства Мо племени юэ — драгоценности юга, где нефритом играли даже дети бедняков, где бродили огромные слоны, а в реках плавали ужасные крокодилы. Прекрасное тихое озеро, вокруг которого раскинулось это царство, вышло из берегов и поглотило людей вместе с их жилищами и всем богатствами. Столица с храмами и дворцами, правда, уцелела, но вскоре обезлюдела. Дело в том, что после буйства огня и воды, оставившего по себе выжженную и просоленную почву, пришла великая засуха. Земля перестала плодоносить — и не только на севере, где народ жив просом и чумизой, но и на юге, где низкорослые смуглые люди по колено в воде возделывают восхитительно вкусный белый рис.

Оставшиеся в живых люди из стран, по которым прокатилась смерть, устремились в менее пострадавшие и более благополучные края — великие северные царства Нюгуа и Гуйфан. Город богини оказался ближе, и Ханжо, захватив власть, стал делить беженцев: оставлял лишь тех, кто был ему нужен — искусных резчиков по камню из Мо, строителей земляных стен из народа И, ткачей драгоценных тканей из слюны червей с южных равнин. Радушно принимались и гадатели, и вдохновенные предсказатели, ведающие волю умерших предков, и мудрецы, общающиеся с духами земли, точно знающие, где и как можно или нельзя строить, и умельцы, которые царапали на глине, камнях или черепашьих панцирях хитрые значки, хранившие знания. Брали, конечно, также и крепких юношей, которые могли стать хорошими воинами, и прекрасных дев, которые родят от них новых воинов.

Потому вскоре Наньгуа стал очень пёстрым городом — тут звучала разноязыкая речь и мелькали самые разные лица: плосколицых людей с востока, темнокожих южан, могучих носатых северян и даже людей, наподобие Бхулака — с круглыми глазами, розоватой кожей и светлыми волосами.

Тех же, кого узурпатор считал бесполезными, отправляли дальше — в Гуйфан, с которым после переворота отношения Нюгуа, прежде добрососедские, прервались. Царь северного города прислал посольство, заявив, что, если вскорости ему не представят живой и здоровой сестру, он пойдёт на Нюгуа войной. И это была серьёзная угроза: в Гуйфане собралось множество воинов с северных равнин. Воевать они умели — это были сыны свирепых степных племён, среди которых были даже потомки ореев, некогда двинувшихся на восток. Встречались там и узкоглазые люди из северных лесов или Золотых гор — тоже ловко владеющие оружием и безжалостные к врагам. Так что, когда Бхулак привёл своих Псов к Ханжо, тот был немало обрадован пополнению своего войска.

— Ты пришёл из дальних мест, Нюлан, и, может быть, там у вас всё по-другому, — говорил он Бхулаку, принимая его в роскошном дворце правителя, который он после переворота расширил и сделал ещё более великолепным. Дворец стал роскошнее храма богини, ибо Ханжо считал, что, коль скоро власть священна, значит, и атрибуты её на земле должны быть пышнее. А богам своей роскоши хватает в их пределах под землёй и на небе.

Дородный муж с жидкой седеющей бородкой, обрамляющей плоское круглое лицо, глядел на Бхулака тяжёлым взглядом узких глаз — чёрных, словно щели в подземный мир Богини-улитки. Его разноцветные одежды из драгоценной слюны тутовых червей монументально драпировали фигуру. Бхулак слушал его, потягивая сладкое просяное вино из глиняного кубка с искусной росписью, удивительно напоминающую ту, что украшала сосуды древнего женского царства Эрата. Он даже заподозрил, что эратские мастера смогли добраться до этих краёв. А почему нет?..

Между тем правитель продолжал:

— Здесь люди слушают волю Неба и покоряются ей.

— Как и везде, господин, — вставил Бхулак, не совсем понимающий, к чему клонит хозяин.

Тот поморщился, почуяв в словах гостя возражение, но ничего не сказал — Бхулак и его люди были ему нужны, и он не желал ссориться с ним раньше времени.

— Ты не понял, Нюлан, — строго сказал Ханжо. — Да и где тебе — ты же всего только вождь разбойников из диких краёв. Послушай же искушённую мудрость этой страны. Конечно же, боги претворяют свою волю повсеместно, но если варвары лишь нехотя покоряются ей, всё время норовя поступить по-своему, то наши люди понимают: если такова воля Неба и Земли, идти ей наперекор бессмысленно. И когда боги сажают во главе царства нового правителя, высшее благо — преклониться перед ним.

Логики тут Бхулак не видел: разве мятеж Ханжо против законного властелина не был самым настоящим «непокорством воле Небес»?.. Но на сей раз вставлять замечание не стал — Поводырь прислал его сюда не для того, чтобы перечить узурпатору. Тот тем временем продолжил:

— Правитель сам священен — как и боги — потому что от него зависит процветание страны. И если он станет заботиться об этом, а не о своём мелком человеческом благе, он и его потомки останутся править. А если погрязнет в пьянстве и разврате, как мой предшественник, он уступит свое место другому божественному избраннику.

«Так вот оно что…» — подумал Бхулак.

Теперь он начал понимать резоны этого человека, самым простецким образом отнявшего власть — как это десятки раз делал в своей жизни и сам Бхулак. Правда, он никогда не проявлял при этом столь звериной жестокости.

— Слушай меня, Пастух Псов, — тон Ханжо стал почти торжественным. — Пока я в благости и спокойствии управляю Нюгуа, осени сменяются вёснами, а ночи — днями. Ветра дуют с нуждой скоростью и с нужных сторон, дожди идут, когда надо и сколько надо, поля плодоносят, вся страна благоденствует. В храме богини прибывает бронзы и нефрита, а в желудках людей — хорошей пищи. Они радуются, совокупляются и рожают здоровых детей. Если же я отойду от благого пути, тогда боги перестанут ниспосылать на меня благодать, начнётся мор и глад, придёт война, ветры сдуют наш город, дожди затопят его, а огонь с неба пожжёт!

— Как это случилось на востоке и юге? — решил всё-таки уточнить Бхулак.

— Да! — почти выкрикнул Ханжо. — Там цари погрязли в роскоши, пьянстве и блуде, и небеса обрушили на них наказание!

Бхулак хорошо знал, что уж в отношении роскоши, пьянства и блуда Ханжо способен перегнать любого владыку под луной, но, конечно, промолчал, деликатно отправив в рот кусочек жареной свинины с комком редкостного в этих местах риса.

— Но восточные и южные царства виновны ещё более, — помолчав, продолжал узурпатор.

— Чем же, господин? — спросил Бхулак, видя, что хозяин снова замолк.

— Они выбрали Небесного Бога, а не Подземную богиню, — глухо произнёс наконец Ханжо. — А это неправильно.

— Почему? — Бхулак и правда был заинтересован — здесь вновь появилась проблема, над которой люди раздумывали во все века и во всех концах земли. Он, правда, подозревал, что в произошедшей катастрофе виноваты не боги — земные и небесные, а Поводырь. Но об этом он, конечно, Ханжо рассказывать не собирался.

— Богиня — это ночь, а ночь сильнее дня — потому что великая тьма поглощает солнце, — продолжил тот между тем. — Небесный Бог может послать молнию или дождь, но земля вечна — она прогорит или обсохнет, и вновь будет плодоносить. А мы, люди, мы живём на земле и богиня — наша Великая Мать. Негоже сыновьям оставлять свою мать — даже ради отца. Потому она победила его, а после покарала народ, который возносил ему больше жертв, чем ей.

Когда Ханжо стал правителем, службы в городе-храме и правда претерпели изменения: храм Матери стал процветать, а жертвоприношения Отцу сделались куда скромнее. Бхулак знал, о чём говорит правитель: в этой части света, весьма отдалённой от той, где он родился, люди тоже раздумывали над природой высших сил. День великого Гнева в незапамятные времена пришёл и сюда, сделав эти размышления насущно необходимыми для выживания. Изображения Бога, которого предки Бхулака именовали Богом-зверем, а позже Громовержцем, встречались у всех здешних народов: квадратное лицо с огромным ртом и выпученными глазами — по местным вкусам это отражало его могущество и вездесущность.

Однако древняя человеческая тяга к великой Матери, силу которой Бхулак познал с детства, тоже жила здесь, и бывали времена, когда люди склонялись к служению ей. Особенно во время бедствий — вроде того, что случилось недавно. Ханжо просто уловил изменение цвета времени и дал своим подданным то, чего они втайне жаждали: таинственные и чувственные обряды земли, словно бы вновь возвращающие их в сырую и уютную тьму материнской утробы, где покой и безмолвие, где не надо страдать и трудиться ради продления своей жизни.

Это, кстати, было ещё одной причиной раздора с царством Гуйфан, где благоговейно изваянные квадратные лица Небесного владыки можно было увидеть везде. После же религиозных реформ в Нюгуа царь Гуйфана объявил его правителя мерзким еретиком-змеепоклонником.

А тот даже велел изменить священные атрибуты власти — теперь нефритовый жезл, с которым совершались самые торжественные церемонии, изображал волнистое тело змеи, а венчающее его квадратное лицо Небесного владыки приобрело черты Богини-улитки. Потому что, говоря «улитка», здешние люди подразумевали «змея». И как живущий в небесах огненный дракон олицетворял Отца, так ползущая во тьме земной змея — Мать.

Один из таких обрядов Бхулак наблюдал сейчас, вскоре после той самой беседы с Ханжо, во время которой он понял, что этот вождь имеет чёткий план действий и собственное видение мира. Он претендует не только на наслаждения, которыми сопровождается жизнь правителя, но и на то, чтобы изменить жизнь своего народа — и вещественную, и духовную.

Однако в храм Богини Бхулак пришёл не затем, чтобы полюбоваться церемонией: через своих детей в городе он наконец узнал, что именно тут скрывается предмет его поисков. Поэтому он напряжённо наблюдал за искусным, но жутковатым действием — и впрямь завораживающим. В низком полутёмном помещении, освещаемым тусклым светом масляных ламп, бросавших блики на стены, покрытые узорами из символов Богини, под тягучую мелодию тростниковых флейт, прерываемых резкими звуками гонга, десятка два женщин медлительно двигались в священном танце.

Они танцевали совершенно нагими, лишь в красно-белой раскраске и ужасных масках из дерева. Личины эти изображали жителей подземного мира — рогатых зелёных демонов с огромными глазами и раздвоенными или остроконечными головами. В Нюгуа делали много таких статуэток из нефрита, местные жители жертвовали их богине или предкам.

Но теперь эти создания тьмы ожили, совершая танцевальное поклонение перед большим, выше человеческого роста, глиняным горельефом богини с пугающе реалистичным лицом. Словно живое существо невероятным образом выходило из цельной стены. Нефритовые глаза таинственно поблёскивали в свете ламп.

К унылому звуку флейт прибавился высокий голос невидимого певца из тёмных глубин зала — он речитативом выводил славословия богине. Не переставая совершать танцевальные движения, девушки одна за другой исчезали во тьме, а назад появлялись не одни: теперь на шее каждой висел большой пятнистый питон — похоже, для змей это было вполне привычно. Бхулак уже видел такие танцы — в разных концах этого мира, но этот, пожалуй, впечатлял более других. Он дышал такой затаённой страстью, что, казалось, воздух в зале сгустился, стал густым, вязким и горячим, как подогретое вино из чумизы.

Мелодия флейты стала резкой, визгливой, удары задающего ритм гонга участились, голос тоже запел быстрее. Ускорились и движения танцовщиц, они становились всё более чувственными, почти похотливыми. Женщины бешено вращали бёдрами, а питоны переползали по их телам, обвиваясь вокруг то талии, то бёдер, раскачивая поднятыми головами и трепеща хвостом.

Всё чаще они проползали у женщин между ног, а те движениями изображали пылкую страсть. Бхулака вместе с молча смотревшими на действие зрителями тоже охватило всеобщее едва сдерживаемое возбуждение. Резкие звуки, запах блестящих разгорячённых женских тел, трепещущее пламя светильников и надо всем этим — потустороннее лицо Богини, как будто почти ожившей, жадно впитывающей предлагаемую жертву…

Впрочем, сегодня совершалась лишь малая церемония. Бхулак знал, что тут происходят гораздо более грандиозные и страшные праздники, когда сотни танцовщиц отдают Матери свою тёмную энергию. Тогда приносятся и кровавые жертвы, и не только свиньи, овцы и собаки — люди тоже, юноши и девушки, и дети, совсем маленькие мальчики и девочки… Обычно такие радения совершались на похоронах здешних владык, и Бхулак радовался, что сегодня не тот случай.

Слышал он и шёпотом передаваемые рассказы о более таинственных службах, совершавшихся без зрителей, где происходит настоящее проникновение змей в женщин, и в которых, наряду с питонами, принимают участие и ядовитые гады…

Танец завершался, мелодия вновь замедлилась, движения танцовщиц стали более плавными, наконец флейты и голос стихли, раздался последний удар гонга, и все замерли. Питоны соскользнули с влажных тел и уползли во тьму, а оттуда выступила величественная фигура в роскошных одеждах и тоже в маске — куда великолепнее, чем у танцовщиц, инкрустированной нефритом и золотом. В руках человек сжимал волнистый нефритовый посох, изображавший змею с квадратным лицом богини-улитки. Под маской богоподобного существа скрывался Ханжо, недавно провозгласивший себя главным жрецом храма.

Девушки подходили к нему по очереди, а он прикасался драгоценным лицом Богини к их головам и лону, после чего танцовщица удалялась вглубь храма.

Бхулаку тоже следовало туда проникнуть. Внимание толпы было поглощено кульминацией действия, и он скользнул во тьму — когда нужно, он умел становиться незаметным. Вслед за женщинами зашёл в прилегающее к большому залу помещение, и пользуясь тем, что оно было ещё более темным, чем-то, где происходило богослужение, скрылся в углу в тенях, внимательно наблюдая над снимающими маски утомлёнными танцовщицами. Хотя, в общем, лишь за одной — ещё во время танца его острый взгляд заметил то, что она скрывала на своём теле под густым слоем краски…

Девушки болтали и хихикали, омываясь водой из стоящих тут же больших кувшинов. По мере того, как узоры сходили с их тел, у некоторых становились заметны татуировки — как и во всём остальном мире, тут любили разукрашивать свои тела во славу богов и духов, и просто на удачу в жизни. И — вот она!

Девушка была довольно высокой и гибкой, с узкими плечами и небольшими, торчащими вверх грудями, не слишком широкими, но округлыми бёдрами. Лицо её показалось Бхулаку печальным, во всяком случае, она молчала и как будто сторонилась своих товарок.

Но главное он уже увидел: на её животе виднелась татуировка в виде креста с загнутыми концами — символ изливаемой на мир солнцем жизни и вечного возрождения. Бхулак видел такие во всех уголках мира. А когда она повернулась, на её спине открылся сложный узор из тех же крестов с вплетённым в него квадратным ликом Небесного бога. Подобные рисунки на телах люди Нюгуа не делали, зато их было очень много в городе Гуйфане, да и вообще во всех северных степях.

Приведя себя в порядок, танцовщицы одевались и одна за одной выходили в боковые двери. Бхулак заметил, что набедренная повязка той, за которой он следил, соткана из драгоценного шёлка. Простые люди такую ткань не носили.

Бесшумно переместившись под защитой теней и до сих пор никем не замеченный, Бхулак приблизился к тоже собирающейся уходить женщине вплотную, тронул её за плечо и тихо произнёс:

— Госпожа Ай.

Она вздрогнул, будто её ударили и едва сдержала крик.

— Не бойся, — по-прежнему вполголоса проговорил мужчина. — Я друг.

Она молчала, дрожа — похоже, паника захлестнула её с головой и лишала какой-либо возможности думать и говорить.

— Кроме меня, никто пока не знает, что ты здесь, — Бхулак старался, чтобы голос его звучал ровно и успокаивающе, словно разговаривал с дикой кобылицей, которую хотел усмирить. — Но скоро Ханжо об этом узнает, надо торопиться.

— Откуда ты?.. — начала девушка, но замолкала, словно ей перехватило от страха горло.

Поняв, что она хотела спросить, Бхулак ответил — подробно и обстоятельно, насколько это было возможно в такой ситуации. Лучше было потерять несколько секунд, но дать девушке успокоиться.

— Я знал, что ты не уходила из города. И знал, что жива — Ханжо тебя до сих пор ищет. Дня два назад мне рассказали, что в храме новая танцовщица, о которой там не хотят рассказывать. Я пришёл сюда и заметил твои татуировки — я про них знал.

— Откуда? И кто ты?

— Я Нюлан. Меня прислал твой брат, чтобы спасти тебя.

Это была даже не совсем ложь — он и правда намеревался доставить госпожу Ай царю Гуйфана.

— Откуда ты знаешь танец змеи? — спросил он в свою очередь.

— Меня обучала мать обители. Она наставляла меня с тех пор, как я приехала в Нюгуа. Она ненавидит Ханжо и думает, что он оскорбил богиню, когда стал главой храма.

Бхулак понимающе кивнул.

— Теперь слушай, — продолжал он. — Ханжо всё равно скоро узнает, где ты — это вопрос дней. И тогда мать обители тебя не спасёт — если нужно, он убьёт её.

— Что же мне делать? — со слезами в голосе спросила она.

— Бежать, — твёрдо ответил он. — Я тебе помогу. Танцовщицы же могут выходить в город?

— Да, — кивнула она, — только я не хожу — боюсь, что узнают.

— Завтра придётся. Жди меня на закате у пирамиды. Оттуда мы пойдём в город.

— А дальше?

— Уйдём из него.

— Как?

— Через лаз под стеной.

В помещение зашла пожилая жрица, высматривавшая задержавшуюся танцовщицу. Бхулак почтительно поклонился святой матери, незаметно сжал руку Ай и удалился. Ничего подозрительного в его разговоре с девушкой не было — мужчины после танца змеи часто просили танцовщиц о встрече. Это не запрещалось — если, конечно, они пожертвуют на храм достойное количество бронзы и нефрита.

…Мрачная тень грузно нависающей надо всем городом пирамиды будила в душе смутный страх. Бхулак ожидал Ай, скрываясь среди стволов редкой сосновой рощицы и слушал заунывные песнопения жрецов на вершине ступенчатого рукотворного холма. Они просили Вечное небо ниспослать мир и процветание, но радости в их голосах не слышалось — лишь обречённая тоска. Наконец они завершили вечернюю молитву и гуськом спустились с пирамиды, а их место заняли мастера-медники, которые всю ночь будут священнодействовать, плавя в своих тиглях медь и олово, отливая из них бронзовые украшения и длинные широкие наконечники копий — оружие воинов Нюгауа, появившееся у них совсем недавно, но уже приобретшее грозную славу.

Наконец в сгустившихся сумерках мелькнула гибкая фигурка, закутанная с головой в покрывало. Она остановилась на краю рощи, растерянно оглядываясь

— Я здесь, — выступил из теней Бхулак. — Идём, госпожа.

Девушка молча повиновалась, но тут сам Бхулак удержал её.

— Молчи, — прошептал он и подтолкнул её в тень.

На дороге от дворца послышался тяжёлый топот. Вскоре из темноты выступила группа воинов из личной дружины Ханжо. Они шли молча и целеустремлённо, под светом луны тускло поблёскивали страшные листообразные наконечники копий, плетёные из веток и обтянутые кожей щиты закинуты на спины. Всего воинов было десятка два, а направлялись они к храму.

— Они идут за тобой, — шепнул Бхулак девушке, когда дружинники миновали их укрытие. — Ханжо узнал, где ты. Надо торопиться.

Они быстро шли в сгущающихся сумерках, подгоняемые тревогой. Достигнув поселения, стоящего в некотором отдалении от священной территории, двинулись вдоль окружающей комплекс землебитной стены к северу. На ходу Бхулак послал зов одному из своих сыновой — его правой руке в банде Псов и единственному, знавшему настоящую цель пребывания Бхулака в Нюгуа.

«Я слышу, отец», — отозвался тот.

«Начинай, Бори», — приказал Бхулак.

Сейчас Псы вырвутся из своих укрытий и примутся грабить дома и храмы Нюгуа, забирая нефрит, бирюзу, яшму, медные и бронзовые вещи. Кого-то из них убьют дружинники правителя и местные жители, которые тоже умеют владеть оружием. Но степные бандиты знали, что так будет, когда пришли сюда вслед за своим предводителем. И они не возражали рискнуть жизнью за богатую добычу и славу среди вольных воинов.

А в наставшем хаосе Бхулак с женщиной намеревались ускользнуть — так он планировал…

В городе уже раздавались крики, звуки ударов, во тьме метались огни. Бхулак и Ай добрались до уединённого уголка стены, где Псы каждую ночь с тех пор, как появились в Нюгуа, тайно рыли лаз. Пару дней назад они пробились на другую сторону. За выходом из подкопа лежала дорога в пустынные холмы и дальше — в безлюдную пустошь.

Эта часть города утопала в садах, и в такое время здесь никто не бывал. Разыскав в темноте прикрытый срезанными ветками вход в лаз, Бхулак указал на него девушке. Та уже собиралась проскользнуть туда, как вдруг всё изменилось.

Раздался грохот, и всё вокруг осветилось огнями. Из кустов выступали воины, прикрытые щитами, из-за которых торчали острия копий, а другие держали только что подожжённые факелы. В последнем ряду стояли юные прислужники с барабанами, обтянутыми доставленной с далёкого юга кожей крокодилов. Грохот этих барабанов имел свойство разгонять зловредных духов.

Перед Бхулаком со всей очевидностью открылась неприглядная истина: их ждали и сделать с этим ничего нельзя. В одной его руке уже был бронзовый клевец, а в другой острый нож с обратным изгибом, обычное оружие воинов северной степи. Сейчас в городе Псы скрещивали такие же клинки с копьями воинов Нюгуа. Но Бхулак предельно ясно понимал, что в одиночку против нескольких десятков противников он ничего не сделает. Если только…

— Уходи! — крикнул он Ай, которая уже стояла на коленях перед лазом.

Девушка в панике скрылась там, а Бхулак остался в надежде хотя бы на несколько секунд задержать погоню. Но тут барабаны резко смолкли.

— Пусть бежит, — раздался из-за спин воинов насмешливый голос Ханжо. — Её будут ждать на том конце лаза.

Правитель выступил вперёд. Вместо роскошных одежд он нарядился в кожаную воинскую куртку. От дружинников он отличался только отсутствием оружия и пышным головным убором из пёстрых перьев.

— Нюлан, Нюлан, — продолжал говорить Ханжо, — неужели ты поверил, что такой глупый варвар, как ты, сможет обмануть меня? Я сразу понял, что твои Псы пришли сюда грабить, а потом и то, что ты ищешь Ай — чтобы увести её в Гуйфан, конечно. Ну вот, ты её нашёл за меня, а теперь я женюсь на ней перед ликом богини. А ты со своими Псами останешься здесь. Мы принесём ваши бесполезные головы в жертву Великой!

Правитель развернулся к воинам и отдал приказ. Бхулаку оставалось одно, и он сделал это — воззвал к Поводырю:

«Замедли время!»

«Да, — ответила машина. — Но не убивай Ханжо. Он ещё нужен»

Бхулак вообще не собирался никого убивать. Едва взглянув на грозно наступающих на него, но мгновенно застывших воинов, он отвернулся от них и полез по тоннелю. Извиваясь наподобие червя в сыром лоне земли, он пытался придумать, что делать дальше. Ведь скоро ему станет плохо, очень плохо, и тогда девушка останется одна…

Она стояла за стеной перед выходом из лаза, растерянно глядя на трёх ожидавших её там дружинников, чьи лица расплывались в глумливых ухмылках. Бхулак, не обращая на них внимания, осторожно обнял Ай, приподнял и быстро зашагал со своей ношей в холмы.

Он загодя нашёл там укрытие — небольшую хорошо укрытую пещеру, где спрятал кое-какие нужные вещи и припасы. Теперь он занёс туда девушку и бережно опустил на ложе из соломы, укрыл шерстяным одеялом. Потом затеплил фитиль в глиняной плошке с маслом и сам устроился на другом ложе — время вот-вот должно было вернуться к обычному течению, он уже ощущал первые признаки надвигающегося помутнения.

Но оно пришло, как всегда, нежданно и жестоко — словно на него рухнули каменные своды пещеры. Он застонал и вытянулся, пытаясь облегчить страдание. Девушка с криком вскочила и стала ошеломлённого оглядываться. Увы, Ай не была его дочерью, так что ему придётся держаться, не сползая в беспамятство, пока он ей всё не объяснит.

— Госпожа, послушай меня, — с трудом произнёс он.

— Что это?! — в панике запричитала она. — Как мы попали сюда? Это колдовство?!

— Да, — не стал он спорить. — Я спас тебя колдовством.

Как ни странно, это её немного успокоило, и она замолчала, глядя на Бхулака круглыми глазами.

— Сядь и послушай, — призвал он и она подчинилась. — Колдовство отняло у меня много сил. Сейчас я потеряю сознание.

Она снова испуганно вскрикнула.

— Нет, я не умру, — успокоил он. — Но буду болен. Долго — может, несколько дней… Мы здесь слишком близко от Нюгуа, поэтому ты должна идти одна.

Он проигнорировал её отрицающий жест и продолжал:

— В дне пути на запад отсюда есть двуглавый холм. Там меня должны ждать мои люди… Если кто-то из них сумел вырваться из города. Спроси Бори и расскажи, что случилось. Они доставят тебя к брату.

Он помолчал, собираясь с силами, потом продолжил:

— Если Бори там нет… покажи им мой нож и вели моим именем доставить тебя в Гуйфан. Здесь найдёшь еду на дорогу, оружие, одежду — всё, что нужно.

Он обессиленно откинул голову — становилось всё хуже.

— А как же ты?! — беспомощно спросила она.

— Я не пропаду… — из последних сил заверил он. — Приду… позже.

Ай ещё говорила что-то, но он уже не слышал — мрак объял его.

Из небытия его вырвал навязчивый запах горящего можжевельника, а ещё чего-то съедобного. Как всегда в подобных случаях, он начал мучительно и кропотливо собирать обрывки своей распавшейся личности. Прислушивался к пробивающимися до него звукам — потрескиванию хвороста в огне, чириканью птиц, шороху мышей в соломе… Наконец, когда более или менее вспомнил, что предшествовало его забытью, открыл глаза.

Ай сидела спиной к нему и подкидывала ветки в костёр. Ещё в пещере продолжала гореть масляная плошка. В стоящем на углях горшке булькало какое-то варево, распространяющее сытный запах. Слегка приподняв голову, он увидел за выходом из пещеры закатное небо.

— Ай… — тихо сказал он.

Она порывисто обернулась.

— Ты очнулся! — в её голосе звучали радость и облегчение.

— Сколько меня не было?

— Два дня. Заканчивается третий.

— Почему… почему ты не ушла, как я сказал?

Она опустила глаза.

— Я… боялась одна. И… не хотела оставлять тебя тут.

Выговаривать ей было бессмысленно — дело уже сделано. Потому он лишь спросил:

— Всё спокойно?

— Вчера рядом ходили воины из города. Было страшно… Но пещеру они не заметили. Я до вечера тихо сидела, потом собрала хворост и развела костёр. Ты метался, стонал, говорил непонятное… Я думала…

Он всхлипнула.

— Я же сказал тебе, что не умру, — мягко произнёс он. — Так и должно быть — заниматься колдовством тяжело и опасно. И… спасибо тебе, что осталась.

Она успокоилась и разулыбалась.

— Я сварила суп из того, что тут нашла, ты должен поесть, — сказала она, протягивая ему лаковую чашку, пахло от которой очень аппетитно. Он и правда страшно оголодал — как и всегда, когда приходил в себя после подобных упражнений, потому мгновенно выхлебал суп из копчёной свинины, сушёных грибов и просяных зёрен. Протянул пустую чашку девушке, она наполнила её ещё раз, и еда исчезла в нём так же быстро.

Насытившись, Бхулак откинулся на ложе, тело радостно ощущало бурное возвращение прежней силы. Потом осторожно встал. Голова слегка кружилась, в коленях ещё ощущалась тянущая слабостью, но всё это должно было скоро пройти. Он вышел из пещеры, огляделся, а вернувшись, сказал:

— Вечереет. Придётся переночевать ещё тут. Но уйти надо до рассвета.

Ай опустила голову в знак согласия.

Бхулак вновь водрузил своё тело на ложе, девушка последовала его примеру. Он уже начал впадать в забытье — мысли стали невнятными и плавно перетекали в яркие образы сновидений. Но тут понял, что вне его сна происходит нечто. Вынырнув из грёз, он ощутил рядом с собой под одеялом тёплое тело. Ай забралась под его откинутую руку и прижималась к нему, её ладони пробрались под его одежду и гладили грудь.

Его мгновенно охватило страстное желание, он прижал двушку к себе и уже собирался взгромоздиться на неё, но та удержала его лёгким прикосновением, без слов дав понять, что ему следует лежать. Сбросив одеяло, она распахнула его халат и стала целовать обнажённое тело, начав с груди. По мере того, как её губы опускались всё ниже, Бхулак сжал зубы в сладострастном предчувствии. Наконец он ощутил, как они нежно, но крепко и плотно охватили его нефритовой стержень, напряжённый уже до последней степени. Когда же они стали энергично двигаться, мужчина, уже не в силах сдерживаться, издал громкий стон.

Он не знал, как долго продолжалась эта восхитительная пытка — время перестало иметь значение. Но всё-таки она кончилась. Ай оторвалась от него, приподнялась и сбросила одежду. Посмотрев угольно-чёрными раскосыми глазами на Бхулака, возбуждённого до безумия, вздыбленного, готового взорваться, словно чреватая бурной грозой туча, она довольно улыбнулась и, встав над ним на коленях, принялась устраиваться на нём — осторожно и плавно.

В свете фитиля и догорающих углей он любовался её блестящим худощавым телом, двигающимся по-змеиному быстро и гибко. Он с наслаждением вдыхал аромат её страсти, смешивающийся с запахом его собственного вожделения. Глядя на её подрагивающие груди, он вдруг понял, что они ему всегда напоминали — два не раскрывшихся розовых бутона. Подняв руки и взяв их, он ощутил, как по его ладоням ходят шершавые напряжённые соски. Знак вечной жизни чуть выше жёстких чёрных волос её лона как будто ожил, покатился по миру, втягивая его в свой круговорот, и Бхулак сам попал в это коловращение, слился с ним и стал им.

Он мог бы провести в таком положении вечность — его бы это вполне устроило. Но девушка, видимо, подустала, замедлила движения, а потом осторожно слезла с него. Ну что же, теперь бразды правления должны были перейти к нему, и это тоже доставляло ему великую радость. Он поднялся, перевернул женщину, приподнял её и вошёл сзади. Сделал он это так порывисто и неудержимо, что теперь в сладкой муке застонала она. Это ещё больше подстегнуло его, он ускорил движения, и они захватили и девушку, которая вторила им. Теперь ожили рисунки на её спине: огромные глаза Владыки сущего глядели на него в упор — так бездна разглядывает человека. Маленькие символы жизни катились, потоком обтекая вечный этот лик, а он в свою очередь видоизменялся — лицо мужа перетекало в лицо жены, Бог-зверь становился Великой Матерью, и опять, и опять…

— Засей меня!

Бхулак не ведал, откуда в его безумие ворвался этот пронзительный крик, но повиновался, перестав сдерживаться, с громовым рёвом наполняя женщину доверху — так низвергается бурный пенящийся водопад.

— Засей! — уже слабо простонала она и обессиленно осела на ложе.

Он рухнул рядом с ней, обливаясь горячим потом, даже не пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Через какое-то время он понял, что она беззвучно плачет, и слегка растерялся.

— Что с тобой? — хрипло спросил он.

Членораздельные слова давались ему с некоторым трудом.

— Я… я была наполнена, когда Ханжо убил моего господина. Когда я бежала к Матери, то… потеряла ребёнка.

Она расплакалась ещё больше, а он мог лишь крепко обнять её, стараясь без слов передать, как он сочувствует ей. И её слёзы иссякли.

— Ты засеял меня, я знаю, — сказала она тихо, но с убеждённой радостью. — Я наполнена опять.

Он не стал спорить.

— Мой сын станет великим воином и колдуном, — она повернулась к нему и счастливо улыбнулась. — И царём!

— Конечно, — сказал он, целуя её в лоб.

А почему бы и нет…

На следующий день они встретились с Псами — теми из них, кто сумел вырваться из Нюгуа. Банда потеряла много воинов, но выжившие, среди которых оказался и Бори, отягощенные богатой добычей, пребывали в восторге от своего великого подвига.

Дальше был многодневный путь по лесам, горам и пустыням, пока они не добрались до великого города, обнесённого каменными стенами с вкрапленными нефритовыми амулетами для защиты от злых духов. Города Гуйфана, стоящего на костях обезглавленных девственниц, принесённых в жертву Вечному Небу и Подземной Матери. Города, тоже обладающего огромной пирамидой — пониже, чем Бхулак видел в далёкой Чёрной земле, но не менее величавой. С её вершины не взывали к Небесному Владыке, как в Нюгуа — там стоял дворец здешнего царя.

И в этот дворец торжественно, под визг флейт и грохот барабанов, возвели Ай, супругу подло убитого узурпатором правителя Нюгуа, женщину, носящую во чреве его законного наследника…

Поводырь

Сообщение № 849.007/44 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

Из аналитической записки о миссии «Основание империи». Исполнитель — человеческий индивидуум Бхулак, местный представитель Нации.

Вводная информация

В восточной части суперконтинента северного полушария планеты сложилась уникальная ситуация, которая, в силу совокупности природных, социальных, этнических и культурных факторов, должна была привести к формированию крайне устойчивой и развитой цивилизации и, как следствие, жизнеспособной централизованной империи. Это должно было произойти с 93-процентной вероятностью, причём процент этот рос с течением времени.

Однако данная цивилизация имела потенциал принять различные формы и сущность, что влияло на цели Нации.

К моменту внедрения в человечество эмиссара на большей части региона обитали представители родственных по языку и культуре народов, сопоставимых по уровню развития. Почти все они уже перешли к производящей экономике, а на юге региона, близ устья одной из двух протекающих по нему крупных рек, возникло государственное образование под названием Мо — развитое теократическое вождество. Позже ещё несколько подобных были образованы в других местах, однако Мо являлось наиболее передовым из них. Хотя его индустрия ещё не перешла к металлургическим технологиям, там имелась сложная система власти, структурированное общество, города и начатки письменности.

При этом с северо-запада региона начиналось распространение других народов, южным не родственных. В этой среде также шло сложение земледельческих культур и протогосударственных образований.

Расчеты показали, что в течение примерно шести — семи г. м. на базе царства Мо возникнет мощная держава, которая, соединившись с более северными политиями, охватит собой большую часть макрорегиона, а в перспективе и его весь. Причём вектор развития данной цивилизации станет неблагоприятным для целей Нации. Она должна иметь тенденцию к постоянному расширению, таким образом, распространится на юго-восточную часть суперконтинента и дальше — по архипелагам обширного океана между ним и двумя континентами западного полушария.

С другой стороны, эта империя станет стремиться к экспансии на северо-запад, что обусловлено географическими факторами. А там через три — четыре г. м. произойдёт её столкновение с западной кочевой цивилизацией, доминантом которой станет этнос, развившийся из общности ар, из которой происходит эмиссар.

При большой разнице между обликом культур этих отраслей человечества, а также их идеологических и духовных установок, эти теистические религиозные системы в процессе конфликтов и взаимопроникновений породят несколько религиозных догм, которые в будущем окажут значительное влияние на человечество и сделают его гораздо менее восприимчивым к поддержке целей Нации в галактической войне.

Методика и инструментарий

Для решения этой проблемы Поводырь избрал стратегию прямого воздействия, заключающуюся в данном случае в провоцировании импактного события (см. отчёт № 901.232/08 о миссии «Патриарх). Согласно расчётам, наибольший эффект давало использование одной из долгопериодических комет, в нужный период приблизившейся к планете. К этому времени вследствие воздействия приливных сил и внутренних процессов от кометы отделилась часть, которая оказалась на расстояние действия силовых полей орбитальной станции.

Она была захвачена и направлена на столкновение с Землёй в районе юго-восточного побережья восточной части суперматерика.

Эффект

Эффективность избранной методики достигла уровня 97,6 процента. Столкновение вызвало масштабные пожары, извержения нескольких спящих вулканов и мощную волну с океана. Сочетание этих факторов стало причиной практически полного уничтожения цивилизации Мо, а также ещё нескольких культур, находившихся на высоком уровне развития, созданных народами другого генеза. Они располагались севернее и западнее от Мо, дальше от побережья. Без импактного события в дальнейшем они бы подверглись экспансии Мо и стали ядром нежелательной империи.

Причём ущерб от катастрофы не ограничился кратковременными последствиями. Волна и последующие наводнения уничтожили слой плодородной почвы в глубине материка, обильные осадки, возникшие после удара вследствие нарушения климатического баланса, усугубили ситуацию.

Ещё более серьёзные последствия имела наставшая после потопа засуха — она имела глобальный характер и произошла в силу планетарных циклических флуктуаций потеплений-похолоданий.

Таким образом возможность зарождения общерегиональной цивилизации и государства на юге оказалась нейтрализованной. Исчез и морской фактор — в дальнейшем цивилизация Срединной равнины будет по преимуществу сухопутной и не распространится на удалённые океанические острова.

При этом очаги культуры и социумы, возникшие на севере, пострадали от катаклизмов минимально. Основными среди них стали две политии — Гуйфан на краю северо-западного плато и Нюгуа на северо-востоке. После падения Мо именно они стали триггером государственного строительства.

Это было неизбежно, поскольку именно в этих районах в то время начинался очередной процесс этногенеза, захвативший население обоих протогосударств. В него включались также бежавшие сюда из пострадавших районов представители различных культур, привносившие в местную собственные достижения.

Осложнения

Тем не менее развитие событий всё ещё имело неблагоприятную для целей Нации тенденцию. С вероятностью 89,5 процента движение к централизации должен был возглавить протогород Нюгуа — после военной победы над Гуйфаном. Вероятность этого ещё усилилась после переворота представителя местной элиты Ханжо, захватившего власть и физически уничтожившего правящую династию.

Деятельность Ханжо имела очень большое значение ещё и потому, что предпринятая им религиозная реформа способна была в дальнейшем скорректировать общеимперскую идеологию в сторону формирования культа верховного женского божества и, как следствие, развитие практик использования психотехнологий в целях трансформации реальности (в представлениях людей на их нынешнем культурном уровне — сверхъестественные проявления).

Такая идеология, с одной стороны, более благоприятна для реализации задач Нации в отношении человечества. С другой, став идеологией настолько мощного и развитого государственного образования, каким должна стать империя Срединной равнины, она потенциально распространится на всё человечество (вероятность такого исхода составляет 89, 01 процента).

В дальнейшем это приведёт к противодействию человечества воспитанию в русле методик Нации, а в более отдалённой перспективе — к противопоставлению себя Нации и попыткам занять её место в галактике.

Более продуктивно поддерживать постоянное противоборство позитивных и негативных идеологий среди отраслей человечества, неизменно предоставляя преимущество последним.

Таким образом образуется парадокс нечёткой логики, диктующий необходимость доминирования политии Гуйфан — несмотря на то, что в этом обществе придерживаются позитивных взглядов на метафизику мироздания, выражающиеся в фигуре верховного мужского небесного божества.

Миссия эмиссара

Исходя из вышеизложенного, Поводырём была разработана очередная миссия эмиссара Бхулака — «Основание империи». Её основой стала вычисленная с вероятностью 98,8 процента точка бифуркации, когда будущее государство Срединной равнины должно было принять идеологические и культурные паттерны или Нюгуа, или Гуйфана.

Речь идёт об одной из жён убитого Ханжо правителя — самки, обозначенной звуком «ай». К моменту переворота она была оплодотворена. Плод — самец, который должен был стать правителем Нюгуа по закону о генетической преемственности власти. Однако во время побега от сторонников Ханжо беременность Ай была самопроизвольно прервана.

Ханжо был намерен спариться с Ай и составить с ней устойчивую социальную пару в политических целях — поскольку она находилась в тесной генетической связи с правителем города Гуйфан (их родительницы были оплодотворены одним отцом — бывшим правителем города).

Поскольку доминирование Нюгуа, неизбежное в случае исполнения планов Ханжо, было признано мной неприемлемым, миссия эмиссара заключалась в выводе Ай из-под контроля Ханжо и доставке её в Гуйфан.

О другой части миссии Бхулак не был поставлен в известность: расчёты, основанные на психологии данных представителей человеческого биовида, показали, что в случае, если Бхулак и Ай благополучно покинут Нюгуа, между ними возникнет психосексуальная связь, вследствие которой будет начато существование самца (в одном или двух поколениях), который в свою очередь даст начало первой династии правителей объединённого государства Срединной равнины.

Возникшая вследствие рождения детёныша от Бхулака и Ай флуктуация разрешит состояние бифуркации данного исторического процесса в благоприятном для Нации направлении с вероятностью 98,8 процента.

Примечание

По исполнении данной миссии Бхулаку следует совершить действия в рамках реализации второй части миссии «Угроза с востока». Для этого он должен будет увести в северо-западный горный регион часть населения объединённых Гуйфана и Нюгуа, обладающую металлургическими технологиями. Эта группа должна стать одной из частей, которые впоследствии сформируют важную для общей стратегии Поводыря этнообщность (согласно основанному на лингвистической изменчивости прогнозу, она будет обозначаться звуками «ирг»).