Пастух Земли

35

Степь к югу от Страны городов. 1993 год до н. э.

Взглянув на лагерь иргов, Бхулак ясно осознал, каким безумием стала бы для ариев попытка атаковать их сейчас. К врагам и правда, похоже, подошло подкрепление, да и союзники из лесных племён их не покинули. Так что теперь на берегу небольшого озера их конусообразные палатки из турьих шкур и войлока, сверху которых торчали подпирающие их жерди, виднелись до горизонта. А вокруг лагеря под присмотром воинов паслись большие табуны лошадей.

Добрался Бхулак сюда даже раньше, чем рассчитывал. Отъехав от Аркаина подальше в степь, он выпряг коней, привязал их позади колесницы, а их место заняла видоизменившаяся Арэдви. Она тащила повозку со всем содержимым сильно и быстро, а облегчённые и, надо думать, немало изумлённые лошади бежали позади. Машина в том же темпе работала всю ночь и половину дня, и когда только-только начал проглядывать вечер, они достигли цели.

Оставив колесницу и лошадей подальше и укрывшись в берёзовом колке на небольшом холме, Бхулак глядел на раскинувшийся под ним лагерь, прикидывая, что делать. Он никак не мог вычислить, где именно находились жилища вождей — сердце лагеря.

— Я могу разведать, — сказала лежащая рядом Арэдви.

— Иди, — коротко ответил он, и девушка исчезла.

Правда, уже через несколько минут появилась вновь — словно возникла из воздуха, хотя Бхулак наконец стал воспринимать это явление, как положено: она просто многократно ускорила темп своей работы, став на некоторое время невидимой для тех, кто пребывал в обычном её течении.

— Вожди иргов собираются на совет, — сообщила она. — Вокруг вон того большого костра у озера.

Посмотрев туда, куда она указала, Бхулак поднялся на ноги.

— Я иду, — сказал он. — Ты со мной?

— Мне более продуктивно оставаться рядом, но скрытно. — возразила та. — Я настрою свои сенсоры так, чтобы слышать там всё, если надо, окажусь там сразу же. И то, что мне предстоит сделать, я могу сделать и отсюда.

Он кивнул и направился к лагерю. Внутрь него попал беспрепятственно: часовые иргов просто не могли предположить, что враг явится к ним вот так — неспеша и совершенно открыто.

…Военные советы славного народа ирг всегда проходили чётко и деловито — победу ли они одерживали или терпели поражение. Так и теперь: собравшись вокруг костра, согревающим холодным вечером конца лета и дымом разгонявшим гнус, предводители сухо и без прикрас называли количество оставшихся после битвы в их отряде воинов, сколько среди них раненых, в каком состоянии лошади, как много ещё есть стрел и так далее. Закончив доклад, вождь садился на место, и на его место в освещённый костром круг выходил другой.

Судя по их словам, дела обстояли не очень — почти во всех отрядах из строя выбыли более половины воинов. И хоть вчера к иргам пришло подкрепление, много дней назад спустившееся с Золотых гор, большинство вождей полагали, что следует отойти на свою территорию, набраться сил, а войну со Страной городов продолжить в следующем году.

На самом деле, хоть они сейчас об этом и не говорили, многие вожди изначально не видели смысла в большой войне с ариями. Нападения мелких отрядов по зимней тропе приносили гораздо больше и прибытка, и славы. А эта война стоила кланам слишком многих молодых мужчин — которых змеелюды и так постоянно забирали в свои тайные поселения. Но наги упорствовали в своём безумном стремлении покорить все народы и установить везде поклонение Змееногой — которую их предводители с некоторых пор видели воочию. Их настойчивость и уверенность в своей силе заражала прочих иргов, которые с радостью отравились на эту войну. Теперь же жестокое поражение в битве при Аркаине отрезвило многих.

Однако после того, как высказались предводители всех кланов и отрядов, поднялся один из главных вождей Змей — Сула-наг. А к нему приходилось прислушиваться: он считался не только грозным бойцом и удачливым военным вождём, но и очень сильным колдуном.

— Вы говорите, что потеряли много воинов, — начал он спокойно, даже буднично, и голосом негромким, который, однако, услыхали все. — И что коровьи юноши нас побили. Это поистине так. Но произошло сие лишь потому, что вы, ирги, продолжаете оставлять в небрежении Змееногую мать.

Рука вождя висела на перевязи, и он периодически замолкал — говорить ему явно стоило труда. Но единственный глаз его яростно сверкал, отражая пламя костра, и речь оставалась внятной и ровной.

— Вы решили, что мы нападаем на Страну городов только ради того, чтобы захватить добычу, скот и рабов. И в этом ваша великая вина перед Матерью. Нет! Мы воюем с ними, потому что они отвергли её и отдали свои души богам, которые на самом деле не боги, которые враги Матери, с которыми она враждует ещё с тех пор, как не было ни земли, ни людей на ней.

В его словах ощущалась такая сила, что слушатели — суровые и жестокие мужи — робко примолкли, словно малые дети, которым рассказывают страшную сказку.

— Люди, поддавшиеся этим богодемонам, уже и не люди, — продолжал Сула-наг. — Они делают ужасные грязные вещи: живут со своими коровами вместе, словно с жёнами, потому их и зовут мужами коров. Мать дала первым людям коней и собак, и только они могут жить рядом с ними и помогать нам, остальное же зверьё вольно жить как знает в лесах и полях.

— Но и у коровьих юношей есть лошади, — осмелился возразить один из вождей.

Сула-наг замолчал и поглядел на него долгим тяжёлым взглядом, под которым тот словно уменьшился и потупил глаза.

— И что же они делают с ними? — наконец произнёс Змей, и в голосе его явно послышалось зловещее шипение. — Злые духи показали им, как строить повозки, и они загоняют коней, заставляя их возить. И коней они равняют с людьми, и лошади им вместо жён, как и коровы.

На сей раз не возразил никто, но у многих копошились сомнения: ведь и у них, иргов, кони таскали и повозки, и сани, и волокуши, и лыжников… А арийские колесницы просто быстрее. Разве ж это плохо?

Почуяв, что доверие внимающих пошатнулось, Сула-наг прибег к простому и безотказному приёму:

— Они дошли до такого зверства, что поедают человеческое мясо! Не как мы — дабы почтить доблесть врага и перенять его силу, а лишь затем, чтобы насытить свою утробу!

Такие обвинения всегда производят сильное впечатление, и ирги вновь воззрились на Змея с доверием.

— Но вы усомнились в необходимости войны, — голос Сулы приобрёл ещё более зловещее звучание. — Вот почему Змееногая отдала победу им — чтобы вы поняли, что у нас нет иного выхода, кроме как убивать этих выродков! Ради нашего и их блага — их следует отучить от мерзких обычаев и вернуть к служению нашей Матери. А кто тому противится — выбросить из жизни.

На сей раз вожди ощутили прилив энтузиазма, раздались одобрительные восклицания.

— Потому нам должно вновь напасть на Страну городов как можно быстрее. И Мать дарует нам победу, — Сула-наг знал, что люди подобны меди, вещи из которой можно отливать, лишь пока она горяча и жидка.

Теперь некоторые вожди даже одобрительно закричали, но многие всё ещё сомневались.

— Змееногая сказала мне это, явившись в своём истинном облике! — провозгласил Сула, чтобы окончательно подавить сомнения. — И ещё она сказала…

Он обвёл всех тяжёлым взглядом и повторил.

— Она сказала мне это, воины ирг, открыв своё лицо!

Собрание замерло, осознав величественную жуть этого откровения.

— Среди арийцев есть главный её враг, которого она хочет отомстить сама. Она велела мне найти его, пленить и отдать ей. Это было уже давно, и с тех пор я ищу его по всей земле. Пять лет назад мы столкнулись с ним в Лесном краю, но тогда он ушёл. Я встретил его в прошлой битве, и почти взял его, но он снова спасся. Я, великий наг Сула, поклялся Змееногой, что доставлю его к ней. И потому продолжу биться с ариями, пока райжа Аркаина Гопта, истинное имя которого Бхулак, не объявится здесь, среди нас!

— Твоя клятва исполнена, Сула, — раздался громкий голос.

Тёмная фигура раздвинула вождей и вошла в освещённый круг. Пришелец сбросил длинный плащ с капюшоном, и перед иргами предстал рослый рыжебородый муж.

— Я Гопта, райжа Аркаина Пламенеющего, вождь клана Медведя. Я Бхулак, и я пришёл на ваш совет, ирги, — провозгласил он.

…Слушая речь Сулы, он ясно осознал непреклонную волю людозмей уничтожить Страну городов. И ещё, что Поводырь всё это время продолжал искать его, пользуясь иргами — как и говорила Арэдви. Может быть, он совершил огромную ошибку придя сюда, но обратного пути уже нет.

Его появление, разумеется, привело собрание в ступор, но привычные к неожиданным нападениям воины быстро опомнились, вскочили на ноги и ощетинились оружием. Сула-наг выхватил кривой нож, недавно пронзивший его грудь. Но Бхулак, не тронув меч и кинжал на поясе, вытянул вперёд открытые ладони.

— Я один и пришёл с миром, — заверил он. — Я хочу говорить с вами от имени вождей Страны городов.

— Хватайте его скорее! — закричал Сула, и теперь в его голосе уже не осталось тяжёлого спокойствия — лишь бешеная ярость.

— Я посланник и пришёл говорить о мире, — возразил Бхулак. — Или правду говорят враги иргов, что они не чтят никаких обычаев и не блюдут законов?

На вождей это произвело впечатление, они остановились, многие опустили оружие.

Бхулак с самого начала осознавал безумный риск этой затеи — хотя расчёты Арэдви показывали, что успех миссии реален. Как, впрочем, и провал. Конечно, тогда здесь произойдёт страшная резня, но ведь они вдвоём с машиной не смогут перебить целое войско… Однако другого выхода он не видел, как ни прикидывал. Не оставалось сомнений, что, если сейчас случится ещё одна битва с играми — у стен ли Аркаина, или далеко в степи — для арийцев она станет роковой. Значит оставался путь дипломатии — в чём Бхулак искусен. А ещё он своими глазами видел истоки и ариев, и иргов, и змеелюдов, знал, что все они объявились не сами собой, а благодаря долгим и сложным цепочкам событий, да ещё при личном его участии. И что вещи и отношения, которые нынешним людям представляются изначальными, на самом деле когда-то и почему-то появились, и также по прошествии времён исчезнут.

Всё это давало ему немало преимущество в переговорах. Но имелся и ещё один расчёт — вернее, надежда, что случится именно так.

Сула-наг был вовсе не глуп и быстро сообразил, что немедленное пленение врага в таких обстоятельствах вызовет недовольство прочих вождей. Нагов ирги, конечно, почитали и побаивались, но ещё более ненавидели, и всплеск лютой нвражды мог случиться по любому поводу, тем более после серьёзного поражения, которое обычно непобедимые ирги потерпели под водительством Змей. Потому он решил пока выяснить, что собирается делать этот в одиночку явившийся в их стан безумец.

— Ирги чтят закон, — проговорил он на том же смешанном языке степи, на котором говорил и Бхулак. — Мы выслушаем тебя, нечестивец.

Вожди с облегчением уселись на свои места — они искренне почитали Змееногую, но среди них мало кто сомневался в бытии и мощи арийских богов. А те жестоко карали за попрание закона гостеприимства, в том числе убийство посланников.

Не обратив внимания на оскорбления Сулы, Бхулак заговорил:

— Ирги пришли в страну ариев и бились с нами. Ирги могучие воины, но арии победили.

Среди вождей послышалось злобное ворчание, но возражений не последовало.

— Но я, райжа Гопта, спросил себя: «Зачем славные крепкие мужи убивают друг друга? Разве мало нам степей? Неужели иргам некуда больше пойти, помимо Страны городов?..»

Собрание примолкло, явно обдумывая эти слова. Молчал и Сула, но Бхулак чуял, что тот готовит собственный ход.

— Что нас разделяет? — продолжил убеждать Бхулак. — Боги? Но мы тоже почитаем Мать — наряду с нашими богами. Род? Но среди вас есть люди одного с ариями корня, а среди ариев — ваши кровные родичи. Месть за павших? Но разве все мы три дня назад не насытились ею?..

Он знал, что эти призывы найдут отклик в иргах — уставших от тяжёлой войны и желающих передышки не менее коровьих юношей. Но знал и то, что Змеи сделают всё, чтобы соплеменники их не услышали.

— Ведаю, что вы не хотите дальше воевать с ними, — продолжал давить он. — Но вижу и тех среди вас, кто хочет этого — ради своих безумных планов. Ради них они готовы сражаться до последнего ирга! И вы их тоже знаете…

Бхулак повернулся к Суле и вперил в него тяжёлый взор. Вожди молчали, но видно было, что слова эти отозвались в их умах. Однако Сула-наг явно уже собрался с мыслями и начал встречную атаку.

— Как ты осмеливаешься говорить эти слова, слуга ложных богов, когда ваши люди уже бегут от вас в лоно Змееногой? — язвительно осведомился он.

— Да, я вижу среди вас некоторых дасов, но большая их часть помогает нам против вас, — возразил Бхулак, давно разглядевший среди присутствующих полное ненависти лицо хохлатого Навека.

— Дасы? — глумливо рассмеялся Сула. — Да, они с нами. Но не только…

Он сделал приглашающий жест, и в освещённый круг вступили две закутанные фигуры. Когда они сбросили плащи, Бхулак испытал потрясение: перед ним стояли брам Аргрика и… Нойт.

— Вот жрец лжебогов, отринувший их ради Змееногой, — с торжеством провозгласил наг. — А вот великая провидица и говорящая с духами тех, кого арии называют дасами. И они пришли к нам, потому что не верят в победу арийцев!

Бхулак почувствовал, как с трудом завоёванное им внимание иргских вождей неуклонно переходит к Суле. В наставшей тишине Навек радостно проорал:

— Слава нагам! Смерть ариям!

Его поддержали несколько сидящих тут же змеелюдов в своих жутких масках, остальные ирги продолжали молчать, но изменение их настроя было очевидно.

— Зачем, Аргрика? — спросил Бхулак.

— Затем, что лучше наги, чем грязные дасы, дружбой с которыми ты осквернил священные вары нашей страны! — полным ненависти голосом проговорил жрец.

— Ты подговорил Сарату напасть на меня? — догадался Бхулак.

— Плохо, что ему это не удалось. Но ты и так уже мертвец, — злорадно ответил Аргрика.

— А ты, Нойт?.. — Бхулак перевёл взгляд на девушку.

Но та промолчала и встала ближе к Суле, положив ему руку на плечо. По лицу нага мелькнула довольная усмешка.

— Скажи нам, Нойт-провидица, что говорят тебе твои духи про иргов и Страну городов? — попросил он, и странно было слышать, как смягчился его обычно резкий голос.

— Духи показали мне Мать, из которой выползали змеи и заполонили сначала Страну говоров, а после и весь мир, — потусторонним голосом нараспев произнесла Нойт, по-прежнему не глядя на Бхулака. — Потому я пришла сюда.

Сула же на него взглянул — с победной ухмылкой.

— Слава нагам! — вновь раздался голос Навека.

— Тебе больше нечего сказать нам, нечестивец? — осведомился Сула. — Тогда схватите его и пусть объявится Змееногая!

Несколько человек бросились к Булаку. Тот повернулся спиной к костру и выхватил меч. Он надеялся продержаться до появления Арэдви, хотя чем это всё закончится, не знал — скорее всего, ничем хорошим.

Но тут ирги разом издали изумлённый вопль. Костёр начал вытворять что-то невообразимое: пламя его выросло раза в два и стало похоже на огненный столб. И он тоже начал видоизменяться: пламя выпячивалось в одном месте, уменьшалось в другом — словно невидимый мастер лепил статую из глины. И наконец перед потрясёнными людьми предстала сотканная из огня огромная фигура женщины, чьё длинное переливающееся одеяние переходило в некий живой пьедестал из сотен извивающихся змей.

— Змееногая явилась за своей жертвой! — безумным голосом возопил Сула-наг и собрание отозвалось на это такими же криками.

Случилось именно то, на что надеялась Арэдви.

Страна городов, вара Аркаин. 1993 год до н. э.

— …Да, Арэдви, я понимаю, что единственный выход — говорить с иргами, убеждать их не нападать на нас снова. Только вот не понимаю, почему они должны согласиться. Они знают, что мы сильно истощены и победили на последнем издыхании.

— Они тоже ослаблены, потеряли много людей и, как говорят мои расчёты, большая их часть не хочет продолжать войну.

— А Змеи?

— Эти хотят. Но и их можно было бы уговорить, не будь вмешательства моего стационера.

— Причём тут Поводырь?

— Девяносто девять с долями процентов вероятности, что он координирует деятельность иргов, проецируя пред ними изображение их верховного божества.

— Змееногой?

— Да.

— Почему ты в этом уверена?

— Не забывай, что я сама часть Поводыря — была ей и остаюсь, хоть и работаю в данный момент автономно. Но процесс моего мышления подчиняется тому же алгоритму, что и у доминирующей системы. И я прихожу к тем же выводам — обладая схожей суммой фактов по той или иной проблеме.

— Говори яснее.

— На его месте и обладая его возможностями я бы поступила именно так. А значит, он так и поступит.

— Он знает, что ты это знаешь?

— Конечно. Но в его логике это обстоятельство несущественно — в отличие от меня, он не в состоянии мыслить, как люди.

— Как?

— Неразумно и непродуктивно.

— Опять не понял.

— Он способен на изощрённую дезинформацию, но никогда не увидит целесообразности в примитивном обмане. Так что, даже понимая, что я могу это сделать, он решит, что я не стану делать это — по тем же причинам. Но я сделаю.

— Что именно?

— Когда ты будешь говорить с иргами в их лагере, я продолжу прикрывать тебя и себя от его сенсоров, но он узнает, что арийский вождь ведёт с ними мирные переговоры. Это идёт вразрез с его стратегией. Потому он спроецирует там убеждающую иргов голограмму. А я просто на время заменю её другой. С его точки зрения, это слишком очевидный и не рациональный ход, но на иргов в их психофизическом состоянии должно произвести впечатления. Я надеюсь.

— Хорошо, но тогда же тебе придётся открыться перед ним?

— Да. Но ему понадобится время на глубокий расчёт сложившейся ситуации. Немного, но ты постарайся, чтобы его хватило — для того, чтобы уйти оттуда живым.

— Неужели он до сих пор не понял, что райжа Гопта, который явится к иргам — это я, и что ты со мной?

— Он вычислил это давно. И работает сейчас над вариантами реакции на эту ситуацию. Но его интеллект разделяет две проблемы — нашу и войны иргов против ариев. Последняя имеет для него высший приоритет, поскольку относится к его глобальным стратегиям. А мы — тактическая проблема, которую он решит во вторую очередь. Он не способен к интеллектуальному синтезу, как люди, которые рассматривают ситуацию в целостности. В этом его преимущество перед вами: такой подход сильно искажает человеческое восприятие. Поводырь же видит каждую проблему именно такой, какая она есть, и ясно представляет все её мельчайшие детали. Но при таком способе мышления деградируют связи между блоками осмысления реальности — проблемы как бы друг с другом не соприкасаются, существуют отдельно. И ещё он подчинён иерархичности задач. Его же проектировали для расчётов развития цивилизации на тысячелетия, а не для погони по поверхности планеты за парой особей. Нация полагала, что такими мелочами должен заниматься эмиссар. Возможно, они бы модернизировали его соответствующим образом в ходе очередного техосмотра, когда узнали бы о нас. Но Нации больше нет.

— Хорошо, я тебе верю. Тем более, что другого выхода не вижу.

— Его и нет.

— А если всё получится, что потом?

— Я умру…

Степь к югу от Страны городов. 1993 год до н. э.

…Все лицезревшие жуткое явление жены, облачённой в пламя, замерли от ужаса. Даже Бхулак, единственный знавший, что это лишь созданная Поводырём проекция.

Между тем женщина заговорила, и голос её разнёсся по всему лагерю.

— Смотрите на меня, ирги! К вам пришла Мать змей и всей земли! Ваше наказание исполнено — арийцы больше не победят вас. Идите без страха на Страну городов — я отдаю её вам, своим детям. А мне вы отдайте этого человека — вашего и моего врага. Я алчу напитаться его плотью и утолить жажду свою его кровью!

Когда люди напуганы и растеряны, им может помочь лишь одно: понятная и достижимая цель, поставленная им высшим авторитетом. Поводырь дотошно изучил психологию людей, что теперь и демонстрировал. Ирги оправились от ужаса, воспряли и бросились к Бхулаку.

— Хватайте ария! — продолжал кричать Сула.

Первым, кто последовал этому призыву, стал… Аргрика. Но он же первым и напоролся на меч Бхулака, который подхватил обмякшее тело брама, прикрывшись им от новых нападающих. Сам он пятился к продолжающему что-то вещать чудищу, в отличие от иргов понимая, что оно совершенно безопасно.

— Не убивайте его, — увещевал вождь Змей. — Мать съест его живьём!

Это оказалось на руку Бхулаку — враги старались не ранить его, потому он продолжал прикрываться трупом жреца, в который впивались копья и ножи, а сам то и дело доставал нападавших остриём меча. Хотя долго так продолжаться, конечно, не могло. Крюк на копье зацепил тело брама и рванул так, что Бхулак не смог удержать свою единственную защиту и остался совсем открытым. Сейчас его убьют…

Но тут враги вновь завопили от ужаса, да куда сильнее, чем в прошлый раз. При этом они смотрели за спину Бхулака, который тоже обернулся и на миг оцепенел сам. На месте, где только что возвышалась огненная Змееногая, возникло нечто ещё более страшное и дикое. Трудно даже было описать эту фигуру, лишь отдалённо походившую на неправдоподобно высокого и худого человека, словно бы состоящего из густой тьмы, озаряемой изнутри багряными всполохами. Но с таким же успехом походило это на сухое дерево, угрожающе размахивающее голыми ветвями. А то, что служило фигуре головой, являло собой громадный череп — то ли конский, то ли лосиный, увенчанный ветвистыми рогами. А может, тоже голыми сучковатыми ветвями. Но самом страшным для собравшихся стало то, что чудище всё равно чем-то напоминало могущественную богиню, только что вещавшую на этом месте.

— Хийс! — в ужасе заорали ирги.

— Виндо! — вторили им их союзники — северные дикари.

И правда, Арэдви очень удачно совместила и воспроизвела в голограмме представления этих племен о страшном духе-людоеде.

— Он нас сожрёт! — голосили, разбегаясь, стойкие воины, не боящиеся смерти в бою. Но мысль о том, что их тела и души поглотит ненасытная тварь из кромешного подземного мира, лишала их воли и ввергала в дикую панику.

Люди идут к цели, пока привержены тому, что её олицетворяет — будь то идея, человек или созданная сумасшедшей машиной голограмма. Но если это олицетворение приобретает противоположные качества, цель для людей теряет смысл. Это, конечно, знал Поводырь, но для данной миссии посчитал несущественным. Чем и воспользовалась Арэдви — её машинной мощности не хватало на то, чтобы создать собственную проекцию голограммы такого же качества, но вполне достало, чтобы видоизменить уже существующую. Тем более, что автономный модуль находился гораздо ближе к месту действия, чем Поводырь.

Хаос охватил лагерь, все без толку метались с места на место, орали, никто не представлял, что делать. Присутствия духа у костра, похоже, не потеряли лишь Бхулак, который единственный понимал, что тут творится, да Сула-наг.

— Стойте, безумцы, это колдовской морок, не бойтесь его! — взывал он.

Но крик его вдруг прервался бульканьем. Глаза нага недоумённо округлились, он попытался что-то сказать, не смог, двинулся было, но не сумел — ноги его подкосились и он бессильно рухнул на землю, увлажняя её кровью из раны на шее. Только теперь Бхулак увидел ту, что стояла за ним на границе освещённого пространства — Нойт. В руке её была длинная бронзовая булавка — такими женщины Страны городов обыкновенно прикрепляли к волосам свои вязаные красные шапочки. Но эту булавку сверху донизу покрывала кровь.

— Я хотела сделать это раньше, — произнесла девушка, подняв глаза на Бхуалка. — Но не выдалось случая.

Он разглядел, что Нойт вонзила своё оружие точно туда, куда нужно — в шею под ухом. Наг умер почти сразу.

— Зачем? — спросил Бхулак.

— Я не хочу, чтобы Шамью убили в бою, — ответила она спокойно. — Но я знаю, что так будет, если ирги нападут снова. Духи показали мне и это, и единственный выход — убить главного нага. Я пришла и сделала это. Ты ведь тоже пришёл сюда, чтобы они снова не напали.

— Да, но я знал, что делаю…

— Я тоже. И я знаю, что умру за это. Но Шамья останется…

Договорить фразу она не успела: тело её дёрнулось, взгляд остановился, изо рта пошла струйка крови, а из груди вышел окровавленный кремнёвый наконечник копья, брошенного кем-то сзади. Девушка свалилась рядом с убитым ею иргом, но Бхулак не видел этого — он в три прыжка преодолел расстояние в десяток шагов до метателя. Тот повернулся к нему, показав злорадно ухмыляющееся лицо даского вождя Навека. Увидев противника, он пытался сопротивляться его бешеному натиску, стараясь достать того каменным топором, но продолжалось это всего несколько секунд. Бхулак вырвал у него топор, оглушил рукояткой меча, заставив врага опуститься на колени, и, ухватив за хохол, от уха до уха перерезал ему горло.

Не взглянув на убитого, он подбежал к Нойт, но с первого взгляда понял, что тут уже нечего не поделаешь. В смерти лицо её сделалось невинным и мечтательным, словно у спящей маленькой девочки. Пока Бхулак, поглощённый горем, стоял над телом жены своего сына, жуткая фигура за его спиной стала колебаться, блёкнуть, а потом вовсе исчезла, и на месте том остался лишь круг догорающего костра.

— У меня иссякла энергия на подержание голограммы, а Поводырь свою отключил, — сообщила появившаяся словно ниоткуда Арэдви. — Нам надо уходить.

В обеих руках она сжимала окровавленные кинжалы.

— Да, — глухо ответил Бхулак. — Но её я не брошу.

Он перерубил мечом торчащее из спины Нойт древко копья, вытащил из груди наконечник и взял тело на руки.

— Пошли, — бросил он Арэдви.

— Алогичное решение, — вынесла та заключение, однако прозвучало это почти одобрительно.

Она заняла свое место за спиной Бхулака с явным намерением прикрывать его, пока его руки заняты. Однако, хотя паника в лагере уже утихала, выбрались они из него без происшествий. Молча и быстро достигли места, где спрятали лошадей с колесницей. Арэдви вновь видоизменилась и впряглась в повозку, а Бхулак затащил в кузов мёртвое тело, сам втиснувшись рядом.

«Шамья», — призвал он на ходу.

Ответ раздался сразу же:

«Где ты, отец?»

«Ухожу из лагеря иргов. А ты?»

«Я тоже поблизости — со своими людьми»

«Зачем?»

«Ищу Нойт… И тебя. Срп сказал мне, что ты там. И она тоже».

«Она со мной», — ощутив вспыхнувшую было в Шамье радость, Бхулак послал ему чувство своей скорби и с болью ощутил удар, испытанный сыном.

«Я оставлю её в степи и разожгу костёр, чтобы вы её нашли», — сказал он.

«А ты?»

«Меня там не будет», — Бхулак прервал связь.

Он примерно представлял себе, где находится отряд Шамьи, и подъехал как можно ближе к нему. Вместе с Арэдви, вновь принявшей обычный облик, они нарубили в ближнем колке целую гору сухих сучьев и разложили большой костёр. Тело Нойт Бхулак бережно положил рядом с ним, надеясь, что огонь не погаснет достаточно долго для того, чтобы его заметили в темноте арии, и чтобы отпугивать до того времени степных хищников.

Несколько секунд посмотрев на девушку, прощаясь, он вместе с Арэдви забрался в кузов колесницы, куда снова запрягли коней. В молчании отъехав так далеко, что костёр сначала превратился в яркую точку во тьме, а потом и вовсе исчез за горизонтом, они доехали до невысокого холма.

— Здесь, — сказала Арэдви, и Бхулак остановил лошадей.

Всё так же молча они поднялись на плоскую вершину с разбросанными в беспорядке замшелыми валунами. Во времена оны те стояли кругом, обозначая то ли священное место, то ли границу владений какого-то канувшего в вечность народа. Теперь большая часть из них валялась на земле, лишь парочка ещё упрямо продолжала стоять, хотя смысла в том никакого уже не было.

Войдя в бывший круг, Арэдви повернулась лицом к Бхулаку.

— Я должна сейчас что-то сказать? — спросила она, и странно было различать в голосе машины нотки растерянности.

— Ты разве не всё мне сказала? И много раз.

— Нет, я думала, что люди говорят что-то, когда видятся в последний раз… что-то особенное.

Теперь он понял.

— Не всегда, — подумав, ответил он. — Иногда слова не нужны.

— А нам нужны?

— Я… не знаю. И, думаю, ты не сможешь это рассчитать. Сейчас мне просто… больно. И тревожно. И грустно. И я не знаю, что сказать тебе.

— Мне тоже больно, тревожно и грустно, — эхом ответила она. — Хотя не должно быть — принятое нами решение оптимально. И я в любом случае не должна испытывать это. Давай начинать.

— Арэдви…

— Нет, не говори ничего. Ты всё помнишь?

— Да.

— Тогда прощай, Бхулак.

Он не успел ответить: она не сдвинулась с места и продолжала стоять прямо, но всякое подобие жизни разом покинуло её. И лицом, и фигурой она теперь напоминала статую прекрасной девушки, совершенную сходством с живым человеком, но — неживую.

— Арэдви, — простонал он снова.

Но времени на скорбь не оставалось — теперь действовать должен был он.

Между тем вокруг головы Арэдви возникло лёгкое мерцание, которое становилось всё ярче, уплотнялось и наконец превратилось в нечто, что Бхулак воспринимал как зависший в воздухе светящийся мертвенной синевой квадрат, содержащий множество разбросанных по некой хитрой системе разноцветных кружков и квадратиков. Арэдви называла всё это непонятным выражением «пульт программирования».

Бхулаку предстояло совершить на нём две серии операций, в строго определённом и тщательно заученном порядке прикасаясь к разным местам квадрата. Он множество раз тренировался делать это, но всё равно опасался ошибиться — тогда всё будет напрасно. Потому, приставляя сейчас пальцы к нужным пятнышкам, издававшим при этом короткий мелодичный звук, он был очень напряжён.

Однако, похоже, всё прошло прекрасно: квадрат издал звук несколько более долгий и какой-то… весёлый, и засветился иным светом — розоватым. Одновременно прозвучал мелодичный голос Арэдви — хотя сама она по-прежнему стояла неподвижно, и губы её не двигались:

— Файл обновляемой базы оперативных данных за номером шестьдесят шесть в двенадцатой степени удалён безвозвратно, — сказал голос.

— У меня получается! — с радостью воскликнул Бхулак.

Он знал, что Арэдви мертва и ничего не ответит, но всё равно хотел сообщить ей это.

Вторая операция казалась сложнее, а зависело от неё намного больше. Квадрат снова засветился синим, и Бхулак начал на нём заученные манипуляции. Всё-таки память его работала превосходно — он делал всё быстро и уверено. Теперь квадрат издал звук более громкий и грозный, ало замерцал и вдруг разом погас.

— Маскировка снята, — вновь проговорил голос. — Стационер видит нас.

Теперь оставалось лишь ждать. Он думал, что всё произойдет мгновенно, но проходили минута за минутой, а ничего не менялось. Небо посерело, вещи стали видны чётче — приближался рассвет.

Наконец это случилось. Бхулак с ужасом и гневом увидел, что голова Арэдви словно бы лопнула по самой середине. Он знал, что брызнувшая жидкость на самом деле не кровь, но от настоящей она не отличалась ни видом, ни запахом. Впрочем, вышло её совсем немного. Голова аккуратно распалась на две одинаковые половины, явив то, что Бхулак не желал видеть — непостижимую в своей сложности конструкцию из множества мельчайших деталей, которые переливались, мигали, шли золотистыми искорками.

Но разошлась на части и она. И вот из самой середины головы той, кто называлась Арэдви, показался сияющий шарик — совсем небольшой, но очень яркий, так, что смотреть на него было трудно. Он осветил всю вершину холма вместе с Бхулаком и древними валунами. А потом отделился от головы и поднялся в воздух.

Механические мозги и половины черепа вновь сошлись воедино, и Арэдви повалилась на землю — теперь уже окончательно мёртвой. А сияющий шарик вдруг исчез, словно его и не было, и вновь настала тьма — куда более вязкая после ослепительного света.

Наступал самый опасный момент. Согласно расчётам Арэдви, Поводырь должен был правильно отреагировать на ситуацию с вероятностью в почти восемьдесят процентов. Но это были расчёты для стационера в его нормальном состоянии — а не для той безумной машины, которая решала сейчас, что делать с бывшим эмиссаром.

Бхулак вполне смирился с тем, что в следующее мгновение упадёт замертво рядом с Арэдви, и эта перспектива даже каким-то образом утешала его, ибо сулила покой. Но тут его охватило знакомое чувство растворения в радужном взрыве, возникавшее всякий раз, когда Поводырь переносил его на невообразимые расстояния, и он утратил личность.